няя ноты,  сказал  тот, -  и,  к сожалению,  нужно.
Благодарите Бога, Александр Львович, что вы  завод визитами не балуете, а то
бы вам там работяги показали, с чего начинается родина.
 ...Дверь распахнулась, из кабинета вышел  Рост.  В своей нижней, как он
называл, кожаной куртке, верхняя, подлинней, висела на его кульмане.
 Руки в карманы, голова прижата к плечу, как у  боксера или кривобокого,
глаза в пол. Снял очки.
 -- Ну чего, - спросил Юрка, - не зашугали?
 Рост сложил бумаги в полевую сумку, запер ее в стол, потер челюсть.
 -  Нехороший  вы  человек,  Ростислав Михалыч, -  раздался за кульманом
голос начальника отдела. - У Александра Львовича с сердцем из-за вас плохо.
 -   Должности  хорошего  человека   в  штатном  расписании  нет,  -  не
оборачиваясь,  произнес  Рост.  -  Он -  конструктор.  Если  ослабел,  пусть
устраивается дегустатором байховых чаев. КБ  не филиал  богадельни. Подавать
хорошо  из своего кармана, а не из казны. - Он  снова потер челюсть и, глядя
на  Юрку, сказал: -  Челюсть  ноет, спасу нет. Это все протез,  свои  так не
болели. И глазное, за ушами почему-то...
 Конечно, Юрка проболтался. С испуга.
 Лечащий  врач  сказал  Юрке,  когда   тот  представился  "сыном",  что,
во-первых,  сыновей  у  больной  Вербицкой  нет  во-вторых,  еще  не готовы
результаты гистологии и вообще пока ничего конкретного он сказать не может.
 Рост был еще в командировке, посоветоваться  не с кем  и Юрка позвонил
Людмиле  Леонидовне. Сказал,  что  Вита  не  в  Прибалтике, а  в  Москве,  в
больнице. Живот ей разрезали.
 -  Негодяй!  -  крикнула  в телефон  Людмила  Леонидовна. -  Как ты мог
скрыть?!
 И бросила трубку.
 Два  дня Юрка  не  решался показаться  Вите на глаза.  А  сегодня купил
цветов и в неурочное время проник в больницу замаливать грехи.
 -  Господи,  - вздохнула Вита,  подставившись под  поцелуй.  - Цветы-то
зачем? У меня их и так будто на похоронах... Каешься?
 - Так ведь врач не поверил, что сын, а я испугался: вдруг - рак.
 Соседка  по  палате услышав страшное  слово, в  ужасе  приподнялась  на
койке.
 -- Давай-ка мы лучше в коридор, - Вита кивнула на  дверь. И  в коридоре
сказал: -  Пугаться,  Юрик,  никогда и ничего не надо.  Бессмысленно. Вот ты
позвонил. Ну и что - шов у меня быстрее заживет? Теперь Лидка сорвется...
 Юрка стоял, понурив голову, смотрел в окно.
 - Ладно,  что  сделано  - сделано, не исправишь. Ты вот что. Возьмешь у
меня  в секретере справку  о состоянии  здоровья. И отнесешь в "Интурист". Я
тебе  напишу  -  кому. У  них  через  два месяца группа в ГДР:  справка  еще
действительная. Поеду  в ГДР. Тетке в  интурист захвати икры - пару баночек.
Она у меня в тумбочке. Рост принес, дуралей... Сидит без копейки...
 - Все сказали? - подражая Росту, холодно поинтересовался Юрка.
 -  А  что такого? - встрепенулась Вита. - Выйду отсюда  и поеду.  Очень
даже хорошо прокачусь.
 - А вы  знаете, о чем сейчас ваши толкуют? - Юрка большим пальцем ткнул
назад, за плечо. - Кому с работы увольняться, чтоб вам судно подавать...
 - Ну и пусть. А мы молчком, понял? Там видно будет.
 -- Вита покрутила в воздуху полной гладкой  рукой с большим  синяком на
сгибе. - Главное, справку вези. Слушай-ка! - она хлопнула в ладоши. - Я тебе
не сказала, что Рост отмочил? Башку покрасил.
