По-моему, с ним майор Гэбриэл, - сказала Изабелла. - Около четверти
часа назад он прошел вдоль террасы.
   Удивительно! Я не слышал, чтобы кто-нибудь проходил. Изабелла  сидела
спиной к окну и не могла видеть, кто прошел мимо. Я все время смотрел на
нее и был уверен, что она не поворачивала головы и  никак  не  выказала,
будто  почувствовала  чье-то  присутствие.  Впрочем,  слух  у   Изабеллы
замечательный. Но как она могла знать, что это именно Гэбриэл?
   - Изабелла, не будете ли вы так добры пойти и пригласить их обоих  на
чашку чаю? - попросила  девушку  Тереза.  -  Нет-нет!  Не  беспокойтесь,
миссис Карслейк! Это сделает Изабелла.
   Мы проводили взглядом стройный силуэт девушки.
   - Она совсем не изменилась, - сказала миссис Мордонт. -  Точно  такая
же. Изабелла всегда была у нас самая странная! Вечно витала  в  облаках.
Мы подтрунивали над ней, потому что она такая мозговитая.
   - Мозговитая? - резко переспросил я.
   Миссис Мордонт повернулась в свою сторону.
   - Да. Разве вы не знали? Изабелла ужасно умная! Мисс Кертис (это наша
начальница) была просто в отчаянии, что Изабелла не пошла  в  Сомервилл.
Она окончила школу с отличием по многим предметам.
   Я все еще склонен был считать Изабеллу хоть и очаровательным,  но  не
слишком интеллектуальным  созданием  и  поэтому  слушал  Энн  Мордонт  с
недоверием.
   - По каким же предметам она особенно отличалась? - спросил я.
   - О!  По  астрономии,  математике  (Изабелла  была  ужасно  сильна  в
математике!), латыни, французскому языку...
   Она могла выучить все что угодно, стоило ей только  захотеть.  Только
ей, видите ли, все было совершенно  безразлично.  Это  чуть  не  разбило
сердце мисс Кертис! А Изабелла, похоже, только и думала, как бы поскорее
вернуться в Сент-Лу и жить в этой допотопной развалине.
   Изабелла вернулась  с  капитаном  Карслейком  и  Гэбриэлом.  Чаепитие
удалось, и все шло как по маслу.
   Позднее, уже вечером, я сказал Терезе:
   - Что меня всегда ставит в тупик, так это  невозможность  постигнуть,
что представляет собой какой-нибудь человек  на  самом  деле.  Взять,  к
примеру. Изабеллу Чартерис. Я привык считать ее чуть ли не слабоумной, а
эта самая Мордонт утверждает,  что  Изабелла  очень  умна.  Или  возьмем
другое. Мне кажется,  что  особой  чертой  характера  Изабеллы  является
прямота, однако миссис Карслейк называет Изабеллу хитрой. Хитрой!  Какое
отвратительное слово! Джон Гэбриэл считает ее самодовольной и  чопорной.
Ты - гм.., собственно говоря, что думаешь ты, я не знаю. Ты  никогда  не
высказываешь своего мнения о людях. Однако  что  же  в  действительности
представляет собой человек, о котором существует столько разных мнений?!
   Роберт, редко принимавший участие в наших беседах, неожиданно сказал:
   - В этом как раз и заключается суть! Одного и того же человека разные
люди видят по-разному. И не только человека. Взять хотя бы  деревья  или
море.  Два  художника  создадут   у   вас   два   совершенно   различных
представления о бухте Сент-Лу.
   - Ты хочешь сказать, что один художник изобразит ее реалистически,  а
другой символически?
   Роберт досадливо поморщился и покачал головой. Разговоры  о  живописи
он ненавидел и никогда не мог найти нужных  слов,  чтобы  выразить  свою
мысль.
   - Нет, - возразил он, - просто они видят  по-разному.  Я  не  знаю...
Возможно, человек из  всего  выбирает  те  черты,  которые  ему  кажутся
наиболее важными.
   - И, по-твоему, мы так же  поступаем  по  отношению  к  людям?  Но  у
человека  не  может  быть  два  совершенно   противоположных   качества.
Например, Изабелла. Она ведь не может  быть  одновременно  мозговитой  и
умственно неразвитой!
   - Думаю, ты ошибаешься, Хью, - сказала Тереза.
   - Но, дорогая Тереза!..
   Она улыбнулась.
