только жука.
    - Не ваш же жук!- сказал первоклассник.
    - И не твой "жежук". Общественный, - ответил Транзя. - Он в пар-
ке живет, значит, государственный. А ты поймал и мучаешь.
    - Это вы мучаете! А я домой возьму, он у меня жить будет!
    - Значит, ты браконьер, - сказал Транзя и хихикнул. Потом он так
щелкнул по жуку, что бедный рогач отлетел на полметра.
    Максим опять посмотрел на блестящие глаза первоклассника,  потом
на Транзю.  Он видел его спину с шевелящимися под рубашкой лопатками
и туго натянутые джинсы с задним карманом.  На кармане была клеенча-
тая нашивка в виде футбольного мяча.
    Транзя прицелился и занес над жуком болтик - словно печать,  ко-
торую хотел пришлепнуть с размаху.
    В Максиме,  видно, сгорел предохранитель. Ужасаясь тому, что де-
лает, он отвел назад ногу и врезал сандалией по карману.
    Транзя икнул  и  ткнулся головой в песок.  Максим прыгнул ему на
спину и замолотил кулаками по шее!  За себя,  за Таню,  за жука,  за
первоклассника! За болтик! За страх и слезы!
    Это было всего секунду.  Потом все замелькало,  перевернулось, и
Максим оказался припечатанным к песку.  От сильного удара почти оне-
мело плечо, а Транзя навалился и кормил, кормил его песком... И улы-
бался.
    Но он сбоку навалился,  и ноги у Максима были  свободны.  Максим
отчаянно рванул вверх правую ногу - трахнул врага коленом. По носу.
    Колено было твердое, а нос мягкий. Транзя пискнул. Максим излов-
чился и трахнул снова.  На этот раз попал Транзе по скуле. На колено
ему упали теплые тяжелые капли. Транзя отвалился в сторону.
    Максим вскочил.  Первое, что он увидел, - жука и болтик. Жук был
живой:  лежал на спине и дрыгал лапками. Первоклассник схватил его и
побежал по аллее.
    А Максим схватил болтик и приготовился отбиваться от разъяренно-
го Транзи.
    Но Транзя поднимался медленно.  Из носа у него текли две т„мнок-
расных струйки, а скула была голубая.
    - Эт-то что?
    По аллее спешила Римма Васильевна.
    - Эт-то кто?
    - Это  он,  - размазывая кровь по щекам,  простонал Транзистор и
локтем показал на Максима: - Псих! Кинулся со спины как бешеный...
    - Та-ак! - сказала Римма Васильевна. - Рыбкин!
    - Чего?  - плюясь песком,  дерзко сказал Максим. Он пучком травы
оттер с колена красные Транзины капли.  Потом выпрямился, отряхнул и
надел пилотку.  Он был победитель. Он все отстоял: и "Гнездо ласточ-
ки",  и болтик, и себя самого. А Транзя - гад, это все знают. И пер-
воклассник в матроске подтвердит.
    - Это ты устроил драку?- замороженным голосом спросила Римма Ва-
сильевна.
    - Я!  - сказал Максим.- Потому что он сам! Он ко всем первый ле-
зет! Еще патруль...
    - Я лез? - яростно крикнул Транзя.
    - Он не лез!- сказали хором его приятели.  Они наконец пришли  в
себя. Сбегались на шум ребята. Подошла Роза Михаиловна.
    - Не думала я,  что Рыбкин такой фрукт,- сказала Римма Васильев-
на.  И велела приятелям Транзи:  - Отведите Витю,  пусть умоется.  -
Транзя, шмыгая носом, пошел. Но через два шага оглянулся.
    - Он железкой дрался! Поглядите у него в кулаке!
    - Врешь!- крикнул Максим.
    Римма Васильевна  крепкими  пальцами  разжала  его кулак и взяла
болтик.
    - Ах, вот оно что, Рыбкин...
    - Но он врет! Он его сам отобрал!- отчаянно сказал Максим.
    - А почему ты кричишь? Что это за разговор?! Что он у тебя отоб-
рал?
    Ты до  крови избил железным винтом члена нашего школьного патру-
ля.
    - Да неправда!
    - Что еще неправда? Ладно, в школе разберемся.
    Роза Михаиловна взяла вожатую под руку:
    - Знаете, этот Транзин тоже не сахар...
    - Разберемся, разберемся...
    Они отошли на несколько метров,  но Максим услышал,  как вожатая
говорит:
    - Я с таким трудом привлекла Транзина к общественной  работе,  и
если сейчас...
    Максима обступили ребята.
