ать
премьер-министром.
   - Подумать только!
   - Вы, Норрис, не заблуждайтесь на этот счет. Если бы я  захотел,  то,
вероятно, мог бы стать и премьером.
   Просто поразительно, как много можно сделать, стоит  только  изучить,
что люди хотят услышать, а потом именно  это  им  и  говорить?  Но  быть
премьером - очень хлопотная и весьма тяжелая работа.  Я  намерен  только
создать себе имя - и все...
   - А откуда возьмутся деньги? Шестьсот фунтов в год - не так и много!
   - Нашим придется раскошелиться,  если  лейбористы  придут  к  власти.
Наверное, доведут до тысячи. Не  сомневайтесь,  Норрис,  в  политической
карьере существует достаточно способов делать деньги: где честным путем,
где потихоньку на стороне. Ну и, конечно, женитьба.
   - Собираетесь жениться? Вас привлекает титул?
   Гэбриэл почему-то вспыхнул.
   - Нет! - произнес он с жаром. - Я не женюсь на особе другого  класса.
О да! Я свое место знаю. Я не джентльмен.
   - Разве это слово теперь что-нибудь значит? - спросил я скептически.
   - Слово ничего не значит, но то, что за ним стоит, имеет значение.
   Гэбриэл смотрел прямо перед собой. Когда он  снова  заговорил,  голос
его звучал задумчиво и глухо, словно шел откуда-то издалека:
   - Помню, как-то раз отец взял меня с собой  в  большой  дом.  Он  там
возился с бойлером на кухне. Я остался снаружи. Из дома  вышла  девочка.
Славная девочка, на год-два старше меня. Она повела меня в сад -  скорее
даже парк - фонтаны, террасы,  высокие  кедры  и  зеленая  трава,  будто
бархат. Там был  и  ее  брат,  помладше.  Мы  вместе  играли  в  прятки,
догонялки - было чудесно. Мы сразу поладили и здорово  подружились.  Тут
из дома появилась их нянька - вся накрахмаленная, в форменном платье.
   Пэм, так звали девочку, приплясывая, подбежала к ней и  сказала,  что
пригласила меня выпить чаю и хочет, чтобы я пошел с ними в детскую.
   Я  и  теперь  вижу  самодовольное  чопорное  лицо  няньки,  слышу  ее
противный, жеманный голос: "Это невозможно, дорогая! Этот мальчик  -  из
простонародья".
   Гэбриэл замолк. Я был потрясен... Потрясен  тем,  что  может  сделать
жестокость, бессознательная, бездумная жестокость. До  сих  пор  Гэбриэл
продолжает слышать голос и видеть  лицо...  Он  был  уязвлен..,  уязвлен
глубоко.
   - Но послушайте, - сказал я, - это же говорила не  мать  детей.  Сама
эта фраза - гм - свидетельство дурного вкуса. Да еще и жестокости...
   Гэбриэл повернул ко мне побледневшее мрачное лицо.
   - Вы не поняли главного, Норрис. Я  согласен,  что  знатная  дама  не
скажет ничего подобного.., она будет более осмотрительна. Но думает  она
то же самое. И это правда. Я был мальчиком  из  простонародья.  Я  им  и
остался. Таким и умру.
   - Чепуха! Какое это имеет значение?
   - Не имеет. Теперь не имеет. Собственно говоря, в нынешнее  время  не
быть джентльменом даже выгодно.
   Люди подсмеиваются над этими довольно жалкими чопорными старыми  леди
и джентльменами, с  их  многочисленными  родственными  связями,  но  без
средств к существованию. Теперь мы остаемся  снобами  лишь  в  том,  что
касается образования. Образование -  это  наш  фетиш.  Но  беда  в  том,
Норрис, что я не хотел быть мальчиком из простонародья. После  того  как
мы с отцом вернулись домой, я сказал: "Пап,  когда  я  вырасту,  я  буду
лордом. Я хочу стать лордом Джоном Гэбриэл". "Им ты никогда не будешь, -
ответил на это отец. - Для этого нужно родиться лордом.