   - Ты, например, можешь обладать определенным  качеством,  но  его  не
использовать, потому что тебе известен более легкий путь, ведущий к тому
же результату. И, главное, без хлопот и беспокойства. Дело в  том,  Хью,
что мы так далеко ушли от простоты, что теперь, встретившись с ней, даже
не узнаем. Воспринимать чувства всегда значительно  легче  и  спокойнее,
чем размышлять о них. Однако из-за сложности цивилизованной жизни одного
чувства не всегда достаточно.
   Чтобы пояснить свою мысль, приведу такой пример.
   Если тебя спросят, какое сейчас время дня - утро, день или  вечер,  -
тебе незачем задумываться, не к чему прибегать  к  помощи  какого-нибудь
точного прибора - солнечных или водяных часов,  хронометра,  ручных  или
настольных часов. Но если тебе нужно явиться  на  прием  или  успеть  на
поезд - то есть оказаться в определенном месте в определенное время,  то
придется  подумать,  обратиться  к  сложным  механизмам,  обеспечивающим
точность. Мне кажется, что такой подход применим и  к  другим  жизненным
ситуациям К примеру,  ты  счастлив  или  зол;  тебе  кто-то  или  что-то
нравится или не нравится, или ты печален .
   Люди, подобные нам с тобой (но не Роберту!), размышляют  о  том,  что
они чувствуют, анализируют свои чувства и выводят причину: "Я  счастлив,
потому что...", "Мне нравится, так как...",  "Я  печален  из-за...".  Но
очень часто найденные причины оказываются  ошибочными,  и  люди  как  бы
преднамеренно себя обманывают. Изабелла, по-моему, в  таких  случаях  не
рассуждает и никогда не спрашивает себя "почему"" Ее, судя по всему, это
просто не интересует. Но  если  ты  попросишь  ее  сказать,  почему  она
чувствует  так,  а  не  иначе,  я  думаю,  она  ответит  правильно  и  с
достаточной точностью. И все же она похожа на человека,  у  которого  на
камине стоят точные дорогие часы, но он их никогда  не  заводит,  потому
что при его образе жизни просто незачем знать точное время.
   В школе Сент-Ниниан Изабелле пришлось использовать свой интеллект - а
он у нее есть, хотя я бы сказала,  что  она  не  склонна  к  абстрактным
рассуждениям. И она преуспела в математике, языке, астрономии.  Все  это
не  требует  воображения.  Мы,  я  имею  в  виду  всех  нас,  используем
воображение и рассуждение как вид бегства,  как  способ  уйти  от  самих
себя. Изабелле это не нужно, потому  что  она  находится  в  гармонии  с
собой. Ей ничего не требуется усложнять.
   Возможно, в средние века, даже в  елизаветинский  период   все люди были такими. Я читала в какой-то  книге,
что в те времена выражение "великий человек" относили к тем, у кого были
власть и  богатство.  Ни  морального,  ни  духовного  содержания  в  это
выражение не вкладывалось.
   -  Ты  считаешь,  -  сказал  я,  -  что   люди   воспринимали   жизнь
непосредственно и конкретно, не слишком много предавались размышлениям?
   - Да, Гамлет  со  своими  раздумьями,  с  его  "быть  или  не  быть?"
совершенно не вписывается в свою эпоху. При чем настолько, что во  время
появления пьесы  и  много  лет  спустя  критики  осуждали  "Гамлета"  за
чрезвычайную слабость фабулы. "Нет никакой причины, - утверждал один  из
них, - почему бы Гамлету не убить короля уже в первом акте. Единственная
причина заключается в том, что, поступи он так, не было бы самой пьесы!"
Для подобных критиков непонятно, что может быть пьеса о личности героя.
   Но в наши дни  практически  все  мы  -  Гамлеты  и  Макбеты.  Все  мы
постоянно спрашиваем себя: "Быть или не быть?" Избрать жизнь или смерть?
- В голосе Терезы уже слышалась усталость, -  Мы  анализируем  тех,  кто
добился  успеха,  подобно  Гамлету,  который   анализирует   Фортинбраса
 (и завидует ему!). В наши дни именно  Фортинбрас  был
бы менее понятной фигурой: стремительный, уверенный,  не  задающий  себе
вопросов. Сколько людей  такого  типа  найдется  в  наше  время?  Думаю,
немного.
   - Ты полагаешь. Изабелла  -  женский  вариант  Фортинбраса?  -  Я  не
удержался от улыбки.
   Тереза тоже улыбнулась.
   - Только не такой воинственный. Но прямолинейный и  целеустремленный.
Она никогда не спросила бы себя:
   "Почему я такая? Что я в самом деле чувствую?"  Изабелла  знает,  что
чувствует, и она такова, какая есть.  И  она  всегда,  -  с  неожиданной
мягкостью добавила Тереза, - будет делать то, что ей следует делать.
