о только после конца мира.
   - И что же делать?! - воскликнул Муромцев. - Бог умер, искусство умирает,
Красота возможна лишь мгновениями, и нигде на земле надежды нет!  И  что  же
делать!
   -  А  вот  когда,  -  ответил  Олег,  -  будет  самая  жуткая,  последняя
безнадежность, как у Цветаевой, но ты не повесишься, а останешься жить,  вот
тогда начнется самое главное.
   - Я это и так знаю, Олег. С этого сейчас начинают. Я просто прикидывался.
   Извини, - вдруг спокойно сказал Муромцев.
   Мелькнула станция, и поезд опять исчез во тьме тоннеля.


      ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Через несколько дней Олегу позвонил  Трепетов  и  спросил,  нашел  ли  он
человека, которого можно было бы "посмотреть". Олег слегка замялся, а  потом
ответил, что один по крайней мере сейчас есть, и договорились встретиться.
   Олег имел ввиду Виктора Пахомова.
   Виктор появился в Москве недавно: раньше он жил по областным  городам,  и
даже бродяжничал. Но он совершенно не  походил  на  бродягу:  чисто  одетый,
всегда  в  аккуратном  костюме  и  при  галстуке,  выбритый,  с  холодным  и
интеллектуальным лицом. Кончил он где-то факультет иностранных языков.
   Худой, высокий и молчаливый, и уже лет сорок  было  ему,  одинокому.  Его
прошлая жизнь была никому не известна в Москве. Но он рассказывал иногда  об
этом страшном событии: его мать погибла во время ташкентского землетрясения.
Это случилось так.  Они  жили  вдвоем  в  маленьком  домике,  неожиданно  он
проснулся и вышел во двор, а через минуту дом обрушился,  и  его  мать  была
задавлена на его глазах.
   - Почему не я? - говорил он однажды Олегу, с  которым  у  него  сложились
почти дружеские отношения. - Конечно, я был молод. Но ведь я мертв. Зачем же
жить мертвому?
   И он улыбнулся тогда прямо в лицо Олегу, медленно засмеялся: смех у  него
был пугающий и сдержанный, за которым словно нарастал бешеный взрыв -  злобы
и ненависти, но к кому? Может быть, ко всему живому на земле. А может  быть,
и к самой жизни. У Виктора часто была на лице эта медленная  жуткая  улыбка,
которая неизвестно во что могла разрядиться. Поэтому с  ним  немного  опасно
было общаться.
   Но и в гневе, и в страдании его серые глаза  были  в  глубине  холодными,
даже когда переполнялись ненавистью.
   Впрочем, он любил петь и иногда пел старинные сентиментальные романсы.
   Вне этих вспышек он был терпим, но отстранен. Однако  его  признавали  во
многих кругах "подпольного" мира  Москвы  за  исключительную  личность:  это
чувствовалось всеми.
   И когда он читал среди друзей стихи Сологуба, многим  становилось  не  по
себе от страсти и от глубины его проникновения в подтекст:
   "Когда я в бурном море плавал И мой корабль пошел ко дну, Я так  воззвал:
" Отец мой, дьявол, Спаси, помилуй, я тону".
   И та медленная, но уже еле уловимая улыбка не сходила с его губ во  время
чтения.
   Впрочем, иногда его закованные большие глаза наполнялись слезами; но были
ли это слезы? И они не мешали ему улыбаться.
   - Да, я умер, - осторожно говорил он Олегу. - Вся загадка в  том,  что  я
умер. И я не могу найти свое собственное Я. Я потерял его и умер поэтому.
   Вот с таким человеком и решил Олег познакомить Сашу Трепетова.
   Жил Виктор необычно даже для "неконформистов": не имел нужных документов,
комнаты, прописки. Ему помогали, как могли и чем могли. Немного подрабатывал
он переводами, взятыми на другое имя.
   Некоторое время он жил у Олега и спал под  столом:  оттуда  протягивались
его длинные худые ноги.
   - Олег, почему ты привязался ко мне? - донесся один раз из-под стола  его
голос.
   - Я же страшный человек, и никому не сделал добра.
   Где-то в провинции он даже сидел в тюрьме:  за  отсутствие  прописки.  Но
начальник прогнал его, испугавшись речей Пахомова, особенно  в  том  смысле,
что ему все равно, где жить.
   - Иди, иди отсюда, - тревожно говорил ему начальник. - Я тебе вот пятерку
на дорогу дам.
   И Виктор ушел, худой, величавый и неизменный.  После  этого  он  попал  в
Москву и случайно познакомился с Олегом, потом с Ларионом Смолиным, и  таким
образом его ввели в "неконформистские" круги...
