отя заранее знал,
что она ответит. Еще до того как она, немного подумав, сказала: "Да".
   - И в школе тоже?
   - Да.
   Я как-то не мог представить себе Изабеллу в школе.
   Она  была  совершенно  непохожа   на   обычную   ученицу   английских
школ-интернатов, хотя, конечно, школьницы бывают разные.
   Через террасу пробежала белка; села и замерла,  уставившись  на  нас.
Потом, заверещав, легко взбежала вверх по дереву.
   Мне вдруг показалось, будто калейдоскоп вселенной качнулся, и  в  нем
сложился  совсем  другой  узор.  Это  был  мир  простых  ощущений,   где
существование было всем, а мысль и раздумья - ничем. Здесь были  утро  и
вечер, день и ночь, еда и питье, холод и жара, движение, цель -  мир,  в
котором сознание еще не осознало себя.  Мир  белки;  зеленой,  тянущейся
кверху травы; деревьев, которые живут, дышат. В  этом  мире  у  Изабеллы
было свое место. Как ни странно, я, изуродованный, жалкий обломок,  -  я
тоже мог бы найти в нем свое место.
   Впервые после  моего  несчастья  я  перестал  внутренне  бунтовать...
Горечь крушения надежд, болезненная  стеснительность  покинули  меня.  Я
больше не был тем  Хью  Норрисом,  выброшенным  на  обочину  активной  и
осмысленной жизни. Новый Хью Норрис был калекой, который тем не менее во
всей полноте чувствовал и солнечный свет, и  живой,  дышащий  окружающий
мир, и свое собственное ритмичное дыхание... Чувствовал, как этот день -
один из дней вечности - завершая свой бег, клонится к вечеру, ко сну...
   Ощущение продлилось недолго. Всего на одну-две  минуты  мне  открылся
мир, частью которого был и я. По-видимому, в  этом  мире  Изабелла  жила
постоянно.

Глава 7

   На второй или третий день после этого в гавани Сент-Лу с  пирса  упал
ребенок. Группа ребятишек играла на  краю  причала.  Маленькая  девочка,
разыгравшись, с криком рванулась вперед, споткнулась и упала  в  воду  с
двадцатифутовой высоты. Прилив в этот час был еще не полным, но  глубина
воды у причала уже достигала двенадцати футов.
   Майор Гэбриэл, случайно оказавшийся рядом, бросился в воду  вслед  за
девочкой. На пирсе столпилось человек двадцать  пять.  В  дальнем  конце
его, у ступеней рыбак столкнул лодку и  стал  быстро  грести,  спеша  на
помощь, но, прежде чем он достиг цели, другой  мужчина,  сообразив,  что
майор Гэбриэл не умеет плавать, прыгнул в воду.
   Происшествие закончилось  благополучно:  и  ребенок  и  Гэбриэл  были
спасены. Девочка была без сознания, но ей быстро  сделали  искусственное
дыхание. Ее мать в истерике буквально повисла на шее майора Гэбриэла,  с
плачем выкрикивая слова благодарности и призывая на него  благословение.
Гэбриэл пробормотал, что ничего такого особенного не сделал, похлопал ее
по плечу и поспешил в "Герб Сент-Лу" переодеться в сухую одежду и выпить
спиртного.
   В конце дня к нам зашел на  чашку  чаю  Карслейк  и  привел  с  собой
Гэбриэла.
   - В жизни не встречал подобного мужества!  -  восторженно  воскликнул
Карслейк. - Не  раздумывал  ни  минуты!  А  ведь  легко  мог  утонуть  И
удивительно, что этого не случилось!
   Сам Гэбриэл держался скромно и  не  склонен  был  переоценивать  свои
заслуги.
   - Глупее ничего не придумаешь, - сказал он, - лучше было бы броситься
за помощью или схватить лодку. Беда в том, что действуешь не раздумывая.