   - Ты считаешь, она фаталистка?
   - Нет. Но для нее не существует альтернативы. Ей не дано увидеть двух
возможных вариантов действия - только один.  И  она  никогда  не  пойдет
вспять, всегда  будет  двигаться  вперед.  Для  Изабеллы  нет  обратного
пути...
   - Интересно, есть ли обратный путь для любого из  нас?  -  с  горечью
спросил я.
   - Вероятно, нет, - спокойно сказала Тереза.  -  Но,  полагаю,  обычно
существует какая-то лазейка.
   - Что именно ты имеешь в виду, Тереза?
   - Я думаю, у каждого есть шанс избежать ошибочного Движения вперед, в
неверном направлении.  Правда,  мы  понимаем  это  лишь  потом..,  когда
оглядываемся назад...
   Но этот шанс есть.
   Я молчал, курил и думал...
   После слов Терезы мне почему-то ярко вспомнилось...
   Я тогда только пришел на коктейль к Каро Стренджуэй и  остановился  в
дверях, задержавшись на мгновение, пока мои глаза  привыкли  к  тусклому
свету ламп и табачному дыму. И тогда в дальнем  углу  комнаты  я  увидел
Дженнифер. Она  меня  не  видела  и,  как  обычно,  оживленно  с  кем-то
разговаривала.
   У меня было два резко противоположных ощущения.
   Вначале - чувство  торжества.  Я  был  уверен,  что  мы  с  Дженнифер
встретимся - и мое предчувствие оправдалось! Встреча в  поезде  не  была
случайным эпизодом. Я твердо знал это - и не  обманулся.  И  все-таки  -
несмотря на всю мою радость и торжество - у  меня  возникло  неожиданное
желание повернуться и уйти... Мне захотелось, чтобы встреча с  Дженнифер
в поезде осталась эпизодом.., случаем, который я никогда не забуду.  Как
будто кто-то шепнул мне: "Это лучшее, что вы могли дать  друг  другу,  -
короткое прекрасное мгновение. Оставь все как есть".
   Если Тереза права, это и был мой шанс...
   Ну что же, я им не воспользовался. Я пошел дальше.
   И Дженнифер тоже. И все остальное произошло соответственно,  одно  за
другим:  наша  вера  во  взаимную  любовь...  грузовик  на  Хэрроу-роуд,
инвалидная койка и Полнортхаус...
   Эта мысль вернула меня назад,  к  тому,  с  чего  я  начал,  снова  к
Изабелле, и я высказал свой последний протест:
   - Тереза, но уж конечно Изабелла не  хитрая...  Какое  отвратительное
слово!
   - Не уверена, - сказала Тереза.
   - Хитрая? Изабелла?!
   - Разве хитрость - не самый первый и самый легкий способ самообороны?
Разве она не присуща самым примитивным созданиям  -  заяц  зарывается  в
снег, куропатка перепархивает через вереск, чтобы отвлечь вас от  своего
гнезда? Конечно, Хью, хитрость  -  основное..,  единственное  оружие,  к
которому мы прибегаем, когда совершенно беззащитны и приперты к стене.
   Она встала и направилась к двери. Роберт давно ускользнул из  комнаты
и отправился спать. Уже взявшись за дверную ручку,  Тереза  вдруг  опять
повернулась ко мне:
   - По-моему, ты теперь можешь выбросить таблетки.
   Тебе они больше не нужны, - сказала она.
   - Тереза! - закричал я. - Ты знала?
   - Конечно.
   - Но тогда... - Я запнулся. - Почему ты сказала, что они  мне  больше
не нужны?
   - Гм, а как ты считаешь? Нужны?
   - Нет, ты права, - медленно ответил я. - Не нужны.
   Завтра же я их выброшу.
   - Я очень рада, Хью! Я часто боялась...
   - Почему же ты не попыталась их отобрать? - спросил я, глядя на нее с
нескрываемым любопытством.
   Тереза ответила не сразу:
   - Тебе с ними было  спокойнее,  не  правда  ли?  Ты  чувствовал  себя
увереннее, зная, что у тебя всегда есть выход.
   - Да. Для меня это имело очень большое значение.
   - В таком случае почему ты спрашиваешь?  Ты  же  не  настолько  глуп,
чтобы задавать подобный вопрос.
   Я засмеялся.
   - Ты права, Тереза! Завтра они будут в канализационной трубе. Обещаю!
   - Значит, ты наконец возвращаешься к жизни... Ты снова хочешь жить.
   - Да. Пожалуй, так! - сказал я, сам удивляясь своим словам. - Не могу
понять почему, но это так. - Мне  в  самом  деле  захотелось  проснуться
завтра утром.