   Если разбогатеешь, тебя могут сделать пэром, но это не одно и то же".
Это и в самом деле не одно и то же. Есть что-то  такое..,  чего  у  меня
никогда не будет... О! Я не о титуле! Я имею в виду нечто  другое:  быть
уверенным в себе от рождения.., знать, что сделаешь  или  скажешь.  Быть
грубым, только  когда  действительно  хочешь  проявить  грубость,  а  не
грубить лишь потому, что взбешен, неловок и хочешь показать, что  ты  не
хуже других... Не стесняться и не  беспокоиться  постоянно  о  том,  что
подумают о тебе другие, и считать важным лишь то, что ты думаешь о них.
   Быть  уверенным,  что,  если  ты  странный,  или  дурно  одетый,  или
эксцентричный, это ровным счетом ничего не значит, все равно  ты  -  это
ты!..
   - То есть ты - это леди Сент-Лу? - предположил я.
   - Черт бы побрал эту старую ведьму!
   - Знаете, вы очень интересный человек, - сказал я, глядя  на  него  с
любопытством.
   - Для вас все, что я говорю, кажется нереальным, не так ли?  Вы  даже
не понимаете, что я имею в виду. Вам кажется, будто вы понимаете,  а  на
самом деле вы очень далеки от истины.
   - Не совсем так. Я понял, - медленно  произнес  я,  -  что-то  у  вас
было..,  вы  пережили  какой-то  шок..,  были  обижены   еще   ребенком,
уязвлены... В какой-то мере вы так и не избавились от этой обиды.
   - Бросьте психологию, Норрис! - резко сказал Гэбриэл. -  Надеюсь,  вы
понимаете, почему я счастлив в обществе такой славной женщины, как Милли
Барт. Именно на такой женщине я и женюсь. Конечно,  у  нее  должны  быть
деньги... Но с деньгами или без них моя жена должна принадлежать к  тому
же классу, что и я. Можете себе представить, какой это будет ад, если  я
женюсь на какой-нибудь чопорной девице с лошадиным  лицом  и  всю  жизнь
буду приноравливаться жить по ее принципам?!
   Он вдруг остановился и неожиданно спросил:
   - Вы ведь были в Италии? Вам довелось побывать в Пизе?
   - Я был в Пизе... Несколько лет назад.
   - Наверное, это  в  Пизе...  Там  есть  фреска  на  стене:  рай,  ад,
чистилище и все такое... Ад - ничего,  веселенькое  местечко:  чертенята
вилами спихивают грешников вниз, в огонь. Наверху - рай.  Под  деревьями
рядком сидят праведницы с выражением самодовольного блаженства на лицах.
Боже мой! Что за женщины! Они не знают ни про ад, ни про  осужденных  на
вечные муки - ничего не знают!
   Просто сидят себе, самодовольно  улыбаясь...  -  Гэбриэл  все  больше
горячился. - Чопорные, надменные... Господи!
   Мне хотелось вытащить их из-под деревьев, вырвать из этого блаженного
состояния и бросить в пламя! И подержать их там,  корчащихся  в  огне...
Заставить чувствовать..,  страдать!  Какое  они  имеют  право  не  знать
страданий?!  Сидят  себе,  улыбаются,  и  ничто  их  не  касается  и  не
тревожит...
   Витают где-то среди звезд... Да, вот именно, среди звезд...
   Гэбриэл встал. Голос у него стал глуше, глаза смотрели  куда-то  мимо
меня, отрешенно.
   - Среди звезд... - повторил он. И засмеялся. - Извините, что  навязал
все это вам. Впрочем, почему бы и нет?
   Хэрроу-роуд хоть и сделала вас порядочной таки развалиной, но вы  все
же кое на что годитесь - можете выслушать, когда  у  меня  есть  желание
поговорить... Наверное, вы сами обнаружите,  что  многие  будут  подолгу
говорить с вами.
