ста не произнесут столь  страшных  слов,
как "смертный приговор"; еще недавно они сосали молоко, -  ужели  они  вдруг
переменят пищу и будут жаждать крови?
     - Ну да, - сказал он, - истинный друг всегда останется другом. Налей-ка
еще пинту, трактирный! Что же сказал король? Поверил  ли  он  этому  доносу?
Скажи мне, умоляю тебя! Клянусь своей дворянской честью,  ни  одна  душа  не
узнает, что я получил эти сведения от тебя!
     - В этом-то я твердо уверен, - отвечал я, - иначе я не лез бы из  кожи,
вытаскивая вас из болота. Короче говоря (раз вы хотите все  знать!),  король
изволил обозвать вас скрягой и скупердяем и добавил, что  он,  мол,  никогда
ничего хорошего не ждал от вас.
     - Да, - вздохнул лорд, -  без  сомнения,  против  меня  измыслила  злое
какая-либо планета, которой не по вкусу сидр.
     - Дело обстоит похуже, - король поклялся, что закатит здоровую  пирушку
Теруану, выпалив в него втулками от ваших бочек. У меня сейчас  нет  времени
доложить вам обо всем, что я могу вам посоветовать как человек, с давних пор
сердечно к вам  расположенный,  -  это  проявить  щедрость  теперь,  в  ваши
преклонные годы: немедля великодушно раздайте все имеющиеся у  вас  съестные
припасы или провиант бедным солдатам. На вашем месте я дал бы им нахлебаться
до отказу сидром, дал бы выкупаться в сидре, - лишь бы не  навлечь  на  себя
немилость  государя,  обладая  целым  морем  этого  напитка.  Когда  охотник
преследует бобра ради его яиц, тот живо откусывает себе яйца  и  отбрасывает
прочь, чтобы их подобрали, и потом живет спокойно. Ежели жадные охотники или
голодные клеветники преследуют вас,  то  это  из-за  денежек,  какие  у  вас
имеются; так выбросьте их, наплюйте на них, пусть себе они  их  забирают,  -
лишь бы вам не попасть из-за них в еще горшую беду. Последуйте моему  совету
- и вы увидите, что мои слова скоро сбудутся.
     Итак, я разыграл роль его бедного друга. Еще несколько любезных фраз  в
таком роде: "Вашей милости  покорный  слуга,  и  прочее",  "Прощай,  славный
юноша, благодарю тебя, я тебя не забуду", - и мы расстались.
     На следующий день мы получили,  я  сказал  бы,  целую  пропасть  сидра,
наливали его в кубки, в шлемы, в совки, и если бы кто-нибудь подставил  свои
сапоги, наполнили бы их тоже.
     У бедных солдат карманы сами собой  наполнялись  едой,  даже  если  они
этого не хотели. Мы дали пять залпов по  городу  одними  только  втулками  и
кранами от пустых выброшенных бочек. Каждый  служивый  получил  опустошенный
бочонок и мог в нем спать, подобно  Диогену.  На  мою  долю  досталась  куча
конфискованных фартуков, принадлежавших трактирным, и я соорудил себе из них
отменную палатку, не хуже,  чем  у  любого  офицера  в  нашем  лагере.  А  в
заключение дорогой моему сердцу пивной барон упал на колени перед королем  и
со смиренным видом сказал ему, что он-де стар и обременен  годами  и  нет  у
него наследника,  чтобы  закрыть  ему  глаза,  посему  если  его  величество
соблаговолит принять от него все его земли и пожаловать ему скромную  пенсию
на прожитье, то он будет наверху блаженства. А что до войн, то он  устал  от
них. Однако, покамест его величество будет подвергать опасности свою  особу,
он, лорд, не отступит ни на пядь, но будет защищать его своим дряхлым телом,
как щитом, от любого удара.
     Король, дивясь такой перемене в своем торговце сидром (так он не раз  в
шутку его называл), поговорил с ним малость и все как есть выведал у него  о
мнимом заговоре. После этого меня жестоко  отстегали  за  мою  блистательную
ложь, но все же долго потешались зимними вечерами, вспоминая эту историю.
     Несмотря на это, его тупоголовая светлость, мой  трактирщик,  продолжал
настаивать на своем, умоляя короля принять  его  земли  и  поместить  его  в
богадельню или в какой-нибудь отдаленный монастырь.  Упорные  домогательства
возымели свое действие, и король сказал в шутку, что,  раз  уж  его  к  тому
вынуждают, он реквизирует часть его земель для взимания налога на сидр, чего
раньше у него не было заведено.
