е  мой  Джим...  Хотя
ведь было бы странно, если бы помолвка из-за этого расстроилась, верно?
   "Смешно" было явно неподходящее слово, но мы все-таки оба решили, что
это было бы забавно и.., хорошо для Милли.
   - Но все прошло, - продолжала она. -  Джим  все  объяснил,  мол,  что
всякий может выйти из себя. Я и успокоилась. Видите ли, капитан  Норрис,
я думала, что сделаю его таким счастливым, что  он  никогда  не  захочет
выпивать и не будет выходить из себя. Поэтому я так хотела выйти за него
замуж.., мне хотелось, чтобы он был счастлив.
   - Истинная цель брака заключается не в  том,  чтобы  сделать  кого-то
счастливым.
   Она удивленно посмотрела на меня.
   - Но если вы любите, то прежде всего думаете  о  том,  чтобы  любимый
человек был счастлив, - возразила она.
   -  Это  одна  из  форм  самообмана,  -  сказал  я.   -   И   довольно
распространенная. По данным матримониальной  статистики,  она,  пожалуй,
приносит больше несчастья, чем что-нибудь другое.
   Милли продолжала удивленно смотреть  на  меня,  и  я  продекламировал
стихи Эмили Бронте, проникнутые печальной мудростью:

   Есть тысяча обличий у любви,
   Все они несут любимым горе.


   - По-моему, это ужасно! - воскликнула Милли.
   - Любить кого-то - значит взваливать на него невыносимое бремя.
   - В самом деле, капитан Норрис! Вы говорите такие смешные вещи!
   Милли, казалось, готова была захихикать.
   - Не обращайте на меня  внимания,  -  сказал  я.  -  Мои  взгляды  не
общеприняты. Это результат печального опыта.
   - О-о! Вы тоже были несчастны? У вас?..
   Я уклонился от выражения сочувствия, засветившегося в глазах Милли, и
поспешно перевел разговор на Джима Барта. Я подумал,  что,  к  несчастью
для Милли, у нее слишком мягкий характер и ее легко запугать.  Наихудший
вариант для брака с таким человеком, как  Барт.  Судя  по  всему,  Барту
нравятся норовистые лошади и норовистые  женщины.  Какая-нибудь  грубая,
сварливая ирландка смогла бы осадить его  и  даже  вызвать  уважение.  А
полная власть над человеком  или  животным  превращает  самого  Барта  в
скотину. Его склонность к  садизму  растет,  питаясь  страхом  жены,  ее
слезами и вздохами. А между тем для большинства  мужчин  Милли,  на  мой
взгляд, была бы хорошей женой - выслушивала бы своего мужа, похваливала,
окружала вниманием, - и тот пребывал бы в прекрасном настроении и рос  в
собственных глазах.
   У меня вдруг мелькнула мысль, что Милли,  пожалуй,  была  бы  хорошей
женой для Джона Гэбриэла. Возможно, она  не  сумела  бы  постигнуть  его
честолюбие (впрочем, честолюбив ли  он?  Я  уже  засомневался),  но  она
поддержала бы его в горькую минуту, когда подступают  сомнения  в  самом
себе, что время от времени прорывалось в  его  нестерпимо  самоуверенную
манеру держаться.
   В Джоне Барте, похоже, ревность сочеталась с  пренебрежением,  что  в
общем не является редкостью. Возмущаясь глупостью и  слабохарактерностью
Милли, он в то  же  время  приходил  в  неистовство,  если  ей  оказывал
внимание какой-нибудь другой мужчина.
   - Вы не поверите, капитан Норрис,  -  продолжала  Милли,  -  но  Джим
говорит ужасные вещи о майоре Гэбриэле. И все только потому,  что  майор
пригласил меня на чашку кофе в "Рыжую кошку". Он был  так  любезен  -  я
имею в виду майора Гэбриэла, а не Джима! - и мы долго сидели  за  чашкой
кофе... Хотя я уверена, у майора Гэбриэла не  так  уж  много  свободного
времени! Он говорил так хорошо  -  расспрашивал  меня  о  моем  отце,  о
лошадях, о том, как все было в Сент-Лу в те времена.  Просто  невозможно
быть внимательнее и любезнее! А потом.., потом...