    - Он теперь тебе проходу не даст, - сообщил Мишка Стременко. Ве-
ра Ковальчук сказала:
    - У тебя песок на спине. Постой, отряхну. Тыликов пообещал:
    - Я Ваське, брату своему, скажу. Если Траизя еще полезет, он ему
вделает.
    - У меня тоже есть брат,- сказал Максим. - Да я и сам, если один
на один... Подумаешь, Транзя...
    Римма Васильевна встала поодаль.
    - Все сюда! Все ко мне! Едем домой!-громко восклицала она и хло-
пала над головой ладонями.  Хлопки звучали,  как выстрелы пистонного
пистолета.  На  локте  у вожатой висела желтая сумочка.
    В ней лежал Максимкин болтик.


                          Бой. Продолжение

    Когда автобус  остановился у школы и третьеклассники высыпали на
тротуар, Римма Васильевна велела встать в круг.
    - В школу никто не заходит! Там идут занятия, нечего шуметь! Все
отправляются по домам.  Не забывайте, что послезавтра сбор! Особенно
те,  кого принимают в пионеры!  Готовьтесь! Имейте в виду: у кого не
будет белых гольфов и синих пилоток, на сбор может не приходить. Все
разошлись! Рыбкин - за мной!
    У Максима защемило сердце.  Послезавтра - сбор. Все у него гото-
во,  и  отглаженный  галстук висит на специальных плечиках с круглой
перекладинкой, чтобы не осталось складок. Да все это, видно, зря.
    Вожатая маршировала по притихшим коридорам,  а Максим с повисшей
головой двигался следом.  Они вошли в пионерскую комнату.  Там  было
очень солнечно.  Светился желтый лакированный стол, сверкали на тум-
бочке фанфары,  сияли обручи на барабанах.  Горячая искра горела  на
остром наконечнике знамени. Огненным светом полыхало это знамя и от-
рядные флажки. Настоящий праздник солнца и пламени!
    Но это был не его, не Максимкин праздник. И Максим остановился в
дверях, тоскливо обводя глазами солнечные стены.
    Римма Васильевна дернула от стены пластмассовую табуретку и села
у блестящего стола, спиной к окну. Положила перед собой сумочку.
    - Что встал в дверях? Иди ближе.
    Максим сделал несколько шагов.
    - Не отворачивайся и смотри мне в лицо, когда я с тобой разгова-
риваю.
    Максим, чувствуя близкие слезы,  поднял глаза.  Он все-таки под-
нял.  Но лица Риммы Васильевны не увидел.  На фоне горящего  солнцем
окошка  лишь темнел силуэт ее головы с кудряшками и острой пилоткой.
А маленькие уши просвечивали темно-розовой краской.
    - Я жду!- сказала Римма Васильевна.
    - Что?- сипловато от подступивших слез спросил Максим.
    - Ах,  что! Ты не знаешь? Я жду целых пять минут, когда ты соиз-
волишь объяснить свою дикую выходку.
    - Он же первый полез, честное слово, - сказал Максим кудряшкам и
прозрачным ушам.
    - Не лги! Все видели, как ты петухом налетел на него! Сзади!
    - Он тоже всегда сзади...  Вы ведь самого  начала  не  видели...
Спросите у ребят.
    - Ты меня не учи! Мне известно, кого и как спрашивать, и я спра-
шиваю тебя. А за ребят нечего пря...
    В этот миг стукнула дверь,  и в комнату из-за спины Максима шаг-
нул учитель.
    Максим знал,  что это учитель физики,  а имени его не  знал.  Он
только  слышал от Андрея,  что это хороший учитель - веселый и спра-
ведливый. Но Андрей дома называл его просто "Физик".
    Физик был молодой,  коренастый,  светловолосый. Максиму казалось
почему-то, что раньше этот учитель служил на флоте. Ему очень подош-
ла  бы штормовая куртка с тельняшкой вместо серого костюма и галсту-
ка.  Правда,  ходил Физик без морской раскачки,  прямо и легко, даже
строго как-то. Но лицо его, скуластое и толстогубое, никогда не было
строгим.
    Итак, учитель физики шагнул в комнату и встал сбоку от стола.  А
на стол мягко положил большую блестящую пластину.
    - Добрый день, уважаемая Римма Васильевна.
    - Что это?- слегка удивилась Римма Васильевна,  отразившись, как
в зеркале, в никелированной жести.
    - Это от глянцевателя,  - вкрадчиво сказал Физик. - Полюбуйтесь,
что  сделали ваши "фотографы" из штаба друзей природы,  которых,  по
вашей просьбе, я пустил в фотолабораторию.
    - Что именно? - недовольно поинтересовалась Римма Васильевна.
