я. Она
подняла тоненькие брови и смешно удивилась:
    - Ай, Иван Савельич! Вы опять к нам? Что случилось?
    - Со мной ничего,  Любушка, не случилось,- откликнулся летчик, и
от  его  густого голоса на стеклянных полках что-то звякнуло.  - Вот
пилота привез пострадавшего. Неудачно зашел на посадку парень...
    Он шагнул в сторону и открыл Максима, который стоял за его могу-
чей спиной.
    - Ай-яй!  -  опять воскликнула медсестра.- Это внучек ваш,  Иван
Савельич?
    - Бог с тобой, Любушка. У меня внучка, Наташка. А это просто наш
человек. Видишь, форма с крылышками. Так что чини молодца.
    - Ясненько,  -  сказала  Люба  и встретилась с Максимом глазами.
Глаза были веселые.  Но Максиму было  не  до  веселья,  и  он  отвел
взгляд.  Люба подошла,  крепко ухватила его под мышки, лихо пронесла
над полом и усадила на тахту. Клеенка на тахте была холодная. Максим
вздрогнул. Люба торопливо спросила:
    - Ты что, маленький? Боишься?
    - Нисколечко,- замогильным голосом сказал Максим.
    - Ну и замечательно!
    Она взялась за платок на колене. Размотала стремительно, а сняла
осторожно.
    - Ух ты...  Красиво... Ну ничего. Это с виду неприятно, а на са-
мом деле не страшно. Ободрал сильно, вот и все.
    Максим краешком  глаза глянул на колено,  мигнул и стал смотреть
за окно. Там на травяное поле медленно опускался оранжевый вертолет.
    Люба отошла к шкафчику и зазвенела склянками. С каким-то пузырь-
ком и ватой опять направилась к Максиму.
    - Не бойся,  это не йод, жечь не будет.
    Максим только плечом шевельнул. Да хоть бы сто бутылок йода! Это
ведь  не  шприц с неумолимой тонкой иглой.
    Жидкость из пузырька шипела и пенилась, как газировка. И холоди-
ла. Потом на ногу лег сухой плотный бинт. Боли почти не было.
    Максим с надеждой посмотрел на Любу: "Может, все?" Но она доста-
вала  из-под  стекла никелированную коробку.  Максим успел заметить,
как вертолет за окном отразился в этой коробке  оранжевым  огоньком.
Из коробки появился шприц.
    Иван Савельевич сидел у двери.  Белая табуретка под ним казалась
совсем крошечной.  Он сочувственно смотрел на Максима. Потом подмиг-
нул: "Ничего, держись". Люба повернулась к Максиму.
    "Сейчас скажет: "Снимай штаны",- тоскливо подумал он и вспомнил,
что давно еще про такой случай смотрел в каком-то  кино.  Зрители  в
зале веселились.  Но в том фильме в переделку попал большой парень и
от медсестры сумел отбрыкаться.  А Максиму что  делать?  Он  малень-
кий... Но Люба была хорошая медсестра. Она сказала:
    - Расстегни рукавчик.
    Максим непослушными  пальцами  стал  дергать пуговку на обшлаге.
Люба подошла вплотную и шепотом снова спросила:
    - Ты что, боишься?
    Врать уже было бесполезно. Максим с коротким вздохом сказал:
    - Маленько...
    - Не бойся ничуточки, я незаметно. Посмотри в сторону и сосчитай
до трех.
    Максим ощутил на руке холодок проспиртованной ватки и... Он втя-
нул воздух сквозь сжатые зубы.
    Ничего себе "незаметно"! Он так стиснул в кулаке болтик, что го-
ловка чуть не проткнула ладонь.
    - Все-все-все! Ты герой.
    Все?
    Значит, все... Все!!
    Конец подлому страху!  Не надо больше замирать и вздрагивать!  И
вдруг Максим разозлился. А почему он дрожал? Почему боялся до тошно-
ты?  Из-за этой секунды?.. "Сосчитай до трех..." Даже и не сосчитал.
