говорить  объ
этихъ измeнчивыхъ, развратныхъ существахъ... Я много путешествовалъ,  люблю,
какъ и ты, бродить съ котомкой, -- хотя конечно, въ силу нeкоторыхъ причинъ,
которыя всецeло  осуждаю, мои скитанiя прiятнeе  твоихъ.  Философствовать не
{80} люблю, но  все же слeдуетъ признать,  что мiръ  устроенъ несправедливо.
Удивительная вещь, -- задумывался ли ты когда-нибудь надъ этимъ? -- что двое
людей,  одинаково  бeдныхъ,  живутъ неодинаково,  одинъ,  скажемъ,  какъ ты,
откровенно  и безнадежно  нищенствуетъ,  а другой, такой же  бeднякъ, ведетъ
совсeмъ иной образъ  жизни, --  прилично одeтъ,  безпеченъ, сытъ,  вращается
среди  богатыхъ  весельчаковъ,  --  почему  это такъ? А потому, Феликсъ, что
принадлежатъ  они  къ  разнымъ классамъ,  --  и  если уже  мы  заговорили  о
классахъ,  то представь  себe  одного  человeка,  который  зайцемъ  eдетъ въ
четвертомъ классe,  и  другого, который зайцемъ  eдетъ  въ  первомъ:  одному
твердо,  другому мягко,  а между  тeмъ у обоихъ кошелекъ пусть, -- вeрнeе, у
одного есть кошелекъ, хоть и  пустой, а у другого и  этого  нeтъ,  -- просто
дырявая  подкладка. Говорю  такъ, чтобы ты осмыслилъ разницу  между  нами: я
актеръ,  живущiй въ  общемъ на фуфу, но у меня всегда есть резиновыя надежды
на будущее, которыя можно безъ конца растягивать, -- у тебя же и этого нeтъ,
-- ты всегда бы остался нищимъ, если бы не чудо, -- это чудо: наша встрeча.
     Нeтъ такой вещи, Феликсъ, которую нельзя было бы эксплуатировать. Скажу
болeе: нeтъ такой вещи, которую нельзя было бы эксплуатировать очень долго и
очень успeшно. Тебe снилась, можетъ быть, въ самыхъ твоихъ заносчивыхъ снахъ
двузначная цифра -- это предeлъ твоихъ мечтанiй. Нынe же  рeчь идетъ  сразу,
съ мeста въ карьеръ, о цифрахъ трехзначныхъ, -- это конечно нелегко охватить
воображенiемъ,  вeдь   и   десятка   была   уже  для  тебя   едва   мыслимой
безконечностью, {81}  а теперь мы какъ бы зашли за уголъ безконечности, -- и
тамъ сiяетъ сотенка, а за нею другая,  -- и какъ знать, Феликсъ, можетъ быть
зрeетъ и еще одинъ, четвертый, знакъ, --  кружится голова, страшно, щекотно,
--  но это такъ, это такъ. Вотъ видишь, ты до такой степени привыкъ къ своей
убогой судьбe, что сейчасъ едва  ли улавливаешь мою мысль, -- моя рeчь  тебe
кажется непонятной, странной; то, что впереди, покажется тебe еще непонятнeе
и страннeе".
