Одно разбирательство он
уже видел.
 Прошлой осенью,  когда неизвестный еще Мишке Воробей лежал в больнице с
разрубленным черепом, кладбище разбиралось с его напарником Гариком.
 Мишка тогда пахал на Гарика.
 Раньше за  главного  был Воробей. При  нем  обязанности  в бригаде были
четко распределены. Гарик "проясняет" с клиентами  и нарубает доски. Воробей
руководит, ведает  казной  и  отмазывает Гарика, если  кто  из кладбищенских
поднимает против него хай.  И  при  них  еще  один-два "негра"  на подхвате:
таскать  цветники,  мешать  раствор,  крошку  мраморную  промывать.  Короче,
ишачить.
 Гарик навестил  Воробья в больнице:  увидел,  не выживет,  и  уверенный
взялся  за дела.  Без Воробья, а держится, как  раньше, как  при  Воробье: с
часовней сквозь  зубы цедит.  А  часовня  и хоздвор -  два разных профсоюза.
Клиент  ведь сразу на  хоздвор  сворачивает, до часовни  полкладбища пилить
хоздвор всех клиентов и перехватывает. Часовне только и остается  - во время
захоронений прояснять. А много ль прояснишь, когда  родственники не в  себе.
Вот и получается, что у часовни заработок меньше, чем на хоздворе.
 И народ там, в часовне, наоборот, позабористее, чем на хоздворе, меньше
двух раз никто и не сидел. А Гарик гребет и гребет, да еще, дурак, хвалится.
Да еще пьяная Валька притащилась у  Гарика деньги требовать, Воробьеву, мол,
долю.  А  Гарик  ей: накрылся  твой Воробей  и  доля его. А сам его кулаками
прикрывался все это  время:  они,  мол, и  дохлого Ворьбья сто  лет  бояться
будут. И, главное, громко изъяснял, так чтоб слышали.
 Не учел, что часовня не так Воробья боялась, как его, Гарика, не любила
с его бородой, образованностью и ленивым нездешним разговором.
 Накрылась  его  карьера.  Через  две  недели  после Воробья  Гарик  сам
оказался у Склифосовского. И случилось это днем, в открытую, в рабочий день.
 Мишка  с Финном в тот день сидел в глубине хоздвора на штабеле  длинных
труб:  Петрович менял  водопровод по  всему  кладбищу. За свой счет, кстати,
менял, иначе его б поменяли.
 Финн, как обычно,  был без  работы, а Мишка ждал Гарика.  Две мраморные
доски - Гарик  вчера велел - были залиты в  кронштейн.  Окрепший за  три дня
сушки  цветник  Мишка  отшарошил прямо здесь, на хоздворе, еще до десяти, до
оживления.
 Гарик  обещал подойти к двенадцати: полтора  часа кури да  Петровичу на
глаза не показывайся: увидит - ткнет на мусор. А чужой мусор ворочать - хуже
нет.  Оттого и поглядывал Мишка на ворота хоздвора: от  Петровича  прятался.
Тем  более Гарик давно  в контору не  посылал, все жмется: завтра, завтра...
Из-за  этого "завтра" с Борькой-йогом кипеж не весь базар подняли. Уж на что
Борька  с  Гариком  чуть  не  приятели,   Борька  тоже  с  хоздвора  и  тоже
образованный, а вот сцепились. Борька  его жидом обозвал: вцепился, говорит,
в монету, сам жрешь, а в контору - хрен. Смотри - доиграешься...
 Вот и  поехал  Гарик  сегодня японский магнитофон Петровичу  для машины
доставать.   Чтобы  одним   разом  всю   вину   свою   перед  ним   покрыть.
Стереофонический,  с  колонками. На обратном  пути  хотел  еще  к  Воробью в
больницу заглянуть: может, помер уже.