Ну, пришлось потерпеть - один миг. А из-за страха мучился сколько? В
тыщу раз больше, чем от укола. Дурак и тряпка! А еще и вправду геро-
ем себя воображал...
    - Рукав не опускай пока, пусть подсохнет,- ласково сказала Люба.
    Максим кивнул и встал, осторожно ступив на забинтованную ногу. И
улыбнулся.  Все-таки  сильнее злости была радость освобождения.  Ра-
дость,  что страх позади. Впереди-день, похожий на праздник... А бо-
яться Максим больше не будет никогда.  Хватит,  помучился. Теперь-то
он знает, что глупо дрожать из-за пустяков.
    Иван Савельевич тоже встал - со вздохами и шумом, но быстро. Это
было похоже на рождение нового острова,  который поднимается со  дна
океана.
    - Ну, Любушка, я забираю молодца. Довезу домой. А?
    Люба нерешительно посмотрела на Ивана Савельевича. Потом на Мак-
сима-слегка виновато.
    - Еще не все... Это ведь такая сыворотка, ее нельзя сразу в пол-
ной дозе.  Через часик еще раз надо.
    Наверно, она увидела несчастные Максимкины глаза и заторопилась:
    - Можно у нас в садике посидеть или  погулять.  Посмотреть,  как
самолеты летают. Часик быстро пройдет... Тебя как зовут?
    - Максим,- сказал он шепотом и отвернулся к двери.
    Он чувствовал себя так, будто сделали ему удивительный подарок и
тут же отобрали. Посмеялись...
    Иван Савельевич  громадной  ладонью  взял  его за плечо - словно
седло положил на Максима.
    - Мы вместе подождем.  Мне теперь торопиться некуда, все равно в
отпуске. Посидим, побеседуем. Пошли, Максим, в садик.
    Максим захромал  к двери.  Потом вдоль коридора.  Горькая досада
разъедала его.  Максим украдкой даже стукнул по стене кулаком с бол-
тиком. Потому что досада была злая. Злая и... без боязни.
    Максим удивленно прислушался к себе.  Страха не было.  Почти  не
было.  Так, мелкий осадочек... Что это? Может, весь запас страха из-
расходовался на первый укол, потому что Максим не знал о втором?
    Они вышли в скверик и сели на сколоченную из реек скамейку. Мак-
сим еще раз словно прощупал свои нервы. Каждый сантиметр. Не затаил-
ся  ли страх где-нибудь?  Не выскочит ли опять,  не разбежится ли по
жилкам? Нет! В самом деле нет. Сердце стукало ровно и смело.
    Конечно, предстоящий укол не радовал.  Но когда Максим думал про
него,  не было ни тошнотворной слабости,  ни дрожи. Жаль только, что
надо ждать целый час.  А если бы прямо в эту минуту.  Максим бы и не
побледнел даже. Разве что самую капельку...
    Значит, кончено?  В самом деле, не надо, значит, вздрагивать при
неожиданных шагах в школьном коридоре.  Не надо бояться, что ехидный
Мишка Стременко заподозрит в тебе труса и скажет про это всему клас-
су!
    Эти мысли  прогнали  досаду.  И к Максиму опять пришла радость -
спокойная радость смелого человека.

    За палисадником, на краю аэродрома, стоял длинный деревянный дом
с  тонкими  антеннами и высокой мачтой.  Над мачтой качалась надутая
теплым ветерком "колбаса" - длинный сачок, сшитый из поперечных чер-
но-белых полос.  Это чтобы летчики видели, откуда ветер, когда захо-
дят на посадку.
    Садились и взлетали часто. Серебристые с голубыми полосками АН-2
и пестрые двухместные аэропланчики.  И вертолеты, похожие на разноц-
ветных  стрекоз.  Воздух мелко дрожал от стрекота моторов.  И Максим
подумал,  что похоже,  будто он попал в волшебную  страну  громадных
кузнечиков.
