злюк  превратит  тебя  в
законченного подлеца, единственная твоя добрая фея Греза взмахнет  своим
волшебным  жезлом  и  провозгласит:  "Я  дарую  ему  талант   видеть   и
понимать..."
   Кто-то сказал: "Возвышенное  видя,  мы  неизменно  чувствуем  к  нему
любовь..." Какой чертов дурак это сказал?
   Наверное, Вордсворт , человек, который не мог просто любоваться красотой  первоцвета,
ему мало было этого...
   Уверяю  вас,  Норрис,  увидя  возвышенное,   ты   его   ненавидишь...
Ненавидишь, потому  что  оно  не  для  тебя...  потому  что  никогда  не
достигнешь того, за что охотно  продал  бы  свою  душу.  Часто  человек,
который по-настоящему ценит мужество, бежит при виде опасности. Я сам не
раз был свидетелем. Вы думаете, человек таков, каким бы он  хотел  быть?
Человек таков, каким  родился.  Думаете,  тот,  кто  преклоняется  перед
деньгами,  хочет  перед  ними   преклоняться?   По-вашему,   человек   с
сексуальными извращениями хочет быть таким? А трус хочет быть трусом?
   Человек, которому завидуешь (по-настоящему завидуешь!) - не тот,  кто
достиг большего, чем ты. Человек, которому завидуешь, тот, кто  по  сути
своей лучше тебя.
   Если ты в болоте, то ненавидишь того, кто среди звезд.
   Тебе хочется стащить его вниз.., вниз.., вниз... Туда,  где  ты  сам,
как свинья, валяешься в грязи. Я говорю: пожалейте Яго! С  ним  было  бы
все в порядке, если бы он не встретил Отелло. Он  бы  здорово  преуспел,
обманом внушая доверие. В наши дни он продавал бы парням  в  баре  отеля
"Ритц" акции несуществующих золотых копей.
   Ловко  втирающийся  в  доверие  Яго  ("честный  малый!"  -  постоянно
повторяет Отелло) всегда сумеет  обмануть  простого  вояку.  Нет  ничего
проще, и чем  лучше  солдат  в  своем  деле,  тем  неприспособленнее  он
оказывается в делах житейских. Именно солдаты покупают ничего не стоящие
акции, верят в планы по поднятию со дна морского затонувших  галионов  с
испанским золотом или покупают фермы, где куры едва держатся на ногах...
Солдаты - народ доверчивый. Отелло был таким простаком, что  поверил  бы
любой более или менее правдоподобной истории, которую преподнес  бы  ему
мастак в этом деле. А Яго  был  настоящий  мастер.  Нужно  только  уметь
читать между строк, чтобы  стало  ясно  как  день,  что  Яго  присваивал
полковые  деньги.  Отелло  этому  не  верит.  О  нет!  Яго  не   честный
простофиля, просто бестолковый! И Отелло ставит над ним  Кассио.  Кассио
же, по словам Яго, "математик-грамотей", а это - чтоб мне лопнуть  -  не
что иное как аудитор!
   А  вспомните   только   невероятное   хвастовство   Яго,   когда   он
разглагольствует о своей доблести в битвах? Все это чушь, Норрис!  Этого
никогда не было. Такую чепуху можно в любой день услышать  от  человека,
который и близко не подходил к линии фронта. Фальстафовское   вранье и бахвальство, только на этот  раз  -
не фарс, а трагедия.
   Бедняга Яго хотел быть таким,  как  Отелло.  Он  хотел  быть  храбрым
солдатом и честным человеком. Но это не  было  ему  дано,  как  не  дано
горбуну выпрямиться. Яго хотелось нравиться женщинам, но он  был  им  не
нужен. Даже эта добродушная потаскуха - его жена  -  презирала  его  как
мужчину и готова была прыгнуть в постель к любому. А уж будьте  уверены,
любая женщина была бы не прочь переспать с  Отелло!  Знаете,  Норрис,  я
видел,  какие  странные  вещи  случаются  с  мужчинами,  опозоренными  в
сексуальном отношении. Это действует на них патологически.