 ...В полдвенадцатого  со  стороны  железной  дороги,  не  торопясь,  на
хоздвор вошел Игорь Мансурович Искандеров, Гарик. Не  поворачивая головы, он
кивнул  Мишке   с  Финном,  открыл   сарай.   Вышел  оттуда  переодетый,   с
чемоданчиком-"дипломатом". В "дипломате"  он носил скарпели - инструмент для
гравировки  по граниту  и мрамору. И  молоток  специальный.  Под мышкой  нес
полированную доску белого  мрамора. Нес в угол двора. Там,  вместо граверной
мастерской,  на перевернутой вверх  дном  пустой  бочке  из-под  бензина  от
вырубал заказанный  клиентами  текст.  Работа  выгодная,  цены  за  знак: на
мраморе полтинник, на граните - рубль.
 Крест, веточка, окно  под  фотографию - как 10  знаков. Залить  доску в
цементный кронштейн - 20 или 30 рублей, в зависимости от размеров доски.
 Гарик   был   дотошный,  рубить   сам  научился,   обзавелся   классным
инструментом. Все заказы в воробьевской бригаде делал сам, на сторону ничего
рубить не давал.
 Гарик вдруг остановился и, не глядя на Мишку, сказал не повышая голоса:
 - Работы  нет  -  у  конторы  клиентов  лови. Устал,  домой  иди, здесь
высиживать нечего.
 Мишка мрачно поднялся.  Финн  злорадно улыбался. Гарик расположился  на
бочке, надел очки, чтоб крошка в глаза  не  летела, и начал рубить короткими
легкими чередями.
 Но  с  хоздвора  Мишка  не  ушел: в ворота  зашло  несколько незнакомых
нарядных крупных парней. Впереди, в замызганной робе, весело вышагивал Шурик
Раевский из часовни.
 Шурик сунул Мишке жесткую куцепалую ладонь, кивнул Финну.
 -- Гарика не видели?
 Мишка мотнул головой: там.
 Компания  сосредоточенно  двинулась в глубь  хоздвора в сторону Гарика.
Через  пролом  в  заборе на  хоздвор  просочилось еще  несколько  незнакомых
парней. У этих впереди был Охапыч.
 Обе компании сгрудились  вокруг работающего  Гарика. Отсюда, от Мишки с
Финном, видно: стоят спокойно, беседуют, руками водят... Дела решают. Скорей
всего, ребята  эти нарядные  - с проспекта достали чего - толкать пришли, а
Раевский им коммерцию клеит показал кого побогаче.
 На  хоздвор  зарулил Борька-йог  на  разбитом  грузовом  мотороллере. В
кузове  на  куче грязных  листьев трясся Морда в  бабьей искусственного меха
желтой шапке. Мусорные  вилы свешивались из кузова. Мотороллер проехал  мимо
шумящих и остановился метрах в пяти от них, возле свалки.
 Чужие  ребята  вдруг  резко  задергались,  замахали  руками.  И   через
несколько секунд  стало ясно: Гарику выдают. Выдают серьезно и всем кагалом.
Гарик что-то кричал. Типа угроз.
 Борька-йог  с  Мордой,  недоразгрузив  мотороллер,  спешно  подались  с
хоздвора.
 Странно, что Гарик пока держался на  ногах: парням, наверное, мешала их
многочисленность. Но  потом они все-таки его сбили. Гарик упал и начал орать
просто, без угроз. Становилось страшно даже отсюда...
 - Убьют так...
 - Могут... Позвать надо... - ответил Мишке Финн, не подымаясь с места.
 - А-а-а!!! - тянул Гарик на одной ноте.
 Один  из  нарядных  подобрал  с  земли  блестящую  широкую  железку  и,
нагнувшись, с длинного замаха стукнул Гарика по голове.
 Гарик замолчал.
 - Шпателем... - прошептал Мишка.
 Нарядные  успокоились и тихо стали расходиться,  переговариваясь  между
собой.
 Проходя мимо  Мишки с  Финном,  Раевский кивнул и, добродушно улыбаясь,
сказал:
 -- Привет, пацаны!
 Над пустым двором повисла тишина.
 Гарик зашевелился, тихо рыча, встал на корточки. И на корячках медленно
пополз на них - на Мишку с Финном.