    Чтобы палисадник  не  мешал видеть летное поле.  Максим с ногами
забрался на скамью и сел на высокую спинку. Потом вспомнил о прилип-
ших к подошвам тополиных почках и мусоре и торопливо скинул сандалии
в траву: скамья недавно была покрыта ярко-голубой блестящей краской.
    Максим покосился на Ивана Савельевича, но тот вроде бы ничего не
заметил.  Он сидел,  сняв фуражку,  и смотрел на самолеты. Максим со
своей  высоты видел его громадные плечи,  погоны с широкими золотыми
угольниками, редкие седые пряди, сквозь которые просвечивала розовая
кожа.
    Большой красно-желтый  вертолет  низко-низко  прошел  над  ними.
Мелькнула тень,  и показалось даже, что от сверкающего винта дохнуло
ветром.
    Иван Савельевич взглянул на Максима, и они улыбнулись. Будто бы-
ли оба летчиками и понимали друг друга без слов.
    И Максиму очень-очень захотелось хоть какое-то отношение иметь к
этой пестрой крылатой жизни. Он не выдержал, сказал:
    - А мы сегодня по телевидению выступали.  Я там песню про первый
полет пел. Вы не видели утром передачу?
    - Не видел,- огорченно откликнулся Иван Савельевич.-Вот жалость!
Если бы знать...  Все равно без пользы утро провел.  Хотел отпускные
дела оформить, да забыл, что суббота и контора наша закрыта.
    - А вы здесь работаете?- спросил Максим, чтобы поддержать разго-
вор.
    - Работаю...  Пошел было на пенсию,  да не могу.  Пускай хоть на
земле, да все же у самолетов, к своим ребятам поближе.
    - А вы на каких летали? - осторожно спросил Максим.
    - Я,  Максимчик,  на всяких летал:  и на ТУ-114,и на Илах,  и на
АН-10. Во время войны был штурманом на Севере,  на тяжелых бомбарди-
ровщиках...  А до войны,  не поверишь даже, на дирижабле приходилось
летать...
    - На дирижабле? - изумился Максим. - Как в кино "Гиперболоид ин-
женера Гарина"?
    - Вроде. Только побольше.
    - А на таких?  - Максим кивнул вслед зеленому учебному самолети-
ку, мелькнувшему над головами.
    - На таких само собой... Я ведь сейчас в кабину еле втискиваюсь,
а раньше был стройненький, даже не верится. Вроде тебя.
    Максим засмеялся.  Он представил Ивана Савельевича,  маленького,
тощенького,  в его,  Максимкиной,  вишневой форме,  но с головой как
сейчас - большой,  седой,  в белой фуражке. Иван Савельевич тоже ус-
мехнулся.
    - Да... А сейчас - только пассажиром. Да и то врачи не советуют.
    - Сердце, да? - понимающе спросил Максим.
    - А холера его знает...  И сердце, и печенка, и селезенка, и все
на свете... Я ведь, Максим, очень старый.
    - Ну уж "очень",- вежливо возразил Максим.
    - Очень,  брат.  У меня старший внук уже летает. А младшая вроде
тебя. Чуть постарше, наверно. Недавно в пионеры приняли.
    - Меня  тоже послезавтра примут,- ревниво сказал Максим.- Уже на
отрядном сборе у шестиклассников, у наших шефов, проголосовали. Меня
бы и раньше приняли, да я в этой школе недавно.
    - А, приглядывались, значит,- заметил Иван Савельевич.
    - Наверно... Но теперь уж все. Теперь весь класс у нас будет пи-
онерский. Кроме Тыликова...
    - Тыликова?.. Постой-ка. Что-то знакомая фамилия... Нет, тот Ту-
пиков.  Был у нас штурман на Диксоне...  А что за личность  Тыликов?
Неужели злодей такой?