   Шекспир это знал. Яго не может рта раскрыть без того, чтобы оттуда не
хлынул грязный поток мерзких, извращенных непристойностей. Однако  никто
не замечает страданий этого человека! Ему дано  было  видеть  красоту  и
благородство.   Господи,   Норрис,   завидовать   материальным   благам,
богатству, успехам - ничто,  абсолютно  ничто  в  сравнении  с  завистью
духовной! Это поистине яд.  Он  разъедает,  разрушает  тебя.  Ты  видишь
возвышенное, помимо своей воли любишь его  и  поэтому  ненавидишь  и  не
успокоишься до тех пор, пока его не уничтожишь, пока не стащишь с высоты
и не растопчешь... Да, бедняга Яго страдал...
   И, если хотите знать, Шекспир это понимал и пожалел бедолагу. Я  имею
в виду конец пьесы. Я думаю, Шекспир, погрузив гусиное перо в чернила  -
или чем они в то время писали, - собирался нарисовать злодея, но,  чтобы
осуществить это, ему пришлось пройти с Яго весь путь - идти с ним рядом,
опускаться вместе с ним на самое дно и чувствовать  то,  что  чувствовал
Яго. Поэтому, когда наступает возмездие, Шекспир спасает  его  гордость.
Он оставляет Яго единственное, что у того осталось, - молчание.  Шекспир
знает,  что  если  ты  побывал  в   аду,   то   не   станешь   об   этом
распространяться...
   Гэбриэл  резко  повернулся  ко  мне.  Его  некрасивое  лицо   странно
исказилось, в глазах светилась непривычная искренность.
   - Знаете, Норрис, я никогда не был в состоянии поверить в Бога.  Бога
Отца, который создал зверушек и цветочки, который  нас  любит  и  о  нас
заботится. Бога, который создал мир. В этого Бога я не верю.  Но  иногда
помимо моей воли я верю в Христа.., потому что Христос спустился в ад...
Настолько глубока была его любовь...
   Покаявшемуся  разбойнику  он   обещал   рай.   А   как   же   другой,
нераскаявшийся разбойник? Тот, кто проклинал  и  оскорблял  его.  С  ним
Христос спустился в ад. Может, после этого...
   Гэбриэл вздрогнул. Глаза опять стали прежними - просто красивые глаза
на уродливом лице.
   - Я наговорил лишнего... До свидания! -  резко  бросил  он  и  тотчас
вышел.
   Хотел бы я знать, говорил  ли  он  о  Шекспире  или  о  себе.  Скорее
все-таки о себе.

Глава 20

   Гэбриэл не сомневался в результатах выборов. По  его  словам,  он  не
видел, что могло бы этому помешать.
   Непредвиденное явилось в образе  девушки  по  имени  Поппи  Нарракот,
барменши из "Герба Смаглеров" в Грейтуитле. Гэбриэл никогда ее не  видел
и даже не знал о ее существовании. Тем не менее  именно  Поппи  Нарракот
дала толчок событиям, которые поставили под угрозу шансы Гэбриэла.
   Дело в том, что Поппи Нарракот и Джеймс Барт  были  в  очень  близких
отношениях. Но  Джеймс  Барт,  когда  напивался,  становился  невероятно
грубым - до садизма. Поппи  Нарракот  взбунтовалась.  Она  категорически
отказалась иметь дело с Бартом. И держалась своего решения.
   Вот и  случилось  так,  что  Джеймс  Барт,  получив  отказ  от  Поппи
Нарракот, явился ночью домой взбешенный и пьяный. Увидев ужас  в  глазах
своей жены Милли, Барт еще больше разъярился и окончательно распоясался.
Всю свою ярость от неудовлетворенной  страсти  к  Поппи  он  обратил  на
несчастную жену. Барт вел себя как безумный, и Милли (трудно  винить  ее
за это!) окончательно потеряла голову. Она решила, что Барт ее убьет.