    - Они изуродовали поверхность.  Как прикажете глянцевать на этих
царапинах и вмятинах?  Кроме того,  они сожгли лампу в увеличителе и
уронили в фиксаж запасной объектив.
    - Куда уронили?
    - В раствор гипосульфита. Выражаясь популярнее, в закрепитель.
    - Можно с этим чуть позже? Сейчас я закончу один разбор...
    - Угу.  Я подожду,  - сказал Физик и отошел к боковому окну. Там
он неожиданно повернулся и внимательно глянул на Максима.
    - А это что за юноша в блистательном  вицмундире?  Это  у  ваших
горнистов и барабанщиков такая форма?
    - Не знаю,  что за форма,  - раздраженно откликнулась Римма  Ва-
сильевна. - А этот "симпатичный юноша" сейчас в парке устроил безоб-
разную драку с командиром поста порядка.
    - Да неужели? -усмехнулся Физик. И кажется, не поверил. - А на вид
вполне воспитанное дитя, только слегка помятое.
    - Это "воспитанное дитя",  к вашему сведению,  избило одного пя-
тиклассника железным винтом...- Она со стуком  выложила  из  сумочки
болтик.
    - Я не бил его винтом,- тихонько сказал Максим и ощутил  пустоту
и  безнадежность.  Потому  что  ничего  нельзя было доказать.  Но он
все-таки попытался еще раз:  - Я не бил.  Это у него был винт.  Он у
меня его отобрал.
    - Совершенно верно! А почему отобрал?
    - Ну спросите у него!  Я-то при чем? - сказал Максим так отчаян-
но, что это было похоже на негромкий крик.
    - А ну-ка...  Ну-ка веди себя прилично, - с тихой угрозой произ-
несла Римма Васильевна.- Это что такое? - И вдруг крикнула: - Ты как
разговариваешь!
    Максим вздрогнул.  И скорее от испуга,  чем от желания  спорить,
громко сказал в ответ:
    - А вы как? Говорили "разберемся", а сами только кричите.
    - Ух ты...  - удивилась Римма Васильевна.  - А ты,  оказывается,
орешек... - Она повернулась к физику: - Видите? А мы говорим: "труд-
ные, трудные"... Самые трудные - не те, кто в туалете курит и с уро-
ков сбегает,  а вот такие.  Благополучненькие с виду. У них уже язык
подвешен,  умеют со старшими спорить по всем правилам. Рассуждают!..
А еще собирался в пионеры!
    - А может быть, сначала...- заговорил Физик, но вожатая торопли-
во сказала:
    - Хорошо, хорошо. Сейчас разберусь с этим субъектом, и поговорим.
    - Поговорим,- согласился Физик и стал лицом к  окну.  Римма  Ва-
сильевна отчетливо сказала Максиму:
    - Отвечай, почему затеял драку.
    Отвечать было трудно:  слезы скребли горло и вертелись в уголках
глаз. Максим прошептал:
    - Потому что он всегда лезет. И болтик отобрал.
    - Почему ты не мог сказать учительнице или мне?  Из-за какого-то
паршивого болтика бросился избивать товарища!
    Ну как ей объяснить? Из-за болтика! Как рассказать про Таню, про
то,  как она уходила из парка?  Про борьбу со страхом, про отчаяние?
Как?!
    - У меня просто лопнуло терпенье...- с трудом сказал Максим.
    - Что-о?-тихо протянула Римма Васильевна и часто задышала.-  Ах,
терпенье... А у меня? У меня оно железное, чтобы выносить ваши ежед-
невные фокусы? А?! Отвечай!
    И она  с размаху припечатала свою ладонь к лаковой крышке стола.
    Пластина подскочила и дзенькнула.
    Этот металлический звук словно толкнул Максимкину память.  С та-
ким же звоном сталкивались медные тарелки... Дзенн! И светлый чубчик
у маленького музыканта вставал торчком.  Дзенн! И ослепительно вспы-
хивали на тарелках отблески прожекторов. А трубы вели упругую и бое-
вую мелодию марша. Чуть-чуть печальную, но сильную и смелую.
    И эта мелодия,  вспомнившись, тихо зазвучала в Максиме. И, слыша
ее, он стал распрямляться.
    Конечно, и до этого он стоял прямо.  Но теперь он выше стал дер-
жать голову, плечи расправил, перестал суетливо дергать складочки на
штанах,  спокойно опустил руки.  А главное - он распрямился в  душе.
Словно маленький, но смелый и дружный оркестр стоял сейчас у него за
спиной. И слезы начали отступать.
    Почему надо бояться,  если не виноват? Почему надо плакать, если
не боишься?  За что на него кричат? За то, что первый раз он победил
страх?