    Максим пожал плечами:
    - Да не злодей...  Ведет себя плохо.  С Софьей Иоснфовной спорит
все время.  Один раз из резинки начал стрелять,  скачет  на  переме-
нах...
    - Да-а, - непонятно сказал Иван Савельевич. - Это конечно... Хо-
тя Наташка у меня тоже скачет. А в чем еще грешен Тыликов?
    - Ну вообще...  Софья Иосифовна говорит,  что непослушный.
    Иван Савельевич сморщил лицо.
    - Ну,  брат, и характеристика. А что значит "послушный", "непос-
лушный"? Непонятно.
    Максим удивился:
    - Почему непонятно?
    - Ну,  смотри сам. Вот, например, летчики у нас. Пишут им харак-
теристики. Если хороший, пишут: умелый, знающий, смелый, дисциплини-
рованный... А можешь представить, чтобы написали: "послушный пилот",
"непослушный штурман"?
    Максим поморгал от неожиданности. В самом деле, получалась чушь.
    - Но летчики же большие. А мы еще нет...
    - Понятно,  что "нет",- слегка сердито заметил Иван Савельевич.-
А учиться быть большими как раз и надо, пока маленькие, мотом поздно
будет. Я это и Наташке своей все время говорю...
    Это было,  кажется,  правильно.  Конечно, правильно! Не будет же
Иван Савельевич зря говорить. Но это было непривычно...
    - А вот вы сказали "дисциплинированный",- вспомнил Максим.- Раз-
ве это не все равно, что "послушный"?
    - Ишь  ты!  - возразил Иван Савельевич.- Дисциплинрованный - это
когда человек дело знает,  умеет в сложной  обстановке  разобраться,
умеет  четко выполнять команды и сам командовать,  если надо.  Умеет
быстро решение принять,  товарищей не подведет, глупостей не надела-
ет...  Дисциплина - это когда человек сам за себя отвечает... А пос-
лушный - что? Смелый он? Неизвестно. Друга в беде не бросит? Кто его
знает. В опасности не растеряется? Тоже неясно. Работать умеет? Поди
разберись... Послушными, милый мой, и овечки бывают. А человек, ког-
да надо, должен уметь за правду постоять. Уяснил?
    - Уяснил,- четко ответил Максим и хотел сказать,  что  вообще-то
Тыликов никогда не дерется, только один раз отлупил здорового четве-
роклассника,  который срезал с куртки Светки Мешалкиной красивую на-
шивку.
    Но не сказал.  Он увидел,  как от калитки через сквер движется к
ним та самая Марина. У которой утюг...
    Ей-то что здесь надо?
    Может, вспомнила про открытый кран или невыключенный газ и  поп-
росит Максима опять лезть в квартиру? Ну уж дудки.
    - Вот и хорошо, вот и ладно,-издалека запричитала Марина. - Я уж
извелась было, а соседи-то сказали, куда вы поехали, я и побежала
следом.
    Максим порозовел.  Было ясно, что Марина спохватилась: не побла-
годарила вовремя спасителя. Теперь специально прибежала. Может, наг-
раду будет предлагать? Вот еще! Больно нужна ему награда...
    - Ты,  мальчик, отдай сразу денежки, и все хорошо будет,-ласково
пропела Марина.- Отдай и не бойся, мы не скажем маме с папой. Всякое
бывает...
    - Что?- ошарашенно сказал Максим.
    - Денежки-то,  которые на столе были,  они где?  Взял ведь!  Ну,
честненько признайся да отдай.  У меня же зарплата не как  у  летчи-
ков...
    - Тетенька,  вы с ума сошли?  - громко сказал Максим и встал  на
скамейке.  Боль  резко  ударила его по колену,  но он тут же забыл о
ней. Ему стало вдруг смешно. Очень смешно. И, смеясь, он объяснил: -
Не было там никаких денег. Только одеяло прогорелое.
    - Ты не ухмыляйся над взрослым человеком! - уже совсем не певуче
заговорила  Марина.- Деньги-они сами в окошко не улетят.  А мне пять
рублей терять тоже резону нет.