 Юрка постучал себе кулаком по лбу:
 - Дает!.. То-то я смотрю, у него пролысь фиолетовая!..
 - Нет, ты только подумай!  - не унималась Вита. - Ну, что с ним делать?
Брошу его к черту! Выйду отсюда и брошу.
 - Вы сначала выйдите.
 - Да было бы чего красить!.. Он же плешивый, твой Рост!
 - Не мой, а ваш.
 - Наш, - улыбнулась Вита. - Справку неси.
 - Интересно, а что вы кушать там будете, у немцев?
 -  Господи! Да что мне  - в Германии пары картошек вареных не найдется!
Гебен за мир бите цвай... Как картошка будет?
 - Черт ее знает, - пожал плечами Юрка. - Так и будет.
 - А  ключи взяли, - со значением произнесла соседка, у  которой Вита на
всякий случай оставляла вторые ключи. - Лидочка приехала.
 Юрка обреченно вздохнул и позвонил в дверь напротив.
 -- Здравствуй, - печально-ласково сказала Лида, притянула Юрку к себе и
поцеловала в лоб  длинным  родственным поцелуем.  - Извини...  - Она взяла с
тумбочки телефонную трубку: - А как Любынька?..
 Юрка  сел в кресло ждать, пока Лида поговорит, - знал, что говорить она
будет  долго.  -  ...Мишенька здоров,  но сейчас ему, конечно, плохо. - Лида
виновато улыбнулась невидимому собеседнику.
 - Он так страдает, когда меня нет.
 Юрка закряхтел и вдруг почувствовал,  как у него скрючиваются пальцы на
ногах.  Так бывало  и  раньше.  Стоило  Лиде  заговорить  восторженно,  Юрку
начинало  воротить.  Еще  до  армии,  когда  они  просто  вместе  учились  в
институте.
 После армии он сунулся  по  привычке к Лиде в гости. Лида тогда глубоко
переживала несостоявшийся роман, и Юрка подвернулся очень  кстати.  Жениться
Юрку никто не  принуждал,  наоборот,  Вита  рекомендовала не спешить, пожить
так,  даже давала  денег -  снимать комнату.  А  потом кто-то из  ее больных
предложил устроить кооператив. Юрка с Лидой зарегистрировались.
 ...На новой квартире  Лида родила.  Но к этому времени  она поняла, что
Юрка относится к ней без должного благоговения. И однажды, встав у открытого
окна,  Лида задумчиво произнесла, что Юрка не  отец ребенка.  Юрка просто не
поверил, решил,  блажит баба. Лида настояла на экспертизе, и выяснилось, что
Юркино отцовство абсолютно исключено.
 Потом был развод, размен  квартиры, переселение  Лиды  к  Вите,  Виты к
Лиде... А потом Лида поругалась с Витой. Вите было  обидно за Юрку, она даже
посмела упрекнуть  дочь, вместо  того чтобы  оценить  ее благородство: "Я же
могла ему  вообще  не  сказать!.." Одним  словом, Лида объявила,  что едет в
Североморск.
 Вита  перепугалась и, уверенная,  что  одна во всем  виновата, всячески
отговаривала Лиду. И  климат ребенку  не годится, ведь даже  коровы живут на
Севере в два  раза меньше, и  вообще на  кой  ей  эта  романтика?!  Она тоже
уезжала  в свое время на Север, но  не  за романтикой, а, можно сказать,  от
тюрьмы бежала!..
 Вита без конца звонила в Североморск:  как дела? Лида говорила, что все
в порядке, пусть она не волнуется. Но  говорила  как-то не  так,  без особой
убедительности, и Вита продолжала  волноваться, ощущая свою несомненную,  не
совсем,  правда, понятную ей  вину.  Чувство  вины уменьшилось,  когда  Лида
попросила  отправить  в  Североморск папино  шредеровское пианино:  Мишенька
будет учиться музыке. Вита удивилась и обрадовалась. Раз пианино, значит, не
так уж тяжела жизнь. Пианино поехало на Север.
