асаясь,  что  от  страха  тот обронит  какую-нибудь  непоправимую
глупость.
     -  Разумеется,  при  сложившихся  обстоятельствах можно сделать  только
одно,  - поспешно сказала  она, блестяще оценив  сложившуюся  ситуацию. - Вы
немедленно поедете  с Мисс  Джейкобс, сэр  Питер. Не стоит говорить,  как  я
обеспокоена, но  я  надеюсь, что  на  самом деле все не так  уж плохо. Мы  с
Мистером Платтом заглянем позже, чтобы  узнать новости; и если все в порядке
- а я даже мысли не допускаю, что может быть как-нибудь  иначе - мы назначим
встречу  на утро  по  всему, что  касается наших дел.  Не теряйте ни  минуты
времени.
     Я второпях  попрощался  с ними, и  взял Мейзи за  руку. Она побежала со
мной вниз по лестнице, оставив остальных дожидаться лифта.
     ГЛАВА IV
     ОТ ГРЕХА ПОДАЛЬШЕ
     Машина Царя стояла у дверей. Мейзи уселась за руль и тронулась с места,
не говоря ни  слова.  Я сидел,  дрожа,  сбоку  от  нее, и  меня  переполняли
необъяснимые угрызения совести. От кокаиновых восторгов не осталось и следа.
Кокаин как будто усугублял мою нервозность, но, тем не менее, я неоднократно
прибегал к наркотику за время недолгой поездки.
     Когда мы добрались до  студии, там сидела на  своем обычном  месте,  за
столом, Лала, а Царь расхаживал по комнате из  угла в угол,  положив руки за
спину и склонив голову, с таким  глубокомысленным видом, что, казалось, и не
заметил,  как мы  прибыли.  Лу  так  и не  сняла свои меха. Она стояла точно
статуя, посреди комнаты. Она то заливалась  краской, то бледнела, и это было
единственным  признаком того, что  она еще  жива.  Глаза ее были закрыты. По
какой-то причине она напомнила мне подсудимого, ожидающего приговора.
     Царь резко остановился, и мы обменялись рукопожатиями.
     - Снимайте  шляпу  и пальто, и присаживайтесь, сэр Питер,  - сказал  он
резко.
     Его  обращение  было совсем непохоже на прежнее.  Он  уселся в  кресло,
отыскал в кармане старую  черную трубку и закурил  ее,  предварительно набив
черным табаком. Казалось, что он чрезвычайно  возбужден, что  опять же  было
совершенно ему не свойственно. Затем он  прокашлялся и поднялся, и поведение
его  полностью переменилось.  Мне он предложил одну  из  своих миллионерских
сигар, и жестом велел Лале подать мне выпить.
     - Это новейшая мода у нас в  студии, - сообщила Лала веселым тоном. Она
явно  старалась ослабить напряжение. - Бэзил изобрел  этот  коктейль прошлым
вечером. Мы называем его Кубла Хан номер два. Как вы видите - это наполовину
джин,  наполовину кальвадос,  чайная ложка мятного  ликера и около  двадцати
капель лауданума. Пропускаете  через колотый лед, и вот вам самая освежающая
штука из всех, мне известных.
     Я  машинально  принял  эту  шикарную  смесь,  с  трудом  сдерживая свое
нетерпение.  Мне хотелось сразу перейти к делу. Я ощущал близость чего-то не
терпящего  отлагательств.  И  еще мне  не  нравилось, как ведет себя Лу. Она
оставалась абсолютно  неподвижной  и  безмолвной; это  навевало таинственную
жуть.
     Царю  понадобилось  три спички,  чтобы  раскурить  свою трубку,  и  она
продолжала  гаснуть  чуть ли  не перед каждой затяжкой. Вскоре он со злостью
швырнул  ее  на ковер и закурил сигару. Камин был  огражден решеткой, на  ее
перекладине  сидела  Мейзи,   в   нетерпении  болтая  ножками.   Создавалось
впечатление, что мы ожидаем чего-то, и никто не знает, с чего начать.
     - Расскажите ему, Лу, - внезапно скомандовал Царь.
     Она встрепенулась, будто от удара. Затем  повернулась  ко  мне  лицом к
лицу. Первый раз в жизни я обратил внимание, какого она высокого роста.
     - Петушок, - вымолвила Лу. - Я стою на распутье.
     Она сглотнула, попыталась продолжить речь и не смогла.
     Царь сел в свое кресло. Он целиком пришел в себя и наблюдал эту сцену с
объективным любопытством профессионала. Лала перегнулась через спинку кресла
и что-то долго и серьезно шептала ему на ухо. Он кивнул.
