а  и тогда не испугалась. У  Жени было  достаточно наличных и одна
пластиковая  карта, а  если есть деньги  и  документы,  легко решаются любые
проблемы. Поэтому она позволила Никите угостить ее кофе внизу в баре.
     Утром следующего дня они встретились снова. Оставив  мужу сообщение  на
столике  в номере, Наташа положила в сумочку мобильный и поехала с Никитой в
западном направлении: он взял напрокат маленькую алую "тойоту".
     Загар  очень шел  ей. Прядки  волос  выгорели и  теперь  струились, как
золотоносные ручьи.  Зрачки казались светло-голубыми,  как весеннее  небо, а
татуированные очертания  губ придавали  ей  вид  несколько надувшейся  куклы
Барби.
     -- Куда  мы  едем?  -- вскрикивала  Наташа,  придерживая свою маленькую
соломенную шляпку, воздушный шарф на ее загорелой шейке развевался по ветру,
как у Айседоры Дункан.
     -- На поиски приключений и сокровищ.
     -- Никита,  тебя,  наверное,  очень  избаловали  женщины,  ты  кажешься
взрослым ребенком.
     -- Тебе такие не нравятся?
     -- Почему это тебя  интересует? -- вопросом на вопрос ответила  Наташа,
откинувшись на сиденье.
     -- Я наблюдал  за вами -- за тобой и твоим мужем. Он, наверное, родился
стариком.
     -- Это не значит, что мне нравятся старики, и  мой муж  в частности. Он
неплохой человек, но это и все.
     Никита надолго замолчал.
     Машина катила вверх в гору, белый Лимассол остался внизу, низкие дома и
отели вскоре совсем исчезли за серпантином дороги.
     4
     В ту ночь Нестеров  и Снегов  просидели долго.  Было  уже  раннее утро,
когда  обстоятельства  двух уголовных дел  соединились  и  более  или  менее
прояснились. Первым свое дело изложил Снегов.
     Сразу  после  ноябрьских  праздников  ему  позвонил   главный  прокурор
Уренгоя. Просил совета и помощи. Двумя днями  ранее в  уренгойском аэропорту
обнаружен труп человека, по документам Евгений Олегович Терехов, рядом с ним
оказалась  ядовитая  змея. Труп  невероятным  образом  был втиснут  в  полку
самолета Ил-86, прилетевшего рейсом 167 из Москвы.
     Прокурор переслал по факсу фото Терехова и Моисеевой, которых следовало
опознать  во Внуковском аэропорту.  И вот  что оказалось странным.  Никто из
обслуживающих этот рейс в тот день опознать Терехова не смог. Снегов выходил
и   на  пассажиров  из  числа  москвичей:  никто  не  мог  вспомнить  ничего
вразумительного.  А между тем все они находились вместе в ожидании рейса два
с лишним часа.
     -- Как  так?  --  удивился  Нестеров,  последнее  время  редко летавший
самолетами.
     --  Вылет  рейса  задержали,  а  пассажиры  были  уже  пропущены  через
паспортный контроль. Сидели в отстойнике.
     -- Надо же,  и мои с каирского рейса тоже после  прилета долго сидели в
отстойнике, -- для чего-то сообщил Нестеров.
     --  Кроме того, в  Новый Уренгой должно было быть два рейса.  -- Снегов
все более  воодушевлялся. --  Так вот, оба  рейса полетели в одном самолете,
когда тот наконец смог взлететь.
     -- Так почему же была задержка, Ванечка?
     -- Оп-оп-оп.  Интересно?  -- улыбнулся Снегов, подбавляя  жару: умел он
захватить внимание  аудитории.  -- Я стал дожидаться сначала возвращения  из
очередного  полета команды этого  Ила.  Прилетают  они из Нового Уренгоя,  я
собираю их в  кабинете аэропорта и начинаю  вытягивать  из них жилы. Они все
кривятся: мол, все уже рассказали в Уренгое, сколько можно?
     Ну, кто-то сказал, что Моисеева, учительница биологии, и этот  убитый и
впрямь летели из Москвы вместе, что команда их помнит, а вот третьего соседа
помнят плохо,  объясняя это,  очевидно,  невыразительной внешностью.  Его  и
внуковские ребята не запомнили. Я и их спросил: почему, мол?
     -- Правильно, -- догадался Нестеров,  -- мои  мысли читаешь.  Почему же
никто Терехова не опознал?
     -- Смотрю, они насупились и молчат. Только переглядываются. Чувствую --
зацепил.  Ну,  зацепил!  Я  дальше спрашиваю: а почему рейс  задержался?  Ни
диспетчерская  служба,  ни  администрация  аэропорта  ничего мне  толком  не
объяснили.