     Это был один из самых знаменитых моих  подвигов,  ибо  мне  больше  уже
никогда не случалось напасть на такого отпетого дурня. Правда,  впоследствии
я выкинул сотни шуток еще почище этой, но они не записаны в том  порядке,  в
каком были совершены. Весьма прискорбно, что до потомства  не  дойдет  столь
драгоценная хроника. Тут уж ничем не поможешь. А впрочем, есть  чем  помочь:
ведь, когда уже не на  что  надеяться,  выручает  хорошая  память.  Любезные
читатели (постарайтесь уж быть любезными, коль скоро я так  вас  назвал),  в
той же мере, в  какой  мне  удалось  наплутовать,  подвизайтесь  на  поприще
честных деяний!
     Еще во время осады Теруана (ведь король недолго бряцал  здесь  оружием)
мне довелось свести дружбу с одним безобразным  инженер-капитаном  (пожалуй,
для него было бы лучше, если б мы с ним  сразу  рассорились).  Вы,  конечно,
понимаете, что в армии, где так ценят фураж, капитан без фуражки в руке едва
ли в почете. Но допустим, что он все же был капитаном,  хотя  у  него  и  не
имелось военной фуражки и  он  ходил  с  непокрытой  головой,  так  что  мне
пришлось одолжить ему выброшенную моим лордом бархатную  шляпу  с  выцветшим
пером; потрясая этим пером, он издали грозил своим  солдатам,  подобно  тому
как Юпитер, говорят, встряхивая кудрями, потрясал небо и землю.
     Представьте себе, когда мне удавалось обчистить противников, с  помощью
фальшивых костей, мы с ним не раз на выигрыши одевались с ног до головы, и в
самом деле, не в обиду  дьяволу  будь  сказано,  если  на  протяжении  веков
какой-нибудь игрок заслужил  золотые  игральные  кости,  некогда  присланные
Деметрию царем парфян, - то этим игроком был я.  Я  обладал  особым  умением
припрятать кость между двумя пальцами, ловким движением руки я  мог  сделать
так, чтобы, когда мне было нужно, выпало три или четыре очка.  На  жизненном
пути немало проделок  предается  забвению,  но  я  пускался  на  все,  чтобы
поддержать нашу дружбу.
     Этот "синьор капитано" снимал сливки с моих доходов, и crede mini,  res
est ingeniosa dare {В этом ты уж мне поверь: славное дело - дарить (лат.).},
всякого человека нахваливают, покуда у  него  водятся  денежки  в  кошельке.
Деньги подобны бархатцам, чьи лепестки  раскрываются  с  восходом  солнца  и
свертываются на закате. Если счастье улыбается человеку  или  он  в  почете,
деньги текут к нему, и он процветает;  если  приходит  старость  или  же  он
впадает в немилость, благополучие увядает и денег нигде не  достать.  Я  был
мастер своего дела, хотя и был юн, и умел склонять: "Nominative: hic asinus"
{Именительный падеж: этот осел (лат.).}, как присяжный грамотей; вот  мне  и
пришло в  голову,  что  незачем  этому  солдафону  выбивать  дробь  на  моем
кошельке, - я выбью из него дурь и отправлю к чертям.
     Вот какой я измыслил план: я знал, что  в  ближайшее  время  необходимо
произвести разведку, для коей требуется человек,  отменно  владеющий  своими
пятью чувствами; но ежели за это дело возьмется дурак, ему будет крышка. Я и
решил подбивать и  подстрекать  на  это  деяние  сидевшего  у  меня  на  шее
дармоеда, то  бишь  синьора  в  бархатной  шляпе,  отнюдь  не  отличавшегося
сообразительностью. Войдя к нему в палатку в обеденное время,  я  обнаружил,
что он поглощен чисткой своих ногтей за отсутствием другого  развлечения,  и
обратился к нему со следующей торжественной речью:
     - Капитан, вы сами видите, как солоно приходится  нам  обоим,  ведь  от
игры в кости не больше толку, чем от дохлой собаки; подтесанные кости, кости
с неравными гранями и налитые по уголкам свинцом не  идут  в  ход,  вся  эта
компания  не  может  даже  заработать  нам  на  обед.  Необходимо  изобрести
какое-либо  средство,   дабы   предотвратить   грозящую   нам   нужду.   Мое
благополучие, как вам небезызвестно, зависит от  службы,  какую  я  несу  за
столом, ваше продвижение может состояться лишь при условии, если вы проявите
воинскую доблесть. Во  время  затяжной  осады  на  достоинства  человека  не
очень-то обращают внимание; важные шишки отдают приказания,  а  пушки  ведут
войну против стен. Если вам желательно  быстро  возвыситься,  то  существует
лишь одно  средство,  -  надобно  совершить  неслыханный  подвиг,  требующий
редкостной  изобретательности,  -  и  как  раз  сейчас  вам  предоставляется
замечательный случай.