     Я долго говорилъ въ этомъ духe. Онъ глядeлъ  на меня съ  опаской:  ему,
пожалуй, начинало  сдаваться,  что  я  издeваюсь  надъ  нимъ. Такiе какъ онъ
молодцы добродушны  только до нeкотораго  предeла. Какъ только вспадаетъ имъ
на  мысль, что  ихъ собираются  околпачить,  вся  доброта съ  нихъ слетаетъ,
взглядъ  принимаетъ непрiятно-стеклянный  оттeнокъ,  ихъ начинаетъ разбирать
тяжелая,  прочная  ярость.  Я  говорилъ темно,  но  не задавался  цeлью  его
взбeсить, напротивъ мнe хотeлось  расположить его къ себe, -- озадачить,  но
вмeстe съ  тeмъ привлечь; смутно, но все же убeдительно, внушить ему  образъ
человeка, во многомъ сходнаго съ нимъ, -- однако фантазiя моя разыгралась, и
разыгралась нехорошо,  увeсисто,  какъ  пожилая, но все еще кокетливая дама,
выпившая лишнее. Оцeнивъ впечатлeнiе, которое на него произвожу, я на минуту
остановился, пожалeлъ было, что его  напугалъ,  но тутъ же ощутилъ нeкоторую
усладу отъ умeнiя моего  заставлять  слушателя  чувствовать  себя  плохо.  Я
улыбнулся и продолжалъ примeрно такъ:
     "Ты  прости меня,  Феликсъ, я разболтался, --  но мнe  рeдко приходится
отводить душу.  Кромe  того,  я  {82}  очень  спeшу показать  себя со  всeхъ
сторонъ,  дабы ты имeлъ  полное представленiе о  человeкe, съ которымъ  тебe
придется  работать,  --  тeмъ  болeе, что  самая  эта работа будетъ  прямымъ
использованiемъ нашего съ тобою сходства. Скажи мнe, знаешь ли ты, что такое
дублеръ? "
     Онъ покачалъ головою, губа отвисла,  я давно замeтилъ,  что  онъ дышитъ
все больше ртомъ, носъ былъ у него, что-ли, заложенъ.
     "Не знаешь,  -- такъ  я  тебe  объясню.  Представь себe,  что директоръ
кинематографической фирмы, -- ты въ кинематографe бывалъ?
     "Бывалъ".
     "Ну вотъ, -- представь себe, значитъ, такого директора... Виноватъ, ты,
дружокъ, что-то хочешь сказать?"
     "Бывалъ,  но  рeдко.  Ужъ  если  тратить  деньги,  такъ  на  что-нибудь
получше".
     "Согласенъ, но не  всe разсуждаютъ,  какъ  ты,  -- иначе  не было  бы и
ремесла такого, какъ мое,  -- неправда-ли?  Итакъ, мой директоръ  предложилъ
мнe за небольшую  сумму, что-то около десяти тысячъ, -- это конечно пустякъ,
фуфу, но больше не даютъ, -- сниматься въ фильмe, гдe герой -- музыкантъ.  Я
кстати  самъ  обожаю  музыку, играю  на  нeсколькихъ  инструментахъ. Бывало,
лeтнимъ вечеркомъ беру свою скрипку, иду въ ближнiй лeсокъ...  Ну такъ вотъ.
Дублеръ, Феликсъ,  это лицо,  могущее въ случаe надобности замeнить  даннаго
актера.
     Актеръ  играетъ,  его  снимаетъ аппаратъ,  осталось  доснять пустяковую
сценку, -- скажемъ, герой долженъ проeхать на автомобилe,  --  а тутъ возьми
онъ,  {83} да и заболeй,  -- а время не терпитъ. Тутъ то и вступаетъ въ свою
должность дублеръ,  -- проeзжаетъ на  этомъ  самомъ  автомобилe, -- вeдь  ты
умeешь  управлять,  -- и когда зритель смотритъ фильму,  ему  и въ голову не
приходитъ,  что произошла замeна. Чeмъ сходство совершеннeе, тeмъ оно дороже
цeнится. Есть даже особыя организацiи, занимающаяся тeмъ, что знаменитостямъ
подыскиваютъ  двойниковъ.  И жизнь  двойника  прекрасна,  --  онъ  получаетъ
опредeленное жалованiе, а работать  приходится ему  только  изрeдка, -- да и
какая это работа, --  одeнется  точь-въ-точь какъ одeтъ герой и вмeсто героя
промелькнетъ на нарядной машинe, -- вотъ и все. Разумeется, болтать  о своей
службe  онъ  не  долженъ;  вeдь  каково   получится,  если  конкуррентъ  или
какой-нибудь журналистъ  проникнетъ въ  подлогъ, и  публика узнаетъ,  что ея
любимца въ одномъ мeстe подмeнили. Ты понимаешь теперь, почему я  пришелъ въ
такой  восторгъ, въ такое волненiе, когда нашелъ въ тебe точную копiю своего
лица. Я всегда мечталъ объ этомъ. Подумай,  какъ важно  для меня -- особенно
сейчасъ,  когда  производятся  съемки,  и  я,  человeкъ  хрупкаго  здоровья,
исполняю главную роль. Въ случаe чего тебя  сразу вызываютъ, ты являешься --
-- "
     "Никто меня  не вызываетъ,  и никуда  я  не являюсь", --  перебилъ меня
Феликсъ.