   - Я уже в этом убедился.
   - И знаете почему? Вовсе  не  потому,  что  вы  так  замечательно,  с
пониманием умеете слушать,  а  потому,  что  вы  ни  на  что  другое  не
годитесь.
   Гэбриэл стоял,  чуть  склонив  голову  набок;  глаза  все  еще  злые,
пристально следили за моей реакцией. Он хотел, чтобы его слова причинили
мне боль. Но этого  не  случилось.  Странно,  -  однако  я  почувствовал
облегчение, услыхав наконец облеченные в слова  собственные  мучительные
мысли.
   - Понять не могу, какого дьявола вы не  покончите  со  всем  этим,  -
продолжал Гэбриэл. - Нечем, что ли?
   - Есть чем, - сказал я, невольно сжав в кулаке пузырек с таблетками.
   - Понятно. Оказывается, вы крепче, чем я думал.

Глава 11

   На следующее утро явилась миссис Карслейк и зашла ко мне.  Я  уже  не
раз говорил, что она мне не нравилась. Это была  худощавая  темноволосая
женщина с ядовитым языком. За время моего пребывания в  Полнорт-хаусе  я
ни разу не слышал, чтобы она о ком-нибудь сказала доброе слово.
   Подчас я даже развлекался тем, что в разговоре с  ней  упоминал  одно
имя за другим и наблюдал за тем, как  первую,  приторную  фразу  сменяла
вторая, полная яда.
   На сей раз она заговорила о Милли Барт.
   - Славное создание. И так хочет помочь! Правда, она довольно глупа  и
не очень-то разбирается  в  политике.  Женщины  этого  класса  вообще  в
политической жизни проявляют полную апатию.
   По моим представлениям, миссис Барт принадлежала к  тому  же  классу,
что и миссис Карслейк. Чтобы досадить ей, я сказал:
   - В сущности, совсем как Тереза.
   Миссис Карслейк, казалось, была шокирована.
   - О, что вы?! Миссис  Норрис  очень  умна,  -  горячо  Возразила  моя
собеседница, но тут же, как всегда, в ее словах появилась некоторая доля
яда.  -  Иногда,  по-моему,  даже  слишком  умна.   У   меня   создается
впечатление, что она нас всех презирает.  Умные  женщины  часто  излишне
погружены в себя. Разумеется, я  бы  не  стала  называть  миссис  Норрис
эгоистичной...
   Тут миссис Карслейк снова перешла к миссис Милли Барт.
   - Хорошо, что у миссис Барт появилось  какое-то  занятие,  -  сказала
она. - Я, знаете ли, полагаю, что она несчастна в семейной жизни.
   - Очень жаль!
   - Этот Барт! Он же  совсем  опустился!  Шатаясь,  выходит  из  "Герба
Сент-Лу", перед самым  закрытием.  Право  же,  удивляюсь,  что  его  еще
обслуживают! И, по-моему, он бывает довольно груб... Во  всяком  случае,
так говорят соседи. Она, знаете ли, его до смерти боится.
   Кончик носа у миссис Карслейк  дрожал  -  по-видимому,  от  приятного
волнения.
   - Почему же она не уйдет от мужа? - спросил я.
   - О-о!  Помилуйте,  капитан  Норрис!  Она  не  может  сделать  ничего
подобного! Куда она пойдет? Родственников у нее нет. Иногда мне кажется,
появись какой-нибудь чуткий молодой  человек...  Я  не  думаю,  что  она
женщина  твердых  принципов.  И  она  довольно   хорошенькая,   хоть   и
простовата.
   - Вам она не очень нравится, не правда ли? - спросил я.
   - Нравится, конечно... Хотя я ее, разумеется, мало знаю. Ветеринар..,
я хочу сказать, это в общем не то, что врач.
   Отметив это  социальное  отличие,  миссис  Карслейк  решила  проявить
участие и поинтересовалась, не может ли она что-нибудь для меня сделать.