 - ...Кофе будешь? - спросила Лида, положив наконец трубку.
 - Давай, - сказал Юрка и достал чашечку из серванта.
 - На Севере так много очаровательных людей, -  Лида налила ему  кофе. -
Оча-ро-вательных!.. Так жалко, что придется расстаться с Севером...
 -  Я  думаю... - Юрка  покашлял.  - Я думаю,  что прямой  необходимости
перебираться в Москву нет. -  Он отпил кофе  и выдохнул воздух, накопившийся
от трудно подобранных "нехамских слов". - Вита, Бог даст, оклемается...
 Несколько секунд Лида, не отрываясь, молча смотрела на него.
 - Как ты можешь? - прошептала она,  обхватила голову руками, и плечи ее
затряслись. - Ты что, не знаешь?.. Ведь у нее может развиться...
 -  Ну ладно,  Лидуш.. Ладно.  Ничего  у нее не может  развиться. - Юрка
поставил чашку  и  подошел к  секретеру. - Лидуш... Вита просила ей... -  Он
напрягся,  выдумывая,  что  просила  Вита,  -  трусики  принести...  Достань
порточки...
 Когда Лида  вышла в соседнюю комнату, Юрка шмыгнул к секретеру, отыскал
справку.
 - Побегу, Лидуш, - сказал он, когда Лида протянула ему сверточек.
 Лида  сидела на  тахте, и глаза  у  нее  были полны  слез. Юрка подошел
сзади, хотел обнять, но побоялся, погладил по спине.
 - У тебя... совершенно нет... - срывающимся голосом проговорила Лида.
 - Почему нет? Есть! Я же тебе это... Ну что  в самом деле... Переезжай,
раз решила. Я тебе квартиру помогу наладить, все что надо... Сына в садик...
- он снова погладил Лиду по спине. - Ты Вите трусики отнесешь? Или давай я.
 Лида шмыгнула носом:
 - Отнесу.
 Про  Германию  родственники пронюхали очень  скоро,  и решив,  что Вита
одурела в результате долгого наркоза, побежали жаловаться Грише Соколову.
 - Что ей в ГДР делать? - удивился Гриша. - В Париж бы - это да!
 Через  два  месяца Вита провожалась на Белорусском вокзале в Германию и
была как с картинки.
 - Вита,  если  бы кто знал, что  у вас брюхо распорото!..  -  прошептал
Юрка.
 - Дурак, - Вита небольно шлепнула его по щеке.
 - Вот кавалер стоит, он мне и чемоданчик поносит...
 - Росту скажу! - пригрозил Юрка.
 - Росту я привезу кожаную куртку, если они только есть там в природе. А
эту свою пусть  выкинет к моему приезду, а то я сама... Чего я ему, дура, не
велела прийти?..
 Вита была очень  красива. В  голубом  английском  плаще,  высоких новых
сапогах, скрывающих отечность ног. Сапоги темно-коричневые. Под цвет глаз.
 - Так!  - чуть визгливым, но все равно  очаровательным голосом крикнула
Вита. - Родные, прощайтесь! Девушка едет в Европу!.. Господи, вот он!
 По перрону бежал Рост с пузатой от газетного кулька авоськой. Он что-то
буркнул родственникам и за  шею, как  за живого, вытянул из  авоськи скунса.
Стеклянные глаза зверька хищно уставились на Виту.
 -- С ума сошел! - засмеялась Вита, накидывая мех на плечи. - Весна уже.

 Пиво стало  нагреваться.  Юрка двинул сумку с  бутылками под скамейку и
подставил лицо  под  бесполезное апрельское  солнце.  Рост посапывал, уронив
голову на кожаный воротник. Речной  трамвайчик плыл к Ленинским горам, время
от времени мягко шмякаясь на остановках то о левый, то о правый причал.
 Весенняя  река  еще  не  освободилась от гадости: подернутая  нефтяными
подтеками  вода несла оттаявшие бумажки,  неутопающие бутылки и разноцветных
селезней. Иногда трамвайчик натыкался на разломанные  доски,  они заныривали
под него и в пузырях, как газированные, выныривали сбоку.