     "Почему  ты  такъ  говоришь,  голубчикъ?"  --  спросилъ  я съ  ласковой
укоризной.
     "Потому, -- отвeтилъ Феликсъ, -- что нехорошо съ вашей стороны морочить
бeднаго  человeка. Я вамъ повeрилъ.  Я  думалъ,  вы  мнe  предложите честную
работу. Я притащился  сюда  издалека. У  меня подметки {84} --  смотрите, въ
какомъ видe... А вмeсто работы -- -- Нeтъ, это мнe не подходить".
     "Тутъ  недоразумeнiе, -- сказалъ  я мягко. --  Ничего унизительнаго или
чрезмeрно тяжелаго я не предлагаю  тебe.  Мы заключимъ договоръ.  Ты  будешь
получать отъ  меня  сто  марокъ  ежемeсячно. Работа, повторяю,  до  смeшного
легкая,  --  прямо дeтская,  -- вотъ какъ дeти  переодeваются и  изображаютъ
солдатъ, привидeнiя, авiаторовъ. Подумай, вeдь ты будешь получать сто марокъ
въ мeсяцъ  только за то,  чтобы изрeдка, --  можетъ быть разъ  въ  году,  --
надeть вотъ  такой костюмъ,  какъ  сейчасъ на мнe. Давай,  знаешь, вотъ  что
сдeлаемъ:  условимся  встрeтиться какъ-нибудь и прорепетировать какую-нибудь
сценку, -- посмотримъ, что' изъ этого выйдетъ".
     "Ничего о такихъ вещахъ я не  слыхалъ,  и  не знаю, --  довольно  грубо
возразилъ  Феликсъ. --  У  тетки  моей  былъ  сынъ,  который  паясничалъ  на
ярмаркахъ, -- вотъ все, что  я знаю,  --  былъ онъ пьяница и развратникъ,  и
тетка моя всe глаза изъ-за него выплакала, пока онъ, слава Богу, не разбился
на смерть, грохнувшись съ качелей. Эти кинематографы да цирки -- -- "
     Такъ ли  все это было?  Вeрно-ли слeдую моей памяти,  или же, выбившись
изъ  строя, своевольно пляшетъ мое перо? Что-то  уже  слишкомъ  литературенъ
этотъ нашъ  разговоръ,  смахиваетъ  на  застeночныя  бесeды въ  бутафорскихъ
кабакахъ  имени  Достоевскаго; еще немного, и  появится  "сударь",  даже  въ
квадратe:   "сударь-съ",  --   знакомый  взволнованный  говорокъ:   "и   уже
непремeнно,  непремeнно...",  а  тамъ  и  весь  мистическiй  гарниръ  нашего
отечественнаго  Пинкертона.  {85}  Меня  даже  нeкоторымъ  образомъ  мучитъ,
то-есть даже  не  мучитъ, а  совсeмъ, совсeмъ сбиваетъ съ  толку и, пожалуй,
губитъ меня мысль, что я какъ то слишкомъ понадeялся на свое перо... Узнаете
тонъ этой фразы? Вотъ именно. И еще мнe кажется, что разговоръ-то нашъ помню
превосходно,  со всeми его оттeнками,  и всю его подноготную (вотъ опять, --
любимое словцо  нашего спецiалиста по  душевнымъ  лихорадкамъ и  аберрацiямъ
человeческаго достоинства, --  "подноготная" и еще, пожалуй, курсивомъ). Да,
помню этотъ разговоръ,  но передать его въ точности  не могу, что-то мeшаетъ
мнe, что-то жгучее, нестерпимое, гнусное, --  отъ чего я не могу отвязаться,