 -  "Скорую"! - неожиданно  громко для своего положения  взвизгнул он  и
ткнулся  красной  головой  в  утрамбованную щебенку  (хоздвор  готовили  под
асфальт). Из-под его головы по щебенке медленно расползалось черное пятно...


5

 ...Мишка   сидел   в  сарае  на  канистре  с  олифой.   Открытая  дверь
поскрипывала на ветру. На  грязном полу валялись скомканные деньги - трешки,
пятерки: Воробей в лицо швырнул: "Бабки свои забирай, и чтоб ноги твоей!.."
 Мишка,  не  вставая с канистры, нагнулся и подобрал  с пола  деньги, до
которых дотянулся встать не мог - дрожали ноги.
 Затравленно оглядываясь, Мишка пошел к воротам. Навстречу шел Воробей.
 - На, - Мишка протянул ему ключ от сарая.
 -  Чего "на"?  - Воробей  поморщился, отпихивая  Мишкину руку. -  Пошел
ты!.. Ну попсиховал малость.  Тем более - болезнь... И юбилей у меня завтра.
За шашлыком поедешь, понял?
 - Понял, - с тем же ударением пробормотал Мишка.
 В среду Воробью исполнялось тридцать лет.
 Во вторник Воробей  со Стасиком сходили в  гастроном,  к Люське. Стасик
Люське,  директрисе,   памятник  для   мужа  делал   из  Лабрадора,  черного
купеческого гранита. Директриса говорила про  мужа: от сердца умер. Ясно, от
сердца,  да  только  сердце-то,  наверное,  от   сивухи  заклинило.   Люська
оскорбилась. Ну, не обижайся,  это я так сердце так  сердце, всяко  бывает.
Простила  директриса  Стасику  непочтительную  версию.  Потом,  когда Люська
познакомилась  с  ним  поближе,  вплотную,  не  раз признавалась вислоносому
нахалюге   Стасику,  до  чего  осточертел  ей  бесполезный  по   супружеству
муж-покойник. Раньше ни одну бабу не пропустит, а к сорока стало подходить -
все, выдохся.
 В магазине Стасик оставил Воробья возле кассы, а сам с двумя портфелями
пошел, куда "Посторонним вход воспрещен", к Людмиле Филипповне, к Люське.
 Через полчаса Стасик вышел. Портфели тянули к земле.
 -- Чего взял? - спросил Воробей на улице.
 Стасик открыл портфель.
 - "Посольская", - прочел Воробей. - Хорошая?
 Стасик взглянул на него жалостным взглядом и не ответил. Воробей понял:
хорошая.
 С утра в среду  Мишка  поехал за  шашлыком в центр и  на  рынок  купить
зелени.
 Воробей  в это  время ставил  цветники. Дождь  не намечался, народу  за
цветниками собралось много.
 Воробей   брал  квитанцию,   отмечал   на  ней   "Цветник  установлен",
расписывался и лез в сарай, где стояли плотно прижатые друг к другу цветники
- бетонные рамы, внутри которых высаживались на могиле цветы.
 Не так возить тяжело - он  их накладывал для экономии  времени сразу по
три штуки на  тележку, -  как  таскать  тяжело  одному  среди  разношерстных
мешающих оград.
 На  открытых  кладбищах,  где по  целине  роют,  установка оград  вовсе
запрещена, а тут  все могилы в  разнокалиберных оградах некоторые  еще и  с
пиками - для красоты. Мало кто не посидел на них. Особенно зимой, когда гроб
по узкому на головах двое несут, чуть соскользнул  - задом на пику. И терпи,
упирайся, не товар же кидать.
 За свои  восемь  лет  при  мертвых  освоил Воробей  цветники в одиночку
ворочать и  горбылей - нестандартных цветников, тяжелей обычных  килограммов
на  тридцать, - тоже не пугался. Знал, где  кантовать, где тащить волоком, а
где и на  шее, как хомут, пронести. После больницы, правда, на шею не вешал:
попробовал как-то - сознание дернулось, чуть не грохнулся. А на голове гробы
таскать, само собой, не пытался. Когда Мишка под рукой - легче, сочувствует,
больше сам ворочает а если один - приходится...