 - Ленинские горы.
 Недавно оттаявший  пляж был  пуст: горько  дымились кучи  прошлогоднего
мусора, облезлые скамейки пустовали, земля смачно пружинила под ногами.
 Рост вел Юрку  к  своему  любимому месту, к  церкви. Там  он загорал  в
выходные и  в свободные - по  донорской справке  -  дни.  Кровь  он сдавал с
незапамятных времен. Не  столько из-за денег, хотя из-за них тоже, как из-за
этих двух свободных дней.
 Склон подсыхал  кверху. Ростислав  Михайлович повесил полевую сумку  на
сучок и разодрал по швам вынутый из кармана "Крокодил".
 - Там дальше - хуже... Ходят. Здесь в самый девке раз,  сверху церковь,
снизу река.
 Круглый стадион за рекой  кричал  песни, сюда  они долетали притишенные
расстоянием и вкусным дымом, вырастающим из мусорных куч.
 Юрка открыл бутылку о бутылку, пробка у косо метнулась в сторону.
 - Юрка, Юрка... - вздохнул  Рост, - уведут  у нас Виточку.  Выйдет твоя
жена снова замуж,  и Виталия туда же перекинется. Соединился  бы ты с ней...
со своей Лидой наново. Жен менять - только время терять.
 - Вы Лиду не знаете... - робко возразил Юрка.
 -  Да не  все  ли равно! -  фыркнул Ростислав  Михайлович. -  Теща зато
какая!.. Живи не хочу, только радуйся.
 Юрка подал ему открытую  бутылку  и стал обдирать вяленого  леща,  Рост
засунул горлышко в рот как-то сбоку, не разжимая губ.
 - Свежее. Сколько сортов пива, как думаешь?
 - Черт его знает, - Юрка пожал плечами. - Десять, двенадцать...
 - А четыреста не хочешь? Я в Венгрии даже вишневое пил.
 - Во время войны?
 -  После. Пока  в  госпитале  лежал...  "И нальют  вина и  без  чувства
вины..."
 - Чего нальют, кто? - не понял Юрка.
 Ростислав Михайлович прикрыл глаза и уронил голову на грудь. Укололся о
застежку  молнии, открыл глаза, и  позевывая,  посмотрел вниз на набережную.
Внизу  на  пустой  набережной  катался на  роликовых коньках седой костлявый
старик, голый по  пояс.  Он раскатывался, поворачивался, ехал задом, забавно
семеня, чуть разведя руки в сторону, а ладони держа параллельно асфальту.
 Ростислав Михайлович поглядел на старика и недовольно поморщился.
 - Хреновый старикан. Коке-е-етливый...
 - Чего он вам дался?
 -  Да так... Собою  любуется дедушка... Я здесь тоже  катался до войны.
Только  на  лошадях.  От  Осоавиахима.  А еще  раньше в  манеже Гвоздевых  в
Гранатном переулке. Это мне лет было... восемь, девять,  десять. Два рубля в
час. Даже  помню, как лошадей звали. Лимон,  Мавра... Мозоли от уздечки были
между пальцами. До сих пор  мимо пройти не могу. Подойду - нюхаю. И при нэпе
лошади были.  Мать санаторий в Черемушках арендовала. Чахоточных лечила. Там
конюшня была. У  меня  пони свой персональный был.  Плюмик.  Матушка  у меня
все-таки была удивительная. Сколько раз  лошадь сама по  себе приходит, я  -
сам по себе,  разбитый  весь  чуть не до  смерти.  Не боялась мать отпускать
одного. Да и случись что - тоже, наверное, долго бы не переживала. Не любила
она  это  занятие.  И  машины  сама  водила.  И   оборудование  в  санатории
рентгенологическое  устанавливала,  отлаживала.  Я  помню,  учился  в  пятой
группе...
 - Классе, - поправил Роста Юрка.
 - Не было классов, представь себе.  Группы  и  учителя назывались не по
имени-отчеству, а дяди, тети. Директор школы,  помню, тетя Наташа. Было тете
Наташе тогда  что-то лет семнадцать, по-моему. Да,  так вот учился  в  пятой
группе  и,  помню, сочинение  писал. "У  одного моего  знакомого  есть  пони
Плюмик".