     -- А что сказали?
     --  Сказали,  что   сначала  по  причине  нехватки  топлива.  Потому  и
совместили два рейса. Дескать, второй рейс должен был  вылетать часом позже,
а выяснилось, что на наш Ил только половина билетов. Вот и объединили, чтобы
сэкономить горючее.  А потом --  следующий  час --  по погодным  условиям --
Уренгой, мол, не принимал. В общем, у них там полный бардак. Понимаешь, кучи
разных  фирм выкупают  рейсы, фрахтуют  самолеты, организуют  свои перевозки
пассажиров на  курорты. В основном это --  большие туристические  фирмы  или
предприятия, торгующие по прямым поставкам, но те, правда, нанимают грузовые
лайнеры...
     Нестеров  заварил кофе в недавно  подаренной ему Женечкой кофеварке. За
последние  три  часа  подбородок  его заметно почернел: буйная щетина  росла
зримо, с каждой  минутой  все  явственнее проступая  на лице. Сам он был уже
давно  без пиджака, галстук  бесследно пропал. Потом  Анна Михайловна найдет
его  где-нибудь под  сиденьем  "Волги"  или в  потайном кармане пиджака. Его
слегка пошатывало от выпитого  на  банкете "Немезиды" коньяка. Осознав это и
вспомнив  про  домашний  коньяк, оставшийся  в  баре  после  праздников,  он
предложил  Снегову  добавить  в  кофе  по  несколько  капель.  Приятно  было
предаваться  любимому делу, потягивая  вкусный  черный  кофе  из  уникальных
утонченных чашечек -- остатков родительского сервиза, -- да еще с миндальным
ароматом "Амаретто".
     Это  были,  пожалуй,  единственные  долгожители  родительского   гнезда
Нестеровых -- четыре  маленькие  чашки  с  блюдцами мейсенского  фарфора.  И
всякий раз,  беря  в  руки  одну  из них, он возвращался  в детство,  словно
дотрагивался до ласковых мягких рук покойной матушки.
     --  Ну-ну, а-а, --  протянул Нестеров, возвратившись  в  настоящее,  --
почему же была задержка? И кстати, сколько всего членов экипажа?
     --  Э,  подожди, Николай Константинович.  Я понимаю, что ты ас. Но этот
пунктик тоже немаловажный. Пока отвечу на первый вопрос.
     Нестеров  подумал,  что  Снегова  он обязательно заберет к  себе,  едва
появится  хоть  одна вакантная  должность.  Толковый  парень, хоть и заядлый
семьянин.  По  всем ведомствам  гремит его любовь к жене, слухи  о том,  что
работа для  Снегова  -- лишь перерыв  между исполнением супружеского долга в
широком  смысле. Вот и за эти  три часа Снегов  уже три раза  позвонил жене,
успокаивая ее и виновато щебеча что-то нежное и трогательное.
     --  Сначала  о  Моисеевой. Ее  провожала  мать.  Все,  кого  я опросил,
запомнили  обех  женщин,  потому  что они  очень  бурно выясняли  отношения.
Семейка, видимо, еще  та. Я выяснил. Здесь,  в Москве,  у нее  мать, отчим и
сводный  брат.  Сама Моисеева -- москвичка, закончила институт,  сразу вышла
замуж и уехала в  Уренгой,  где у мужа  была квартира. Она  не столько замуж
вышла, как ушла "в жены" от отчима и матери.
     Мать шерстила  ей  хвост  на  весь  аэропорт. Обвиняла в неумении жить.
Говорила, что пора  заводить детей,  одновременно  советовала бросать  этого
оболтуса, требовала,  чтобы  дочь помогала  ей, присылала  деньги. В  общем,
разошлась тетенька не на шутку. Елена Ивановна ей отвечала тоже не тихо, вот
они и запечатлелись в памяти современников...
     -- Ясно. А Терехов?
     --  Я стал опрашивать экипаж по отдельности. Почему Терехов не проходил
паспортного контроля,  и сосед  его  слева тоже? Кстати,  билет  Терехова до
Уренгоя и впрямь не найден. Это я уже потом сообразил уточнить. И мужик тот,
что двоих в Уренгое пришил, паспортный контроль во Внукове тоже не проходил.
Как  же,  спрашиваю,  они к  вам на  самолет  попали? Один наконец  решился.