   Олег встретился с Трепетовым  в  молочном  кафе  на  улице  Горького.  Он
слышал, что Трепетов почему-то  любил  порой  назначать  важные  свидания  в
молочных кафе. В Беркове и Закаулове не было  необходимости  -  всю  главную
тяжесть "знакомств" брал на себя Олег.
   Саша встретил его  уже  другой,  веселый  и  оживленный,  но  сквозь  эту
"оживленность" пробивалась вдруг какая-то  несоизмеримость,  которая  пугала
Олега.
   С Виктором уже договорились; он жил недалеко от центра, где  его  приютил
одинокий двадцатисемилетний человек, живущий в двухкомнатной квартире вместе
со старушкой соседкой, которая по доброте душевной привязалась к  Виктору  и
даже подкармливала его.
   Этого одинокого человека звали Игорь Кравцов. Был он художник, собиратель
икон,  бард,  чуть-чуть  юродивый,   и   кроме   того   обладал   некоторыми
суперсенсорными  способностями.  Эта  "чуть-чуть  юродивость"   делала   его
особенно популярным среди подпольного мира. Он был один из тех редких людей,
которые не только по-настоящему привязались к Виктору, но  и  могли  терпеть
его - до определенной грани. Игорь - по  сердечной  "отключенности"  -  даже
пытался свести его с одной своей знакомой.
   Но та насмешливо сказала:
   - Ты еще попроси меня переспать с ним, из  милосердия.  Но  я  не  скорая
помощь. И потом я не умею спать с трупом, даже поющим Вертинского.
   В общем, она не поняла предложения Игоря.
   ...В этом визите Саши ни Виктор, ни Игорь не видели ничего удивительного.
Все время происходили новые встречи. Но они слышали кое-что о  Саше,  и  это
немного волновало их. Но, конечно, Виктор и не подозревал об  истинной  цели
посещения.
   Они поджидали гостей на кухне; соседки не было...
   Саша церемонно и даже как-то встревоженно поздоровался с Виктором и долго
жал ему руку, хотя нелюдимый Пахомов тут же попытался вырвать ее.
   Водка на этот раз была отвергнута.
   - Вот и замечательно, - обрадовался Саша,  потирая  руки.  -  Давно  пора
прижать немного этот наш национальный порок. Никогда не  забуду,  как  из-за
него испортил отношения с академиком Бредовым... Давайте-ка лучше чайку?!
   - С пирогами. Пироги у меня есть всегда, - растерянно пробормотал Игорь.
   - Вот и чудно.
   Потом произошла непонятная суетня: передвигали  стол,  что-то  доставали,
заходили к Игорю в комнату, поправляли...
   И когда,  наконец,  уже  надо  было  садиться  за  стол,  Игорь,  немного
нервничая, вдруг осторожно прошептал на ухо Олегу:
   - Ты знаешь, он исчезает.
   И незаметно кивнул на Сашу.
   - Что?! - ужаснулся Олег, вдруг вспомнивший рассказы про суперсенсорность
Игоря.
   - Что ты мелешь? Куда исчезает? Очнись!
   - Исчезает и все. Временами его нету.
   - Не пори вздор. Видишь, вот он.
   Игорь побледнел и съежился. Но пироги были на славу. Саша не  уставал  их
расхваливать.
   - Всегда бы нам блины да пироги, а водку - временами, - приговаривал  он.
- Не каждый день...
   Почему-то чуть-чуть взбудораженный Виктор захотел тут же петь.
   - Он любит только петь и молчать, - заметил Олег.
   - Петь и молчать,  -  заключил  Саша.  -  Я  могу  слушать  только  Лидию
Русланову. Но молчание я могу  слушать  любое.  А  как,  Виктор,  вы  любите
музыку? - чуть удивленно спросил он, взглянув на него.
   - Не очень. Она меня пугает.
   - Пугает? Это уже неплохо. Чем?
   - Не знаю.
   - Я говорю о музыке не только как  об  искусстве,  -  Саша  улыбнулся.  -
Скажем, как... об особой... не только магии... а больше. Кроме того,  должен
быть в сознании, внутри Я, один пласт...
   - Нет, нет, по большому счету музыка меня даже отталкивает,  "пугает"  не
совсем то слово. - Виктор вдруг стал разговорчив, что с ним случалось редко.
- У меня много других забот. Найти в самом себе  высшее  бессмертное  "Я"  -
цель человека на земле... Бога - внутри себя...
   - Ну, ну, - опять удивился Саша и развел  руками.  Пока  происходил  этот
разговор, Игорь тихонечко отвел Олега в сторону и прошептал:
   - У него нет ауры.