     Лам еще раз прокашлялся, и только тогда заговорил напряженным голосом.
     -  Я думаю, что всего проще будет, если  леди Пендрагон  расскажет сэру
Питеру, как она уже рассказала нам, в  точности все, что произошло, как если
бы она свидетелем в суде.
     Лу беспокойно повела плечами.
     - Я сыта по горло, - наконец выпалила она.
     - Свидетель,  будьте любезны  контролировать  себя,  - сделал замечание
голосом судьи Царь Лестригонов.
     Суровость его тона не просто привела Лу в чувство; возможно, она  стала
на миг такой, какой была еще до нашего с ней знакомства.
     - Когда эти люди  явились сегодня днем, - начала она вполне спокойно, -
я сразу  же поняла, что они затевают какую-то игру.  Я  знала, зачем Гретель
нужно удалить меня из комнаты, и я  напрямую ей в этом препятствовала.  Она,
полагаю,  была правдивой  настолько, насколько  может  быть  такая  женщина.
Что-то относительно покупки акций химического завода?
     -  Да, именно,  -  сказал я  в  ответ,  и  ощутил, как  в  моем  голосе
прозвучала враждебность.  - А почему бы и  нет? Раз в  жизни подворачивается
возможность сделать такое удачное  вложение, и я  не понимаю, почему женщины
должны совать свой нос в мужские  дела, которые они не понимают и никогда не
поймут. Между прочим,  я, наверное, уже упустил свой шанс. И все из-за тебя!
Если бы  я знал, где искать Платта, я бы  пошел туда и подписал контракт сию
минуту. А пока что я могу пойти в банк и заняться получением денег.
     Я вытащил часы.
     - Я даже и пообедать уже не успею, - продолжал я, умышленно доводя себя
до бешенства.
     Лу отступила на несколько шагов, затем вернулась назад и посмотрела мне
в лицо.
     - Примите мои извинения, Сэр Питер, - произнесла она ледяным, нарочитым
тоном. - Я не имею никакого права вмешиваться в ваши планы. В конце  концов,
они меня более не касаются.
     Я вскочил на ноги и отбросил наполовину выкуренную сигару в камин.
     - На что ты намекаешь? - спросил я с чувством.
     Кажется, я собирался сказать ей что-то еще, но неожиданно во мне что-то
будто  сломалось.  Ощутив  слабость,  я,  задыхаясь,   опустился  в  кресло.
Полузакрытыми  глазами я смог увидеть, как импульсивно было метнулась ко мне
Лу; но  затем, овладев  собой, отшатнулась, точно человек, обнаруживший, что
красиво изогнутая ветка на земле на самом деле оказалась гремучей змеей.
     Мой мозг пульсировал  вяло и  медленно, но  она  продолжала  говорить с
безжалостной страстью. Я был сметен бурным порывом ее презрения.
     -  Я извинилась и зашла  посмотреть, что же у вас все-таки  происходит.
Как оказалось,  вы были весьма далеки от действительности. Вы нюхали кокаин,
но не в виде эксперимента, и не потому, что это вам  было физически нужно, а
просто так, из порочности. Вы уже приняли его столько, что были  невменяемы.
Это я  бы еще могла снести, потому что любила вас. Но то, что вы планировали
стать партнером этого злодея-убийцы,  этого набожного ханжи,  это уже совсем
другое дело. Это дело чести. Не знаю, как  долго простояла я там. Я  прожила
целую  жизнь  за секунду, и приняла  решение порвать  раз и навсегда  с этой
грязью. Я улизнула и примчалась сюда. Я и сама сейчас  полубезумна от  жажды
Г.; но я не  хочу  принимать его, пока не будет покончено со всем этим. Боль
моего  тела  помогает мне стойко переносить смертельную муку моей души. О, я
знаю разницу между геройством  и истерией - можешь называть  меня, как  тебе
нравится, все, что ты скажешь, больше не играет роли.  Я  не хочу умирать, и
поэтому  я попросила Бэзиля забрать  меня, как он обещал однажды, задолго до
нашей с тобой встречи. Он пообещал вылечить меня, и я ловлю его на слове. Он
обещал меня забрать, и я напоминаю ему об этом. А ты можешь получить развод.
Тебе же лучше. Потому что я не желаю снова видеть твое лицо. Никогда.
     Все остальные в этой комнате не существовали  для меня. Мне нужно  было
собраться  с силами,  чтобы  отразить атаку  Лу.  Стояла абсолютная  тишина,
нарушаемая  только  моим  сопением.  Я снова  овладел  собой,  и  разразился
оглушительным хохотом.