    - Вы  что?  Думаете,  я  вор?- тихо спросил Максим и взглянул на
Ивана Савельевича: тот сидел с непонятным лицом и смотрел не на Мак-
сима, а на Марину.  - Да нет у меня ничего!- крикнул Максим.  - Глу-
пости какие!  У меня и карманов нет,  смотрите!
    Он дернул пуговки,  распахнул жилетик, крутнулся на здоровой но-
ге.
    - Ну?  Куда я сунул ваши деньги? Съел, что ли? Куда? И вдруг за-
молчал. Моментально,, словно от выстрела. Только выстрела не было, а
была ужасная мысль: "Нагрудный карман! Мамины пять рублей!"
    Никакой страх перед уколом,  никакие другие страхи не сравнить с
этим ужасом. Что же теперь? Как он докажет?
    - Иван Савельевич,  - беспомощно проговорил он,  - у меня только
вот...  Но это мои...
    (Только что говорил: нет ничего, даже карманов нет - и вот!)
    - Это правда мои...  Я забыл.  Это мама дала на обед...
    (Кто же дает ребятам на обед пять рублей?)
    Ему плевать было на глупую Марину. Но Иван Савельевич! Он теперь
что думает!
    Максим выдернул  из  кармана  свернутую пятирублевку,  торопливо
протянул ему.
    - Смотрите, это мамина! Честное слово! Я не брал...
    Иван Савельевич посмотрел удивленно и,  кажется,  с жалостью.
    А Марина цапнула деньги.
    - Ну-ка, ну-ка! Не брал!..
    Она поднесла синюю бумажку к острому носу, словно обнюхать хоте-
ла.
    - Вроде не та,  не замусоленная... Обменял, поди, в кассе... Или
паразит Витька унес?.. Говори честно, где взял деньги-то!
    Иван Савельевич шумно вздохнул и с напряженным лицом стал подни-
маться со скамьи.
    - Я не брал!- отчаянно повторил  Максим.-  Иван  Савельевич,  ну
правда! Ну, давайте мы съездим домой, я близко жийу, мама сразу ска-
жет! Я близко...
    - Тихо, тихо, малыш,- сказал Иван Савельевич.
    Он двумя пальцами взял у Марины деньги и осторожно сунул в  Мак-
симкин кармашек.  Он смотрел на Марину сверху вниз.  И хотя она была
высокая, сейчас казалась какой-то укороченной.
    - Гражданочка,-  насуплено  произнес Иван Савельевич,  - огляни-
тесь, пожалуйста. Во-он туда. Там калиточка, видите? Закройте-ка ее.
Пройдите  и  закройте с той стороны.  Здесь служебная территория.  Я
сейчас вахтера позову.
    - Чего-чего?  -  по-воробьиному прочирикала Марина.- Чего такое?
Вахтера?  Да зови,  зови, не пугай, я пуганая! Я сейчас сама милицию
позову. Завелись жулики на мою голову!
    Могучая складчатая шея Ивана  Савельевича  стала  вишневой,  как
Максимкина пилотка. Он с бульканьем набрал в себя воздух и грянул:
    - Бр-рысь!
    Максима пригнуло словно шквалом. Из-под крыши диспетчерского до-
ма рванулись и перепуганно загалдели воробьи.  Марину отнесло  метра
на  три.  Там  она повернулась и быстро-быстро засеменила к калитке.
Так в одном мультфильме бегал тощий глупый придворный:  сам длинный,
ножки короткие,  но подвижные-они обгоняли туловище, и тело придвор-
ного изгибалось, взмахивало ручками, но не падало.
    Иван Савсльевич смотрел Марине вслед, пока она не исчезла за уг-
лом. Потом потер шею и насупленно глянул на Максима.
    - Что-то я тебя не понимаю...
    Максим стоял перед ним на скамейке, испуганный и озадаченный.
