ак  свои  пять
пальцев, ей не приходилось долго ломать себе голову. Все женщины  таковы,  у
каждой из них имеется плащ на случай  дождя,  и  она  умеет  за  милую  душу
отвести глаза мужу.
     Но покамест будет об этой синьоре маркизе.  Позвольте  вам  рассказать,
как обошелся Цадок с моей возлюбленной после того, как я был продан Захарии.
Я полагаю, вы не такой простак, чтобы  ожидать  хороших  плодов  от  дурного
дерева: он был цадок и поступил с ней как Цадок. Делая вид, что он  хочет  у
нее выпытать, за какие деньги подмастерье привел ее  к  нему  в  подвал,  он
раздел ее догола, бичевал, отбивая на ней барабанную дробь, и  исхлестал  ее
от головы до пят. День за днем, спокойно переваривая свой обед, он  повторял
сию процедуру. Это был жестокий лицемер и сладострастник с каменным сердцем.
     Пантомимы, изображавшие бичевания, какие мы смотрели недавно в  Англии,
- детская игра по сравнению  с  истязаниями,  каким  он  ее  подвергал.  Все
ромфордские угольщики, что  стараются  поддержать  честь  своей  корпорации,
бичуя слепого медведя  в  Парижском  саду,  перед  ним  сущие  сапожники.  В
искусстве бичевания он  превзошел  их  всех,  и  плеть  взлетала  у  него  с
молниеносной быстротой и со свистом.
     Но смотрите, смотрите, что будет далее. Племя Иуды подверглось изгнанию
из Рима и обречено было на скитания,  им  больше  не  дозволено  было  здесь
оставаться,  все  эти  Албумазеры,  Рабизаки,  Гедеоны,  Тебиты,  Бенхадады,
Бенроданы, Зедехии и Галии были разорены дотла и изгнаны из своих домов.
     Когда все имущество Захарии было конфисковано, он прибежал к Цадоку  во
вретище, с головой, посыпанной пеплом, и рассказал ему, как с ним обошлись и
какой указ готовится против их племени.
     Да осенит меня вдохновение! Придется здесь дать картину  ярости,  какой
воспылал мятежник Люцифер, когда он был низвергнут с небес. Существует рыба,
весьма схожая с жабой; когда ее вытащат из воды, она  начинает  раздуваться,
покамест не лопнет, тогда все ее внутренности летят  в  лицо  человеку.  Так
раздувался от ярости Цадок, казалось, вот-вот он лопнет  и  его  кишки,  как
заряд картечи, полетят в лицо Захарии,  который  принес  ему  столь  ужасную
весть. Глаза его сверкали и пылали синим огнем, как зажженная сера  или  как
спирт, горящий в яичной скорлупе, нос его излучал свет,  словно  там  сидела
куча светляков, он скрипел и скрежетал зубами, как скрипит и трещит по  всем
стыкам сторожевая вышка, когда бурный ветер раскачивает ее, точно  колыбель,
бешено на нее налетая. Он ругался, проклинал и кричал:
     - Вот они каковы, почитатели распятого бога из Назарета! Вот  плоды  их
новых евангельских откровений! Сера и порох живо ввергнут их всех в  геенну!
Я готов навеки погубить свою душу, лишь бы  увидеть,  как  сего  трехглавого
папу со всеми  его  разрешенными  от  грехов  девками  и  помазанными  елеем
священниками черти в торжественной процессии, распевая кощунственные  гимны,
понесут на плечах прямо в преисподнюю. Я хотел бы спуститься в глубь земли и
оттуда дохнуть что есть сил, да так чтобы взлетел на воздух  весь  Рим,  сия
вавилонская блудница!
     Ежели меня подвергнут изгнанию, ежели собаки язычники заграбастают  все
мое добро, я отравлю их источники  и  воду  в  водопроводе,  поступающую  по
трубам во все концы города. Я заманю к себе в дом как  можно  больше  детей,
зарежу их, набью их мясом бочонки от говядины и  отправлю  вместо  провианта
для моряков на папских  галерах.  Прежде,  нежели  придут  конфисковать  мое
имущество, я ассигную сто фунтов на покупку партии муки, прикажу замесить  в
нее яд скорпионов, - и от сего хлеба погибнет  еще  больше  народу,  чем  от
чумы. Я подкуплю людей, изготовляющих облатки для их таинств, они отравят их
тем же ядом, и когда эти фанатики  и  суеверы  проглотят  облатки,  их  живо
скрутит, и они станут падалью. Если сыщется нечестивый заклинатель,  который
может вызвать ветры из медных пещер и нагнать на небо тучи, я  дам  ему  еще
сотню фунтов, дабы он на целую неделю задержал над городом тучи с  громом  и
молнией; от длительной грозы будет  уже  тот  прок,  что  все  вина  в  Риме
превратятся в уксус. Покамест у них имеется в изобилии  мясо  и  вино,  чума
пожирает лишь немного жертв.
