особами,  которые были бы бесполезны,  если бы не  было законов, созданных
для защиты общественности.
     Трудно  было  принять такую точку зрения.  Я с трудом  верил,  что Царь
говорил  это  серьезно;  но все  же  я мог видеть, как помогает современному
криминальному  миллионеру  витиеватые законы  о компаниях. Простому человеку
невозможно  в   них  разобраться,  поэтому  беспринципный  тип,  вооруженный
солидными познаниями в  этой  сфере, куда быстрее  извлечет выгоду из  своих
неосторожных сограждан, причем гораздо большую, чем  в былые дни, когда  его
деятельность ограничивалась наперстками или обманом на спичках.
     - О, Бэзил, - вмешалась Мейзи, - расскажите же нашим друзьям то, что вы
говорили давеча про Острова Южного Моря.
     Царь весело рассмеялся.
     -  Отлично,  малыш,  в  самую точку!  Я  немало  странствовал по  самым
диковинным краям и, как вы знаете, в некоторых все еще действуют табу насчет
еды, охоты и  рыбной  ловли - всевозможных  вещей,  к которым  мы  в  Англии
относимся совсем просто, вследствие чего они не причиняют беспокойства.
     Однако там,  где человек перед  обедом  должен подумать о тысяче вещей:
что  он  ест,  и  как оно  было  убито,  и  кто  его  варил, и так  далее до
бесконечности, -  у него  не остается возможности развивать свой ум в  более
важных направлениях.  Табу ответственно  за  низкий умственный  и  моральный
уровень развития у народов, которые от него  страдают больше, чем  кто-либо.
Аппетит следует удовлетворять простейшим и легчайшим способом. Как только вы
начинаете волноваться и думать, что  правильно, а что нет, вы занимаете свою
голову природе вопреки, и начинаете толковать вкривь и вкось о том, что явно
не имеет никакого отношения к еде.
     Вспомним  Королеву  Испании. Ее  понесла  лошадь, и она  лишилась жизни
только из-за того, что рядом не оказалось слуги,  который, согласно этикету,
должен был помочь ей спешиться.
     Мы все засмеялись;  девушки, кажется,  от души,  а вот  я  не без  явно
болезненного, неуютного предчувствия того, что Царь ступил на опасную почву.
     - Что есть  современная беллетристика? - вопрошал он. - От Томаса Гарди
и Достоевского до поставщиков макулатуры для  горничных  - это не  более чем
отчет  о  сложностях,  обусловленных  преувеличенным значением  сексуального
аппетита двух или более двуруких  обезьян в их собственных глазах или глазах
их  соседей.  Большая  часть неприятностей  и так  называемых  преступлений,
связанных с полом, причиняли бы совсем мало вреда, если бы никто не придавал
никакого значения тому, что имело, а что не имело места.
     На такие доводы, конечно, имелся ответ, но  я не знал какой  именно.  Я
чувствовал себя  не в своей  тарелке. Царь Лестригонов направлял удар своего
топора на самый корень древа цивилизации. Это было очевидно.
     Должно быть Лу уловила мою мысль. Она процитировала не без сарказма:
     - O woodman, spare that tree,
     Touch not a single bough,
     In youth it sheltered me
     And I`ll protect it -yow!
     Поведение женщин стало эксцентричным после  войны. Мне не нравился  тон
разговора. Я инстинктивно посмотрел на Мейзи Джэкобс, ища поддержки.
     Еврейской  традиции, которая,  в  конце концов,  является  основой  так
называемой  христианской  точки зрения, несомненно  можно  доверять.  Однако
Мейзи  лишь отпарировала несколькими строчками Гейне, показав, что полностью
находится на стороне противника.
     Царь заметил мое раздражение, и торопливо сменил тему.
     - Боюсь, что вам  остается  только одно, -  сказал он  мне, - приковать
себя к ограде Букингэмского дворца и объявить голодовку до тех пор, пока они
не выдадут вам разрешение голосовать раньше  и чаще обычного, после  чего вы
совсем  перестанете ходить на  голосования.  Это еще один пример все той  же
старой  истории. Как бы  мало  нам ни  хотелось иметь какую-нибудь  вещь, мы
поднимаем вой,  узнав, что не можем ее заполучить; и получив ее, мы в тот же
момент не хотим на нее смотреть.
