сть до  пятнадцати лет. Тогда  он чуть не получил инфаркт. А
теперь вот -- жена...
     -- Оставайся, -- ласково  говорила Анна Михайловна  гостю,  --  Николай
ведет расследование, опять,  наверное, заночует на службе, у него там диван.
Широкий, между прочим, -- тихо добавила Анна Михайловна.
     Нестеров выронил ботинок из рук.
     После долгой паузы мужчина сказал:
     --  Дорогая моя, может быть, поедем ко мне?  Ты  ведь мне обещала взять
отпуск и поехать со мной к морю, как тогда, когда мы впервые встретились?
     Нестерову спать расхотелось. Он молча стоял  в  темноте прихожей и ушам
своим не верил.
     --  Он, наверное, не поверит своим ушам, когда я скажу ему об этом,  --
плавно, почти напевая, отвечала Анна Михайловна, -- ты  же знаешь,  какой он
подозрительный, мнительный и ранимый.
     -- Прошу тебя, поедем сейчас ко мне на дачу, я баньку такую отстроил...
     -- Тебя так долго не было, -- пролепетала Анна Михайловна, но вдруг тон
ее изменился  и  она  громко  договорила,  -- что он вот уже  пять минут нас
подслушивает, а голос твой узнать не может, друг называется.
     --  Да,  и  не  говорите,  Анечка,  тоже  мне следопыт, уже,  наверное,
пистолет из  кобуры  достал, может, у него  со слухом  что-то, или  он ждет,
когда можно будет застукать нас на месте преступления.
     Тут до Нестерова дошло, где он слышал этот голос. Он вышел из-за угла и
расплылся в довольной улыбке.
     -- Ну, Алтухов, а ведь я пристрелить мог вас обоих, -- косясь на друга,
шелестел Нестеров все еще растерянно. Шутка ему не понравилась.
     --  Горяч,  горяч,  --  смеялась Анна  Михайловна, --  здорово мы  тебя
разыграли.
     -- Ты смотри, Анют, не  увлекайся розыгрышами,  могу  от усталости и не
понять юмора.
     Нестерова  сильно  встряхнули те  чувства, которые он  испытал,  стоя в
прихожей.
     -- Ладно, что же ты гостя не кормишь?
     -- Экономлю физические силы: тебя ждали.
     --   Алтухов,  старик,  откуда  ты  свалился?  --  Нестеров  наконец-то
очухался,  и они  обнялись с другом, а в последнее время и  мужем лейтенанта
Женечки Железновой.
     Он говорил, что попал теперь в четвертое измерение: друг стал мужем его
помощницы, а дочь  бывшего однокурсника, Женечка,  стала женой его коллеги и
друга. Замкнутый  круг и  сплошное нарушение  трудового  законодательства  и
служебных уставов.
     Пошли в комнату: Анна Михайловна не любила, чтобы ей  мешали готовить и
собирать  на стол. Едоки должны были  являться к трапезе,  когда  живописная
картина сервировки и вкусно пахнущих соблазнительных яств уже завершена.
     -- Костенька, по тебе жена истосковалась, где тебя носит? --  спрашивал
Нестеров, усаживаясь в кресло и потягиваясь.
     -- Куда Родина пошлет, -- односложно отвечал Алтухов.
     Он, как  обычно, лоснился бронзовым загаром на коричневом лице. Хотя  в
последнее  время заметно сдал, шея  почему-то пошла морщинами,  но лицо было
еще гладкое.
     -- Как там поживают буржуины проклятые, буржуинствуют? Рассказывай.

     -- "Чайки манят нас в Порт-Саид"... -- кстати, Коля --  это город такой
на северо-востоке Египта, на побережье Средиземного моря,  у входа в Суэцкий
канал...
     Ветер зной из пустыни донес.
     Остается направо -- Крит,
     А налево -- милый Родос.
     -- Что-что? -- изумился Нестеров. -- Так ты был в Африке? А случайно не
в Северной Африке был?
     Алтухов  кивнул,  а  Нестеров  расстегнул  верхние  пуговицы рубашки  и
закатал рукава, он  уже не сомневался,  что само провидение участвует в том,
чтобы сводить его с  Алтуховым на одних и тех же расследованиях,  на одних и
тех же дорогах.
     -- Их замечают в пустыне -- ventuntur in desertis.
     -- Чего ты  так  разволновался, что с тобой? -- удивился Алтухов.  -- Я
все тебе расскажу, но сначала ответствуй, где моя женщина, куда ты ее дел?