   - У тебя появился интерес. Любопытно, в чем причина  этого  интереса?
Жизнь в Сент-Лу? Изабелла Чартерис? Или Джон Гэбриэл?
   - Уж конечно не Джон Гэбриэл! - воскликнул я.
   - Я в этом не уверена. Что-то есть в этом человеке.
   - Похоже, изрядная доля сексапильности! Мне не нравятся  люди  такого
типа. И я не переношу  откровенных  приспособленцев.  Да  он  и  бабушку
родную продаст, если ему будет выгодно!
   - Меня бы это не удивило.
   - Ему нельзя верить ни на йоту!
   - Да, уж он не из тех, кто вызывает доверие.
   -  Гэбриэл  -  хвастун!  -  продолжал  я.  -  Он  открыто  занимается
саморекламой и использует для этого других.
   Неужели ты серьезно думаешь, что этот человек способен хоть  на  один
бескорыстный поступок?!
   - Такое может случиться, - задумчиво произнесла Тереза, - но подобный
поступок его и погубит.
   Через несколько дней мне вспомнилось это замечание Терезы.

Глава 13

   Следующим  волнующим  событием  местного  масштаба  было  праздничное
мероприятие, организованное "Женским институтом".
   Оно должно было  проводиться,  как  и  все  подобные  мероприятия,  в
Длинном  Амбаре  Полнорт-хауса.  Как  я   понял,   Длинный   Амбар   был
достопримечательностью Сент-Лу. Энтузиасты и любители старины  буквально
пожирали его глазами; его измеряли, фотографировали;  о  нем  писали.  В
Сент-Лу  Длинный  Амбар  считался  почти  общественным   достоянием,   и
обитатели графства чрезвычайно им гордились.
   За  два  дня  до  мероприятия   наблюдалась   усиленная   активность;
организаторы празднества то и дело сновали взад-вперед.
   Я, к счастью, был изолирован от основного дамского потока, но Тереза,
желая меня развлечь, время от времени рекомендовала моему вниманию особо
интересные экземпляры. Так как она знала, что я симпатизирую Милли Барт,
то Милли  стала  частой  посетительницей  моей  гостиной,  и  мы  вместе
выполняли разнообразные задания, надписывали  пригласительные  билеты  и
склеивали украшения для зала.
   Как раз в то время, когда  мы  были  заняты  подобной  работой,  я  и
услышал историю жизни Милли Барт. Ведь по откровенно грубому определению
Джона Гэбриэла, мое существование  оправдано  лишь  в  качестве  некоего
приемного устройства, постоянно готового  выслушать  всех  желающих.  Не
способный ни на что другое, на это я все еще годился.
   Милли Барт говорила со мной без тени смущения - так журчит  про  себя
лесной ручеек, - причем большей частью  о  майоре  Гэбриэле,  ничуть  не
скрывая собственного преклонения перед героем.
   - Что мне кажется в нем особенно замечательным, капитан  Норрис,  так
это его  доброта.  Я  хочу  сказать..,  он  так  занят,  ему  приходится
выполнять столько важных дел, и  все-таки  он  находит  время  с  каждым
поговорить. И у него такая славная  манера  подшучивать.  Я  никогда  не
встречала никого, похожего на майора Гэбриэла.
   - В этом вы, пожалуй, правы, - заметил я.
   - При таких выдающихся военных заслугах он ничуть не зазнался  и  так
же мил со мной, как и с кем-нибудь значительным. Он со всеми мил - ни  о
ком не забудет: помнит, чьи сыновья были убиты или служат теперь  где-то
в Бирме или еще в каком-нибудь ужасном месте  И  он  всегда  найдет  что
сказать и умеет подбодрить и рассмешить людей.  Не  знаю,  как  ему  это
удается.
   - Наверное, он читал стихотворение "Если..." Киплинга, - сухо заметил
я.
   - Да! И, знаете, я уверена, что у майора  Гэбриэла,  как  ни  у  кого
другого, "каждая неумолимая минута  равна  шестидесяти  секундам  нужных
дел" .
   - Пожалуй, у него она скорее равна ста двадцати секундам, - сказал я.
- Шестидесяти секунд Гэбриэлу явно не хватает.
   - Мне  хотелось  бы  лучше  разбираться  в  политике...  -  задумчиво
произнесла Милли. - Я прочитала  все  брошюры,  но  все  равно  не  могу
убеждать и уговаривать людей голосовать. Понимаете, я не  могу  ответить
на вопросы, которые они задают.