     Вы еще познаете  тоже самое  и  с  вашими  наркотиками. Вы  практически
загипнотизировали  себя  мыслью о  том,  что вам  без них  не  обойтись.  Но
по-настоящему  они  вам  не нужны  и это  вы  тоже знаете. Это  фальшивая  и
нездоровая  страсть; и как только вы перестанете задумываться, как  жизненно
важно ее утолять, то начнете забывать, как сильно вы от нее зависите.
     В  его словах, разумеется, был здравый смысл, и  я это чувствовал;  и я
был рад видеть, как весела и беззаботна сделалась Лу под влиянием этой идеи.
     Мейзи позвала Царя к пианино, чтобы спеть еще одну песню.
     - I love you because you`re crazy as I,
     Because all the shadows and lights of the sky
     Of existence are centred in you;
     The cross-jagged lightning, the roar of typhoon
     Are as good as the slumber of time as we swoon
     With the sun half asleep in the blue.
     You`re a dream, you`re a mystery, empress and slave,
     You`re like life, the inscrutable beat of its wave,
     You are always the all-unexpected!
     When you`ve promised yourself, then you push me
     away;
     When you scorn me, you suddenly kindle and slay;
     You hate truth as the lies She rejected!
     I love you because you are gallant and proud,
     (Your soul is a sun and your body a cloud)
     And you leap from my arms when I woo you;
     Because you love earth and its worms, you caress
     The stars and the seas, and you mock my distress
     While the sorrows of others thrill through you!
     I love you because my life`s lost in your being;
     You burn for me all the night long, and on seeing
     Me, jest at your tears - and allot mine!
     Because you elude me, a wave of the lake,
     Because you are danger and poison, my snake,
     Because you are mine, and are not mine!
     Как  раз когда она закончила,  из Барли Грандж  прибыла  Эльзи с нашими
чемоданами. Мейзи  и  Царь сказали, что оставляют  нас  их  распаковывать, и
удалились.
     Они с Лалой  потом заглядывали к  нам, время от времени, в  последующие
пять  дней  и  брали  нас  с собой  покататься,  пообедать, в театр  или  на
вечеринку.
     Мне  показалось, что  они сговорились не заводить  разговоров на  тему,
которая была действительной причиной их посещения.
     ГЛАВА III
     ГОЛОС ДОБРОДЕТЕЛИ
     Бэзил  уезжал  из  города; но он  объявился на пятый день в одиннадцать
часов  утра, и  приступил к делу  в своей самой  серьезной  профессиональной
манере. После очень краткого приветствия,  он отправился прямо к графикам, и
внимательно их изучил.
     Лу и я чувствовали себя не в своей тарелке. Он тут же это заметил.
     -  Вы все еще  не можете вытряхнуть героин из головы, как я погляжу,  -
заметил он сурово. - Вы упорствуете, считая себя проказливыми детьми, вместо
того,  чтобы  превратиться в  пионеров человечества, предпринявших отчаянное
приключение во благо расе.
     Я начал извиняться; хотя не был вполне уверен, за что именно.
     -  Глупости, - прервал  он. - Я отлично  понимаю, почему вам стыдно  за
самих себя.  У вас было то,  что вы называете рецидивом. После того, как  вы
опустились до пяти,  шести и семи  доз,  вы  неожиданно  вернулись  обратно.
Вчера, как я заметил, у Лу было четырнадцать,  а у вас шестнадцать - больше,
чем  вы  когда-либо принимали с тех пор, как  находитесь  в  этом  месте. Вы
полагаете, что это плохой признак. Я - нет.
     Начнем  с  того,  что  вы были  честны  с  самими  собой;  и  это имеет
наибольшее значение. Затем еще хороший признак, что дневной разброс оказался
таким большим.  Я  предпочел  бы видеть "два  по восемнадцать",  чем "два по
восемь", невзирая  на  четыре  лишних  дозы. То же  самое рассуждение  можно
применить к распределению доз по времени суток.