   - Что?!!
   - Я ведь могу ощущать  ауру  вокруг  человеческого  тела.  Ауру,  которая
отражает и состояние души тоже. Но это первый человек, у которого нет вообще
никакой ауры.
   Я даже не знал, что такое может быть. Кошмар, что-то мне не по себе, надо
притупиться.
   Олег захохотал.
   - Что за бред?! Проверь свои способности. Что  же,  у  него  нет  обычной
души?
   Такого не может быть. Ты еще скажи, что он ходит без головы.
   - А вот сейчас он опять такой, как люди.
   - Ты путаешь что-то. Духовидец бедный! И не заори, неудобно.
   Игорь опять съежился и ушел в себя. Олег прошептал ему:
   - Он просто вне твоего восприятия.
   - Молчи!
   - Блажен тот, кто  любит  и  труп,  и  живое  тело,  и  день  и  ночь,  -
послышалось им...
   - Знаете что, Саша, погадайте нам, хотя бы по руке. Например, Виктору,  -
вдруг высказался подошедший Олег, поглядел на стол, где не было водки.
   Тут уж Саше снова пришлось изумиться.
   - Чем я обязан паскудной славе гадателя? -  спросил  он.  -  Среди  такой
компании, - он подчеркнул.
   - О, о Вас многое говорят... - прошипел из своего угла вернувшийся Игорь.
   Он пил чай из блюдца, и большие уши его горели. Но потом  он  смутился  и
взглянул исподлобья.
   - Так вы хотите, Виктор?
   Мертвенно-странная, медленная улыбка прошла по лицу Виктора.
   - Вообще нет. Но чтоб вы: пожалуй.
   - Это очень просто, - заметил Саша. - Меня, кстати, почему-то  не  первый
раз просят об этом. Люди заинтригованы днем своей смерти. Они тайно влюблены
в него.
   Но вот беда: как только я взгляну на руку, линии на ней исчезают...
   - Как у мертвецов! - ахнул Олег.
   - Я не говорю, что они исчезают физически.  Но  они  исчезают  для  моего
восприятия.
   И рука делается чистой.
   - Что это значит? - холодно спросил Виктор.
   - Это может значить самое разное. Например, простой вариант: стоит ли так
сильно интересоваться  иллюзиями?  Всеми  этими  так  называемыми  событиями
жизни?
   - Увы, - неопределенно согласился Виктор.
   -  А  если  уж  кому  очень  надо,  я  могу   порекомендовать   отличного
профессионала, астролога в традиционном смысле. Ибо те,  кто  в  современном
плане, потеряли самое важное. Но не советую. Пора, пора избавиться от  мании
жизни! Пора!
   И Саша, рассмеявшись, взял аппетитный кусок пирога.
   - Ну, а может ли быть гадание о том, что будет со мной  после  смерти?  -
спросил Олег.
   - Почему нет? Но приучайтесь думать в парадоксальных категориях и никогда
не забывайте об уровнях, о разнице между ними...  Итак,  разумеется,  может.
Ведь  это  все  зафиксировано,  на  одном  уровне,  обычно   недоступном   -
определенно  и  навечно,  причем  с  учетом  свободы  воли,  на   других   -
неопределенно, только игра возможностей, но все-таки... Лишь  эти  последние
квазификсации  люди  и  могут  воспринимать,  но  порой  получается   точное
совпадение...
   - Но для вас - и те послесмертные, условно  выражаясь,  "линии",  путь  и
"квази-зафиксированные", приблизительные, с возможностью  перемен,  конечно,
тоже исчезнут?
   - Исчезнут, исчезнут, - добродушно кивнул Саша.
   - Но все-таки, где это откопать? - захохотал. Олег. -  Две  минуты  жизни
отдал бы за то, чтобы увидеть, например, свое будущее воплощение.  Наверное,
хорош будет монстр. Так как же? Не у того ли профессионала?
   - Нет уж, за этим, пожалуй, надо съездить в Индию, - вздохнул Саша. -  Но
не торопитесь, Олег. Не все ли равно,  какое  воплощение.  И  где,  в  каких
мирах, ибо здесь  вы  уже  не  повторитесь.  Не  советую  тратить  время  на
второстепенное.
   - Но как же жизнь, жизнь, жизнь! И будущая!
   - Да что вы, Олег, все заладили: жизнь да жизнь. Дунул, и ее  нет,  вашей
жизни, - засмеялся Саша не без странной иронии по  отношению  к  собственным
словам. - Эко мастерство иллюзии разгадывать. Не шутите уж. Лучше давайте  и
вправду споем.