прилипло, все равно  какъ  если въ потемкахъ нарваться на мухоморную бумагу,
-- и, главное, не знаешь, гдe зажигается свeтъ. Нeтъ, разговоръ нашъ былъ не
таковъ, какимъ онъ изхоженъ, -- то-есть можетъ быть  слова-то и были  именно
такiя (вотъ опять), но  не  удалось мнe,  или не посмeлъ  я, передать особые
шумы,  сопровождавшiе его,  -- были какiе-то  провалы  и  удаленiя звука,  и
затeмъ  снова  бормотанiе и  шушуканiе,  и вдругъ  деревянный  голосъ,  ясно
выговаривающiй:  "Давай, Феликсъ,  выпьемъ  еще  пивца".  Узоръ  коричневыхъ
цвeтовъ на  обояхъ, какая-то  надпись,  обиженно объясняющая, что кабакъ  не
отвeчаетъ за пропажу  вещей, картонные круги, служащiе  базой  для пива,  на
одномъ  изъ которыхъ  былъ косо  начертанъ  карандашомъ торопливый  итогъ, и
отдаленная  стойка,  подлe  которой  пилъ,  свивъ  ноги чернымъ  кренделемъ,
окруженный дымомъ человeкъ, -- все это  было комментарiями къ  нашей бесeдe,
столь же безсмысленными,  впрочемъ,  какъ помeтки  на  поляхъ  {86} Лидиныхъ
паскудныхъ   книгъ.  Если   бы  тe  трое,   которые   сидeли  у  завeшеннаго
пыльно-кровавой портьерой окна, далеко отъ насъ, если бы они обернулись и на
насъ посмотрeли -- эти  трое тихихъ и  печальныхъ бражниковъ, --  то  они бы
увидeли:  брата благополучнаго  и брата-неудачника,  брата, съ усиками  надъ
губой и блескомъ  на волосахъ, и брата бритаго, но не стриженнаго давно,  съ
подобiемъ гривки  на худой шеe,  сидeвшихъ другъ противъ друга,  положившихъ
локти на  столъ и одинаково  подпершихъ скулы. Такими насъ отражало тусклое,
слегка  невидимому  ненормальное,  зеркало,  съ  кривизной,  съ  безуминкой,
которое  вeроятно  сразу  бы треснуло, отразись въ немъ хоть одно  подлинное
человeческое лицо. Такъ мы  сидeли, и я продолжалъ уговорчиво бормотать,  --
говорю  я вообще съ  трудомъ, тe рeчи, которыя какъ  будто дословно привожу,
вовсе не текли такъ плавно, какъ текутъ онe теперь на бумагу, -- да и нельзя
начертательно передать мое косноязычiе, повторенiе словъ, спотыканiе, глупое
положенiе придаточныхъ предложенiй,  заплутавшихъ, потерявшихъ матку, и  всe
тe  лишнiе  нечленораздeльные  звуки,  которые  даютъ словамъ  подпорку  или
лазейку.  Но  мысль моя  работала  такъ стройно, шла  къ цeли такой мeрной и
твердой поступью,  что впечатлeнiе, сохраненное  мной  отъ хода собственныхъ
словъ, не является чeмъ-то путаннымъ и сбивчивымъ, -- напротивъ. Цeль однако
была  еще  далеко;  сопротивленiе  Феликса,  сопротивленiе  ограниченнаго  и
боязливаго человeка, слeдовало  какъ-нибудь  сломить. Соблазнившись  изящной
естественностью темы,  я упустилъ изъ  виду,  что эта  тема  можетъ  ему  не