   - Очень любезно с вашей стороны, - ответил я. - Нет, не думаю,  чтобы
мне что-нибудь понадобилось.
   Я посмотрел в окно. Взгляд миссис Карслейк заинтересованно устремился
в том же направлении.
   - О! Это Изабелла Чартерис, - сказала она.
   Мы вместе смотрели на приближающуюся Изабеллу.
   Вот она прошла через калитку,  выходившую  в  поле,  и  поднялась  по
ступеням террасы.
   - Довольно красивая девушка, - заметила миссис Картслейк. - Но  очень
тихая. Я полагаю, такие тихони часто бывают хитрыми.
   Это слово вызвало во мне негодование, но я не успел ничего  ответить,
так как миссис Карслейк  тут  же  удалилась,  выдав  свою  реплику,  так
сказать, "под занавес".
   Хитрая... Какое ужасное слово!  Особенно  применительно  к  Изабелле.
Наиболее явная черта в характере Изабеллы - прямота! Бесстрашная,  почти
невероятная прямота!
   Внезапно  я  вспомнил,  как  ловко   Изабелла   набросила   шарф   на
рассыпавшиеся злополучные таблетки. Легкость, с какой она  притворилась,
будто поглощена разговором.
   И все  это  без  малейшего  волнения  или  беспокойства...  просто  и
естественно.., как будто именно так поступала всю жизнь.
   Быть может, именно это имела в виду миссис Карслейк, назвав  Изабеллу
хитрой?
   Я решил узнать, что думает по этому поводу Тереза.
   Сама она никогда не высказывает свое мнение, но,  если  ее  спросить,
ответит.
   Как только Изабелла вошла, я тотчас увидел, что она  взволнована.  Не
знаю, было ли заметно другим, но я понял это сразу. В  какой-то  мере  я
научился понимать Изабеллу довольно хорошо.
   - Руперт едет, в самом деле едет, - сказала она отрывисто,  не  теряя
времени даже на обычное приветствие. - Может появиться в  любой  день...
Он, конечно, летит самолетом.
   Она села, сложив тонкие руки на коленях, и улыбнулась. За ее головой,
в саду на фоне неба возвышался тис.
   Лицо  Изабеллы  выражало  блаженство.  Поза,  общий  вид  что-то  мне
напоминали.., что-то такое, что я недавно то ли видел, то ли слышал...
   - Приезд Руперта очень много для вас значит? - спросил я.
   - Да. О да! Я так долго ждала!
   Это напомнило мне Мариану  ,  ожидавшую  любимого  в  своей
уединенной усадьбе. Вообще, по-моему, Изабелла  отчасти  принадлежала  к
временам, описанным Теннисоном.
   - Ждали Руперта?
   - Да.
   - Вы.., его любите?
   - Я думаю, что люблю его больше всех на свете. - Помолчав  мгновение,
она повторила, вложив, однако, в эти слова несколько иную интонацию:
   - Я.., думаю...
   - Вы не уверены?
   Она посмотрела на меня с неожиданным беспокойством.
   - Разве можно быть в чем-то уверенным?
   Это не было утверждением. Это определенно был вопрос. Она  спрашивала
меня, надеясь, что  я  знаю  нечто  ей  неизвестное.  Она,  конечно,  не
подозревала, как больно ранила меня этим вопросом.
   - Нет, - сказал я резко, - никогда нельзя быть уверенным.
   Изабелла приняла ответ, опустив взгляд на свои спокойно сложенные  на
коленях руки.
   - Понимаю, - тихо произнесла она. - Понимаю.
   - Сколько лет прошло с тех пор, как вы его видели?
   - Восемь.
   - Вы романтичное создание. Изабелла!
   Она вопросительно взглянула на меня.
   - Потому что верю: Руперт вернется домой и мы поженимся? Но на  самом
деле это не романтика.  Нечто  большее.  Это  предначертано.  -  Длинные
тонкие руки вздрогнули, пришли в движение, расправляя  что-то  невидимое
на ткани платья. - Предначертано мне и ему. "Они сойдутся и соединятся".