     -- Женечка? Соскучился? Скоро приедет уже, если еще не приехала. У  нас
сегодня был трудный день, возились со всякими подонками.
     Алтухов позвонил домой и действительно застал жену, только что вошедшую
в квартиру. Нестеров вытянул трубку из рук друга и пригласил Женечку к себе.
Потом  налил себе и Алтухову по пятьдесят  граммов водки и, махнув  рукой на
сон  и  отдых,  набрал  номер  Снегова.  Алтухов  с  беспокойством   спросил
Нестерова, уверен ли он в том, что делает.
     -- Ты ведь случай с пропавшим гражданином России разбирать ездил?
     Алтухов  так  и  ахнул: откуда?  Откуда  мог  узнать  Нестеров про  его
задание?
     -- Интуиция, брат, плюс эрудиция, -- похвастался Нестеров. -- Ну, нашел
ты своего Терехова?
     -- Пока  что да,  --  ответил  Алтухов, -- но  там  такое!  Лучше  и не
спрашивай!
     Нестеров вызвал Снегова к себе, крикнул жене на кухню, что гостей будет
втрое больше и прилип к Алтухову всем своим вниманием.
     -- Что это значит:  ты его  пока что нашел? Давай  в общих чертах, пока
народ не подъехал.
     Алтухов поведал Нестерову странную историю о  дальнейшей судьбе Евгения
Олеговича Терехова на египетской земле.
     -- Послушай, ну это же просто фантастика, ты  ведь  помнишь, Костя, как
мы  с тобой в институте  столкнулись,  еще  на вступительных: сели  за  одну
парту, напичканную шпорами, а?  И как мы эти шпоры себе в  штаны запихивали,
чтобы в конце  сочинения на нас не  подумали? Как в семьдесят пятом  чуть не
поубивали друг друга  в перестрелке с бандой Арнольда Бочина,  а  оказалось,
что делом занимались  наши ведомства с двух сторон, так и подошли к их даче.
Помнишь,  было  даже  так, что твой  отец в юности чуть  не  женился на моей
мамочке? Это же просто судьба! Теперь ты  уже сделал половину моей работы  в
этом расследовании, а я только узнаю!
     --  Да  ты  погоди,  --  перебил  его  Алтухов,  --  это  еще  не  все.
Дипломатические  делишки  --   ладно.  Сейчас  египетская  полиция  вплотную
занимается русской наркомафией, и выясняются жуткие вещи: там у  них столько
наших граждан пропало,  как в воды  Нила кануло, что Чичиков бы позавидовал.
Стали  смотреть списки въехавших в страну  по туристическим  путевкам в этом
сезоне  --  человек  двадцать  не  выехало  обратно ни водным  путем, ни  на
верблюдах  ни  в  какую  из  сторон.  А  ведь  среди   перебежчиков  высокие
государственные чиновники, чувствуешь, чем пахнет? Мало ли  какую информацию
они из России вывезли, этого же никто не  контролирует. Прямо принудительное
паломничество...
     -- Ты хочешь сказать, что пропавшие могли оказаться шпионами?..
     --  Коленька,  не знаю,  меня  вызвали  в  Москву,  мне  еще  предстоит
вернуться в Каир. Есть информация от египетских спецслужб, что на территории
их  страны готовятся  боевые группы  для  переправки  к нам с  целью подрыва
нефтегазового комплекса. Нефть обесценивается, потому  что ее стало чересчур
много. Своих собратьев в мусульманских странах они трогать не станут,  а вот
нашу нефть и наш газ завалить обломками вышек, перерабатывающих комбинатов и
трубопроводов -- это для них дело  святое, даже суперсвятое. Чечня опять же.
Московскими терактами они не ограничатся. Ты чувствуешь,  к  чему я?  Теперь
твоя очередь. Почему ты Тереховым интересуешься? Местное телевидение тоже им
интересуется, кричит о нарушении  прав человека при передвижении по  планете
Земля. У них там повсюду телевидение кабельное.
     -- А я думал, сучье, -- сострил Нестеров.
     Нестеров услышал  звонок,  Анна  Михайловна открыла дверь,  в  прихожей
послышались голоса Снегова и Женечки.
     -- Жена, -- выдохнул Алтухов и  бросился  в коридор, как будто  Женечка
вернулась с пятилетней войны.
     Она была в  той же курточке и джинсиках, Нестерову показалось, что так,
как она сейчас -- со всего разбегу, с визгом и счастьем на лице -- бросаются
на шею  отцу.  Алтухов поднял  ее на мгновение своими сильными руками, сжал,
словно ствол березки.