 Установка  цветников  шла  резво,  заказы  попадались  все  на  близких
участках - возить недалеко.
 Потел Воробей,  но скоростей не  сбавлял, только  клиентов перед  собой
подгонял:  "Передом  идите, показывайте!" - и  пер перегруженную тележку, по
оси  увязавшую  в  непросохших  дорожках.  "Мамаша,   шустрей  давай,  потом
отдышишься,  очередь  видала"...  Клиенты  поспешали.  Домчавшись  до нужной
могилы,  Воробей привычными ударами лопаты  сносил  до необходимого  размера
холм, шлепал сверху цветник, подбивал под него землю, шуровал лопатой внутрь
- ровнял землю под  цветы. "Готово!" Клиент  стыдливо тыкал  ему  нагретые в
кулаке  деньги. Воробей,  не глядя,  совал их в карман:  "Спасибо".  И  гнал
дальше. Когда не  давали  ничего - сам  не просил, чуть постояв, увозил свою
таратайку без "спасибо".
 Не  забывал Воробей и о  земле  невзначай напомнить:  "Сюда чернозему -
неплохо, на глине-то что  вырастет. Глина, да еще  света от деревьев  мало".
Клиент обеспокоивался:  "Вы  думаете,  надо?" - "Глядите,  дело ваше,  мне -
что..."
 Как правило, действовало. "А есть на кладбище земля?.." - "Найти можно,
если поискать...  Кому есть, кому нет. Мы для  себя из Загорска возим, смесь
огородная - навоз там... торф. Сюда ведер пять зайдет. Ведро - рубель".
 "Огородная смесь" разила наповал.
 Уловив согласие, Воробей  скидывал  с  тележки  неразвезенные цветники
очередникам бросал: "Ждите" - и катил тележку за смесью. Брал в сарае корыто
и, набитое доверху, доставлял заказчику: "Шесть ведер"  -  и высыпал землю в
цветник.
 "Смесь", как и  "эфиопский" мрамор, придумал Гарик. "Смесь" была везде:
на могилах, под деревьями, под ногами. Обычная по составу и цвету земля.
 ...Наконец Воробей заволок на хоздвор пустую тележку.
 - Все! Обед!
 Очередь загалдела.
 Воробей  примкнул тележку цепью к сараю и, стянув робу,  пошел под кран
мыться.
 - Сказано, обед. После часа приходите.
 Он вернулся в сарай и закрылся изнутри.
 Народ  потоптался  у двери,  потом  стихло. Воробей  достал из портфеля
кефир и выпил  из горлышка,  наедаться  не стал: через  два часа праздничная
жратва, чего зря харчи изводить. Закурил. Голова  от возни с цветниками чуть
гудела.
 - Кого? - прорычал Воробей, скидывая крючок. - Ах,  ты... Я думал,  эти
опять... Купил?
 -  Протекло все... -  Мишка  поставил тяжелую сумку  на пол.  - Шашлыка
нигде нет, всю Москву изъездил. Баранины взял... Замаринуем, лучше покупного
будет. Лук у нас есть, соль-перец есть.
 - Сам сделаю,  поди  умойся, взопрел  вон. Стасик знаешь  чего у Люськи
вчера взял? - Воробей вытащил из-под верстака "Посольскую".
 - Ого! Лихо! Обалдеют мужики.
 - Вот  так. Пойду часок прошвырнусь,  а, Миш?  Тридцать  лет  -  какого
хрена!
 Возле  церкви звонарь дядя Леня размешивал палкой в ведре белила. Бурая
олифа тяжелой струей тонула в краске.
 Воробей подошел к нему, поздоровался.
 - Сейчас красить придут, а  белила встали, - ворчал дядя  Леня.  - Олиф
кончился. У тебя нет?
 - Пусти на колокольню, дам.
 -  Опять   за   рыбу  деньги!..  Сколько   раз  говорено:   забудь  про
колокольню... Без тебя олиф найду, ступай... - Старик махнул рукой.