Объяснил. Никакой  нехватки  топлива не было. За объединение рейсов  команде
платят повышенные тарифы, да и число летных часов ставят как за два рейса --
это  теперь  практикуется.  Но  главное,  погода  тоже  была  нормальная.  А
самолетик-то наш  только  за полчаса  до  вылета в  Уренгой  приземлился  на
российской земле.
     -- Этого  и  следовало ожидать.  Мог бы с этого и начинать, потому  что
ведь ясно, что твой самолет и мой самолет -- это один и тот же самолет, вот.
     -- Красиво сказано, товарищ генерал, -- засмеялся Снегов.
     --  Что же мы  имеем? Имеем ли  мы Ил-86, доставивший нам полторы сотни
змей для производства синтетического наркотика, одна  из которых элементарно
выползла из сумки и оказалась с  гражданином Тереховым в одном месте в  одно
время?
     -- О  да,  --  Снегов склонил голову  перед  мудрым  старейшиной,  хотя
Нестеров  был не намного  старше своего  друга.  -- Я тогда, правда,  еще не
знал, откуда именно прилетел борт, но этот  стюард, Фоменко его фамилия, все
разложил в красках. Кажется, команда не очень  довольна оплатой, но при этом
все боятся потерять работу.
     -- Ну да, из разряда: "Мой муж -- подонок, но верните мне мужа".
     -- Вот  именно. Одна турфирма  зафрахтовала судно  для перевозки  раз в
неделю своих клиентов в "город-герой" Египет.
     -- Египет -- это страна, -- поправил Нестеров.
     --  Значит, в Каир. Не был -- не знаю. Вот и молчали эти  молчуны, чтоб
фирму от лишних хлопот, растрат и налогов уберечь, тут еще таможенные сборы.
А  ведь  подумать,  только  если  бы  они  сразу в  Новом  Уренгое  поведали
следователям, что два мужика прилетели  вместе  аж из городу Каира, глядишь,
семейство Искольдских было бы живо.
     Как-то расслабляюще  подействовал кофе  с  коньяком  на Снегова,  да  и
Нестеров повеселел, и глаза его теперь горели, как тридцать лет назад, когда
он был назначен прокурором района.
     -- Ну, а что твой Терехов?
     --  Терехов  и его спутник, заметьте -- спутник, а не спутница,  летели
вместе из Каира и  во  Внукове не высаживались.  Фоменко говорит, что, может
быть, дали кому-то на лапу. Установить это можно, но было некогда, тут такое
закрутилось. Да и  всего-то  два  дня  прошло,  как я задание  получил. Вот,
собственно, и все. Теперь твоя очередь.
     Нестеров  интригующе помолчал,  а  потом,  совсем  по-мальчишечьи  вжав
голову в плечи и состроив смешную рожицу, заявил:
     -- А у меня змей украли...

     5
     Было дождливое  ноябрьское  утро. Небо  нависало над  небольшим  желтым
строением, спрятанным в отдаленном лесистом углу  зоопарка,  оно налегало на
крышу  своей  иссиня-черной  грудью,  готовое   раздавить  и  крышу,  и  это
старенькое  строеньице,  желтеющее  издалека,   будто  выхваченное  из  тьмы
невидимым лучом солнца. Это был  домик Козловского, его  лаборатория, где он
жил большую часть недели, уезжая к себе в Мытищи лишь на выходные.
     Старичок,  как  обычно, проснулся рано.  Почувствовал сначала легкость:
словно  впервые  за  много  лет  выспался  по-настоящему.  Но  не  успел  он
потянуться,  как  кровь  ударила  ему  в  голову,  и  он ощутил  болезненную
пульсацию в основании шеи и в затылке.
     Не  заходя  в  лаборантскую,  где   вдоль  стен  на   стеллажах  стояли
многочисленные клетки,  террариумы и техника  для  исследований, он прошел в
кухню, умылся холодной водой,  еле льющейся тонкой струйкой в большую старую
раковину, под  каплями воды  звучавшую клавесином. Потом сварил  себе воду в
кастрюльке и заварил чай. Погода всегда отражалась на его самочувствии и его
настроении.  Он одновременно  и  любил и  не любил болезнь: с одной стороны,
ломота  в суставах, отеки ног и  рук никакой радости не  доставляли,  а -- с
другой  --  состояние  хандры  было  самым  плодотворным  в его  занятиях  с
животными. Все  рабочие зоопарка  называли его  "доктор  Айболит", и  вид  у
Козловского последние тридцать лет был соответствующий.