   Вырвавшись из рук мужа, Милли бросилась на улицу.
   У нее не было ни малейшего представления о том, куда и к кому бежать.
Ей и в голову не пришло обратиться в полицейский участок. Соседей  рядом
не было, только торговые лавки с  крепко  запертыми  на  ночь  ставнями.
Бежать было некуда.
   Инстинкт направил Милли к человеку, которого  она  любила..,  который
был добр к ней. Она не рассуждала и, конечно, не  подумала  о  возможном
скандале. В ужасе Милли помчалась к Джону Гэбриэлу  -  как  отчаявшийся,
загнанный зверек в поисках убежища.
   Растрепанная,  задыхающаяся,  она  бежала  в  гостиницу  "Королевский
герб", а за ней, выкрикивая угрозы, несся Джеймс Барт.
   Как на грех, Гэбриэл оказался в гостинице.
   Я лично считаю, что Гэбриэл просто не мог поступить иначе. Милли  ему
нравилась, он жалел эту несчастную женщину, а муж ее был пьян и  опасен.
Когда Джеймс Барт, с руганью  ворвавшись  в  холл,  стал  ругать  майора
Гэбриэла, требуя оставить его жену в покое,  а  потом  прямо  обвинил  в
интимных отношениях с Милли, Гэбриэл послал его  к  черту,  сказал,  что
Барт вообще недостоин такой жены и что он, Гэбриэл,  позаботится,  чтобы
оградить Милли от его грубости.
   Джеймс Барт бросился на Гэбриэла, как разъяренный бык, и тот сбил его
с ног. После чего Гэбриэл снял для Милли комнату в "Королевском гербе" и
посоветовал ей запереть дверь и не выходить. Гэбриэл сказал  Милли,  что
сейчас ей возвращаться домой нельзя, а наутро все образуется.
   Утром новость облетела Сент-Лу: Барт "все разузнал" про свою  жену  и
майора Гэбриэла. Они были вместе в "Королевском гербе".
   Нетрудно представить  себе  впечатление  от  подобного  происшествия,
когда до голосования оставалось всего два дня.
   - Теперь для Гэбриэла все кончено, - нервно бормотал Карслейк,  шагая
взад-вперед по моей гостиной.  -  Мы  погибли.  Пройдет  Уилбрэхем.  Это
трагедия! Откровенно говоря, мне этот самый Гэбриэл никогда не нравился.
   Совершенно не умеет себя держать! Я знал, что он нас подведет!
   Миссис Карслейк жеманно причитала:
   - Вот что бывает, когда кандидат - не джентльмен!
   Мой братец редко принимал участие в  наших  политических  разговорах.
Если он и присутствовал на них, то обычно молча курил. На этот раз он не
спеша вынул изо рта трубку и сказал:
   - Беда в том, что Гэбриэл повел себя именно как джентльмен.
   Мне показалось тогда злой  иронией  судьбы  то,  что  наиболее  явные
отступления Гэбриэла  от  общепринятых  джентльменских  стандартов  лишь
усиливали его позиции, тогда как единственный случай, когда  он  проявил
донкихотское благородство, сразил его наповал.
   Вскоре явился и сам Гэбриэл, упрямый и нераскаявшийся.
   - Нечего поднимать вокруг этого шум. Карслейк,  скажите,  что  я  мог
сделать?!
   Карслейк поинтересовался, где сейчас находится миссис  Барт.  Гэбриэл
ответил, что она все еще в "Королевском гербе", идти ей некуда.  К  тому
же теперь все равно слишком поздно.
   - Ведь так? - отрывисто спросил Гэбриэл, обратившись  к  Терезе,  так
как, видимо, считал ее единственным трезвомыслящим человеком.
   - Да, действительно поздно, - подтвердила Тереза.
   - Ночь - это ночь! - сказал Гэбриэл. - Людей интересуют ночи, не дни.