   - Когда-нибудь вы  зайдете  слишком  далеко  в  своем  лихачестве,  -
довольно сухо произнесла Тереза.
   Гэбриэл метнул на нее быстрый взгляд.
   Когда Тереза, собрав чайную посуду,  вышла  из  комнаты,  а  Карслейк
поспешил уйти, сославшись на срочную работу, Гэбриэл озабоченно сказал:
   - Она очень сообразительна, верно?
   - Кто?
   - Миссис Норрис. Понимает, что к чему. Ее не проведешь Мне надо  быть
поосторожнее. Как я выглядел? - неожиданно спросил он. - Я все  говорил,
как надо?
   - Господи, о чем это вы? - удивился я. - Что вы имеете в виду?
   - Свое поведение. Как я себя держал? Все было правильно, да?  Ну  то,
что я показывал, будто случившееся - ничего особенного!  Выглядело,  как
будто я - просто-напросто осел? Правда? - Он, как всегда,  очаровательно
улыбнулся. - Вы не имеете ничего против моих расспросов, верно? Для меня
очень важно знать, правильное ли я произвожу впечатление.
   - Вам обязательно нужно рассчитывать все наперед?
   Разве нельзя просто быть естественным?
   - Это вряд ли поможет, - серьезно  возразил  он.  -  Не  могу  же  я,
потирая от удовольствия руки, сказать: "Какая удача!"
   - Удача? Вы и правда так думаете?
   - Дорогой мой, да я все время этого  ждал!  Весь  настроился  на  то,
чтобы произошло нечто подобное!  Ну  знаете,  как  это  бывает:  ребенка
выхватить из-под колес, или пожар, или лошади вдруг понесут... Для таких
случаев, которые вышибают слезу, особенно подходят дети. Газеты  столько
пишут о несчастных случаях. Ну  и  ждешь,  думаешь,  вот-вот  что-нибудь
такое подвернется. Но.., не подворачивается!  То  ли  невезение,  то  ли
пострелята в Сент-Лу чертовски осторожные...
   - Но вы ведь не давали ребенку шиллинг, чтобы  он  бросился  в  воду,
правда же? - спросил я.
   Гэбриэл принял мое замечание всерьез и  ответил,  что  все  случилось
само собой.
   - К тому же  я  бы  не  стал  так  рисковать!  Ребенок  скорее  всего
рассказал бы своей матери - и что бы тогда из этого вышло? Нет, девчонка
сама упала в воду.
   Я расхохотался.
   - Скажите, это правда, что вы не умеете плавать?
   - Немного могу продержаться. Пожалуй, взмаха три руками сделаю.
   - В таком случае разве ваш поступок не был ужасным  риском?  Вы  ведь
могли утонуть!
   - Наверное, мог... Однако послушайте, Норрис, ведь не бывает, чтобы и
овцы  целы,  и  волки  сыты.  Просто  невозможно  совершить   что-нибудь
героическое, если вы не готовы в той или иной степени рискнуть.  К  тому
же там было много народу. Конечно, никому из них  не  хотелось  лезть  в
воду, но все-таки кто-нибудь что-нибудь бы да предпринял. Если  не  ради
меня, то ради ребенка... И там были лодки. Парень,  который  бросился  в
воду после меня, поддерживал девочку, а рыбак подплыл на  лодке  еще  до
того, как я стал тонуть. В любом случае искусственное дыхание возвращает
к жизни, даже если изрядно нахлебаешься воды.
   Лицо Гэбриэла опять осветилось  необычной,  свойственной  только  ему
улыбкой.