     Король задумал уничтожить одного из неприятельских главарей.  Так  вот,
дабы  осуществить  это  деяние,  требуется  не  столько  смелость,   сколько
осторожность;  однако  необходимо  проявить  и   смелость,   поскольку   это
предприятие связано с огромным  риском.  Мотайте  же  себе  на  ус,  -  дело
серьезное! Нечего медлить  и  колебаться,  -  ежели  вы  пойдете  на  это  и
добьетесь успеха благодаря особой уловке (лишь бы вам ее  придумать,  покуда
еще король не решил, как ему действовать), то ручаюсь вам, что вы  проживете
всю жизнь в полном  довольстве  и  без  всяких  забот,  даю  вам  голову  на
отсечение, что все так именно и будет!
     Ах, любезные слушатели, если бы вы только видели, как он стал  пыжиться
и потирать руки, услыхав эту речь; потом он нахлобучил шляпу на самые брови,
словно государственный муж, скрестил руки на груди и грозно потряс  головой,
словно желая сказать: "Берегитесь вы, французы, -  уж  я  задам  вам  жару!"
Повторяю, если бы вы хоть одним глазком посмотрели, как он пожимал  плечами,
презрительно усмехался, вертел  пальцами  пуговицы,  закусывал  губы,  -  вы
хохотали бы до упаду, уткнувшись лицом в ладони.
     Надлежало ковать железо, пока  горячо,  и  я  решил  пуститься  во  все
тяжкие, ибо опасался, что пыл его остынет. Я уже  рассказал  ему  вкратце  о
предстоящей разведке, - теперь я начал распространяться  о  том,  какая  это
почетная задача, и сколь редкий дар изобретательность в  военном  деле,  как
ценится она королями и прочими государями, и привел в пример  людей  низкого
происхождения, кои благодаря сему таланту вступили на  трон.  Засим  я  стал
превозносить различные его качества и  достоинства:  он-де,  подобно  волку,
чует издали человека, еще не увидев его, подобно зайцу, он спит с  открытыми
глазами, и подобно тому, как орел с высоты бросает  пыль  в  глаза  воронам,
ослепляя их, он наверняка пустит пыль  в  глаза  неприятелю,  тем  или  иным
способом отведет им глаза, дабы они не распознали его хитростей;  он  должен
быть запанибрата  со  всеми  и  никому  не  доверять,  дружески  выпивать  и
распутничать с человеком, из коего он надеется выудить  кое-какие  сведения,
клясться и отрекаться от своих слов, всячески отводя от себя  подозрения,  -
одним  словом,  до  тонкости  овладеть   искусством   притворства,   подобно
придворному.
     - Быть может, - говорил я, - найдутся жирные пустобрехи, каковые станут
вас отговаривать от этого предприятия, они  будут  клясться  своей  грошовой
честностью и настойчиво  вам  долбить,  что  лучше  уж  стать  палачом,  чем
шпионом, - этим ползучим соглядатаем, пресмыкающимся лазутчиком и презренным
пикетчиком. Но  пусть  они  вас  не  обескураживают  своей  болтовней,  ведь
большинство  этих  паршивых  ненавистников  здравого  смысла  -  здоровенные
мясники вроде Аякса,  годные  лишь  на  то,  чтобы  изо  всех  сил  колотить
кувалдой, загоняя клин, или  же  день-деньской  бить  молотом  по  железному
брусу. Медвежата растут только во время сна, и  вот  этих  огромных  вожаков
медведей высоко ценят, хотя их главное занятие сон.
     Вы, конечно, читали (я готов поклясться, что он  ни  разу  в  жизни  не
заглядывал в книгу) о том, якобы многие  римские  герои  прокрадывались  как
соглядатаи в лагерь врагов? Улисс, Нестор и Диомед как соглядатаи пробрались
втроем ночью в  лагерь  Реза  и  захватили  Долона,  троянского  соглядатая;
ремесло соглядатаев опозорил лишь один Иуда, но ведь он повесился. Опасность
научит уму-разуму любого. Архитас сделал  деревянного  голубя,  который  мог
летать. Поэтому я полагаю, что даже самый отпетый дурень не лишен  известных
достоинств.