    - Лучше бы этого Транзина спросили,  зачем он приставал,- сказал
Максим.
    - Ты меня не учи! И не Транзин, а ты собирался вступать в пионе-
ры.
    Значит, пока он был трусом,  никто не возражал:  ни вожатая,  ни
одноклассники,  ни шефы из шестого класса. А сегодня, когда он впер-
вые вел себя как человек, - в пионеры нельзя?
    - Я и сейчас собираюсь,- сказал Максим.
    - Да? - язвительно спросила Римма Васильевна.
    - Да,  -  упрямо сказал Максим.  - На отрядном сборе у шефов уже
проголосовали.
    - Ну-ну!  Ты думаешь, они станут тебя принимать, если я расскажу
о твоем поведении? - с усмешкой откликнулась Римма Васильевна.
    - Я тоже расскажу,- тихо,  но уже бесстрашно сказал Максим.  - Я
правду расскажу.
    - Ты... ты хочешь сказать, что я буду говорить неправду?
    Максим не отвел взгляда.  Его глаза привыкли,  и теперь он видел
лицо вожатой. Он смотрел прямо в зрачки Риммы Васильевны.
    - Конечно, - все так же тихо, но с силой произнес он. - Вы гово-
рите неправду. Зачем? Вы просто не любите, когда с вами спорят.
    - Да!  - решительно сказала Римма Васильевна и снова хлопнула по
столу.  И пластина опять отозвалась дребезжащим звоном.  - Да-да-да!
Представь себе, не люблю! И никто не любит! Если каждый с такой поры
начнет  со взрослыми спорить,  тогда хоть в петлю лезь!  И в пионеры
принимают не драчунов, не хулиганов, а послушных учеников!
    Пусто и просторно сделалось вокруг Максима.  И тихо-тихо. Словно
оказался он один в громадном поле.  А  над  полем  беззвучно  кружил
красный самолет.  И,  помня слова старого летчика.  Максим отчетливо
сказал в этой тишине:
    - Послушными овечки бывают. А за правду надо воевать.
    Несколько секунд (а может быть,  очень долго)  Римма  Васильевна
сидела,  словно не понимая, что случилось. Потом лицо ее вытянулось,
выщипанные брови поднялись,  а рот приоткрылся, будто она собиралась
сказать: "Ах, вот оно что? Тогда все ясно!"
    Однако ничего она не сказала. Потому что учитель физики, о кото-
ром  забыли,  не  то гр6мко хмыкнул,  не то кашлянул.  Максим быстро
взглянул на него. Физик по-прежнему стоял у окна и старательно смот-
рел на улицу. Что он там увидел?
    Максим опять посмотрел на вожатую.  Теперь лицо у нее было скуч-
ным и усталым.
    - Убирайся,- утомленно произнесла она.- Борец за правду...
    Максим круто повернулся на скользких подошвах и зашагал к двери.
Он чувствовал, что после таких слов может не говорить "до свидания".
Он  негромко,  но  плотно прикрыл за собой дверь.  И пошел по тихому
пустому коридору.
    Максим не боялся. Он понимал, что могут быть большие неприятнос-
ти, но страха теперь не было. Потому что в пионеры примут. Все равно
примут!  Если  надо,  он  в  самом деле придет на сбор и перед всеми
расскажет,  как было!  Разве можно, чтобы человека ни за что взяли и
не приняли?
    Конечно, ей спорить проще.  Она вожатая,  она большая.  Крикнула
"убирайся!", ладонью трах - и кончен разговор. А если он прав? Он же
все равно прав! Справедливость победит, не надо только бояться.
    Максим сердито и обиженно щурился, но шагал твердо. И решительно
сжимал кулаки.  Нет,  он правда не боялся.  Только  смутная  тревога
слегка грызла его: словно забыл или потерял что-то.
    Болтик, вот что!
    Максим остановился.  Он стоял всего секунду.  Потом так же четко
зашагал назад. Нельзя сдаваться. Если бросить болтик, это будет пре-
дательство. Болтик - как живой, он выручал Максима, а Максим выручал
его.  А сейчас болтик забросят куда-нибудь,  и станет он валяться  в
мусоре, одинокий и бесполезный.
    Неприятно снова оказаться перед разозленной вожатой.  Ох и раск-
ричится!  Страшновато  даже.  Но  Максим заставил себя вспомнить ор-
кестр, и марш "Морской король" снова зазвучал в нем. Запела труба, и
взметнулись блестящие тарелки.  И под их звонкий удар Максим толкнул
дверь.