   - Послушайте! Майор Гэбриэл! - пролепетал Карслейк. Он был совершенно
шокирован.
   - Господи, какие у вас грязные мысли! - воскликнул Гэбриэл.  -  Я  не
провел с ней ночь, если вы на это намекаете. Я только хотел сказать, что
мы оба были ночью в "Королевском гербе".  Для  всего  населения  Сент-Лу
именно это будет иметь значение. А  также  безобразие,  которое  устроил
Барт, и то, что он сам говорит о своей жене.
   - Если бы она уехала, - простонал Карслейк. - Куда угодно.., лишь  бы
подальше отсюда. Может быть, тогда... - На мгновение он оживился, но тут
же покачал головой. -  Пожалуй,  это  будет  выглядеть  подозрительно..,
слишком подозрительно.
   - Следует подумать о другом, - перебил его  Гэбриэл.  -  Как  быть  с
Милли?
   Карслейк с недоумением уставился на него.
   - Что вы имеете в виду?
   - О ней, о Милли, вы не подумали?
   - В настоящее время мы не можем заниматься  мелочами,  -  высокомерно
произнес Карслейк. - Мы должны попытаться найти какую-нибудь возможность
вытащить вас из этой неприятности.
   - Ну разумеется! - воскликнул Гэбриэл. - Миссис Барт в счет не  идет,
верно? Кто она такая? Никто! Просто несчастная порядочная  женщина,  над
которой издевались и запугивали до беспамятства, которой некуда деться и
у которой нет денег. Вот что, Карслейк,  -  возвысил  голос  Гэбриэл.  -
Должен вам сказать, что ваша позиция мне не нравится. Я скажу  вам,  кто
такая миссис Барт. Она - человек! Вашей  чертовой  избирательной  машине
все безразлично, кроме выборов. Никто и ничто не имеет значения.
   Как говорил мистер Болдуин
еще в давние времена: "Если бы я сказал правду, я бы  проиграл  выборы".
Я,  конечно,  не  мистер  Болдуин   и   ничего   особенного   собой   не
представляю... Однако вы говорите мне  следующее:  "Вы,  майор  Гэбриэл,
вели себя как обыкновенный, нормальный человек и  поэтому  вы  потерпите
поражение  на  выборах.  Хорошо!  В  таком  случае  -  к  черту  выборы!
Оставайтесь сами со своими вонючими выборами. Я прежде всего человек,  а
уж  потом  политик.  Я  не  сказал  этой  бедной  женщине   ни   единого
недозволенного приличиями слова и не ухаживал за ней. Мне ее было ужасно
жалко - только и всего! Она прибежала вчера ночью ко мне, потому что  ей
некуда были идти. Хорошо! Пусть остается со мной. Я о ней позабочусь. Ко
всем чертям и Сент-Лу, и Вестминстер, и вообще все это грязное дело!
   - Майор  Гэбриэл,  вы  не  можете  так  поступить!  -  заныла  миссис
Карслейк. - Предположим, Барт разведется с женой?
   - Если он это сделает, я на ней женюсь.
   - Вы не можете так подводить нас, Гэбриэл! - возмутился  Карслейк.  -
Не можете превратить все это в открытый скандал!
   - Не могу? Вот увидите!
   Я не видал глаз злее, чем глаза Гэбриэла в эту минуту.
   Сейчас он мне нравился, как никогда раньше.
   - Вы меня не запугаете! Если ваши никчемные избиратели проголосуют за
принципы, по которым человек может избивать свою жену, запугивать ее  до
потери сознания, выдвигать лживые, ни на чем не основанные обвинения,  -
ну что ж, пусть! А если они выбирают простую христианскую  порядочность,
могут проголосовать и за меня.
   - Но они этого не станут делать, - вздохнула Тереза.
   Гэбриэл посмотрел на нее, и его лицо смягчилось.
   - Нет, - подтвердил он. - Не станут.
   Роберт опять вынул трубку изо рта.