     Хотя у нас бывают врожденные недостатки, но с ними можно справляться, и
частенько человека, лишенного в каком-либо деле самых обычных  способностей,
природа вдвойне вознаграждает, даруя ему способности в другой области.  Ослу
недостает ума, зато он отличается  благонамеренностью.  Кто  видывал,  чтобы
осел брыкался, или взвивался на дыбы,  или  выкидывал  иные  штуки,  подобно
лошади? Проживите хоть сто лет, вы никогда  не  услышите  о  том,  что  осел
разломал ограду загона.
     Переходя к людям, заметим, что человек,  не  обладающий  умом,  нередко
отличается великолепной, прочной, как железо, памятью, а тот, у кого нет  ни
того, ни другого, обладает здоровым костяком  и  может  таскать  тяжести.  У
слепых обоняние развито лучше, чем у зрячих. Бык в драке  пользуется  рогами
не хуже, чем мы - руками. Лев  орудует  своими  лапами,  точно  секирами,  и
убивает всякого, кто вступит с ним в бой. Клыки служат кабану более надежным
оружием, чем нам меч и  щит.  Зачем  улитке  глаза,  когда  она  безошибочно
находит дорогу, нащупывая ее своими рожками, словно зоркий сыщик? Существует
рыба, которая не имея крыльев, летает при помощи плавников.
     Допустим, что вы не отличаетесь ни умом, ни способностями, - я  имею  в
виду, что никто не сравнится с вами в идиотизме, - все же, если вы при своей
простоте обладаете скрытностью (если вы умеете скрывать  свою  недалекость),
то змеи примут вас за змею, ибо разве змея не скрывает свое жало? Но  каковы
бы ни были изъяны у человека, взявшего на себя столь  ответственную  задачу,
ему едва ли обойтись без красноречивого обольстительного языка: подобно тому
как  упомянутая  мною  змея  своим  упругим  хвостом  обвивает   того,   кто
приближается к ней, он своими чарующими речами привлекает к себе сердца всех
людей; но ежели человек не обладает таким языком, ему никогда не уподобиться
воронам и голубям, рождающим птенцов из клюва, - из его уст не выйдет ничего
путного, другими словами, ему не удастся  возвыситься  или  прославиться  на
поприще соглядатайства.
     Сэр, я убежден, что все ваши недостатки, о коих я упомянул, вам присущи
от рождения. Я вижу по вашему лицу, что вы, подобно ласточке, созданы, чтобы
на лету добывать себе пищу, чтобы в странствиях стяжать богатство  и  славу.
Вам одному по плечу столь важное  предприятие;  наши  жалкие  шпионы  просто
мухи, плавающие на поверхности потока  военных  хитростей,  по  сравнению  с
вами, вы единственны в своем роде, - их подслеповатые, близорукие  глаза  не
могут проникнуть в глубины притворства; только вы вместе с Паламедом  можете
разоблачить Улисса, прикинувшегося безумным, вы можете  отличить  Ахилла  от
прислужницы, хотя он сидит с веретеном за прялкой; подобно тому как  Ликаон,
подавая Юпитеру за обедом человеческое мясо в виде жаркого, не смог обмануть
небожителя, ни один мудрец не перехитрит вас, никому  вас  не  провести.  Вы
всякого одурачите, все страшатся вас,  любят  вас,  склоняются  перед  вами.
Посему, добрейший сэр, послушайте моего совета, снизойдите с  высоты  своего
величия и всецело посвятите себя этому делу.
     Моя медоточивая речь прозвучала для него как божественная гармония,  он
предался сладостным мечтаниям,  воображая,  каким  сверхъестественно  мудрым
шпионом он покажет себя, какие царственные милости посыплются на него,  -  и
он твердо решил пойти напропалую в надежде  без  промедления  вознестись  на
высоты славы. Да, я еще сильней воспламенил и очаровал его,  чем  фригийский
напев - юношу по имени Тавромонтан,  который  возгорелся  таким  пылом,  что
тотчас же помчался и поджег дом куртизанки, вызвавшей его гнев.
     Мне оставалось только одно - снабдить его деньгами, - что я  и  сделал,
ибо кто не построит своему врагу золотой мост, ведущий  к  гибели?  Он  стал
горячо меня умолять, чтобы я ни одной душе не поведал о его уходе, поскольку
он  занимал  высокий  пост,  и  поклялся  честью,  что  вернется  вскорости,
добившись полного успеха.