   Игорь вдруг вздрогнул.
   - Что, опять? - шепнул Олег.
   - Он не только человек. Я вижу это!
   - Не бредь, не бредь. Сиди смирно... Впрочем, все может быть.
   Между тем у Саши с Виктором  завязался  какой-то  совершенно  посторонний
разговор, и Олег, душевно усмирив Игоря, стал прислушиваться. Саша  довольно
отстраненно, чуть холодным голосом, говорил о том, что сознание  человека  и
природа  глубоко  взаимосвязаны.  В  общих  чертах  речь  шла  о  том,   что
современный человек заключил себя в тюрьму рационализма,  отрезав  себя  тем
самым  и  от  Бога,  и  от  понимания  природы;  что   многие   способности,
свойственные человеку античных времен или даже средних  веков,  утрачены,  и
всего лишь 400-500 лет назад человек мог видеть те психические силы в  самой
природе, контакт с которыми  сейчас  почти  закрыт  для  него;  и  что  -  в
соответствии с этой тенденцией в человеческом  сознании  -  мир  параллельно
тоже  изменился:  он  стал  более  "материализованным",  более   "узким"   и
оторванным  от  своей  духовной  подосновы:  вот  почему  теперь  почти   не
происходит тех так называемых  сверхъестественных  явлений,  о  которых  так
много писали древние; и вот почему натурфилософия древних, ее истинный смысл
- запечатанная книга для современного человечества, которое приобрело власть
только над одной стороной природы, потеряв ключи ко всему остальному в  ней,
более важному... и что это может очень дорого ему обойтись...
   Но в конце концов Саша вдруг остановился, спросив:
   - Однако, я не понимаю, Виктор, зачем мне рассказывать вам эту азбуку,  я
не уловил, на что вы намекали?
   - Я намекал на самоубийство. Это касается одного моего приятеля. Он хочет
вернуть билет Творцу.
   Саша рассмеялся.
   -  Ну,  вот  этого   уж   я   не   ожидал,   что   у   вас   есть   такие
малоквалифицированные приятели. Ведь известно, физическое самоубийство -  не
возвращение билета, а наоборот - получение волчьего. Прежде всего  еще  надо
уметь вернуть билет. Это не так просто, как  удавиться.  В  действительности
это требует еще большего труда и квалификации, чем некоторые так  называемые
пути к Богу. Только для того, чтобы объяснить, что это  значит  -  настоящее
возвращение  билета,  или  подлинное  самоубийство,  мне  потребовалось   бы
исписать целые тетради эзотерических текстов, если учесть все импликации.  Я
уже не говорю о практике. Так что  отговорите  как-нибудь  вашего  приятеля.
Больше этой глупости ничего нет, если не считать концепции, согласно которой
наш мир, физическая Вселенная, вмещает всю реальность. Когда  живешь  в  век
глупцов, надо следить за собой.
   - Да он просто не то от тоски, не то от любви.  Влюбился  в  девчонку,  у
которой становятся невероятной красоты глаза, когда они заполняются слезами.
Ничего, мы его подлечим... А все же, ох, сдохнуть запросто - и то  нельзя...
- вздохнул из своего угла Игорь. - Эх,  хорошо  бы  выпить  сейчас,  ребята.
Самое время...
   - Да почему же не выпить? -  согласился  Саша.  -  Понемногу  очень  даже
неплохо.
   И вдруг откуда-то появилась бутылка.
   - Ну вот она, родная, завалящая. А то пироги сохнут во рту, - обрадовался
Олег.
   И радостный напиток был разлит по стопочкам. Загудел холодильник.
   - Вздрогнем, - засиял Олег.
   - Вздрогнем!
   И все чокнулись.
   - Но можно было бы и без  водки,  -  выпивши,  заключил  Саша.  -  Чай  с
пирогами где-то не уступает водяре. А, как, господа? Может, вернемся к чаю?
   Все как-то растерялись от этого предложения.
   - С вами забудешь об интеллекте, -  вдруг  проурчал,  обращаясь  к  Саше,
Игорь.
   - Это вы хорошо сказали, - одобрил Саша.
   - Круг, круг - мой любимый, но недоступный символ, - медленно  проговорил
Виктор.
   - Он у него распадается, - заметил Олег.
   - Да, что-то у меня пропало, - сказал Виктор. - То, чего, может  быть,  и
не было у многих других... И не знаю - найду ли?
   - А если найдете, захотите ли опять потерять? Потерять, в высшем  смысле?
- спросил Саша.
   - Ну уж нет! Зачем?! Никогда. Я буду держаться за свое сокровище.