   - Все это дьявольски глупо, верно? - хмыкнул он. -  Я  хочу  сказать,
люди дьявольски глупы. На мою долю выпадет больше славы  за  то,  что  я
бросился в воду, не умея плавать, чем если бы я умел  плавать  и  сделал
все, как полагается настоящему спасателю. Сейчас многие говорят, до чего
это было смело! Если бы у них было хоть немного смысла, они бы  сказали,
что это просто-напросто чертовски глупо! Ну а парню, который бросился  в
воду вслед за мной и на самом  деле  спас  и  ребенка  и  меня,  ему  не
достанется и вполовину столько славы, как  мне.  Ведь  он  первоклассный
пловец! Испортил бедняга свой костюм... Мое барахтанье в воде ему только
мешало и уж конечно ничуть не помогало тонущему ребенку. А ведь никому в
голову не придет взглянуть на все  с  этой  стороны!  Разве  что  такому
человеку, как ваша невестка.  Но  таких  немного.  Это  и  хорошо!  Кому
хочется, чтобы в выборах участвовали люди, которые могут думать и вообще
шевелят мозгами.
   - И вы не испытывали ни страха, ни колебаний, перед тем как  прыгнуть
в воду? И под ложечкой не сосало?
   - На это у меня просто не  было  времени.  Я  прямо-таки  ликовал  от
блаженства, что такой  случай  представился.  Мне  его,  как  говорится,
преподнесли на тарелочке!
   - Я не уверен, что понимаю, почему вы считаете,  что  такой..,  такой
спектакль был необходим.
   Выражение лица Гэбриэла изменилось. Оно стало жестким и решительным.
   - Неужели вы не понимаете, что у меня есть только .одно преимущество,
Только одно ценное качество? Внешность у меня такая, что и  говорить  не
стоит. Я не первоклассный оратор. У меня нет  никакой  поддержки,  и  за
мной никто не стоит. Никаких связей.., никакого влияния!  Денег  у  меня
тоже нет. У меня есть только один  талант,  данный  мне  от  природы,  -
мужество. - Гэбриэл доверительно положил руку на мое колено. - Не будь у
меня Креста Виктории, думаете, меня сделали  бы  здешним  кандидатом  от
консерваторов?
   - Но, дорогой мой, вам что, - мало Креста?
   - Вы  не  понимаете  их  психологии,  Норрис.  Глупейший  трюк  вроде
сегодняшнего имеет куда больший эффект, чем Крест Виктории, заработанный
где-то в Южной Италии. Италия далеко. Люди не видели, как  мне  достался
этот орден.., а мне, к сожалению, нельзя самому об этом рассказывать.  Я
бы мог так рассказать, что заставил бы их увидеть, как это  было,  я  бы
увлек их за собой, и к концу моего рассказа они бы сами  завоевали  этот
орден! Однако условности, существующие в этой стране, не  позволяют  так
поступить. Нет! Я должен выглядеть скромным и  бормотать,  что  все  это
пустяки.., любой парень мог бы сделать то,  что  сделал  я.  Только  это
чепуха! Такое смогли бы очень немногие. Полдюжины  на  весь  полк  -  не
больше! Понимаете, необходим спокойный расчет, рассудительность, никакой
спешки. К тому же нужно все делать с душой.
   Гэбриэл помолчал минуту-другую.
   - Я ведь и рассчитывал получить Крест Виктории, когда пошел в  армию,
- сказал он наконец.
   - Но, дорогой Гэбриэл!..
   Он повернул ко мне некрасивое подвижное лицо с сияющими глазами.
   - Вы правы, это нельзя знать наверняка. Нужна удача...  Но  я  твердо
решил попытать счастья - я понял, что это и есть мой шанс.  Храбрость  -
такая  штука,  которая  меньше  всего  нужна   в   повседневной   жизни.
Необходимость в  ней  возникает  редко,  и  вряд  ли  вы  с  ее  помощью
чего-нибудь добьетесь. Другое дело война! На  войне  храбрость  занимает
подобающее ей место. Я  не  пытаюсь  приукрашивать  -  тут  все  дело  в
нервах.., в каких-то там железах... или еще в чем-то таком. В общем  все
сводится к тому, что просто не боишься смерти, и баста! Понимаете, какое
это огромное преимущество перед другими людьми?! Конечно, я не мог  быть
уверен, что мне подвернется случай...