   - Значит, они дураки.
   - Мы, конечно, знаем, мистер Норрис, что вы коммунист,  -  язвительно
вставила миссис Карслейк.
   Совершенно непонятно, что она хотела этим сказать.
   В  самый  разгар  страстей  из  сада  неожиданно  появилась  Изабелла
Чартерис, спокойная, как всегда, серьезная, прекрасно  владеющая  собой.
Не обращая ни на кого внимания, она подошла прямо к Гэбриэлу, как  будто
он один был в комнате, и доверительно сказала:
   - Я думаю, все будет в порядке.
   Гэбриэл удивленно посмотрел на нее.
   - Я имею в виду миссис Барт, - пояснила Изабелла.
   Она   не   проявила   замешательства,   вид   у   нее   скорее    был
простодушно-довольный. - Она в замке.
   - В замке? - недоверчиво переспросил Карслейк.
   - Да. - Изабелла повернулась к нему. - Как только мы услышали о  том,
что произошло, я подумала, что  так  будет  лучше.  Поговорила  с  тетей
Эделейд, и она со мной  согласилась.  Мы  сели  в  машину  и  поехали  в
"Королевский герб".
   Как  я   узнал   потом,   это   был   поистине   королевский   выезд.
Изобретательный ум Изабеллы быстро нашел единственно возможный выход.
   Я уже говорил, что  старая  леди  из  Сент-Лу  пользовалась  огромным
влиянием в городке. Она, так сказать,  определяла  местный  нравственный
меридиан. Люди могли  подсмеиваться  над  ней,  называть  старомодной  и
консервативной, но относились с уважением.
   На старом "даймлере" леди Сент-Лу  вместе  с  Изабеллой  торжественно
отправилась в "Королевский герб". С  достоинством  войдя  в  холл,  леди
Сент-Лу изъявила желание видеть миссис Барт.
   Заплаканная, с красными от слез глазами, жалкая, Милли спустилась  по
лестнице и была удостоена поистине королевской милости.
   - Дорогая, - заговорила  леди  Сент-Лу  без  обиняков  и  не  понижая
голоса, - трудно выразить,  как  я  сожалею  о  том,  что  вам  пришлое?
вынести. Майор Гэбриэл должен был сразу же ночью  привезти  вас,  но  он
настолько деликатен, что не хотел в столь поздний час нас беспокоить.
   - Я.., я.., вы очень добры.
   - Соберите свои вещи, дорогая. Я увезу вас с собой.
   Милли вспыхнула и пробормотала, что у нее нет.., в самом деле..,  нет
ничего...
   - Верно. Глупо  с  моей  стороны,  -  заметила  леди  Сент-Лу.  -  Мы
остановимся у вашего дома и все заберем.
   - Но... - Милли съежилась.
   - Садитесь в машину. Мы остановимся у вашего дома и возьмем вещи.
   Милли покорно склонила голову перед высшим авторитетом.  Три  женщины
сели в "даймлер". Машина проехала несколько сот ярдов дальше по  той  же
улице.
   Леди Сент-Лу вышла из машины вместе с Милли, и они обе вошли  в  дом.
Из операционной шатаясь вышел Джеймс Барт с налитыми кровью глазами.  Он
готов был разразиться  соответствующей  бешеной  тирадой,  но,  встретив
гневный взгляд старой леди, сдержался.
   - Уложите необходимые вещи, дорогая, - сказала старая леди.
   Милли быстро побежала наверх.
   - Вы вели себя постыдно  по  отношению  к  жене,  -  обратилась  леди
Сент-Лу к Джеймсу Барту. - Абсолютно постыдно. Беда в том, Барт, что  вы
слишком много пьете.
   Вы вообще неприятный человек. Я посоветую вашей жене не иметь с  вами
впредь никаких отношений. То, что вы  говорили  о  ней,  -  ложь.  И  вы
прекрасно знаете, что это ложь. Не так ли?
   Гневный взгляд леди Сент-Лу гипнотизировал Барта.