 -  Ты погодь,  дядя  Лень. Смотри! - Воробей протянул звонарю раскрытый
паспорт. - У  меня сегодня тридцать  лет. А олифы все равно,  кроме меня, на
кладбище нет.
 Звонарь положил палку на ведро, взял паспорт:
 - Точно, тридцать. На колокольню-то тебе зачем?
 -  Посмотреть.   Глянуть  разок  сверху,  а  то  внизу  всю  дорогу.  С
покойниками.
 - А за колокол заденешь? Или гробанешься сверху? тогда?
 - Да не пью я год уже! Дядя Лень!
 -  Пить-то  не   пьешь...   А  башка   колотая...   Вдруг  чего  сверху
примерещится.
 - Дя-а-а-а-дя Лень...
 - Колокол не заденешь?
 - Ну ты чего, дядь Лень!
 - Ладно. Олиф с тебя. Пять литров.
 ...Вкручиваясь в колокольню, Воробей  добрался  до  звонницы.  Колокола
висели  у  самых  глаз, их  было  три:  самый  маленький в полметра.  Черные
болванки  языков  была зачалены  за  кольцо  огромного рыма,  заделанного  в
каменную кладку барабана.
 Воробей облокотился о чугунное витиеватое ограждение в одном из проемов
звонницы.
 Внизу был город, кладбища не было.
 По  ту сторону  проспекта  опрокинутыми  лестницами  тянулись на  запад
железнодорожные  пути,  пролезая кое-где  под  одинокими,  не  собранными  в
составы вагонами. "Бесхозы", - определил Воробей.
 В  той стороне, за  телебашней, на Алтуфьевке его дом. Там и до колонии
жил. Туда и после колонии вернулся. Как не хотел, а пришлось.  Воспитатель в
колонии Петр Сергеевич  - такой старикан классный был -  совсем собрался его
усыновить перед самым освобождением и отцу написал по-хорошему.  Но  папаня,
сука, отказался. И чего ему, с мачехой уже не жил,  привел бы другую бабу да
терся с ней. Не-е-т,  заупрямился,  козел  старый. И главное, только пришел,
через  неделю выселили отца,  по  тунеядке.  А  к Петру  Сергеевичу  назад в
сыновья  проситься  неудобно.  Остались  они  с  Васькой,  братом, вдвоем  в
комнате.
 Воробей смотрел  на нарядные  от  разноцветных машин улицы и вспоминал,
как  вернулся из колонии...  Сколько  ему  было? Пятнадцать, шестнадцатый...
Взяли  с  Васькой  вермута,  пошли в садик.  Васька  рассказывал, как отец с
мачехой  над  ним  эти  годы  мудровали.  Напьются, дверь  на  ключ  и давай
хлестать... А за что? Да просто так, поглядел косо или не так ответил.
 Выпили они с Васькой в садике, пошли домой.
 Отец  как  раз  макароны  варил,  концы  из кастрюли торчали...  Васька
подошел и без разговоров отца в торец, а потом тубарь взял и двумя руками...
Отец захрючил - вырубился. Сам-то Воробей тогда  отца не  бил,  боялся опять
загреметь. Потом, правда, делал его крепко... Когда тот с высылки из Собинки
приезжал денег просить.
 Сейчас-то  хорошо, тридцать  лет, жив, слава Богу, и монета завелась. И
Витька растет, так все ничего... А с Петром Сергеевичем точняк лучше было б.
Мужик был!.. Как он их,  шпану из колонии,  на экскурсии возил!.. По  Москве
автобус наймет - и поехали. И чтоб хоть один сбег... А  ему было бы, если  б
кто утек... Не по инструкции.
 Воробей  оглянулся  и  выглянул в  проем  напротив: ни  памятников,  ни
крестов - сплошная  шевелящаяся  зелень.  Обернулся назад. Машины без удержу
неслись навстречу друг другу.