Мне кажется, я не смогу покинуть Сент-Лу.  Я  здесь  родилась  и  всегда
жила. Я хочу и дальше здесь жить. Думаю, что.., тут и умру.
   Она заметно вздрогнула, произнося эти слова, и в тот же момент облако
закрыло солнце.
   Меня снова удивил ее ужас перед мыслью о смерти.
   - Я думаю. Изабелла, что вы еще долго не умрете, - успокоил я  ее,  -
Вы здоровая и крепкая девушка.
   - Да, - живо отозвалась она. - Я очень сильная. И никогда не болею. Я
могу дожить до девяноста лет, не правда ли? Или даже  до  ста.  В  конце
концов, другие люди живут.
   Я попытался представить себе Изабеллу девяностолетней.  И  просто  не
смог. Но в то же время  я  легко  мог  представить  себе  леди  Сент-Лу,
дожившей до столетнего возраста.  Леди  Сент-Лу  -  личность  не  только
сильная, но  и  энергичная.  Она  деятельна  и  ощущает  себя  способной
управлять событиями. Леди Сент-Лу борется за жизнь, тогда  как  Изабелла
ее просто принимает.
   Открылась дверь, и вошел Джон Гэбриэл.
   -  Послушайте,  Норрис,  -  начал  он  прямо  с  порога,  но  тут  же
остановился, увидев Изабеллу. - О! Доброе утро, мисс Чартерно!
   Он держался слегка смущенно и неловко. "Уж  не  вызывает  ли  у  него
Изабелла то же чувство, что и старая леди Сент-Лу?" - подумал я,  и  эта
мысль показалась мне забавной.
   - Мы обсуждали тему жизни и смерти, - непринужденно сказал я. -  И  я
только что предсказал, что мисс Чартерис доживет до девяноста лет.
   - Не думаю, чтобы ей этого хотелось, - сказал Гэбриэл. -  Да  и  кому
захочется?
   - Мне, - ответила Изабелла.
   - Почему?
   - Я не хочу умирать.
   - О! Никто не хочет! - насмешливо воскликнул  Гэбриэл.  -  Собственно
говоря, люди не столько боятся самой смерти, сколько  умирания.  Процесс
болезненный и неприятный.
   - Меня пугает сама смерть, а не боль, - заявила Изабелла.  -  Боль  я
могу вытерпеть, даже сильную.
   - Это вам так кажется, - возразил Гэбриэл.
   Что-то  в  его  насмешливо-презрительном  тоне  задело  и  рассердило
Изабеллу. Она вспыхнула.
   - Я могу выдержать боль! - повторила она.
   Они не отрываясь смотрели друг другу в  глаза.  Во  взгляде  Гэбриэла
было презрение, в глазах Изабеллы - вызов.
   И тут Гэбриэл сделал нечто немыслимое.
   Я  только  что  отложил  зажженную  сигарету.  Гэбриэл   стремительно
перегнулся через меня, схватил сигарету и поднес горящим концом  к  руке
Изабеллы.
   Она не отстранилась и не убрала руку.
   Кажется, я закричал, но ни один из них не обратил  на  это  внимания.
Гэбриэл прижал горящий конец сигареты к коже Изабеллы.
   В  этот  миг  я  вполне  ощутил,  сколь  жалка   участь   калеки,   -
беспомощного, прикованного к постели,  бессильного  помочь.  Потрясенный
дикостью поступка Гэбриэла, я ничем не мог ему помешать.
   Я видел, как лицо Изабеллы белеет от боли. Она стиснула губы.  Но  не
двигалась и не отрываясь смотрела в глаза Гэбриэла.
   - Вы в своем уме, Гэбриэл? -  закричал  я.  -  Черт  вас  побери!  Вы
соображаете, что делаете?
   Он не обратил на мой крик никакого внимания, будто меня и не  было  в
комнате.
   И вдруг проворно отбросил сигарету в камин.