   Можно быть храбрым сколько угодно, да так  и  пройти  всю  войну  без
единой медали. Или выбрать для своего безрассудства неподходящий момент,
и тебя разорвет на мелкие куски, и никто и спасибо не скажет.
   - Ведь Крестом Виктории большинство награждено посмертно, - заметил я
как бы про себя..
   - О да! Я знаю. Сам удивляюсь,  что  не  попал  в  этот  список.  Как
вспомню пули, свистевшие над головой, даже не верится, что остался  жив.
В меня попало четыре пули, но  ни  одна  не  задела  серьезно.  Странно,
правда? Я никогда не забуду адскую  боль,  когда  я  полз  со  сломанной
ногой.., кровь хлестала из плеча... Я тащил старину Джеймса Спайдера,  а
он был тяжеленный и ругался не переставая.
   Гэбриэл задумался.  Потом  встал  и  со  словами:  "Да-а,  счастливые
денечки", - наполнил свой бокал.
   - Я вам крайне признателен, - сказал я, - за то,  что  вы  развенчали
общепринятое мнение, будто храбрецам свойственна скромность.
   - Так ведь это черт знает  что!  -  воскликнул  Гэбриэл.  -  Подумать
только! Если вы городской магнат и  заключили  выгодную  сделку,  можете
хвастать сколько вашей душе угодно,  это  только  прибавит  вам  веса  в
обществе... Можете громогласно  заявить,  что  нарисовали  замечательную
картину. А уж что касается гольфа! Если  вам  удалось  с  первого  удара
загнать мяч в лунку - про это узнают решительно все!
   А вот герой войны... - Гэбриэл  покачал  головой.  -  Тут  уж  кто-то
другой должен раструбить про ваши подвиги. Карслейк для этого совсем  не
годится.  Его  прямо-таки  гложет  комплекс,  свойственный   тори:   все
приуменьшать. И вообще, вместо того чтобы расхваливать своего кандидата,
они только  и  знают,  что  нападают  на  соперников.  -  Гэбриэл  снова
помолчал.  -  Я  попросил  своего  бывшего  командира  приехать  сюда  и
выступить на следующей неделе.
   Он  мог  бы  хоть  немного  рассказать,  какой  я   на   самом   деле
замечательный парень... Но я, конечно, не  могу  сам  попросить  его  об
этом. Неловко, черт побери!
   - Ну, если учесть все это да еще и сегодняшнее небольшое происшествие
в придачу, дела у вас не так плохи, - заметил я.
   -  Не  стоит  недооценивать  сегодняшнее  происшествие,  -   возразил
Гэбриэл. - Вот увидите, все опять  заговорят  о  моем  ордене.  Дай  Бог
здоровья этой девчушке!
   Надо будет завтра купить ей куклу или что другое. Это тоже сыграет  в
мою пользу и подогреет положительные высказывания обо мне.
   - Скажите, - с моей стороны это, конечно, чистейшее любопытство, если
бы в то время  не  было  на  пирсе  никого..,  совсем  никого..,  вы  бы
бросились в воду за девочкой?
   - Какой в этом был бы толк? Мы бы оба  утонули,  и  никто  ничего  не
узнал, пока море не выбросило бы нас обоих на берег.
   - Значит, вы бы отправились домой, и пусть девочка тонет?
   - Нет! Конечно нет.  За  кого  вы  меня  принимаете?  Я  же  гуманный
человек. Я побежал бы как сумасшедший к сходням, схватил лодку и стал бы
грести изо всех сил к тому месту, где упала девочка. Если бы повезло,  я
бы смог выудить ее из воды, и с ней все было бы в порядке. Я  сделал  бы
для нее все, что мог и дал ей  шанс!  Дети  мне  нравятся...  А  как  вы
думаете, - вдруг спросил он, - не выдаст ли  мне  Министерство  торговли
дополнительные талоны на одежду взамен той, что я испортил?  Я  ведь  не
смогу носить тот костюм, очень сел. Да все эти чинуши - такие скупые!