    - Не  понимаю,-  повторил Иван Савельевич.- Ты же не виноват.  А
если не виноват, зачем трепыхаешься и дрожишь, будто кролик? У чело-
века гордость должна быть,  а ты оправдываешься,  как воришка.  Если
прав, чего бояться?
    - Я ее и не боялся. Я боялся, что вы... подумаете...
    Иван Савельевич взял Максима за локти,  осторожно притянул к се-
бе.
    - Максим,  Максим,  молодая твоя голова...  Я семь десятков  лет
прожил.  Что же я, хорошего человека от жулика не отличу? Эх ты, жу-
равленок...  Ну что ты,  Максим...  Ну,  не надо. Эх, братец, это уж
совсем зря...
    Конечно, это было зря.  Но что мог Максим сделать? То ли от нео-
жиданной ласки, то ли от всех недавних переживаний прорвались у него
слезы, и он начал вздрагивать, прижавшись к Ивану Савельевичу, как к
скале.
    - Ай-яй-яй...- сказал Иван Савельевич.- Ну довольно,  Максим. Ты
меня всего промочишь.
    Чтобы хоть как-то сбить неловкость.  Максим  пробормотал  сквозь
всхлипы:
    - Если бы знал, ни за что бы не полез утюг выключать...
    Иван Савельевич сел, подхватил Максима, усадил на колени.
    - Да ты что,  летчик!  При чем здесь эта глупая тетка? Ты же дом
спасал. Там столько людей живет...
    И правда...  В самом деле, он же дом спасал! Но... он же об этом
не думал.  Если честно говорить,  он же ни капельки не думал о доме.
Он думал только о себе:  какой он .бесстрашный,  ловкий и  красивый!
Люди могли без жилья остаться, и всем казалось, что Максим из-за них
рискует. И аплодировали... А он думал, какой он герой...
    От стыда у Максима разом выключились слезы.  И,  перекладывая из
руки в руку болтик,  он стал сердито тереть ладошками лицо. И не со-
образил, что левая ладонь - вспотевшая и грязная от болтика.
    - Ох,  как ты разукрасился, - сокрушенно сказал Иван Савельевич.
- Как в книжке: усатый-полосатый. Пойдем-ка...
    И он повел Максима за палисадник,  на край летного поля.  Там из
травы торчала загнутая железная трубка с медным краном.
    Иван Савельевич набрал воды в ладонь, как в ковшик, и двумя дви-
жениями смыл с Максимкиного лица грязные полосы. Максим сердито фыр-
кал.
    - Утереться  нечем.  Платок-то я у Любушки оставил,- пробормотал
Иван Савельевич.
    Максим еще раз фыркнул,  выдернул из-под резинки на штанах подол
рубашки и торопливо вытер лицо.
    - Ишь как ловко,  - одобрил Иван Савельевич.  - Ну что? Пойдем к
Любушке, Максим-герой?
    - Герой!  -  со  злым  отчаянием  повторил  Максим.- Если хотите
знать, я трус... И наверно, хвастун.
    - Почему?- удивился Иван Савельевич.
    Максим от злости на себя готов был объяснить про все: про уколы,
про Транзистора и про то,  для чего лазил выключать утюг.  Но трудно
это было, и нужные слова не нашлись. Он хмуро ответил:
    - Такой уж уродился.
    - Ты хороший уродился,- серьезно произнес Иван  Савельевич.  На-
верно, он думал, что просто Максиму стыдно за недавние слезы, и ска-
зал:-Это ничего,  что плакал.  От обиды бывает. На меня один раз ко-
мандир  эскадрильи  накричал  ни  за что.  Я уж здоровый парень был,
двадцать четыре года,  а разревелся вдруг как девчонка.  До сих  пор
помню... Он даже испугался, уговаривать начал...
    Максим улыбнулся.  Но иногда он еще вздрагивал от недавних слез.
И когда пришли в кабинет. Люба это заметила.
    - Ма