     "Да, да, только без головы! - подумал я. -  А  покамест  пусть  у  тебя
будет такой девиз: "Сумею, нет ли, избегнуть петли?"
     Итак, он отправился. Путь добрый, день долгий! Ну а  теперь,  если  вам
угодно, пусть этот бедняга навеки погибнет! Что до меня,  то  будь  он  моим
родным братом, я не мог бы оказать ему большей услуги, ибо, едва он  скрылся
из виду, я пошел с самыми благими намерениями к главнокомандующему,  доложил
ему, что этот человек перебежал  в  неприятельский  стан,  и  немедленно  же
выпросил его место для другого.
     Что с ним сталось, вы сейчас услышите. Он  направился  к  неприятелю  и
предложил свои услуги, ругая  на  чем  свет  стоит  английского  короля.  Он
клялся, что как дворянин и солдат отомстит ему за оскорбление; пусть  только
французский король последует его совету, и не пройдет и трех  дней,  как  он
прогонит англичан прочь от стен  Теруана.  Все  это  были  милые  шутки,  но
трагедия еще  впереди.  Французский  король,  услыхав,  что  появился  такой
болтун, пожелал его видеть, но все же, опасаясь коварного нападения, повелел
одному из своих фаворитов разыграть из себя короля, а  сам  решил  стоять  в
стороне, как простой смертный, покамест будут допрашивать перебежчика.
     Теперь  без  промедления  расскажу,  что  было  дальше.  Истинный  бог,
капитана провели к королю, но сперва его подвергли  тщательному  обыску.  Ни
одну вошь в его камзоле не пропустили,  но  допросили  ее  и  именем  короля
приказали стоять смирно. Ободрали все его пуговицы, дабы убедиться, что  это
не пули, обшитые материей. Они заявили, что гульфик его штанов, который  был
тогда в моде, - чехол для пистолета. Ежели бы у  него  в  башмаках  оказался
гвоздь со шляпкой, капитана бы повесили, и он так и не  узнал  бы,  кто  его
погубил. Но, к счастью, на нем не оказалось ничего металлического, -  он  не
имел отношения ни  к  одному  из  четырех  веков  -  ни  к  золотому,  ни  к
серебряному, ни к бронзовому, ни к  железному;  только  его  пустой  кошелек
отличался древностью и был, думается мне, вполне  пуританским,  ибо  его  не
оскверняли  грязные  монеты.  Перед  лицом  мнимого  короля  капитана  стали
допрашивать, кто он такой и по какой причине явился. На вопросы  он  отвечал
хвастливо, с бесшабашной веселостью, что  он  дворянин,  капитан,  командир,
военачальник и перешел к французам из-за обиды на английского короля.  Когда
же его спросили о непосредственной цели его прихода, у него не нашлось  хоть
сколько-нибудь убедительного  объяснения,  ему  еле-еле  удалось  состряпать
какую-то колченогую историю, но, видит бог, у нее не было почвы под ногами.
     Тут  от  него  столь   нестерпимо   завоняло   шпионством,   что   всех
присутствующих так и подмывало растерзать  его  на  клочки,  однако  любимец
короля, верный своему долгу,  продолжал  его  выспрашивать,  какими  тайнами
английского короля, полезными для французов, он обладает, обещая за три  дня
отогнать англичан от стен Теруана. В ответ тот наговорил кучу всяких  вещей,
кои требовали длительного обсуждения, но, по правде  говоря,  все  это  была
чистая ложь, да вдобавок плохо испеченная. Тогда выступил  вперед  настоящий
король и приказал схватить негодяя и подвергнуть его  пытке.  Пусть  выложит
правду, ибо он самый доподлинный шпион.
     Увидев колесо  и  другие  орудия  пытки,  он  завопил,  как  мужлан,  и
признался, что он всего-навсего жалкий капитан английской армии  и  что  его
подговорил Джек Уилтон, придворный  паж,  пробраться  в  город  и  совершить
дерзкий подвиг - убить французского  короля,  а  затем  вернуться  назад,  -
ничего другого у него, мол, не было на уме.
     Такое признание вызвало взрыв хохота, из его слов выходило, будто убить
французского короля и вернуться назад столь же простое дело, как  сходить  в
Ислингтон, съесть блюдо творогу со сливками и вернуть