     - Цадок! Цадок! - прервал его доктор Захария. - Ты сотрясаешь  гневными
словами воздух, а меж тем мы погибаем здесь  на  земле.  Не  кто  иной,  как
графиня Джулиана, маркиза Мантуанская, замыслила нас погубить. Не спрашивай,
как было дело, но прими мои слова к сведению и совершай отмщение!
     - Вот оно как! Вот оно  как!  -  воскликнул  Цадок,  дергая  плечами  и
корчась от злобы. - Я был бы блаженнее патриархов, ежели бы  меня  подвергли
жесточайшим пыткам, к каким прибегали римские тираны, и,  замучив  насмерть,
извлекли из моего тела кварту драгоценного яда. У меня  в  ноге  свищ,  и  я
готов отрубить себе ногу  и  из  гнойника  добыть  отраву,  коя  губительней
всякого змеиного яда. Если  тебе  желательно,  я  пойду  в  зараженный  дом,
подцеплю там чуму, отправлюсь к ней с гноящейся язвой и, передавая  ей  наше
прошение, дохну на нее. Я  знаю,  мое  дыхание  и  без  того  зловонно  и  в
некоторой мере вредоносно. Я воздам ей по заслугам, ежели дохну  ей  в  лицо
удесятеренным, смертоносным смрадом.
     - Нет, нет, брат мой Цадок, - возразил Захария, - так дело  не  пойдет!
Не можешь ли  ты  раздобыть  какую-либо  рабыню,  отличающуюся  необычайной,
божественной красотой? Ты мог бы преподнести  ее  в  дар  Джулиане  от  лица
синагоги, умоляя ее оказать нам милость и содействие.
     - Есть у меня такая, и я готов к услугам, - отвечал Цадок. -  Диаманта,
пойди-ка сюда. У сей девки, - продолжал он, - кожа столь же  чистая,  как  у
Сусанны - с головы до пят у нее на теле нет  ни  единой  бородавки.  Как  вы
полагаете, господин лекарь, пригодна она для ваших целей?
     - Пригодна, - отвечал Захария, - и  я  тебе  поведаю,  какое  поручение
намерен на нее возложить. Впрочем, я  предпочитаю  открыть  это  только  ей.
Девушка, - обратился он к Диаманте, - (хоть я  и  не  знаю,  можно  ли  тебя
назвать девушкой), подойди-ка ко мне  поближе.  Мы  пошлем  тебя  к  маркизе
Мантуанской, и ты  должна  оказать  нам  известную  услугу,  за  которую  ты
получишь свободу и крупную сумму тебе на приданое. Я знаю, что  твой  хозяин
горячо  тебя  любит,  хоть  и  не  слишком  выказывает  свою  нежность.   Он
намеревается завещать тебе  все  свое  достояние,  ибо  у  него  нет  детей.
Постарайся уж ему угодить, исполнив все мои указания, и ты будешь обеспечена
на всю жизнь.  Дело  в  том,  что  папе  опротивела  его  наложница  маркиза
Мантуанская, и, всецело доверяя мне, лекарю своему, он препоручил мне тихо и
мирно спровадить ее на тот свет. Сам я не могу сим заняться, ибо у  меня  по
горло спешных дел; а ты, ежели станешь ее горничной и будешь прислуживать за
столом, сумеешь неприметно подсыпать яд в хлеб, в мясо, в напитки, в масло и
в сиропы, кои она употребляет в пищу, - и сие сойдет тебе с рук. Кто  знает,
папа, быть может, уже слышал о тебе, и ежели ты будешь вести себя  умно,  то
сможешь стать его любовницей после нее. Ну что, готова ли ты пойти на это?