   - Прошу прощения, - сказал он Изабелле.  -  Вы  действительно  можете
выдержать боль.
   И, не говоря больше ни слова, тут же вышел из комнаты.
   - Скотина!.. Дикарь!.. - Я с трудом мог говорить. - Убить его мало!
   Изабелла, не отрывая взгляда от двери, медленно заматывала обожженную
руку платком. Она делала это как-то  рассеянно,  почти  машинально,  как
будто мысли ее были где-то далеко.
   Потом  Изабелла,  словно  оттуда,  издалека,  посмотрела   на   меня.
Казалось, она была удивлена.
   - Что случилось? - спросила она.
   Сбивчиво, бессвязно я попытался объяснить,  что  я  думаю  по  поводу
поступка Гэбриэла.
   - Не понимаю, почему вы так разволновались,  -  сказала  Изабелла.  -
Майор Гэбриэл хотел знать, могу ли я вынести боль. Теперь он знает.

Глава 12

   В тот день мы ждали к  чаю  гостей.  В  Сент-Лу  приехала  племянница
миссис Карслейк, как оказалось, бывшая однокашница Изабеллы. Я никак  не
мог представить себе Изабеллу школьницей и  поэтому  охотно  согласился,
когда Тереза предложила пригласить миссис Карслейк вместе с  племянницей
(теперь миссис Мордонт) на чашку чаю. Тереза также пригласила Изабеллу.
   - Будет Энн Мордонт, - сказала ей  Тереза.  -  Кажется,  она  училась
вместе с вами в школе.
   - Там было несколько Энн, - ответила Изабелла. -  Энн  Тренчард,  Энн
Лэнгли и Энн Томпсон.
   - Я не помню ее девичьей  фамилии.  Миссис  Карслейк  назвала,  но  я
забыла.
   Энн Мордонт (как выяснилось, урожденная Энн Томпсон)  была  подвижная
молодая женщина, державшаяся, на мой взгляд, чересчур самоуверенно.  Она
работала в каком-то министерстве в  Лондоне,  ее  муж  служил  в  другом
министерстве, а ребенка они  куда-то  пристроили,  чтобы  да  мешал  Энн
Мордонт вносить весомый вклад в укрепление обороноспособности страны.
   -  Правда,  моя  мама  считает,  что  теперь,   когда   бомбардировки
кончились, мы могли бы взять Тони домой, но я полагаю, в настоящее время
ребенок в Лондоне - слишком большая проблема. Квартира такая  маленькая,
найти подходящую няню невозможно и нужно постоянно готовить еду, а меня,
разумеется, целый день нет дома.
   - По-моему, с вашей стороны вообще очень патриотично, - сказал  я,  -
завести ребенка, несмотря на гигантский объем такой важной работы.
   Я увидел, что Тереза,  сидевшая  за  большим  серебряным  подносом  с
чайной посудой, чуть заметно  усмехнулась  и  легонько,  но  укоризненно
покачала головой в ответ.
   Однако  мое  замечание  было  благосклонно  воспринято  самой  миссис
Мордонт. Похоже, оно ей явно польстило.
   - Видите ли, - улыбнулась она, - я полагаю, нельзя уклоняться от этой
ответственности. Дети необходимы...  особенно  если  учитывать  интересы
нашего класса. К тому же, - добавила  она,  словно  спохватившись,  -  я
невероятно привязана к Тони.
   Затем она обратилась к Изабелле и погрузилась в воспоминания о старых
добрых временах в Сент-Ниниан. Это был  разговор,  в  котором,  как  мне
показалось, одна  из  участниц  не  знала  своей  роли.  Миссис  Мордонт
пришлось не раз выручать собеседницу, напоминая различные детали.
   - Мне очень жаль, что Дик  запаздывает,  -  прошептала,  обращаясь  к
Терезе, миссис Карслейк. - Не знаю, что его задерживает. Он  должен  был
вернуться домой в половине пятого.
   -