     Они расцеловались у  всех на глазах и, нежно держа друг друга за плечи,
не  могли оторвать взгляда друг от друга. У Нестерова  приятно  защекотало в
солнечном сплетении и пересохло в горле.
     -- Пошли, пошли, -- голосисто позвала  Анна Михайловна, обнимая мужа за
талию, -- пожалуйте руки мыть и за стол.
     Через  час с  небольшим  вся команда собралась в гостиной,  кроме  Анны
Михайловны, убиравшей со стола в несколько печальном настроении. Она все еще
не  могла привыкнуть  к тому, что Нестеров не придает значения ее талантам в
кулинарии,  расстраивалась  от  того,  что  тот  не  замечает,  какой в доме
порядок, что холодильник всегда заполнен, что  она купила себе новую блузку:
Нестеров жил работой.
     Анна Михайловна давно  смирилась  с этим,  не  сопротивлялась,  но и не
привыкла.  Она ведь была актрисой, человеком духовным, богемным.  Все отдала
мужу. Его погоны стала считать главным. Его друзей приняла полностью. Иногда
думала  об  исчезающей интеллигентности.  Жалела  себя, но и  утешала:  кому
теперь  нужны  ее  жертвы?..  Но  порою  все  еще  расстраивалась,  ей  было
дискомфортно от безразличия мужа к внешним проявлениям бытия.
     План действий, составленный Нестеровым и Алтуховым, уместился на  одном
листке. На следующий день Нестеров улетал в Новый Уренгой.
     9
     Турбины двигателей вздрагивали, сотрясая самолет, храпели, проворачивая
воздух так, как гигантская электрическая мясорубка проворачивает мясо, затем
утихали  и  вновь  раздражительно   взрывались.  Наташа   сидела  у  окошка,
овального,  очерченного  голубым  пластиком, вцепившись  в  ручки  кресла  и
внимательно прислушиваясь к звуку двигателей.  Когда один из  них  замолкал,
чтобы отдохнуть, сердце  ее  уходило в пятки, хотя она и понимала, что полет
проходит нормально.
     Она часто оборачивалась, ища глазами кого-то, но уже больше по инерции:
наверное, у него что-то случилось и  он не  смог лететь или опоздал на рейс.
Она дважды  вставала, прохаживалась  вдоль  рядов,  тщательно всматриваясь в
лица пассажиров, но так его и не нашла.
     -- Пожалуйста,  пожалуйста, -- улыбался  сосед,  статный, усталого вида
брюнет, с глубокой синевой под глазами, пропуская ее то туда, то обратно, --
я сам боюсь летать, что-то в этом есть мистическое.
     Но на сей раз, Наташа слишком далеко ушла в свои мысли, и он напугал ее
когда спросил:
     --  Ну  вот,  через  сорок  минут будем  на  месте. Вы  по делам  или к
родственникам?
     -- К родственнику бывшему, -- мрачно пошутила Наташа, -- а почему вы не
предположили, что я возвращаюсь домой, что не похожа на уренгойку?
     Мужчина улыбнулся всем лицом: волосы  его отъехали немного назад, глаза
вспыхнули озорством, а губы широко раскрылись,  обнажая квадратные сточенные
зубы.
     -- Совсем не похожи, совсем. А впрочем, я никогда не видел уренгоек, но
то, что вы не северная барышня, -- это точно. Угадал?
     -- А вы в командировку? -- спросила Наташа.
     -- Так точно, на комбинат, -- ответил Николай Константинович.

     В аэропорту Внуково он увидел  эту загорелую  блондинку, волосы которой
отливали, как колосья пшеницы, и вспомнил Марину.  У нее были  такие  же вот
длинные белые  косы, она пришла сдавать ему основы государства  и  права  на
вступительных в МГОУ. Он остановил ее,  когда, подготовившись, она уже шла к
его  столу с исписанным листочком в руке, глядя  ему прямо  в глаза. Встал и
поменял   расшатанный   стул,  на  котором  сидели  предыдущие  абитуриенты.
Аудитории  этот   простецкий  жест  преподавателя  понравился.  Все  немного
расслабились. Потом  он продержал  ее перед  собой  около  часа,  в основном
рассказывая  о новой конституции и механизме ее  написания. Ему было приятно
ее близкое присутствие, ее нежная зависимость, ее кокетливость ради отметки.
Потом он перескочил на своего любимого конька:
     -- А вы знаете историю своего  города или хотя бы места, где вы живете?