   Джим наговорил мне такого!.. Он был в ярости!.. Крутил мне руку..,  я
вырвалась и заперлась в своей комнате. Иногда я просто в ужасе от Джима.
О-о, капитан Норрис, я так несчастна! Лучше бы мне умереть!
   - Что вы, миссис Барт! Ни в коем случае!..
   - Я правда хотела бы умереть. Что будет со мной? Я уже не жду  ничего
хорошего. Дальше будет все хуже и хуже...  Джим  из-за  пьянства  теряет
клиентов, и это бесит его еще больше. Я его боюсь. Правда, боюсь...
   Я успокаивал ее как мог, я и  правда  не  думал,  что  все  настолько
плохо, хотя Милли, конечно, несчастная женщина.
   Когда я сказал об этом Терезе, она не проявила интереса  к  положению
миссис Барт.
   - Неужели ты не хочешь послушать об этом? - спросил я с упреком.
   - Не особенно, - ответила Тереза. - Все несчастные жены  похожи  друг
на друга, и истории их довольно однообразны.
   - Ты бесчеловечна, Тереза!
   - Признаю, сочувствие никогда не было сильной чертой моего характера.
   - Мне кажется, - сказал я, - что эта несчастная влюблена в Гэбриэла.
   - Я в этом почти уверена, - сухо заметила Тереза.
   - И тебе все равно ее не жаль?
   - Ну, во всяком случае, не из-за этого. Я  считаю,  что  влюбиться  в
Гэбриэла - это большое удовольствие.
   - Что ты говоришь, Тереза! Уж не влюблена ли ты в него сама?
   - Нет. К счастью, нет.
   - Ты нелогична, - придрался я к словам. - Только что ты сама сказала,
что влюбиться в Гэбриэла было бы удовольствием.
   - Но не для меня, - возразила Тереза, - потому что  я  отвергаю  -  и
всегда отвергала - эмоции.
   - Пожалуй, это правда, - сказал я, -  но  почему?  Этого  я  не  могу
понять.
   - А я не могу объяснить.
   - Попытайся! - настаивал я.
   - Хью! Как ты любишь все анализировать. Хорошо, я попытаюсь. Наверное
потому, что у меня отсутствует инстинктивное восприятие жизни. Для  меня
невыносимо  сознавать,  что  моя  воля  и  разум  могут  быть  полностью
захвачены  эмоциями.  Я  "могу  контролировать   свои   действия   и   в
значительной мере контролирую свои  мысли...  Но  не  быть  в  состоянии
управлять своими чувствами! Это задевает мою гордость и унижает меня.
   - Ты не думаешь, что существует опасность  чего-то  серьезного  между
Джоном Гэбриэлом и миссис Барт? - вернулся я к прежней теме разговора.
   - Ходят слухи. И Карслейка это беспокоит. Миссис Карслейк утверждает,
будто сплетничают многие.
   - Ну и женщина! Да она сама может что угодно выдумать!
   - Согласна. Однако миссис Карслейк представляет общественное  мнение.
Точнее, мнение наиболее злобной и болтливой части  общества  Сент-Лу.  К
тому же и Барт распускает язык, когда выпьет лишнего,  а  это  случается
очень часто. Конечно, всем известно, что он очень ревнив и на  многое  в
его разговорах не стоит обращать внимания, но все это порождает слухи.
   - Гэбриэл должен быть осторожнее, - сказал я.
   - А это не в его характере, не правда ли?
   - Ты не думаешь, что ему в самом деле нравится эта женщина?