     То  же  самое  с  выпивкой.  Человеком,  который  случайно попадает  на
попойку, гораздо легче управлять, чем закоренелым пьяницей. Каждый ребенок в
"Четвертом  Стандарте" знает  это.  Я полагаю,  что  это  написано  золотыми
буквами вокруг  алтаря в Вестминстерском Аббатстве. Если нет, то должно быть
написано.  А  сейчас  не  беспокойтесь.  И,  помимо  прочего,  не впадайте в
раскаяние и не  сокращайте прием сегодня и завтра. Если вы так  сделаете, то
вас ждет очередной рецидив.  Я знаю, это звучит, словно я противоречу самому
себе. Съешьте его хоть весь, мне все равно. И я повторю это снова в присущей
мне элегантной манере.
     Я хочу, чтобы сама идея героина была извлечена из вашего  сознания; вот
та причина, почему я  так сильно настаиваю на  ведении  записей  каждый раз,
когда вы принимаете его. Это психологический парадокс - лучший способ забыть
о вещи - постоянно о ней помнить.
     А сейчас  до свидания, и приходите на обед  сегодня вечером  в  студию.
Наверное, вы захотите немного потанцевать.
     Он ушел, махнув на прощание рукой.
     Когда мы  вернулись с танцев, швейцар сказал нам, что  звонили какие-то
леди и джентльмен и очень хотели навестить нас. Они не оставили своих имен и
позвонят снова утром.
     Это показалось мне  любопытным; но я не придал этому большого значения.
На самом деле  я был в довольно плохом настроении. Я принял немало героина в
течение  последних нескольких дней,  но мне  определенно не стоило особенных
трудов порвать с  кокаином.  Морфий  и  героин  вызывают у  человека сильное
физическое привыкание; но тяга к кокаину носит принципиально психологический
характер, и  когда  человек принимает  Г., он  не беспокоится  так  сильно о
приеме К.
     Однако этим промозглым вечером я почти  решился поехать достать в обмен
немного снежка.
     На  первой стадии уменьшения приема героина мы  не слишком страдали. Но
сам процесс был крайне скучен.
     Мы  провели  очень  приятный  вечер; впрочем, я  не мог  удержаться  от
сравнения с подобными событиями в дни медового месяца. Игристость жизни была
утрачена, как в выдохшемся шампанском.
     Наша неудача,  конечно, заключалась в том, что  мы пытались перехитрить
природу. Но  в тоже время, нельзя было закрывать глаза на очевидные факты, и
я понимал,  что  Лам без  колебаний даст  нам немного снежка,  догадавшись и
состоянии, в котором я находился.
     Не знаю, почему, но я чувствовал  острое нежелание возвращаться обратно
и просить  его. Возможно, это было инстинктивное нежелание беспокоить его  и
унижаться, прося. Британский здравый  смысл  подсказал  мне, что лучше всего
будет перетерпеть и довериться ночному отдыху, дабы укрепить свои нервы.
     Лам  советовал  нам  посещать Турецкие бани,  если  мы почувствуем себя
чересчур подавленными. И они нам действительно помогали.
     Мы снизили дозировку  до  трех  понюшек  в  течение  одного-двух  дней,
главным образом следуя  его совету  принимать  одну из  этих  белых таблеток
вместо героина,  когда страстное желание станет непреодолимым. Между прочим,
он считал это совершенно необходимым.
     Очень  плохо, утверждал  он, поддаваться давлению. Вовсе  не так опасно
принимать героин, когда человек не чувствует отчаянной потребности в нем.
     Даже по прошествии всего этого времени, я не вполне понимал особенности
ума Царя. Я никогда не угадывал точно, что он скажет следующим.
     Однажды  днем мы  говорили  о китайской  внешности Лу;  и  он  довольно
серьезно сказал,  что и в нем должна быть  китайская кровь, и возможно даже,
что он -  реинкарнация китайского философа, которого звали Ко Йен (по-моему,
именно  это  имя  он  произнес).  По  его  словам,  он  обязан  Европейскому
интеллекту  тем, что имеет возможность категорически объяснять,  почему  его
мысли настолько азиатские по форме.
     И они  определенно  были  азиатскими. С  нашей точки зрения,  они  были
просто  извращенными.  Но,  как правило,  они,  судя  по  всему,  все  время
срабатывали  правильно в самом  конце. Можно было свернуть себе шею, пытаясь
повторять все изгибы его ума. И Лам испытывал Сатанинское наслаждение в том,
чтобы брать самые что ни на есть общепринятые идеи и опровергал их с помощью
цепи парадоксов, сбивающих с толку  собеседника своей странностью и тем, что
на них, похоже, не было никакого ответа.