   - О! Все это дело привычки, - успокоил я ее. - К тому же  выпрашивать
голоса перед выборами, по-моему, неэтично.
   Она смотрела на меня не понимая.
   - Нельзя пытаться заставить людей голосовать против их  убеждений,  -
объяснил я.
   - О!.. Да, я, кажется, поняла, что вы имеете в виду.
   Но мы ведь в самом деле считаем, что консерваторы - единственные, кто
может покончить с войной и установить справедливый мир. Разве не так?
   - Миссис Барт! Вы  просто  великолепный  маленький  тори!  Вы  так  и
говорите, когда беседуете с избирателями?
   Она покраснела.
   - Нет. Я слишком мало знаю, чтобы вести разговор  о  политике.  Но  я
могу  сказать,  какой  замечательный  человек  майор  Гэбриэл..,   какой
искренний.., и что именно такие, как он, важны для будущего страны.
   "Ну что же, - подумал я,  -  как  раз  то,  что  нужно  Гэбриэлу".  Я
посмотрел на вспыхнувшее серьезное лицо Милли с сияющими карими  глазами
и невольно подумал, не было ли тут  чего-то  большего,  чем  преклонение
перед героем.
   Словно отвечая на мою невысказанную мысль, Милли нахмурилась.
   - Джим считает меня ужасной дурой, - сказала она.
   - В самом деле? Почему?
   - Он считает, будто я такая глупая, что  ничего  не  смогу  понять  в
политике.., что все это вообще чепуха. И еще он говорит, что я совсем не
могу быть полезной и если буду беседовать о  людях,  то  все,  с  кем  я
поговорю, скорее  всего  проголосуют  за  кандидата  от  противоположной
партии. Как вы думаете, капитан Норрис, это правда?
   - Нет, - решительно ответил я.
   Милли немного повеселела.
   - Я  знаю,  что  иногда  я  бываю  глупа.  Но  это  только,  когда  я
перепугаюсь. Джим всегда может держать  меня  в  страхе.  Ему  нравится,
когда я расстраиваюсь. Ему нравятся...  -  Она  замолчала.  Губы  у  нее
дрожали.
   Неловким  движением  она  рассыпала  нарезанные  листочки  бумаги   и
заплакала. Заплакала горько, безутешно.
   - Дорогая миссис Барт!.. - беспомощно  начал  я.  Что,  черт  побери,
может сделать человек, прикованный к инвалидной койке?! Я  не  мог  даже
успокоить ее,  дружески  похлопав  по  плечу.  Она  сидела  недостаточно
близко. Я не мог сунуть ей в руку носовой платок.  Не  мог,  пробормотав
извинения, удалиться из комнаты. Не мог даже сказать:
   "Я принесу вам чашку крепкого чая".
   Нет, я должен был выполнять свою функцию, о  которой  добрый  Гэбриэл
так мило сообщил мне, ибо это  единственное,  что  у  меня  осталось.  Я
только беспомощно произнес:  "Дорогая  миссис  Барт..."  -  и  выжидающе
замолчал.
   - Я так несчастна.., ужасно несчастна... Теперь я вижу, что не должна
была выходить замуж за Джима.
   - О-о! Полно... Я  уверен,  все  не  так  уж  плохо,  -  продолжал  я
бормотать.
   - Джим был такой веселый и ловкий. И так славно шутил. Он приходил  к
нам, когда надо было осмотреть лошадей. У моего отца была школа верховой
езды. Джим чудесно держался в седле!
   - Да-да, - промямлил я.
   - И тогда он не пил так много - во всяком случае, если и пил, я этого
не знала. Хотя должна была знать, потому что люди говорили мне об  этом.
Говорили, что он слишком  часто  "заглядывает  в  рюмочку".  Но  знаете,
капитан Норрис, я этому не верила. Этому трудно было поверить, правда?
   - Вам просто не хотелось верить.
   - Я думала, как только мы поженимся, он бросит пить. Я  уверена,  что
он совсем не пил, когда мы были помолвлены... Уверена!
   - Наверное, не пил,  -  подхватил  я.  -  Мужчина  все  может,  когда
ухаживает за девушкой.
   - Люди говорили еще, будто Джим жестокий. Но я и этому не верила.  Он
так чудесно ко мне относился! Хотя один раз я видела его с  лошадью.  Он
потерял самообладание и наказывал ее... -  Милли  вздрогнула  и  закрыла
глаза. - Я почувствовала.., на какое-то мгновение я  почувствовала,  что
все не так.., и сказала себе: "Если ты  такой,  я  за  тебя  не  выйду!"
Забавно, правда? Я вдруг поняла, что он чужой..,  н