     - Так  вот в чем суть фокуса,  да? -  сумел я,  наконец, ответить. - Ты
продаешь меня, чтобы купить третью долю у этого хама!
     Я запнулся, стараясь придумать какие-нибудь гнусные оскорбления; но мой
мозг отказывался  работать.  Он  подсовывал мне какую-то  несносную  ругань,
которая обыкновенно ассоциируется с уличными хамами. Я изрыгнул целый фонтан
грязной брани; но даже в тот момент я понимал,  что это не делает мне чести.
Мои замечания  были восприняты с полным  безразличием. Даже  Лу едва  пожала
плечами и  посмотрела на Царя  Лестригонов, точно говоря: "Вы  же  видите, я
была права".
     Царь медленно покачал головой. Я, на самом деле, видел очень плохо. Мое
зрение оказалось  каким-то  особым  образом нарушено,  а сердце  переполняло
негодование. Я еще раз угостился кокаином. К моему удивлению,  Царь проворно
встал с кресла  и выхватил  бутылочку  у меня  из  рук. Я хотел  подняться и
прикончить его, но на меня нашла предсмертная обморочность. Комната поплыла.
Царь вернулся в кресло, и студию опять окутало безмолвие.
     По-моему, я ненадолго потерял  сознание; ибо не помню,  кто обернул мою
голову  ледяным  полотенцем,  или  как   так  получилось,  что  у  меня   по
позвоночнику струилась морозная испарина.
     Я пришел в  сознание, испустив тяжелый вздох. Все были в прежних позах,
за исключением Лу, которая сняла свои меха и вернулась в кресло.
     - Если вы чувствуете себя достаточно хорошо, - сказал  Царь, - вы могли
бы выслушать также и конец этой истории.
     Внезапно Лу начали душить рыдания, и она  зарылась головой  в  подушки.
Царь  подал  знак, явно понятый  Лалой. Она шагнула вперед,  и встала передо
мной, убрав руки за спину, как ребенок, повторяющий урок.
     - Сэр  Питер,  -  начала  она  нежным  голосом,  -  Бэзил объяснил леди
Пендрагон, что она следует неверному  взгляду на данный вопрос. Он рассказал
ей,  что когда  люди  борются с  наркотической зависимостью, им  свойственно
говорить и делать  вещи, полностью чуждые их  характеру.  Всем нам известно,
что вы с избытком продемонстрировали нам вашу храбрость и чувство чести. Нам
известен ваш род, и нам известны  ваши подвиги. Беседа с мистером Платтом не
считается.  Вы  были больны. Этим  все сказано. Мейзи вызвалась  съездить  и
забрать вас; и, слава богу, она сделала это вовремя!
     Лу резко развернулась и обрушилась на Царя Лестригонов.
     - Помните, что вы  обещали, -  буйно кричала  она. - Я поймала  вас  на
слове.
     -  И  это тоже,  - спокойно  ответил  он, -  происходит потому, что  вы
больны, равно как и он - болен.
     - Значит это порядочно, нарушать слово, данное больной  женщине?  - она
снова рванулась вперед, точно тигрица.
     Странная улыбка изогнула губы Царя.
     - Ну,  а  что скажет сэр  Питер?  -  спросил  он  с  некоторой  ленивой
игривостью.
     Я  внезапно остро  представил себе,  как я смехотворно  выгляжу,  точно
больная обезьяна с полотенцем на голове. Я сорвал его и швырнул на пол.
     Лала тотчас же его подняла. Я воспринял этот жест,  как оскорбление. Со
мной   обращались,  как  с  человеком,  который  вечно  досаждает,  создавая
беспорядок в чужой студии. Это усугубило мою угрюмость.
     -  Неважно, что я  скажу,  -  сердито ответил  я.  -  Но  поскольку  вы
спрашиваете,  я скажу так: возьмите ее, держите ее и чтобы больше я о ней не
слышал. И на том вам спасибо.
     Звук  моего  голоса  заставил  меня  скривиться.  Неужели  я  настолько
увлекся, что позволил себе  говорить  так вульгарно?  Необычным образом все,
что происходило, делало мою позицию все менее и менее достойной.
     Тут вмешалась Лу. Весьма насмешливым тоном она изрекла:
     - Ага,  Бэзил,  он отпускает  меня.  Я перехожу к вам незапятнанной. Вы
можете быть верны своему обещанию, не нарушая вашей веры.