     Диаманта стала раздумывать, как ей быть; жилось ей как в аду в  рабстве
у Цадока, и она разумела, что ежели упустит сей случай, у нее уже  не  будет
надежды на освобождение, и она попадет из огня  в  полымя;  итак,  она  дала
согласие и обещала выполнить наилучшим образом поручение.  После  сего,  без
дальнейших разговоров, Диаманту  принялись  готовить  к  исполнению  миссии:
разодели в пух и в прах, отточили на оселке и отшлифовали ее речь, и  хозяин
ее Цадок преподнес ее в дар маркизе вместе со всякими модными штучками -  от
лица  всей  общины,  умоляя  Джулиану  выступить  в   роли   их   милостивой
покровительницы и замолвить за них словечко перед папой; он добавил, что все
они впали в немилость и подверглись конфискации имущества и  изгнанию  из-за
проступка, совершенного по неведению одним человеком.
     Джулиане сразу  приглянулось  хорошенькое  круглое  личико  чернобровой
Диаманты, посему она приняла еврея довольно благосклонно и сказала ему,  что
стоит в стороне от дел и не может ничего обещать, не будучи доверенным лицом
его святейшества; правда, ей случалось оказывать на него влияние,  когда  он
был к ней расположен, но на сей раз затронуты его личные интересы, и она  не
знает, пойдет ли он навстречу. Во всяком случае, пусть они  не  сомневаются,
что она сделает все от нее зависящее, дабы папа смягчил  свой  приговор  или
даже отменил его. С этими словами она отпустила Цадока.
     Едва он удалился,  она  принялась  расспрашивать  Диаманту,  откуда  та
родом, есть ли у нее друзья и как случилось, что она попала в  руки  к  сему
еврею. Диаманта отвечала, что она дочь  венецианского  вельможи  и  ребенком
была похищена из отчего дома, продана еврею и стала его рабыней.
     - Цадок, - говорила она, - обходился со мной как самый жестокий  тиран,
и я всю жизнь буду праздновать день, когда я вышла из-под его власти. Ах,  -
продолжала она, тяжело вздыхая, - зачем я упомянула о том,  что  он  зверски
обращался со мной? Я имею вам нечто сообщить, но теперь вы можете  подумать,
что я стану со зла на него наговаривать. Сударыня, люди, обратившиеся к  вам
с просьбой, покушаются  на  вашу  жизнь.  Не  бледнейте  и  не  приходите  в
смятение, ибо я решила вас предупредить и открою вам их коварный замысел.
     Тут она поведала Джулиане все, что ей говорил  Цадок,  и  показала  яд,
который он ей вручил. Передала она также и разговор, который она  подслушала
сквозь щелку в запертой двери до того, как ее позвали.
     - Пусть они все отрицают, - продолжала она,  -  я  готова  под  клятвой
подтвердить свои слова, только умоляю вас, сударыня, будьте ко мне милостивы
и не отсылайте меня назад к этим извергам!
     Джулиана лишь  коротко  ей  ответила,  но  замыслила  злую  месть.  Она
поблагодарила Диаманту, предупредившую ее о заговоре, и поклялась, что будет
матерински относиться к своей  рабыне.  Она  взяла  у  нее  яд  и  тщательно
спрятала в поставце, намереваясь его использовать  для  каких-нибудь  благих
целей, например, когда она вытянет из меня все соки и истощит  вконец  своей
ненасытной похотью, она подсыплет мне драхму и швырнет в  сточную  яму.  Она
уже так поступала со своими любовниками,  и  ежели  бы  бог  не  послал  мне
спасительницу в лице Диаманты, я наверняка испил бы ту же чашу.
     Час-другой  просидел   я   под   замком,   как   вдруг   вышеупомянутая
добропорядочная маркиза является ко мне, но уже не в качестве судьи,  а  как
просительница.  Как  она  вошла,  в  каком  наряде,  какими   непристойными,
бесстыдными речами улещивала она меня,  о  том  не  стану  распространяться,
иначе внушу омерзение всем  скромным  людям.  Она  заставила  меня  испытать
большую неловкость своими ухватками уличной девки, и до сих пор меня за  это
мучит стыд.