   На этой сугубо практической ноте наш разговор закончился, и он ушел.

***

   Я немало думал о Джоне Гэбриэле и никак не мог решить,  нравится  мне
этот человек или нет. Его вызывающая  беспринципность  вызывала  во  мне
отвращение, но искренность привлекала. Что же до точности его  расчетов,
то  я  вскоре  получил  возможность  убедиться,   что   он   безошибочно
предугадал, как сложится общественное мнение.
   Первой,  кто  высказался  по  поводу  происшествия,  оказалась   леди
Трессилиан, - она принесла для меня несколько книг.
   - Знаете, - тяжело выдохнула она,  -  я  всегда  чувствовала,  что  в
майоре Гэбриэле есть что-то по-настоящему хорошее. И то, что  произошло,
подтверждает мое мнение, не правда ли?
   - Каким же образом? - спросил я.
   - Не думая о себе, он сразу бросился в воду, хотя и не умеет плавать.
   - А был ли в этом смысл? Ведь  он  не  смог  бы  спасти  ребенка  без
посторонней помощи.
   - Это верно. Однако он, ни минуты не задумываясь, бросился на помощь.
Чем я всегда "восхищаюсь, так это смелым порывом, без всяких расчетов.
   Я бы мог возразить, что расчетов было предостаточно...
   - Меня восхищает истинная храбрость, - продолжала миссис  Трессилиан,
и ее крупное дряблое лицо залилось по-девичьи румянцем. "Один -  ноль  в
пользу Джона Гэбриэла", - подумал я.
   А  миссис  Карслейк  -  дама  коварная  и  экспансивная,   очень   не
понравилась мне - прямо-таки ударилась в сентиментальность.
   - Самый смелый поступок, о каком я когда-либо слышала! - заявила она,
- Мне, знаете, говорили,  что  отвага  Гэбриэла  на  войне  была  просто
невероятной: он совершенно не знал  страха.  Все  перед  ним  прямо-таки
преклонялись! Его военная репутация великолепна. В четверг сюда  приедет
его командир. Уж я не постесняюсь, обязательно все у него выведаю.  Если
майор Гэбриэл узнает, он очень рассердится. Ведь он такой  скромный,  не
правда ли?
   - Майор Гэбриэл, безусловно, производит такое впечатление,  -  сказал
я.
   Миссис Карслейк не уловила двусмысленности в моих словах.
   -  Мне  кажется,  наши  чудесные  парни  не  должны  скромничать,   -
продолжала она. -  Все  их  замечательные  дела  Должны  быть  известны.
Мужчины  так  немногословны!  По-моему,  это  просто   долг   женщин   -
рассказывать об их подвигах, чтобы  все  знали.  Мистер  Уилбрехэм,  наш
теперешний депутат, знаете ли, всю войну просидел в своем кабинете!
   Полагаю, Джону Гэбриэлу ее рассуждения пришлись бы по душе,  но  мне,
как я уже говорил, миссис Карслейк не нравилась. Она бурно изливала свои
чувства, но ее маленькие  темные  глазки  смотрели  недоброжелательно  и
настороженно.
   - Жаль, не правда ли, что мистер Норрис - коммунист? - вдруг  заявила
она.
   - В семье не без урода!
   - У коммунистов такие ужасные идеи. Они нападают на собственность!
   - Не только на собственность, - сказал я. - В движении  Сопротивления
во Франции - в основном коммунисты.
   Обескураженная миссис Карслейк поспешила ретироваться.
   У  миссис  Бигэм  Чартерно,  явившейся  за  какими-то  брошюрами  для
распространения, было свое мнение по поводу происшествия в гавани.