     Она поднялась с  диванчика и приблизилась к его креслу. Она бросилась к
его ногам и уткнулась лицом ему в колени; протянув к нему руки, она пыталась
погладить его лицо.
     - Да, - Царь ласково потрепал ее волосы. - Мы свободны, и я сдержу свое
обещание. Я вас вылечу и заберу  с собой. Но вы позволите мне выдвинуть одно
условие?
     Лу подняла  лицо.  Несмотря на  физическую  немощь последних нескольких
месяцев, любовь  еще  способна  была  перевоплотить  ее  телесно.  Она  была
лучезарно прекрасна,  и  только  и  ожидала,  чтобы Лам заключил  ее  в свои
объятия. Она вся дрожала в страстном экстазе.
     Я  схватился за ручки моего  кресла  в тщетной  ярости. На  моих глазах
единственная  женщина,  которую  я любил,  отказалась  от  меня,  отвергла с
презрением,  и  предлагала  себя  другому  мужчине  так  же  импульсивно   и
порывисто, как некогда  предлагала себя мне.  Нет, клянусь всеми силами Ада,
это было еще хуже! Ибо  я  домогался  ее  восторженно, а он не делал никаких
усилий.
     - Одно условие? -  ее  голос звонко и  чисто звенел на всю  студию. - Я
всецело  дарю себя тебе, мой Властелин и Любовник; владей и наслаждайся моим
телом и душой. Что мне условия?
     - Ладно, -  кивнул Царь Лестригонов, -  это и в самом  деле  лишь  одно
маленькое  условие; и чтобы доказать,  что  я  сдерживаю обещания, я  должен
сдерживать  их  все. Видите  ли, я ведь  обещал вылечить  и  сэра  Питера, а
поэтому мое условие таково - он тоже едет вместе с нами.
     Она  вскочила  на  ноги, точно  ужаленная  коброй.  Ее  вытянутые  руки
боролись с податливым воздухом. Ее  унижение  нельзя было  выразить словами.
Царь убрал трубку в карман, встал и потянулся, словно огромный, ленивый лев.
Он  обнял ее и,  крепко удерживая, пристально взглянул в ее измученное лицо:
ярко-алая  ломанная  линия  ее  рта  растянулась  трагически  в  квадрат, из
которого хотел  и  не мог  вырваться вопль. Лам нежно встряхнул ее за плечи.
Напряженные мышцы Лу стали расслабляться.
     - Так по рукам, крошка? - спросил он.
     Ее рот  закрылся, затем  изогнулся  в  прелестной  и счастливой улыбке.
Мрачное пламя вожделения угасало в ее глазах. В них теплился свет понимания.
     Царь обнял ее за талию и  подвел ко мне. Крепко взяв меня правой  рукой
под  плечо, он поднял меня со  стула, точно Геркулес, дотянувшийся до  самых
темных бездн Ада, и вытащивший оттуда на свет божий чью-то проклятую душу.
     Он соединил наши руки и накрыл их своими.
     -  Кого  соединил  вместе Бог, -  произнес  Лам торжественно,  -  да не
разлучит никто из людей.
     Поворот на каблуках, и  перед нами снова предстал человек  решительного
действия.
     - Мейзи, - распорядился он, - ключ у вас. Поезжайте, упакуйте их вещи и
оставьте их в зале ожидания вокзала Виктория. Лала, позвоните и закажите для
этих добрых людей каюту. В Лондоне нам не место,  чересчур много филантропов
бродит вокруг,  высматривая,  кого  бы  сожрать.  Позвоните  Дюпону,  пускай
пришлет обед на пятерых к семи часам. Мы  успеваем  на десятичасовой поезд и
будем в Телепиле sabse jeldi.
     Мейзи уже не было в студии, а Лала закончила телефонировать, прежде чем
он сказал эту речь. Он обратился к нам с той же подчеркнутой спешкой.
     - Ну что,  молодые  люди,  - голос  его  звучал  бодро.  -  Ваши  нервы
разодраны  в  клочья,  и неудивительно. Белые таблетки для обоих,  и немного
героина, чтобы придать им  сладость.  Потом вы же  пропустили  ланч!  А  это
совсем  нехорошо.  Что  же,  мы  устроим  старомодное,  роскошное  чаепитие.
Насколько мне известно, в ведерке с углем  или где-то там имеется  кое-какая
еда, и Лала нам что-нибудь сварит, покамест я буду намазывать масло на хлеб.
А вы  посидите  и  обсудите свои  планы относительно медового  месяца  номер
восемь, или какой он там у вас по счету. И не мешайте мне, потому что я буду
очень занят. В самом деле, вам повезло, что я привык собираться в трехлетние
кругосветные экспедиции за три минуты.