     Но да будет все сие прощено и забыто! Плотские наслаждения не  помешали
ей без промедления отомстить Цадоку. Она подослала к нему  своих  клевретов,
приказав им всячески поджигать и подстрекать  его,  дабы  он  высказал  свое
негодование, и других шпионов, кои, идя по стопам первых, должны были  всеми
средствами  подталкивать,  подзуживать   и   пришпоривать   его,   добиваясь
крамольных признаний. И те и другие мастерски сыграли свою  роль,  и  Цадок,
отличавшийся бешеным нравом, поклялся ковчегом Иеговы, что он подожжет  весь
город прежде, чем его покинет. А Захария, вручив девке  яд  и  с  надлежащим
наставлениями отправив ее в пасть к сатане, решил тотчас же покинуть Рим  из
опасений, что заговор будет раскрыт. Он бежал к герцогу Бурбонскому, который
впоследствии разграбил Рим; сей ублюдок, пылая злобой,  нанес  невообразимый
ущерб и папе, и всем горожанам.
     Цадок остался в Риме и попал в руки палача. Исполняя  свою  клятву,  он
изготовил шары из горючего вещества и заложил пороховые мины в тысяче  мест,
дабы взорвать город и предать его огню; он уже начал разбрасывать свои  шары
во все стороны, когда приставленные к нему  шпионы  схватили  его  на  месте
преступления. Его бросили в самую страшную из римских тюрем и  с  головы  до
пят оковали цепями и кандалами.
     Джулиана поведала папе о Захарии и  о  его  черном  замысле.  Принялись
разыскивать Захарию, однако non est invent us {Он не был найден  (лат.).}  -
он уже давно удрал.  Последовал  приказ,  чтобы  Цадок,  коего  держали  под
неусыпной стражей и под семью замками, был подвергнут самым жестоким  пыткам
с применением огня.
     Я буду краток, ибо не сомневаюсь, что уже утомил  моих  читателей.  Его
привезли на место казни, раздели догола, затем посадили на острый  стержень,
врытый в землю, который  вошел  в  его  тело,  как  вертел,  под  мышки  его
прокололи еще двумя такими же стержнями. Вокруг  него  подожгли  хворост,  и
запылал огромный костер, однако его лишь поджаривали, но не  сжигали.  Когда
кожа его вздулась пузырями, огонь отодвинули в сторону, и ему влили в глотку
смесь из азотной кислоты, соляной кислоты и раствора сулемы, которая прожгла
все нутро, и он стал корчиться от нестерпимой боли. Потом принялись  стегать
его по задней части, обожженной и покрытой  пузырями,  докрасна  раскаленным
бичом, скрученным из  железной  проволоки.  Ему  обмазали  голову  смолой  и
дегтем, которую и подожгли. К его половым органам  привязали  разбрасывающие
искры шутихи. Потом стали его скоблить раскаленными щипцами и сдирать кожу с
плеч, с локтей, с бедер и с лодыжек; грудь  и  живот  ему  натерли  тюленьей
кожей и, расцарапав до крови, тут же смачивали раствором  Смита  и  спиртом;
ногти у него наполовину вырвали и всунули под них острые шипы; отставшие  от
тела ногти стали напоминать  окна  в  портняжном  заведении,  приоткрытые  в
праздничный день. Потом рассекли кисти рук вдоль пальцев до самого запястья.
Пальцы на ногах вырвали с корнем  и  оставили  висеть  на  клочках  кожи.  В
довершение всех пыток стали медленно водить по всему  его  телу,  с  ног  до
головы, пламенем масляной лампы, над  которой  выдувают  пузыри  из  стекла,
постепенно сжигая за членом член. Наконец сердце  его  не  выдержало,  и  он
умер.
     Торжествуйте, женщины,  таков  был  конец  бичевателя,  все  эти  пытки
придумала женщина, дабы отомстить за себя и свою служанку!
     Я уже сказал вам и еще раз напомню, что Диаманта  приобрела  величайшее
доверие своей госпожи. Джулиана не сомневалась, что  она  невинная  девушка.
Она сделала ее своей камеристкой, поручила именно ей  надзирать  за  мной  и
удовлетворять всем моим нуждам. Вы можете себе  представить,  какую  радость
испытывали мы оба при встрече, - совсем как три брата, которые разбрелись  в
разные стороны в поисках счастья, каждый  своей  дорогой,  а  к  концу  года
встретились, ибо дороги их вновь скрестились, и  братья  стали  рассказывать
друг другу обо всем встреченном на пути; так и мы  -  долгое  время  порознь
искали  счастья  и  теперь  с  нежностью  поведали  один  другому  о   своих
злоключениях.