   - Ну.., пожалуй, - нервно дергаясь, пробормотал он,  -  если  вы  так
говорите...
   - Вы знаете, что это ложь.
   - Хорошо-хорошо! Я был не в себе прошлой ночью.
   - Позаботьтесь сделать так, чтобы всем стало известно, что это  ложь.
В противном  случае  я  порекомендую  майору  Гэбриэлу  начать  судебное
преследование. А вот и вы, миссис Барт!
   Милли Барт спустилась по лестнице с небольшим чемоданчиком.
   Леди Сент-Лу взяла ее за руку и повернула к двери.
   - Послушайте! Куда это Милли собралась? - удивился Джеймс Барт.
   - Она едет со мной в замок. Вы имеете что-нибудь против?
   Барт затряс головой.
   - Мой вам совет, Джеймс Барт, - сказала  леди  Сент-Лу  по-настоящему
резким тоном. - Возьмите себя в руки, пока не поздно. Перестаньте  пить.
Займитесь своим делом.  У  вас  есть  изрядное  умение.  А  если  будете
продолжать в том же духе, то очень  скверно  кончите.  Остановитесь!  Вы
сможете, если постараетесь. И придержите ваш язык!
   Затем они с Милли сели в машину: Милли рядом с леди Сент-Лу, Изабелла
- сзади. Они не спеша проехали по главной улице, потом  вдоль  гавани  и
наконец мимо рынка в сторону замка. Выезд был королевский, и почти все в
Сент-Лу его видели.
   Уже вечером пошли толки: "Очевидно, все в порядке, раз  леди  Сент-Лу
взяла ее в замок".
   Некоторые, правда, говорили, что нет дыма без огня,  с  чего  бы  это
Милли Барт бросилась ночью из дома  бежать  к  майору  Гэбриэлу  и  что,
конечно, леди Сент-Лу защищает его из политических соображений.
   Но таких было меньшинство. Все дело в личности. А леди  Сент-Лу  была
личностью необычной. И  у  нее  была  репутация  исключительно  честного
человека. Если Милли Барт в замке, если леди Сент-Лу приняла ее сторону,
значит, с Милли Барт все в порядке. Иначе леди Сент-Лу не  стала  бы  ее
защищать. Кто угодно, только не  старая  леди  Сент-Лу!  Право  же,  она
всегда так строга и разборчива.
   Все это Изабелла сообщила в общих чертах.  Она  пришла  к  нам  сразу
после водворения Милли в замок.
   Карслейк понял всю значительность всего, что рассказала  Изабелла,  и
его мрачное лицо засияло.
   - Боже мой! - воскликнул он радостно, хлопнув себя по колену.  -  Это
же меняет дело! Старая леди находчива.
   Да-да! Очень находчива. Превосходная идея!
   Однако и  находчивость,  и  сама  идея  принадлежали  Изабелле.  Меня
поразило то, как быстро она разобралась в ситуации и приняла решение.
   - Надо действовать немедленно, - засуетился  Карслейк.  -  Необходимо
тщательно отработать нашу версию?
   Пойдем, Дженет! Майор Гэбриэл!
   - Я приду через минуту, - отозвался  Гэбриэл.  Как  только  за  четой
Карслейк закрылась дверь, Гэбриэл подошел к Изабелле.
   - Все это сделали вы. Почему? - спросил он.
   - Но... - Изабелла была озадачена. - Из-за выборов.
   - Вы хотите сказать, что вас очень заботит победа  консерваторов?  Вы
это имели в виду?
   Изабелла удивленно посмотрела на него.
   - Нет. Я имела в виду вас.
   - Меня?
   - Да. Вы очень хотите победить на выборах, не правда ли?
   На лице Гэбриэла появилось странное выражение. Он отвернулся.
   -  Хочу?  -  повторил  он  скорее  себе  самому,  чем  Изабелле   или
кому-нибудь из нас. - Не знаю, не знаю - может быть!..