   Игорь вдруг встал и, весьма  многозначительно  кивнув  на  Сашу,  поманил
Олега.
   - Мы выйдем ненадолго с Олегом - поболтать...  Вот  с  этой  водочкой,  -
проговорил он.
   И они ушли в комнату, закрыв за собой дверь.
   Виктор и Саша остались одни. Фигура Саши как-то потемнела.
   - Я мучаюсь, - спокойно и медленно говорил Виктор, закурив, - потому  что
не могу найти то... вечное, высшее. Я... Все распадается, как  сказал  Олег,
но он многого не понимает.
   Саша молчал.
   -  Полнота...  -  продолжал  Виктор.  -  ...Найти  себя...  И  почему   я
разрушаюсь, когда другие живут  без  всякого  намека  на  это  вечное  Я,  и
прекрасно  живут.  ...А  я  разрушаюсь!..  Без  этого.  Но  об  этом   долго
рассказывать. Обо всем, что со мной случилось. И  о  внутренней  катастрофе.
Тогда было бы более понятно.
   Его  глаза  чуть  расширились,  и  он  пристально  посмотрел  на   своего
собеседника. И усмехнулся.
   - Вы, Саша, очень странный. И так много видите. Но загадка в том,  почему
вас совершенно не интересует то, о чем я говорю: т. е. высшее. Я... Вы  ведь
должны это понимать. Но я вижу: вы это знаете, но  вас  это  не  интересует.
...Можно, я пырну вас ножом?
   Саша сделал какое-то непонятное движение рукой, и Виктор рассмеялся.
   И  вдруг  он  взял  книгу,  которая  лежала  на  подоконнике.   То   была
Bhagavad-Gita, и он показал ее гостю.
   - Читаете? - спросил Саша.
   - Да, и это из лучшего, что я читал. Но от теории до практики - у меня во
всяком  случае  -  большой  шаг.  Ведь  этим  надо  овладеть  практически...
реализовать на себе.
   - Это священная книга. И что же вы в ней нашли, хотя бы  теоретически?  -
спросил Саша, в какой-то задумчивости, и глаза его  вдруг  стали  совершенно
отсутствующими.
   - Путь к единству с Богом, обретение вечности...
   Саша вдруг возвратился и посмотрел на Виктора.
   - Давайте чайку?... К единству с Богом, так вы сказали. Очень хорошо!  Но
ведь оно нам в потенции дано, это соответствует внутреннему в нас,  отвечает
нашему  высшему  чистому  беспредметному  состоянию...  В   сущности,   хотя
большинство, как слепые в этом плане, это  очень  просто...  Помните  Ramana
Maharshi, может быть? И как жаль, если вы думаете, что потеряли его, хотя  я
не могу понять, как такое могло с вами случиться? Тут что-то  не  то.  Может
быть, вы и не имели ничего?
   - Долго рассказывать.
   - Ладно, оставим, - голос Саши был тих, и уходил куда-то  вглубь.  Слышно
было даже тиканье часов  на  стене.  -  Но  вот  один  момент.  Так  ли  это
запредельно, раз оно нам - в принципе - дано? Но  ведь  вы,  кажется,  и  не
стремитесь к истинно-потустороннему? ...Вот эта священная книга,  -  и  Саша
взял ее со стола, - одна из величайших Книг, написанных свыше, от Духа... Но
главное там, как и в некоторых других подобных книгах, - то, чего  там  нет.
Самое главное находится не в буквах, а между буквами. То, что  там  есть,  в
самом тексте - только тело,  а  не  само  трансцендентное.  Эти  книги  надо
прочесть так, чтобы увидеть в  них  то,  чего  в  них  нет.  И  ни  в  каких
комментариях, даже самых эзотерических, вы это  "то"  не  найдете.  Но  если
увидите, только тогда вам начнет открываться то,  что  не  содержится  ни  в
религиях, ни даже в высшей восточной  метафизике,  по  крайней  мере,  в  ее
"тексте".
   - Хватит, хватит, - вдруг  заговорил  Виктор,  и  глаза  его  наполнились
слезами. - Я не понимаю, о чем вы говорите. Я люблю  эту  книгу,  и  с  меня
хватит ее. Я боюсь, что она мне не поможет, ибо со мной что-то происходит...
А вы очень странный человек, очень, очень. Простите, что я хотел пырнуть вас
ножом. Вы почти не среагировали на мои слова, потому я и не двинулся.  Лучше
уходите. Простите меня.
   - Уйду, Виктор, уйду. Это не проблема. Раз вам так плохо. Мы просто мирно