понравиться,  отпугнуть  его  такъ  же  естественно,  {87}  какъ  меня   она
привлекла.  Не  то, чтобъ я  имeлъ  хоть малeйшее касательство къ сценe,  --
единственный  разъ, когда  я  выступалъ,  было  лeтъ  двадцать тому  назадъ,
ставился домашнiй  спектакль  въ усадьбe  помeщика,  у  котораго служилъ мой
отецъ,  и  я долженъ былъ сказать  всего нeсколько  словъ:  "Его сiятельство
велeли доложить,  что  сейчасъ  будутъ-съ... Да вотъ и  они  сами идутъ", --
вмeсто чего  я  съ какимъ-то  тончайшимъ наслажденiемъ, ликуя  и дрожа всeмъ
тeломъ, сказалъ такъ: "Его сiятельство придти не  могутъ-съ,  они зарeзались
бритвой", -- а между тeмъ любитель-актеръ, игравшiй князя, уже  выходилъ, въ
бeлыхъ штанахъ, съ улыбкой на радужномъ отъ  грима  лицe, --  и все повисло,
ходъ мiра былъ мгновенно пресeченъ, и  я  до сихъ поръ помню, какъ глубоко я
вдохнулъ этотъ дивный, грозовой озонъ  чудовищныхъ  катастрофъ.  Но  хотя  я
актеромъ въ узкомъ смыслe  слова никогда не  былъ, я все же  въ жизни всегда
носилъ съ  собой какъ-бы небольшой складной  театръ, игралъ  не одну роль  и
игралъ отмeнно, -- и если вы думаете, что суфлеръ мой звался Выгода, -- есть
такая  славянская фамилья, -- то вы здорово  ошибаетесь,  -- все это не такъ
просто,  господа. Въ  данномъ же  случаe  моя игра оказалась пустой затратой
времени, -- я вдругъ понялъ, что, продли я монологъ о кинематографe, Феликсъ
встанетъ и  уйдетъ, вернувъ  мнe  десять  марокъ, --  нeтъ, впрочемъ онъ  не
вернулъ  бы,  --  могу  поручиться,  --  слово  "деньги",  по-нeмецки  такое
увeсистое  ("деньги" по-нeмецки  золото, по-французски -- серебро, по-русски
--   мeдь),  произносилось   имъ   съ   необычайнымъ   уваженiемъ   и   даже
сладострастiемъ. Но ушелъ бы  онъ {88} непремeнно,  да еще съ  оскорбленнымъ
видомъ... По правдe  сказать, я до  сихъ поръ несовсeмъ  понимаю, почему все
связанное  съ кинематографомъ  и театромъ было ему такъ невыносимо противно;
чуждо -- допустимъ,  -- но  противно? Постараемся это объяснить  отсталостью
простонародья,  -- нeмецкiй мужикъ старомоденъ и стыдливъ,  -- пройдитесь-ка
по деревнe въ купальныхъ трусикахъ, --  я пробовалъ, -- увидите, что будетъ:
мужчины  остолбенeютъ, женщины будутъ фыркать въ ладошку,  какъ горничныя въ
старосвeтскихъ комедiяхъ.
     Я умолкъ. Феликсъ молчалъ тоже, водя пальцемъ по  столу. Онъ  полагалъ,
вeроятно, что  я  ему предложу  мeсто  садовника или  шоффера, и теперь былъ
сердитъ и разочарованъ. Я  подозвалъ лакея, расплатился.  Мы опять оказались
на улицe. Ночь была  рeзкая, пустынная. Въ  тучахъ, похожихъ на черный мeхъ,
скользила яркая, плоская луна, поминутно скрываясь.