     Несмотря на всю  эту утонченность,  он по-прежнему  обладал  совершенно
британским упрямством; поток самых извращенных  рассуждений  мог  неожиданно
обернуться умозаключением, подобным бульдожьей хватке. И человеку оставалось
лишь  изумляться,  действительно  ли он верил во все  те  положения, которые
выдвигал.
     В моем же собственном  случае вывод был только один - надо держать себя
в  хорошей  форме. Так  что я  лег  в кровать, намереваясь подняться  рано и
отправиться утром к турку. Но, как это случается, мы оба заснули поздно. И к
тому времени, как оделись,  мы оба  проголодались  и  хотели  отправиться на
ланч.
     Я был этим раздражен. Я хотел выбраться из дома, и полностью переменить
мои мысли,  насколько это только возможно. Парилка - отличное место для этой
цели.  Там  я  вообще  ни  о чем не  могу  думать,  кроме как о  сиюминутном
воздействии температуры.
     Меня раздражало также  сравнительно бодрое состояние Лу. Когда я решил,
что, в конце концов, выйду и закажу себе ланч прямо  в "Прохладной Комнате",
вдруг позвонил швейцар и спросил, не хотим ли мы увидеть леди и джентльмена.
     Эти люди словно преследовали  меня. Я спросил как  их  зовут. Наступила
пауза, как если  бы на другом конце провода началась какая-то  дискуссия;  и
затем он объявил, что это Миссис Вебстер и ее друг.
     Что это еще за мистика? Я не хотел ее видеть. Чего она от меня хочет? У
меня  выработалась  стойкая неприязнь к  этой  женщине. Я дошел до того, что
стал  обвинять  ее  в  том,  что она  втянула  нас  во  всю  эту  историю  с
наркотиками. Это было гораздо проще, чем обвинять самого себя.
     Тем не  менее, мы не  могли  наотрез  отказаться  принять ее, поэтому я
сказал швейцару, чтобы они поднимались.
     - Так это были вы,  - сказали мы оба одновременно, как только двинулись
навстречу друг другу.
     Мы  ссылались  на  тот  вечер,  когда  мы  устроили  обед  самоубийц  в
"Глицинии". Когда я выходил из зала, то было подумал, что узнал ее; однако я
предположил, что ее нет в Лондоне. Ее действительно не было за два месяца до
того,  но  мой  рассудок дошел до такого состояния, что мне  бы не  пришло в
голову, что она могла вернуться.
     Вот такие вещи героин делает с человеком.  Ты составляешь представление
о каком-то предмете, и потом с огромным трудом способен изменить его.
     Она, со своей стороны, лишь наполовину узнала меня; и  - боже правый! -
в этом нельзя было винить ее.
     - Мы прослышали,  что  вы  в Лондоне,  - начала  она вкрадчиво,  тоном,
который  каким-то  образом  отдавал  фальшью,  -  и,  конечно,  я  не  могла
успокоиться, пока  не появлюсь и  лично не поприветствую вас и Лу. Мы узнали
от одного случайного знакомого, что вы жили в  маленькой  квартирке на  Грик
Стрит; но вы уехали тем самым утром, когда я приходила, и  нам сказали,  что
вы были больны и не могли никого принять в течение недели. Однако Билли Брэй
и Леди Рода, которых мы встретили прошлым вечером, сообщили, что видели  вас
на танцах. Так что я не могла терять ни минуты и пришла увидеть вас.
     Она выпалила все  это, будто куда-то ужасно спешила, в промежутке между
фразами с неестественной пылкостью целуя Лу.
     Я мог видеть, что эта  женщина  возмущает Лу  даже больше, чем меня, но
она, естественно, старалась не показывать этого.
     Бессмысленно  переминаясь с ноги  на ногу,  на заднем  плане маячил  не
больше, ни  меньше,  как  знаменитый  филантроп,  Джейбз Платт.  Но он  тоже
изменился  с  тех пор, как мы  видели  его на нашей  свадьбе.  Тогда он  был
законченным  типом  самодовольного,  преуспевающего,  удовлетворенного  всем
Чэдбэнда;    спокойный    патриарх,    создававший    вокруг    себя    ауру
незаинтересованной  доброжелательности  и  непритязательной  святости.  Если
какой-то человек и пребывал в мире с самим собой и с окружающими, то это был
Джейбз Платт в нашу первую встречу.