 - А почему "у знакомого"?
 - А не популярно было достатком хвастаться. Не приветствовалось.
 - Вы военное лучше что-нибудь расскажите... Геройское.
 - Так ведь что называть геройским. Геройское - не всегда героическое.
 - Пойдете в этом  году на Девятое мая? - нетерпеливо  перебил его Юрка,
надеясь все-таки добраться до настоящего героизма.
 - Пойду?  Побегу!  Генерал  Крылов  должен приехать. Он  мне пристрелку
обещал...
 - Это как?
 -  Это  прыжок  такой  перед  соревнованиями на  неуправляемом  куполе.
Неспортивный прыжок. Никак все Крылова за жабры взять не мог. А тут пообещал
с дуру... Теперь-то я его достану. Не помер  бы только. В  августе чемпионат
дружественных  армий по парашютному спорту. Вот я тут и... Красиво я Крылова
купил.  Что  же это получается, говорю, Иван  Поликарпович, как соревнования
недружественных армий - я участвую, а как дружественных - так старый.
 - Так вы же действительно старый, - засмеялся Юрка.
 -  Моя матушка умная  женщина была  и  без предрассудков. Считала,  что
старость  вообще  не  должна  иметь  место.  Надо,  говорит,  до  семидесяти
работать, потом пару-тройку  лет - переходной период и - на небеса. Я с ней,
в сущности,  согласен... Пенсия  - не дело.  Кстати, о пенсии.  Опять ведь в
командировку засылают. Послать бы их, да не больно в другое  место возьмут -
возраст пенсионный... А одно такое месть есть, у-у!.. - Ростислав Михайлович
даже прикрыл глаза от удовольствия. -  КБ. В полуподвале. Рыбного хозяйства.
Я сдуру зашел, так, обнюхаться... И чем  же они занимаются,  как ты думаешь?
Сверхмалые  подводные  лодки.  Сети  проверять,  дно   смотреть.  Разработки
открытые. Ни тебе секретности, ничего... Да, а в чем главное-то? Конструктор
-  он же испытатель: начертил и - милости просим - опробуйте. Плохо сделал -
второго раза уже не представится. КБ это, не поверишь, снится мне  иной раз.
И взяли бы, с  радостью взяли, да  уж больно мало  платят. Третьей категории
КБ. Если бы один, я бы пошел. А девки? Им еще два курса...
 Рост вдруг отключился, и, сонно посапывая, уронил голову на грудь.
 Старик  внизу  разогнался  и  сделал  ласточку.  Ласточкой  подъехал  к
скамейке,   где  лежала   его  одeжда.   Потом  отстегнул  ролики   и   стал
прохаживаться...
 Рост не  просыпался. Юрка тихонько,  вытянул ноги,  сунул под голову  и
стал смотреть в небо. Прошло полчаса, может час...
 - Пивко-то еще осталось? - вдруг  открыл глаза Рост. Давай допьем, да и
собираться. Время.
 Они снова устроились на  самом носу  речного трамвайчика.  И снова Рост
задремал.
 -- Ростислав Михайлович! Ну что вы все время спите!
 Рост открыл глаза.
 - Вита когда от немцев прибудет? Пора вроде.
 - А кто ее знает. Она же не говорит. Чтоб не встречали.
 - Слушай, Юрк, а сестренка-то у нее не ахти. Не показалась она мне.
 - Да и вы ей, - усмехнулся Юрка. - У нее даже личико скосоротило, когда
вы на вокзале появились.
 - Ну  так, парень-то какой! - Рост  подбоченился  и провел  пальцем  по
несуществующим усам. - Девки - вереницей.
 -- Расскажите героическое, - проканючил Юрка. - Военное.
 Рост зевнул.
 - Не мое амплуа. - Он потер грудь посередине.
 - Пиво, что ль, старое, изжога... Сроду не было.
 - Сегодняшнее. Соды дома выпейте. Расскажите, Ростислав Михалыч.