     "Вотъ  что,  Феликсъ. Мы разговоръ нашъ  не кончили.  Я  этого  такъ не
оставлю. У меня есть номеръ въ гостиницe, пойдемъ, переночуешь у меня".
     Онъ принялъ  это  какъ должное. Несмотря на свою тупость, онъ понималъ,
что  нуженъ  мнe,  и  что  неблагоразумно  было  бы оборвать наши  сношенiя,
недоговорившись  до  чего-нибудь. Мы  снова  прошли  мимо  двойника  мeднаго
всадника.  На бульварe  не встрeтили ни  души. Въ домахъ  не было  ни одного
огня; если бы я замeтилъ хоть одно освeщенное окно, то подумалъ бы, что тамъ
кто-нибудь  повысился, оставивъ горeть  лампу,  настолько свeтъ показался бы
неожиданнымъ и противозаконнымъ.  Мы молча дошли до гостиницы. Насъ впустилъ
сомнамбулъ безъ воротничка. {89}  Когда мы вошли  въ номеръ, то у меня  было
опять ощущенiе  чего-то очень  знакомаго, -- но  другое занимало мои  мысли.
Садись. Онъ сeлъ на  стулъ,  опустивъ кулаки на колeни и полуоткрывъ ротъ. Я
скинулъ  пиджакъ и, засунувъ руки въ карманы штановъ, бренча мелкой деньгой,
принялся  ходить взадъ и впередъ  по комнатe.  На  мнe былъ, между  прочимъ,
сиреневый  въ  черную  мушку галстукъ,  который  слегка  взлеталъ,  когда  я
поворачивался на каблукe. Нeкоторое время продолжалось молчанiе, моя ходьба,
вeтерокъ. Внезапно Феликсъ, какъ будто убитый наповалъ, уронилъ голову, -- и
сталъ развязывать  шнурки  башмаковъ. Я взглянулъ на его безпомощную шею, на
грустное выраженiе шейныхъ позвонковъ,  и мнe сдeлалось какъ-то странно, что
вотъ  буду спать со своимъ двойникомъ въ одной комнатe, чуть ли не  въ одной
постели, --  кровати стояли  другъ къ дружкe вплотную.  Вмeстe съ тeмъ  меня
пронзила  ужасная мысль, что,  можетъ  быть,  у  него какой-нибудь  тeлесный
недостатокъ, красный  крапъ  накожной  болeзни или грубая  татуировка,  -- я
требовалъ отъ  его тeла  минимумъ  сходства  съ моимъ,  --  за  лицо я  былъ
спокоенъ.  "Да-да, раздeвайся", -- сказалъ я,  продолжая шагать. Онъ поднялъ
голову, держа въ рукe безобразный башмакъ.
     "Я  давно  не  спалъ  въ  постели,  -- проговорилъ  онъ съ  улыбкой (не
показывай десенъ, дуракъ), -- въ настоящей постели".
     "Снимай все съ себя, -- сказалъ я нетерпeливо.  -- Ты вeроятно грязенъ,
пыленъ. Дамъ тебe рубашку для спанья. И вымойся".
     Ухмыляясь и покрякивая,  нeсколько какъ будто  {90} стeсняясь меня, онъ
раздeлся  донага  и   сталъ  мыть  подмышками,   склонившись   надъ   чашкой
комодообразнаго умывальника. Ловкими  взглядами  я жадно  осматривалъ  этого
совершенно голаго человeка. Онъ былъ  худъ и  бeлъ, --  гораздо бeлeе своего
лица, -- такъ что мое сохранившее лeтнiй загаръ лицо казалось приставленнымъ
къ его  блeдному тeлу,  -- была даже  замeтна черта  на шеe, гдe  приставили
голову. Я испыталъ необыкновенное удовольствiе отъ этого  осмотра,  отлегло,
непоправимыхъ примeтъ не оказалось.