Вот  вы москвичка?  --  спросил он  и  заглянул в  ведомость:  --  ...Марина
Сергеевна.
     -- Да, -- ответила она, -- я живу на "Пролетарской".
     -- В какой стороне? Туда, ближе к реке?
     -- Напротив Крутицкого подворья, -- ответила Марина.
     Затаив дыханье, она  ждала удобного  момента  блеснуть  эрудицией.  Она
знала все об окрестных памятниках архитектуры: Новоспасский монастырь, с его
казаками   при   входе,   огромной   надвратной  колокольней,   усыпальницей
Таракановой  и  могилами   Романовых,  первая  в  Москве   обитель   Никона,
знаменитого мощного патриарха; Симонов монастырь с его монахами-невидимками,
полуразрушенными оборонительными угловыми башнями и приютом для глухонемых в
одной  из  церквей;  невдалеке,  на  территории  завода "Динамо",  церквушка
Воскресения  Богородицы  с  останками русского богатыря,  героя  Куликовской
битвы -- монаха Пересвета.
     Нестеров поставил девчушке  пять  и, знать не зная,  какие мысли  вдруг
взбрели  в ее золотую  головку,  поскорее  выпроводил ее из аудитории,  дабы
избавиться и от  своих грешных мыслей. Он читал тогда уголовное  право и был
вольтерьянцем. Мог начать лекцию с  того, что сообщает студентам лишь модель
закона,  поскольку  применять  его  в  стране,  где  автомобилисты  нагло не
пропускают  пешеходов, а  в  церкви  норовят тебя  обхамить,  -- практически
невозможно.  На  него жаловались декану,  но импозантность Нестерова  и  его
былые  заслуги, -- все-таки  это он привел  на  факультет команду, ушедших с
больших постов своих друзей не позволяли не только расстаться с ним, но даже
намекнуть, будто  он что-то  рассказывает  нетрадиционно. К  тому  же любовь
студентов, как и шила в мешке, -- не утаишь.
     Спустя  два  месяца,  после  установочной лекции  по  уголовному праву,
Марина  подошла  к  нему.   Подождав,  пока  студенты  разойдутся,   получив
комментарии  и разъяснения  метра, она приблизилась  к  нему, почти вплотную
низко опустив голову, что должно было подчеркнуть ее такт и скромность.
     Он  заметил   ее  сразу,  но  выжидал,  а  точнее,  соображал,  как  бы
познакомиться  с  ней поближе, поговорить с ней, какой повод найти. Нестеров
издали кивнул  ей,  она  дала  понять,  что  ждет  его,  в  ответ он кратко,
запинаясь  при  этом, как студент-первокурсник,  сказал: "Сейчас,  подождите
пожалуйста, я сейчас освобожусь".
     Марина смотрела на него издали, и ей было приятно, что  он попросил  ее
подождать.  Словно этим между ними уже было все  решено. А ведь Марина  была
влюблена в него семь лет назад, когда он  читал лекции  на  подготовительных
курсах  в МГОУ, а она только собиралась поступать. Но  тогда --  сразу после
школы  -- поступить в университет ей  не удалось, в то лето умер ее  отец, и
все  пошло крахом.  Так ей  казалось.  Отца  нашли  мертвым в лесу  лишь  на
следующее  утро после того, как он  с друзьями поехал за грибами.  Сердечный
приступ и  скоропостижная смерть  отца потрясли  ее.  Она плакала во  сне  и
молчала целыми днями,  уставившись  в одну точку:  фотографию отца в военной
форме в обнимку с мамой где-то на юго-восточной границе.
     Марине пришлось пойти работать, а через год мама вторично  вышла замуж.
Отчим   считал,   что  падчерица  должна  сама  заработать  на  свое  высшее
образование, хотя его доходы  от  торговли  косметикой позволяли семье  жить
безбедно. Он вообще-то был неплохим человеком, но  Марине  казалось,  что он
может втянуть ее в ту пустоту и бессмысленность, бесцельность существования,
в  которых живет  сам. Начались препирания, а потом  и скандалы.  Она  сняла
квартиру и лишь на седьмой год смогла  найти такую работу, которая позволила
бы  ей  учиться  на  заочном  юрфаке в Московском  государственном  открытом
университете. Вот это и было ее целью. И еще долг -- отец взял с  нее слово,
когда она  пришла с выпускного бала, что Марина будет юристом, как и  дед, и
прадед.
     Она подошла  к  Нестерову  с  просьбой  дать ей  материал  о подготовке
проекта нового Уголовного кодекса.