   - Мне кажется, - не спеша ответила Тереза, - что Гэбриэлу  просто  ее
жаль. Он - из тех, кто легко поддается состраданию.
   - Как ты думаешь, он не заставит ее бросить мужа?
   Это было бы несчастьем!
   - В самом деле?
   - Дорогая Тереза, в таком случае все рухнет!
   - Я знаю.
   - Но ведь это катастрофа!
   - Для Джона Гэбриэла?  Или  для  партии  консерватора?  -  язвительно
спросила Тереза.
   - Собственно говоря, я думал о Гэбриэле. Но это было бы катастрофой и
для консервативной партии тоже.
   - Я, разумеется, не политик, - сказала Тереза, - и меня нисколько  не
пугает, если в Вестминстер изберут еще одного лейбориста (хотя  было  бы
ужасно, если бы меня  услышал  Карслейк!).  Мне  значительно  интереснее
знать, будет ли это бедой для Джона Гэбриэла или нет. Предположим, что в
результате он станет более счастливым человеком.
   - Но Гэбриэл жаждет выиграть на выборах! - напомнил я.
   - Успех и счастье - два совершенно разных понятия, заметила Тереза. -
И я не верю, что они совместимы.

Глава 14

   Утром, в день проведения праздничного мероприятия, пришел Карслейк  и
стал изливать свои тревоги и страхи.
   - Пустые слухи, конечно! Я знаю  миссис  Барт  всю  мою  жизнь  -  ее
воспитали в строгости и все такое. Очень славная и милая женщина. Но  вы
же знаете, люди могут всякое подумать!
   Я знал, что может подумать - и подумала его жена.
   По-видимому, это и был критерий, по которому Карслейк судил о  других
людях. Он ходил  взад-вперед  по  комнате,  раздраженно  потирая  нос  и
рассуждая вслух:
   - Гэбриэл - добродушный парень, и он был к ней добр. Но он действовал
легкомысленно.  А  во  время  выборов   нельзя   позволять   себе   быть
легкомысленным.
   - Вы хотите сказать, нельзя быть добрым?
   - Вот именно, вот именно! Гэбриэл  был  слишком  добр..,  и  добр  на
публике! Он был с ней в кафе "Рыжая кошка". Это нехорошо выглядит. Зачем
было пить с ней там кофе?
   - А почему бы и нет?
   Мой вопрос Карслейк проигнорировал.
   - В это время все наши старые кошки  приходят  туда  на  чашку  кофе.
Потом он как-то утром довольно долго ходил с ней  по  городу..,  нес  ее
сумку с покупками.
   -  Это  самое  малое,  что  мог  бы  сделать  джентльмен  от   партии
консерваторов, - пробормотал я.
   Карслейк опять оставил мое замечание без внимания.
   - И еще он  как-то  раз  подвез  ее  на  своей  машине,  -  продолжал
Карслейк. - Это было на ферме Спрэга.  Довольно  далеко.  Все  выглядело
так, будто они вместе ездили на пикник.
   - В конце концов теперь тысяча девятьсот сорок пятый год, а не тысяча
восемьсот сорок пятый, - напомнил я.
   - С тех пор тут мало что изменилось, - сказал Карслейк. - Я  ведь  не
имею в виду новые бунгало, толпу художников и всех иже с ними  -  эти-то
вполне современные. О нравственности, морали и говорить не приходится...
Но они все равно проголосуют за лейбористов, а мы должны  побеспокоиться
насчет  солидной,  респектабельной  части  города.  Гэбриэлу  непременно
следует быть осмотрительнее.
   Через полчаса после его ухода ко мне ворвался  Гэбриэл.  Он  был  вне
себя от ярости. Карслейк сделал  ему  тактичное  внушение,  приведшее  к
обычному результату всех своевременных тактичных замечаний.
   - Карслейк - старая баба, набитая  грязными  сплетнями!  -  кипятился
Гэбриэл. - Знаете, что он имел наглость мне сказать?!