     Когда, надeвъ  чистую рубашку, выданную  ему изъ  чемодана, онъ легъ въ
постель,  я  сeлъ  у  него въ  ногахъ  и  уставился на  него  съ откровенной
усмeшкой.  Не  знаю,  что  онъ подумалъ, --  но, разомлeвшiй отъ непривычной
чистоты, онъ  стыдливымъ, сентиментальнымъ,  даже просто нeжнымъ движенiемъ,
погладилъ меня по рукe и сказалъ, -- перевожу дословно:  "Ты добрый парень".
Не разжимая зубовъ, я затрясся отъ смeха, и тутъ  онъ вeроятно усмотрeлъ  въ
выраженiи моего  лица  нeчто  странное, -- брови его  полeзли  наверхъ,  онъ
повернулъ голову, какъ  птица. Уже  открыто смeясь,  я  сунулъ ему  въ  ротъ
папиросу, онъ чуть не поперхнулся.
     "Эхъ ты,  дубина! -- воскликнулъ я, хлопнувъ  его по выступу колeна, --
неужели  ты  не  смекнулъ,  что  я  вызвалъ  тебя  для  важнаго,  совершенно
исключительно  важнаго  дeла",  --  и  вынувъ  изъ бумажника  тысячемарковый
билетъ, и продолжая смeяться, я поднесъ его къ самому лицу дурака.
     "Это мнe?" -- спросилъ онъ  и выронилъ папиросу:  видно  пальцы у  него
невольно раздвинулись, готовясь схватить. {91}
     "Прожжешь  простыню, --  проговорилъ я сквозь  смeхъ. -- Вонъ  тамъ,  у
локтя. Я вижу, ты взволновался.  Да, эти деньги будутъ  твоими, ты  ихъ даже
получишь впередъ,  если согласишься на дeло, которое я  тебe предложу.  Вeдь
неужели ты  не  сообразилъ, что о кинематографe  я говорилъ  такъ,  въ  видe
пробы. Что никакой я не актеръ, а человeкъ дeловой, толковый. Короче говоря,
вотъ въ  чемъ  состоитъ дeло.  Я собираюсь произвести кое-какую  операцiю, и
есть  маленькая  возможность,   что  впослeдствiи  до  меня  доберутся.   Но
подозрeнiя сразу  отпадутъ, ибо  будетъ доказано,  что  въ  день  и въ  часъ
совершенiя этой операцiи, я былъ отъ мeста дeйствiя очень далеко".
     "Кража?"  -- спросилъ  Феликсъ,  и  что-то  мелькнуло  въ  его лицe, --
странное удовлетворенiе...
     "Я  вижу  что ты  не  такъ глупъ, --  продолжалъ я,  понизивъ голосъ до
шепота. -- Ты невидимому давно подозрeвалъ неладное  и  теперь доволенъ, что
не ошибся, какъ бываетъ доволенъ  всякiй, убeдившись  въ правильности  своей
догадки.  Мы оба съ  тобой  падки на серебряныя вещи,  --  ты такъ подумалъ,
неправда-ли? А  можетъ  быть, тебe  просто  прiятно,  что  я  не чудакъ,  не
мечтатель съ бзикомъ, а дeльный человeкъ".
     "Кража?" -- снова спросилъ Феликсъ, глядя на меня ожившими глазами.
     "Операцiя  во всякомъ  случаe незаконная.  Подробности  узнаешь погодя.
Позволь  мнe сперва тебe объяснить, въ чемъ будетъ состоять твоя  работа.  У
меня есть  автомобиль. Ты сядешь въ него, надeвъ мой костюмъ,  и проeдешь по
указанной мною дорогe. Вотъ и все. За это ты получишь тысячу марокъ". {92}
     "Тысячу, -- повторилъ за мной Феликсъ. -- А когда вы мнe ихъ дадите?"
     "Это произойдетъ совершенно естественно, другъ мой. Надeвъ мой пиджакъ,
ты въ немъ найдешь мо