    Римма Васильевна  и  Физик  о чем-то спорили,  стоя у тумбочки с
горнами.  Они разом замолчали. Лицо у вожатой было обиженным, а учи-
тель сдержанно улыбался.
    А болтик лежал по-прежнему на желтом лакированном столе.  Максим
сделал к столу от двери пять широких шагов.  Он не опускал глаз. Во-
жатая и учитель физики следили за ним с непонятными лицами.
    - Здесь остался мой болтик,  - громко сказал Максим. - Извините,
но он мне нужен.
    Максим накрыл  болтик  левой ладонью и сжал пальцы.  Они ощутили
привычную ребристую тяжесть.  Максим повернулся и пошел. Ему не ска-
зали ни слова.  Поэтому он чуть-чуть задержался на пороге.  Но так и
не дождался ни вопроса, ни упрека. Тогда, не оглянувшись, он негром-
ко сказал:
    - До свидания.
    В коридоре  он  вдруг  почувствовал,  что слабенько дрожат ноги.
Странно даже.  Ведь он не боялся.  Правда не боялся! Может быть, это
просто от волнения?  Волнение-это не страх, это можно. Он вновь зас-
тавил шагать себя твердо,  и марш "Морской король",  нарастая, опять
зазвенел в нем: упорная песня труб и вспышки медных тарелок.
    "Все равно примут!-сжимая болтик,  думал Максим.- Все равно! Все
равно!"
    Но снова сквозь эту решительность его уколола  тревога.  И  еще.
Сильнее.
    Что такое?
    А вот что: Максимкина дорога лежала мимо кабинета врача.
    "А если узнают,  что я наврал тогда про укол?"
    Если узнают - тогда конец. Тогда не видать пионерского галстука.
    Максим представил,  как это будет: грозные упреки Софьи Иосифов-
ны,  усмешки ребят,  довольные глаза Риммы Васильевны: "Я же говори-
ла..." Он даже зажмурился.  Даже остановился.  Еще яснее  постарался
вообразить, как может случиться...  И вдруг понял, почувствовал: ни-
чего не будет.  Он сам придумал себе эти ужасы, потому что в нем жил
страх. А сейчас страха не было. А если и был, то маленький, сморщен-
ный,  забившийся в самый темный уголок. Этот страх сам боялся Макси-
ма.
    Что может быть?  Скорей всего,  и не вспомнят, если не спохвати-
лись за два месяца. А если и спохватятся?
    "Как же это получилось, Рыбкин?"
    "Ну, я не знаю.  Мне помнилось,  что делали прививку".
    "Как это "помнилось"?"
    "Наверно, перепутал с прошлым годом. Я разве отказывался? Просто
предупредил. Ну, делайте сейчас, пожалуйста".
    Вот и все.
    Однако это было не все.  Максим не пошел дальше. После того, что
случилось,  после того, как он задушил страх и стал победителем, ему
хотелось прогнать последнюю маленькую боязнь.  Снять с  души  накипь
обмана.
    Он вздохнул,  переступил,  набираясь  решимости  для  отчаянного
признания, и дернул дверь!
    Она не открылась... Она была заперта!
    Будем честными до конца:  Максим не огорчился.  Наоборот. Но те-
перь совесть его была чиста, и он знал, что не станет больше врать и
бояться. С облегченным сердцем выскочил он на лестницу, увидел в ок-
не голубое небо с белым следом самолета. Вспомнил, как такой же след
прошивал облака, которые стояли над рекой, над "Гнездом ласточки".
    И тут догнала его новая тревога.
    Таня!
    Она, конечно,  до сих пор презирает его. Вспоминает, усмехается,
и ее желтые глаза обидно щурятся.
    Он был хвастун и трус!  Таким она его и запомнила.
    Он для  себя решил спор с Транзей.  А для Тани?  Как она узнает?
Она и сейчас думает, что Транзя ходит гордый, а у Максима заячья ду-
ша...
    Максим выскочил из школы и торопливо пошел к реке.


                          "Приду завтра!"

    По знакомой  тропке  Максим скользнул через щекочущие заросли на
тайный уступ.  Зорко глянул сквозь перепутанную траву:  нет ли  кого
поблизости? Не было. Прислушался. Стояла тишина, только крошки сухой
глины,  срываясь вниз,  шелестели среди  стеблей.
    Максим нырнул в щель.
    Была сплошная темнота.  Максим нащупал и  дернул  шнурок.  Яркий
глаз  фонарика послушно вспыхнул под потолком.  Все оказалось в точ-
ности так,  как раньше, когда они уходили. И упавшая стрела лежала у
входа. Значит, Таня не приходила. И наверно, сегодня уже не придет.
    М