   - Да, мне уже все известно.  Между  прочим,  в  это  время  я  обычно
отдыхаю. И не принимаю посетителей.
   - Ерунда! Отдых вам ни к чему,  вы  и  так  постоянно  отдыхаете.  Вы
обязаны меня выслушать! Должен же я, черт побери, выпустить пар! К  тому
же, как я вам уже говорил, это единственное, на что вы годитесь, так что
извольте быть любезным и терпеть, когда людям  захочется  услышать  звук
собственного голоса!
   - Я хорошо помню, как мило вы мне сказали об этом.
   - Сказал, потому что хотел задеть за живое.
   - Я так и понял.
   - Может, это прозвучало несколько грубо, но, в конце  концов,  нельзя
же быть таким тонкокожим и чувствительным!
   - Собственно говоря, ваши слова заставили меня  встряхнуться.  Я  был
окутан таким вниманием, предупредительностью и  тактичной  заботой,  что
выслушать неприкрытую правду стало просто облегчением!
   - Теперь вы говорите дело! - заявил Гэбриэл и вернулся к  собственным
чувствам и резонам.
   - Я что, не могу в общественном месте предложить бедной женщине чашку
кофе без того, чтобы меня не заподозрили в безнравственности?! - бушевал
он. - Почему я должен считаться с тем,  что  подумают  люди,  у  которых
вместо мозгов сточная канава?
   - Гм! Вы ведь хотите стать членом парламента, не так ли? - спросил я.
   - Я им буду!
   - Точка зрения Карслейка такова, что вы им не станете, если будете  и
дальше публично демонстрировать свои дружеские отношения с миссис Барт.
   - Какие все-таки люди свиньи! - воскликнул Гэбриэл.
   - О, да-да!
   - Как будто политика не самое грязное дело на свете!
   - Опять-таки не могу не согласиться!
   - Перестаньте  ухмыляться,  Норрис!  Черт  побери,  сегодня  вы  меня
раздражаете! И если вы думаете, будто между  мной  и  миссис  Барт  есть
что-нибудь недозволенное, вы ошибаетесь! Мне ее просто жаль - вот и все!
Я ни разу не сказал ей ничего  такого,  что  не  могли  бы  при  желании
слышать и ее муж, и все члены Наблюдательного  комитета
   Сент-Лу. О Господи! Подумать только, как приходится  себя  сдерживать
во всем, что касается женщин! А я люблю женщин!
   Гэбриэл был глубоко уязвлен, хотя ситуация имела комическую сторону.
   - Эта женщина ужасно несчастна, - продолжал он совершенно серьезно. -
Вы не знаете,  даже  представить  себе  не  можете,  что  ей  приходится
терпеть. Какая она мужественная  и  преданная.  Она  даже  не  жалуется.
Говорит, что, наверное, и сама каким-то образом частично виновата. Хотел
бы я добраться до этого Барта. Он же настоящая скотина!  Я  бы  его  так
отделал, что и родная мать не узнала!
   - Ради всего святого! - Я в  самом  деле  встревожился.  -  Где  ваше
благоразумие, Гэбриэл?! Публичная ссора с  Бартом  сведет  на  нет  ваши
шансы победить на выборах.
   Гэбриэл засмеялся.
   - Кто знает? Может, оно  стоит  того!  Я  вам  скажу...  -  Он  вдруг
запнулся.
   Я повернул голову, пытаясь понять, что прервало этот словесный поток.
Из сада в дом вошла Изабелла. Она поздоровалась с нами обоими и сказала,
что Тереза попросила ее помочь подготовить Длинный Амбар к вечеру.
   - Надеюсь, мисс  Чартерно,  вы  почтите  нас  своим  присутствием?  -
произнес  Гэбриэл,  совершенно  не  идущим   ему,   льстивым,   нарочито
оживленным тоном: присутствие Изабеллы  неизменно  действовало  на  него
наихудшим образом.