 -  Вот пристал  как банный лист. Что я тебе, чтец-декламатор? Кстати, о
декламаторах: стишок  могу. Называется "Бад-Феслау". Собственного сочинения.
Только без вопросов. Понял - понял, нет - значит, нет... И нальют вина...  И
без чувства вины поднимут круглые кружки выше за тех, кто выжил, за тех, кто
вышел сухим из воды и живым из войны.
 За тех, кто ни разу не был убитым, за кем война не защелкнула пасть, за
тех, кому не случилось пасть смертью храбрых на поле битвы.
 На поле  битвы... На битом поле с прибитым овсом и  подбитыми  танками,
где вороны трудятся над останками, а трупы тихо хохочут от боли.
 Выпьют  за бомбы, что  не упали, за неразорвавшиеся  мины, за  осколки,
прошелестевшие мимо, за пули, которые не попали.
 За  тех, кто  пережил, выжил, ожил, за  тех,  кто  не спит замогильными
снами, за тех, кто вынес из боя знамя из собственной продырявленной кожи...


3

 - Тещенька тебя! - прокричал в коридоре Михаил Васильевич.
 Юрка подскочил к телефону.
 - Я приехала, - прокартавила Вита. - Собака жива? Привези: опять у меня
рожа на ноге. Еле доползла. Сметаны по дороге купи.
 - Сметаны? - не понял Юрка.
 - Ногу мазать. Ладно - не покупай, у соседей возьму. Рост живой?  Я ему
звонила - нету его.
 - Живой. Мы с ним сегодня пиво на Ленинских горах пили.
 -- Прекрасно. Жду тебя, Юрик. Собаку не забудь.
 На лестнице был слышен смех Виты: Юрка позвонил.
 - Открыто! -  крикнула Вита. В ответ  на  ее недоделанное "р" Юрка, как
всегда, улыбнулся, а Котя протяжно зевнул, выгнув язык ладьей.
 Юрка  толкнул дверь,  брякнул  колокольчик,  привязанный к  ручке, Котя
рванулся в комнату, поскользнувшись на лакированном полу.
 - Убери! -  взвизгнула Вита. -  Все, Ленечка.  Все. Целую.  Тут  собака
пришла, Юркина. Да, он привез, лечиться  буду. Уже чего-то жрет. Все. - Вита
окончила разговор с отцом, - других "Ленечек" в ее обиходе не было.
 - Чего от меня еще надо? - спросил Юрка, входя в комнату.
 - Во-первых, чтобы ты не хамил прошедшей теще, - улыбаясь, сказала Вита
с тахты, подставляя Юрке щеку. Сама она целоваться не  любила из-за помады и
просто  нелюбви к поцелуям.  -  И скажи этому  своему, чтоб он мне ничего не
портил. О! Провод жрет!
 Поцеловав Bиту,  Юрка несильно ударил пса  ногой. Тот выпустил из пасти
обмусоленный телефонный провод и обиженно ушел  за тахту. Юрка  сел в кресло
напротив так, чтобы максимально видеть Виту, и незаметно выдернул телефон из
розетки.
 - Тряпку! - вдруг взвизгнула Вита.
 Юрка вскочил, но было  поздно. Котя,  увиденный Витой  в  зеркале,  уже
опустил лапу.
 Юрка рванулся в ванную. Дверь была заперта, и текла вода.
 - Кто там? - удивленно крикнул он Вите.
 - На кухне тряпка, - ответила Вита. Юрка принес тряпку и вытер лужу.
 - Слушай, какой же он у тебя идиот все-таки, - Вита покачала головой. -
Это надо!..
 - Не ругайтесь, а то лечить не будем.
 - Да, давайте-ка лечить. Сметану возьми в холодильнике.
 Юрка принес сметану.
 Вита намазала распухшую, воспаленную от ступни до  колена ногу сметаной
и подставила  Коте.  Пес  сначала неохотно,  а потом  заинтересовавшись стал
слизывать сметану, и добравшись до кожи, по инерции стал лизать и ногу.
 Лечиться  соба