     Он поседел,  когда умерла его первая жена. Узнал об этом случайно.  Она
была его однокурсницей по медицинскому институту. После развода их отношения
медленно сошли  на  нет. Только краем уха  Федор  Иванович  ловил  жиденькие
сведения  о ее новой  несчастливой семейной жизни. Он ее  любил. Он любил ее
истерической любовью  и в расставании он часто приходил к ее дому, смотрел в
окна, поджидал у работы  и сталкивался как бы  невзначай, когда  кончался ее
рабочий  день.  А она  ушла к тренеру, к  спортсмену,  высокому  и денежному
легкоатлету, который очень скоро спился и втянул в свое пьянство и ее, Зою.
     Однажды,  когда Федор Иванович уже пытался наладить  семейную  жизнь  с
другой женщиной и у них уже родилась дочь, ему позвонили однокурсники: давно
ли  он видел Зою? Видел давно, но на прошлой  неделе  они созванивались. Она
жалобно  рассказывала о своей жизни, бездетности и  полном безденежье. Он не
торопился  предлагать ей свою  помощь.  Только недавно боль стала  отпускать
его. А любой контакт с ней мог эту боль вернуть.
     Зоя подрабатывала уборщицей  подъезда. Теперь же  подъезд запущен, а  в
квартире никто  не отвечает. Козловский  подъехал  к уже собравшимся у  дома
сокурсникам и собутыльникам,  милиция стояла в сторонке, почему-то  поджидая
именно его.
     Они  лежали на разных кроватях, в  черных  пятнах засохшей крови. Возле
спортсмена  --  записка.  Все  сделал он,  Зоин супруг. Все  объяснил.  Мол,
решение  приняли совместно, уходят из жизни  из-за того, что осознают, каким
быдлом  стали,  а  возможности выкарабкаться  из нищеты  и алкоголизма нету.
Умирал он долго. А Зою ударил ножом в сердце, и она тут  же  скончалась. Вот
тогда-то Козловский  поседел, стал похожим на Айболита с горестными глазами.
Он отдалился от всех, переехал в эту сторожку зоопарка, администрация только
приветствовала такие бесплатные ночные дежурства доктора.
     Его увлечением стали змеи. Он несколько раз уезжал в длительные годовые
экспедиции в Среднюю  Азию. К нему обращались за помощью даже  старые жители
Тянь-Шаня,  не  говоря  уж  о Москве.  И  вот  теперь  подарок откуда-то  из
Нубийской  пустыни  или   из  Нила:  пятнадцать  видов  пресмыкающихся,  все
ядовитые.
     Козловский согрелся чаем с  большим бутербродом, посмотрел на небо: уже
светало.  В лаборантской не было  ни единого окна, кроме  вделанного в крышу
стеклянного люка, из-за которого  Федор  Иванович называл свой домик  ГУМом.
Скоро  можно будет работать. Предстояло пересчитать змей, рассортировать  их
по небольшим секциям, принести им травы и хоть какой-то еды.
     Сначала, не найдя огромного  террариума на  месте, он  стал его искать.
Потом спохватился: что же он делает? Где тут еще можно поставить террариум и
кто мог  его переставить?  Козловский разнервничался,  сел  на тахту  и стал
машинально обегать  комнату взглядом: что же с ним такое, неужели  он забыл,
что вчера  террариум у него забрали, что  его вообще сюда не приносили? Нет,
приносили и не забирали:  он помнил свои движения, как он смахнул что-то  со
стола,  прямо под люком,  как поставили террариум, как милиционер  пожал ему
руку.
     Через  час  Нестеров,  вынутый  из  теплой  постели  звонком  дежурного
офицера,  шел  по  зоопарку.  Вольеры,  огороженные высокими  металлическими
сетками,  были  пусты. Над  зоопарком висел туман. Только  кричали птицы или
обезьяны, и кто-то невидимый перескакивал с ветки на ветку. Нестеров перешел
во  вторую  часть  зоопарка,  дорожка вела  через  мостик,  обогнула пруд  с
островом  посередине. Наконец  сопровождающий его  от самого входа суетливый
серпентолог  показал   рукой  на  поляну,   за  которой   чернел  прямо-таки
немосковский сосновый бор. В стволах деревьев пряталась желтая избушка.
     -- Вот моя берлога, милости прошу.
     Нестеров сел на тахту и положил  на колени свой чемоданчик. Минут через
двадцать под окном хлопнула дверца служебной машины, которую Нестеров послал
за экспертом и Женечкой. Они привезли с собой двух понятых. Нестеров мог уже
точно сказать, что на  месте пропажи змей следов  постороннего посетителя не
обнаружено. Козловский в десятый раз повторил, что в его домик уже несколько
месяцев никто не входил.