   - Все же, должно быть, этот Гэбриэл хороших кровей, - заявила она.
   - Вы так думаете?
   - Уверена.
   - Его отец был водопроводчиком.
   Миссис Бигэм Чартерис все-таки взяла этот барьер.
   - Что-то подобное я подозревала. Однако там все-таки  наверняка  была
хорошая кровь. Может быть, давно, несколько поколений назад.
   Она немного помолчала.
   - Надо бы почаще приглашать его в замок.  Я  поговорю  с  Эделейд.  К
сожалению, порой она так держится, что иные просто теряются. У нас  дома
Гэбриэлу просто не удается показать себя в лучшем свете.  Хотя  лично  у
меня с ним добрые отношения.
   - Похоже, он здесь довольно популярен, - заметил я.
   - Да, дела у него, пожалуй, идут неплохо. В общем, это хороший выбор.
Партия нуждается в обновлении...
   Нужна свежая кровь.., очень нужна. Знаете, - помолчав  вдруг  сказала
миссис Чартерис, - может быть, он будущий Дизраэли.
   - Вы полагаете, он далеко пойдет?
   - Думаю, он сможет достичь вершины. В нем есть жизненная сила.
   Мнение леди Сент-Лу о происшествии в гавани,  сообщила  побывавшая  в
замке Тереза:
   - "Гм!" - сказала леди. "Разумеется, он  сделал  это  с  оглядкой  на
галерку!"
   Понятно, почему Гэбриэл называл леди Сент-Лу  не  иначе,  как  старой
ведьмой.

Глава 3

   Стояла прекрасная погода.  Я  проводил  много  времени  на  солнечной
террасе, куда вывозили мою каталку. Вдоль террасы тянулись кусты роз,  а
в одном ее конце поднимался старый-престарый тис. Отсюда мне было  видно
море и зубчатые стены замка Сент-Лу. Иногда я даже видел,  как  Изабелла
шла через поля из замка в Полнорт-хаус.
   У нее вошло в привычку часто приходить к нам.  Иногда  она  приходила
одна, иногда с собаками. Улыбнувшись и поздоровавшись, Изабелла садилась
на большую резную каменную скамью около моей каталки.
   Это была странная дружба. Именно дружба. Не доброта  и  сочувствие  к
инвалиду, не жалость или сострадание. С  моей  точки  зрения,  это  было
нечто намного лучшее. Просто мое общество было приятно Изабелле,  и  она
приходила и  подолгу  сидела  в  саду  подле  меня,  она  делала  это  с
естественностью и непосредственностью животного.
   Если мы разговаривали, то чаще всего о том, что видели перед собой: о
необычной форме облака, о свете над морем, о птицах...
   Именно птица открыла мне еще одну грань в характере  Изабеллы.  Птица
была мертвая. Она, видимо, ударилась головкой об оконное стекло гостиной
и теперь лежала  на  траве  под  окном:  окоченевшие  ножки  трогательно
торчали кверху, ясные глазки были затянуты пленкой.
   Изабелла  увидела  ее  первой.  Ужас  в  ее  голосе   заставил   меня
вздрогнуть.
   - Посмотрите! Птица.., мертвая!..
   Панические нотки в голосе девушки поразили меня.
   Она  чем-то  была  похожа  на  испуганную  лошадь;  напряженные  губы
дрожали.
   - Поднимите ее, - попросил я.
   Изабелла исступленно затрясла головой.
   - Не могу...
   - Вам  неприятно  прикасаться  к  птицам?  -  спросил  я,  зная,  что
некоторым людям такое свойственно.
   - Я не могу прикоснуться ни к чему мертвому.
   Я удивленно смотрел на нее.
   - Я боюсь смерти, - сказала Изабелла. - Ужасно боюсь!  Не  могу  даже
подумать о чем-нибудь мертвом. Наверное, потому, что  это  напоминает  -
что когда-нибудь