   - Да. Мы  всегда  приходим  на  такие  вечера,  -  спокойно  ответила
Изабелла и отправилась на поиски Терезы. Как только она  вышла,  Гэбриэл
взорвался:
   - Какая любезность со стороны принцессы! Какая снисходительность! Как
мило, что она готова пообщаться с простыми людьми! Уверяю  вас,  Норрис,
что Милли Барт стоит дюжины  таких  чопорных  девиц,  как  эта  Изабелла
Чартерис. Изабелла Чартерно! Да кто она такая, в конце концов?!
   Кто такая Изабелла, кажется,  и  так  было  ясно,  однако  Гэбриэл  с
видимым удовольствием продолжал развивать эту тему:
   - Бедна как церковная мышь. Живет в  ветхом,  полуразрушенном  старом
замке и считает себя  выше  всех!  Слоняется  там  без  всякого  дела  и
надеется, что вернется домой драгоценный принц и женится на ней. Да  она
его никогда не видела! Какие чувства могут быть у нее к этому принцу?
   Но она готова выйти за него замуж. Тьфу! Меня тошнит от таких  девиц.
Правда, тошнит! Изнеженные, избалованные пикинесы - вот кто  они  такие!
Она мечтает стать леди Сент-Лу? С  этим  все,  кончено!  Смешно!  Глупая
шутка из мюзик-холла.
   - Послушайте, Гэбриэл! - сказал я. - Вы, безусловно, не в том лагере.
Это была бы великолепная речь в лагере лейбориста Уилбрэхема. Почему  бы
вам не сменить место?
   - Для такой девицы, как эта, - продолжал, тяжело  дыша  и  ничего  не
слыша, Гэбриэл, - Милли Барт - всего-навсего жена простого  коновала.  К
ней можно быть снисходительной, пригласить на празднество,  устраиваемое
в политических целях (вроде этого), или на обед для  активистов.  Но  уж
конечно ее не позовут в замок на чашку  чаю...  О  нет!  Для  этого  она
недостаточно хороша! Уверяю вас,  Норрис,  Милли  Барт  стоит  полдюжины
таких, как Изабелла-Зазнайка-Чартерис!
   Я зажмурил глаза.
   - Не могли бы вы уйти, Гэбриэл? - сказал я. - Что бы вы ни  говорили,
я все еще не очень здоровый человек и настаиваю на том,  что  мне  нужен
отдых. Я нахожу вас крайне утомительным...

Глава 15

   У каждого нашлось что сказать по поводу  Гэбриэла  и  Милли  Барт,  и
каждый раньше или позже сообщил об этом мне. В  лихорадочной  активности
подготовки праздничного вечера моя гостиная превратилась в некое подобие
кулуаров. Люди приходили выпить чашку  чаю  или  рюмку  хереса.  Тереза,
разумеется, могла бы не пускать посетителей, но, к счастью, она этого не
делала, чем я был очень доволен,  так  как  меня  крайне  заинтересовала
быстро нараставшая волна слухов, злобы и скрытой ревности.
   Конечно, между Милли Барт и Джоном Гэбриэлом ничего предосудительного
не  было.  Романтическое  преклонение  со  стороны  Милли  и   дружеское
отношение и жалость со стороны Гэбриэла - не больше.
   Но все-таки я вынужден был признать, что эти отношения  в  дальнейшем
могли получить и то развитие,  которое  приписывала  им  злобная  молва.
Формально невиновная Милли Барт уже почти влюбилась  в  Гэбриэла,  хотя,
возможно, сама еще этого не сознавала,  а  Джон  Гэбриэл  был  существом
чувственным,   и   рыцарское   благородство   в   любой   момент   могло
трансформироваться в нем в страсть.