     Картина  похищения   змей  определилась  быстро.   Прокурор-криминалист
Полторецкий  осмотрел кухню и  увидел на столе чашку  с недопитым  чаем.  Он
вернулся в комнату, где обычно спал Козловский, в которой кроме стола, тахты
и огромного шкафа с пыльными книгами ничего не было, и взял другую чашку.
     -- Скажите, Федор Иванович, вы свои двери запираете, когда уходите?
     -- Захлопываю,  там защелка. Хочешь не  хочешь, дверь закрывается  сама
собой.
     --  На  этой вашей защелке свежие царапины  от ножа или  отвертки. Этот
замок может открыть любой, кому это понадобится -- без ключа, заметьте.
     Полторецкий  так и стоял с чашками в руках.  Чем-то неуловимым они были
схожи  с Козловским.  Обоим  было  за шестьдесят, оба  были  худы, но что-то
другое, очень тонкое отметил Нестеров. Может быть, нечто щемящее во взгляде,
может, пристрастие к собственному делу, может, еще что...
     -- Вы сегодня завтракали? -- спросил Полторецкий.
     -- Пил чай. А почему вы спрашиваете?
     -- Какой же чай утренний, а какой вчерашний? Вы ведь и на сон  грядущий
чайком побаловались.
     -- Вот с этой чашкой в руках я сегодня обнаружил пропажу.
     Полторецкий молча  ушел, оставив в покое  утренний  чай. Пока  Нестеров
лазил к  люку  в потолке, Полторецкий сделал анализ вечернего чая.  Как он и
предполагал,  в чашке оказался  крепкий  раствор  клофелина, безопасного для
здоровья, но действующего безотказно первые три часа.  На вкус чай нисколько
не  изменился.  Этим  средством  пользуются  все  проститутки,  промышляющие
ограблением своих клиентов.
     --  Ну, как там,  Николай Константинович?  Ой, не  упадите! -- щебетала
Женечка, поддерживая слезающего с крыши Нестерова.
     -- Похоже, никто  ни про какой  люк и не  знал. Закрыт намертво,  зарос
грязью  и мхом по всему периметру.  Да его и не  видно  с улицы. Все гораздо
проще: замок открывали ножичком. Причем не единожды.
     --  Да  что вы  такое говорите, как  же  это могло  быть? -- возмутился
наконец Козловский. -- Объясните мне, как  могли мимо меня пронести огромный
стеклянный  террариум,  ходили  тут...  Я   от  собственного  вздоха   ночью
просыпаюсь.
     -- Но ведь вас вчера угостили снотворным, Федор Иванович.
     -- Ну, вот как  раз этого-то я  и не понимаю. Ведь мы с майором милиции
вчера вместе приехали, и я  больше из домика  не выходил. Кто  и  когда  мог
пробраться ко мне на кухню и подсыпать снотворное?
     Нестеров  попросил  Женечку   осмотреть  окрестности.  Не  пронесли  же
преступники террариум по всему городу. Да и через забор зоопарка  перелезать
с  ним  было   несподручно.  Заодно   надо  было  проверить  следы  ног  или
протекторов, чем черт не шутит.
     -- Я  так полагаю,  -- мягко  сказал он, повернувшись к Козловскому, --
это   было   спланировано  заранее.  Вообще  вся  операция  со  змеями  была
спланирована заранее. Ведь нетрудно догадаться, куда повезут бесхозных змей,
обнаруженных в  московском аэропорту,  не в медицинскую же академию. Первое,
что  приходит на  ум, --  это, конечно,  зоопарк.  Нетрудно  установить, что
"змеелог" Козловский  непременно возьмет змей под  свою  опеку, хотя  бы  на
первое  время.  Думаю,  преступники  выходили  на   сотрудников  зоопарка  с
расспросами о специалистах в этой  области. Может быть, спрашивали, кому  бы
сдать змею, которую принес  сынишка  из леса и  которая  выросла в ванной до
фантастических размеров. Видите, как все просто.
     -- И пока мы с вами были в аэропорту, преступники  проследили, что  вас
вызвали в аэропорт, уверенно поделились с вами снотворным и обследовали  ваш
замок, -- добавил Полторецкий.
     --  Но, Боже мой, это же так натянуто! Ведь они  рисковали. А что, если
бы змей увезли в другое место? Они бы потеряли свои миллионы долларов.
     -- Ну,  наверное, они и эту возможность  проиграли.  Вызволили бы своих
змей и из другого хранилища. Наверняка слежка была  от  самого аэропорта. Во
всяком случае, им было ради чего рисковать.
     Н