     --  Вы можете  подождать меня  еще несколько минут?  Я  только зайду на
кафедру и провожу вас, вы не торопитесь?
     В  этот  день они прошли  пол-Москвы.  С Садового  кольца  свернули  на
Патриаршие, прошли по Малой Бронной, мимо дома Нестерова. И только выходя на
Тверской бульвар, Нестеров оглянулся и показал Марине  на свой дом: я  здесь
живу,  но  извините,  что не  приглашаю:  во-первых,  у меня  еще  лекция  в
университете,  а  во-вторых,  жена  неправильно  поймет, то  есть  наоборот,
правильно.
     Марине  было  все равно. Она  уже два  месяца мечтала  о нем, не спала,
представляла себе их первый разговор, его первое прикосновение. Если  бы  ее
спросили, чем он покорил ее,  она не  смогла бы ответить,  он ее не покорял,
просто  ее  сердце  тянулось к  нему, вот  и  все.  Нестеров  взял  номер ее
телефона,  позвонил на работу через  день, в понедельник.  Так и повелось  у
них: в выходные  Марина была предоставлена сама себе, а в будни, сразу после
работы, они бродили по городу, а потом шли к ней, накупив еды и вина. Машины
тогда  у  Нестерова  не было, а работа, тогда еще  в  МВД, не  отягощала его
существование.
     Она гордилась им. И не могла понять,  как может человек вместить в себя
столько способностей, вести так  много разнообразной деятельности и при этом
быть еще эрудитом в вещах, далеких от юриспруденции.

     Нестеров обрадовался  соседству  с белокурой  женщиной, напомнившей ему
Марину. Вот уже второй час полета он с  болью  ворошил свою память, глядя на
длинные   тщательно   расчесанные,   ухоженные   волосы  соседки.   Невольно
вспомнилась первая  близость  с  Мариной, в  тот  же понедельник,  когда  он
впервые встретил ее возле  работы, на Белорусском. Как  он дотянул  до  того
понедельника  --  просто  фантастика.  Впервые  за долгие  годы  купил  себе
французскую туалетную воду, достал из гардероба не самый парадный,  но самый
любимый коричневый костюм, подобрал носки и рубашку.
     --  Что-то  наш Коленька  сам  на  себя  не  похож,  --  заметила  Анна
Михайловна в воскресенье,  когда состоялся традиционный прием его  матушки в
доме Нестеровых.
     -- Может быть, влюбился? -- не очень осторожно предположила свекровь, и
Анна Михайловна почувствовала острую обиду.
     Ей всегда казалось, что если супруг увлечется кем-то за  долгие годы их
совместной налаженной жизни, то она отнесется к  этому бережно, как к первой
любви собственного сына.
     В  любом  случае  это  будет  лишь  страсть,  которая  рано или  поздно
погаснет,  но  чувство-то само по себе прекрасное. "Только влюбленный  имеет
право  на звание человека", --  это сказал Блок. И  она простит, перетерпит,
она умеет терпеть, она мудрая.
     Но  замечание свекрови  оскорбило  именно  Анну Михайловну,  словно  ее
признали проигравшей. Николай Константинович выправил ситуацию.
     -- Мне повышение дают и должность предлагают,  -- женщины посмотрели на
него,  и восторженный их взгляд говорил  лишь одно: "гений". -- Но это  все.
Пока ничего не скажу. Все потом.
     Его действительно переводили из МВД. И он должен  был пройти проверку и
стажировку в ФСК -- тогда это была ФСК.
     Все  начало разрушаться с одной дурацкой провокации, когда  в метро, по
пути к  ней на  "Пролетарку", Нестеров спросил: "Ты  меня  любишь?" А Марина
ответила "Нет".
     Она пошутила, а он  развернулся и  ушел, уехал домой. В тот зимний день
был день его  рождения, они ехали с сумками к ней домой, чтобы вновь, словно
по  заданной  программе,  по  приходе  приготовить ужин,  выпить, закусить и
упасть в мягкие подушки на ее софу. Устроившись в банк по специальности, она
прилично обставила комнату.  И очень гордилась  тем, что  всего в этой жизни
добивается сама, если не считать пятерок по уголовному праву. Нестеров в том
году отрастил небольшую  седоватую  бородку, которая ему очень шла,  накупил
себе несколько новых костюмов и даже заказал у соседки-"челночницы" польскую
дубленку на зиму.
     Он  поехал домой, где его  не ждали так рано, стол еще  не был  накрыт,
жена и дочь хлопотали на кухне. Коротая  время, он решил с