   Вообще мне казалось, что, не будь выборов, их дружеские отношения уже
давно бы превратились в любовную  связь.  Такой  человек,  как  Гэбриэл,
по-моему, нуждается в том, чтобы его не только любили,  но  и  неизменно
восхищались. Его желчная, всегда раздраженная натура могла бы  на  время
умиротвориться, если бы у него было кого любить, лелеять и защищать, - а
Милли Барт была  именно  такой  женщиной,  которую  нужно  и  любить,  и
защищать.
   Не без цинизма я подумал, что это было бы одним из  лучших  вариантов
адюльтера, - ибо в его основе лежало бы не плотское влечение, а  любовь,
жалость, доброта и благодарность. Однако это все равно был бы  адюльтер,
и большая часть электората в  Сент-Лу  не  стала  бы  учитывать  никаких
смягчающих  обстоятельств  и,  следовательно,  отдала  бы  свои   голоса
сушеному педанту Уилбрэхему, с его безукоризненной частной  жизнью,  или
вообще осталась бы дома и воздержалась от  голосования.  Честно  или  не
очень, но на этих выборах  Гэбриэл  собирался  опереться  лишь  на  свои
личные качества, личное обаяние, - так что зарегистрированные избиратели
отдали бы голоса за Джона Гэбриэла как носителя этих качеств, а  не  как
за сторонника Уинстона Черчилля. Между тем Джон Гэбриэл ходил по тонкому
льду.
   - Мне, вероятно, не следовало бы упоминать об  этом,  -  тяжело  дыша
после быстрой ходьбы, сказала леди Трессилиан. Расстегнув легкое  пальто
из серой фланели, она села рядом со мной  и  с  удовольствием  принялась
пить чай из старинной чашки - этот сервиз  принадлежал  когда-то  бывшей
хозяйке Полнорт-хауса, мисс  Треджеллис.  -  Не  знаю,  говорил  ли  вам
кто-нибудь, - леди Трессилиан с заговорщицким видом понизила голос, -  о
миссис Барт.., и нашем кандидате.
   Она посмотрела на меня, как встревоженный спаниель.
   - К сожалению, вы правы, - сказал я. - Люди говорят.
   Доброе лицо леди Трессилиан стало еще более озабоченным.
   - О Господи! Лучше бы они этого не делали. Милли очень славная. Право
же,  славная...  Совсем  не  такая...  Я   хочу   сказать..,   это   так
несправедливо! Если бы между ними было  что-то  такое..,  что  следовало
скрывать.., они были бы осторожны, и никто ничего не узнал бы.  А  им-то
нечего скрывать! Вот они и не подумали...
   В этот момент энергичной поступью вошла миссис  Бигэм  Чартерис.  Она
была крайне возмущена чем-то, касавшимся лошадей.
   - Позорная небрежность! На этого Барта абсолютно  нельзя  положиться!
Он пьет все больше и больше, и теперь это  сказывается  на  его  работе.
Разумеется, я всегда знала,  что  он  безнадежен,  когда  дело  касается
собак, но с лошадьми и коровами он пока справлялся. Фермеры слепо в него
верят. Однако я слышала, что корова у Полнита подохла  во  время  отела.
Это случилось только из-за халатности  Барта.  А  теперь  еще  и  кобыла
Бентли... Если Барт не образумится, он себя окончательно погубит...
   - Я как раз говорила.., капитану Норрису о миссис  Барт,  -  все  еще
тяжело дыша, сказала леди Трессилиан. - Я спросила, не слышал ли он...
   - Сплошной вздор!  -  уверенно  заявила  миссис  Чартерис.  -  Но  он
запоминается. Теперь пошли разговоры, будто именно поэтому Барт и запил.
Ерунда! Он пил и  поколачивал  жену  еще  задолго  до  того,  как  здесь
появился майор Гэбриэл. Тем не менее надо что-то  делать.  Следовало  бы
поговорить с майором.
   - Кажется, Карслейк пытался это сделать.
   - Этот человек начисто  лишен  такта!  -  решительно  сказала  миссис
Чартерно. - Наверное, Гэбриэл вышел из себя.
   - Да,