     Но сегодня, он, разумеется, предстал перед нами совершенно  другим. Он,
казалось, даже  сморщился.  Черный костюм раньше  облегал  его словно кожа -
здорового дельфина. А сейчас он болтался свободно, как на жабе. Он напоминал
это существо еще по нескольким другим причинам. Добродетель каким-то образом
испарилась  из него. Он смотрел на мир голодными глазами хищника. Конечно, я
незамедлительно понял, что с ним стряслось - он принимал героин.
     - Боже, - подумал я,  испытывая чисто инстинктивное отвращение к  этому
созданию, - как низко падают великие мира сего!
     Прошу  прощения   за  следующее  далее  отступление.  Сейчас  оживленно
обсуждают, является ли  ряд удовольствий естественными или  неестественными.
Лам как-то  потом сказал мне, что  настоящий ключ  к извращенности  того или
иного  удовольствия в том,  насколько  несоразмерно то внимание, которое оно
привлекает.
     Если верить ему, мы не имеем  права с ходу решать, что поедание  опилок
якобы  удовольствие  неестественное. Организм определенного  человека  может
быть так устроен, что опилки пойдут ему на пользу. И пока эта его странность
не вредит и не мешает другим людям, нет причины, почему бы его не оставить в
покое.
     Но  если  в этом же  человеке  укоренилась  вера,  что поедание  опилок
необходимо  для счастья  человечества;  если  он объясняет  почти  все,  что
происходит,  поеданием   или   непоеданием  их;  если  он   воображает,  что
большинство людей,  которые ему встречаются, такие  же  поедатели опилок,  и
вдобавок, если  он думает,  что спасение мира зависит  полностью от создания
законов, чтобы заставить людей есть опилки,  любят ли они  это или  нет,  то
будет  справедливо сказать,  что  его  психика  неуравновешенна  и,  что  он
свихнулся на этой теме; и, далее, сама практика потребления опилок, какой бы
невинной она не казалась, в этом частном случае  - извращение. Здравость ума
состоит в уравновешенности присущих ему представлений. Только в этом  смысле
идея, что гениальность связана с безумием, верна.
     Убеждение Микелеанджело, что его творения  - вершина эпохи Возрождения,
не совсем разумна, несмотря на то, что с течением времени была оправдана его
вера.
     Вот  в  чем беда в  случае с большинством  сторонников профилактических
прививок и их противников,  вегетарианцев и  анархистов, и всей "вспыльчивой
расы пророков" в целом - они передергивают. Как бы они не были правы в своих
убеждениях, и в убеждении о важности своих убеждений, они неправы в том, что
забыли о равноценности или даже большей важности других вещей. По-настоящему
важные вещи в мире - огромны, молчаливы и неумолимы.
     - О  чем  говорят  нам  дикие  бушующие  волны? - о  том,  что  приливы
постепенно замедляют скорость вращения земли. И  я впал в то же заблуждение.
Везде и всюду я видел героин.
     Но в случае с Мистером Джейбзом Платтом я не ошибся!
     Гретель Вебстер была мастерицей светской  беседы, и все-таки  ее ловкая
болтовня  не могла закамуфлировать надуманности  заявленной  причины визита.
Она  сама  поняла это,  и  немедленно взяла на  себя инициативу, попросив Лу
отвести ее в спальню и "поговорить о тряпках и оставить дорогого Сэра Питера
с Мистером Платтом, чтобы они получше познакомились друг с другом".
     Но знакомство  шло туго. Дорогому  Сэру Питеру и Мистеру Платту  похоже
нечего было сказать  друг другу;  лучшее, что мог сделать дорогой Сэр Питер,
так  это  предложить  сигары,  сигареты  и  различные  напитки,  дабы  снять
напряжение,  однако римское  достоинство  Мистера  Платта  не позволяло  ему
снизойти до таких вещей.
     Мистер  Платт, тем  не менее,  был так тронут  гостеприимством дорогого
Сэра Питера, что чувствует себя обязанным спросить его мнение относительно -
и  он  неожиданно вытащил  десятиграммовую  бутылочку  кокаина  из  бокового
кармана.
     - Мы полагаем, - про