     Чай  был  готов  через  полчаса. Лу  и я сидели  на софе, потрясенные и
расстроенные всем, что мы пережили. Морально, умственно, физически -  оба мы
были снедаемы жесточайшей усталостью. И все-таки  волны ее напрасно бились в
молчаливую  и  неподвижную  скалу  нашего  возвышенного блаженства.  Оно  не
находило выражения. Слишком  утомлены мы  были.  И, тем не менее, мы ощущали
некой глубиннейшей частью нашего сознания, с которой впервые были беспощадно
сорваны все  ее покровы,  что такое блаженство существует. Оно было  всегда,
"испокон века",  и  будет всегда.  Оно  не  зависит  ни от  времени,  ни  от
пространства. Это  был невыразимый  союз, в бесконечности  бытия  каждого из
нас, и наших индивидуальностей.
     Я должен воздержаться от детального описания нашей  поездки в  Телепил.
Если  другие  доберутся до местных  красот,  то  они  очень быстро придут  в
упадок. Как бы то ни было, не будет особенного  вреда, если  рассказать  про
само это место, особенно если уже не менее трех тысячелетий назад оно  стало
одной из известнейших  точек  на  планете.  И одним из основных  поводов для
этого  было  то,  что  уже  в  те времена  его  украшали  развалины  забытых
цивилизаций. Сегодня же рука человека начертала эфемерные надписи повсюду на
огромных скалах, что нависают над городом.
     Приближаясь к Телепилу  с запада,  мы были поражены, когда могучий утес
устремился вдруг на нас, точно поезд из-за поворота. Словно новый Гибралтар,
он возвышался  на  фоне неба на триста пятьдесят метров над уровнем моря. Он
занес над городом две свои огромные  лапы, будто  присевший лев, играющий со
своей добычей,  перед  тем,  как  ее  пожрать  - что,  собственно  говоря  и
соответствовало действительности.
     Крупнейшей  тамошней   достопримечательностью  является  величественный
собор, построенный в  эпоху норманнов.  Он  стоит на выступе прямо над краем
отвесной скалы, а внизу уже под  ним, как раскрытый веер, лежит сам городок.
Его  ничтожность  столь же  подчеркивается  присутствием собора, сколь и вид
собора усугубляется скалами; и все  же,  когда тебе знакомы размеры  обычных
построек, нельзя не отметить разницу масштабов.
     Городок служит мерилом  громадных размеров собора; и как только  ты  их
постигнешь, они сами в свою очередь превращаются в мерило величия скал.
     Мы прошли пешком от вокзала до  резиденции Царя Лестригонов,  высоко на
горном склоне  над  прилегающей к скалам морской  косой. Тут  и там над нами
возвышались утесы. Они  были рассечены  остроконечными  глыбами  и глубокими
оврагами;  но  поверх  самых  ужасных   обрывов  мы  могли   видеть  останки
наследовавших  друг  другу  цивилизаций;  греческие   храмы,  стены  римских
укреплений,  водохранилища сарацинов,  ворота  норманнов  и другие постройки
всех времен медленно погибали на иссохших и мрачных уступах.
     Тяжелая  эта была для  нас  работа - восхождение  на холм  - при  таком
никудышном  состоянии  нашего  здоровья.   Мы  были  вынуждены  то  и   дело
присаживаться  на  громадные  камни на  обочинах  троп,  извивающихся  среди
вспаханных полей, утыканных кривыми и серыми оливами.
     Воздух этих мест  был в высшей степени  опьяняющий, однако даже упоение
им только усугубляло стыд за наше негодное физическое  состояние. Мы два или
три  раза  прибегли к героину, пока шли. Непонятно было, почему мы не  взяли
повозку  хотя бы  на часть пути.  Но это, несомненно, являлось частью  плана
Царя  Лестригонов,  дабы  мы терзались осознанием  нашего  бессилия в  столь
божественном месте, где голоса природы сливались в хор, подстегивающий нас к
физической  активности.  Наша немощь  не  казалась  такой  отвратительной  в
Лондоне,  в  отличии  от  того,  каким  он  стал  в   этом  священном  храме
прекрасного.
     Самого  же  Лестригона   возвращение   домой,  похоже,   взбодрило   до
необычайности. Он скакал по камням  как молодой козел, пока  мы,  задыхаясь,
тащились  вверх по склону. А когда мы отдыхали, Лам  рассказывал нам историю
исторических памятников, усеивавших эти склоны.
     -  Это место поможе