 Телевизор куплю цветной, Вальке шубу...  "Жигули" нельзя, был бы слух -
другое  дело... Может,  дачу  купить?..  А что?.. Подкопить  год-другой  - и
можно. Валька  на даче с Витькой, пить  меньше  будет...  Яблонь посажу. Вот
только бы с  судом обошлось... Адвокат хоть и говорит... Да ему  за разговор
деньги платят.
 Воробей посмотрел на часы: пора. Ребята к трем обещались всех засунуть:
пять захоронений - недолго.


6

 Станислав Вербенко, Стасик, жил в раю.
 Формально Стасик был такой же подсобный, как и Воробей, Борька-йог, как
все,  -  со  своим  сараем  на   хоздворе,  со  своими  простыми  подсобными
обязанностями.  Соблюдавший,   по  мере  возможности,  слабую  кладбищенскую
дисциплину.
 Но по  существу Стасика на  кладбище  не  было.  Он устроил себе другую
географию.
 К  забору хоздвора  примыкали ветхие  сарайчики послевоенной постройки.
Принадлежали   они   законным   хозяевам,   проживающим   в   недовыселенных
двухэтажных, барачного типа, домах в кладбищенском тупике.
 Стасик  выбрал сарай покрепче  - с  окнами, электричеством - и  пошел к
хозяину  договариваться. И  договорился. За умеренное вознаграждение  Стасик
получил  в  пользование  сухое,  освещенное,  теплое шестиметровое  жилье  с
маленьким тамбуром и навесом сбоку.
 Одной  стеной сарай  поддерживал  догнивающий  кладбищенский  забор,  в
остальном же не имел с кладбищем ничего общего.
 Стасик разыскал мощную, звенящую  уставшими пружинами кровать, приволок
ее в домик, напротив кровати соорудил топчан, раздобыл столик навез из дома
тряпья,  электроплитку,  утварь кухонную, приемник  - и с  размахом  зажил в
рукотворном раю. Позднее он отгородился от мира глухим  дощатым  забором  со
стороны тупика и оборудовал в нем дверь.
 Внешней демократичностью  и гостеприимством  он  давно  уже создал себе
популярность  и пресек  зависть, а  со  временем добился,  чего  хотел:  без
серьезной нужды к нему не перлись.
 В трезвом состоянии мозги его работали великолепно, не зря же он кончал
мехмат и преподавал - недолго, правда, - математику в средней школе.
 На кладбище он  уже  работал  давно, беззубый частично, вислоносный,  с
жеванным от водки лицом. Стройный, правда, как пацан. Сидел  Стасик когда-то
долго, а за что, никто не знал. Сам он не трепался.
 Сегодня Стасик принимал гостей.  Где же еще, как не  у Стасика. Воробью
тридцать - не каждый день.
 Воробей постучал...
 Стасик  открыл дверь, засмеялся, но,  увидев  за спиной  Воробья Мишку,
оборвал смех и, как всегда, лениво спросил:
 - А этот здесь причем?
 - Ладно, ничего, - буркнул Воробей и полуобернулся к Мишке: - Заходи.
 Стасик разводил пары. Он достал  специальное,  продырявленное во многих
местах  корыто,  поставил  его  на  кирпичи и сейчас прожигал  в нем  чурки:
готовил угли для шашлыка.
 Мишка  поставил возле корыта ведро с шашлыком.  Разложил на столе хлеб,
зелень. Питье Воробей занес пока в домик - от соблазна.
 Нагнувшись над корытом, Стасик жмурился  от дыма, искоса  поглядывая на
Мишку.
 - Алеша!..  Толкни его,  Михаил! Воробей!!! Ну,  как тебе тридцать,  не
жмет?.. Чего себе подарил?
 - Телевизор цветной, - ответил Воробей. - Еще не купил, но куплю.
 - Ну и правильно, - кивнул Стасик, - водяру не пьешь, баб не слышишь...
Теперь только телевизор смотреть, в цветах.
 - ...А я чего отмочил на свое тридцатилетие. - Стасик  нанизывал шашлык
на шампуры. -  Заказал  стол  в "Нарве". Гостей назвал -  одних  баб бывших,
некоторых  через  справочное выловил.  Реб