     Чуть не каждые  шесть  часов  маркиза  посещала  меня  и  пресытила  до
тошноты. Мне было ясно, что  если  только  не  удастся  каким-либо  чудесным
образом вырваться отсюда, я неизбежно погибну от истощения, как  умирают  от
недостатка мясного питания. Я  терял  последние  силы,  уже  был  на  пороге
смерти, и у меня не оставалось надежды на спасение.
     Дни проходили за днями, и уже был недалек мой смертный час. Но вот  все
начали готовиться к празднику святого Петра. В этот день в Риме  совершается
величайшее торжество: является испанский посол и презентует папе белую,  как
молоко, лошадку испанских кровей, она без приказания  становится  на  колени
перед папой в знак покорности и глубочайшего почтения, и папа ставит ногу ей
на спину, словно на бревно. При этом  посол  преподносит  папе  великолепный
кошель длиной в добрый ярд, битком набитый динариями святого Петра. Все  это
время раздаются звуки нестерпимой для слуха музыки; пышно разодетые певчие в
богатых головных уборах выводят ноту за нотой хриплыми голосами, точь-в-точь
нищие на паперти.
     Налицо были все клирики и пономари, даже мулы и лошади  в  великолепных
попонах, принадлежавшие кардиналам, принимали участие в торжестве.  Папу,  в
праздничном облачении и во всех регалиях, понесли по  Борго,  главной  улице
Рима, в дом посла, где должен был состояться обед; туда же последовала и вся
его свита. У поэта не хватило бы  жизни,  чтобы  описать  это  пиршество,  -
столько там было роскошных яств.
     На это празднество Джулиана явилась в образе ангела. Она  восседала  на
носилках под зеленым вышитым балдахином, имевшим форму дерева и  приподнятым
со всех сторон; ее несли четверо мужчин в длинной одежде из рытого  бархата,
на коем были вышиты розы и  жимолость.  По  углам  балдахина  стояли  четыре
круглые хрустальные клетки, где распевали соловьи. Вместо  ливрейных  лакеев
по сторонам носилок шли четыре девушки в  батистовых  платьях  и  играли  на
лютнях.
     Впереди шагали в строгом порядке попарно сто пажей, одетых в белый креп
и в длинных плащах из  серебряной  парчи.  Каждый  из  юношей  в  белом  нес
изображение Джулианы, обрамленное белыми страусовыми перьями, вроде  опахал,
что носят над принцессами крови во время летних путешествий,  дабы  защитить
их от зноя и солнца. Перед пажами шли восемьдесят карлиц, которых  содержала
Джулиана; они были в зеленых платьях и рассыпали по дороге  травы  и  цветы.
Позади носилок тащились слепцы, калеки и хромые, разодетые, как  лорды.  Так
прошествовала она в собор святого Петра.
     Interea, quid agitur domi? Что же происходило в  это  время  дома?  Моя
возлюбленная осталась при мне стражем,  ей  доверены  были  все  ключи,  она
оказалась хозяйкой - fac totum! {Букв.: Делай все (лат.).} Войдя  в  заговор
против маркизы, мы живо прибрали к рукам ее драгоценности, столовое  серебро
и имевшиеся в наличности денежки и понесли куда глаза глядят. Короче говоря,
мы здорово ее ограбили и были таковы. Quid non auri sacra fames? {Букв.: Что
это такое, как не  священная  слава  золота?  (лат.).}  Какое  бесчестие  не
нуждается в золотом эликсире? Человек,  создавший  поговорку:  "Pro  ans  et
focis" {За алтари и очаги (лат.).} - допустил ошибку; следовало бы  сказать:
"Pro auro et fama" - не за алтари и очаги надо бороться,  но  ради  денег  и
славы.
     Быстрей гребной галеры и даже ветра мы помчались, удаляясь  от  берегов
Тибра. Многие славные игроки в кости побились  бы  об  заклад  на  все  свое
достояние, что невозможно так легко избегнуть казни. Уже и след наш простыл,
когда маркиза вернулась с празднества. Войдя к себе в дом, она увидела,  что
там недостает и вещей и людей, поставцы и буфеты открыты для  проветривания,
а меня и моего стража нет и в помине.
     О! Тут она впала в бешенство, будто исступленная вакханка!  Она  топала
ногами, вращала глазами, билась головой об стену, царапала себе лицо,  рвала
на себе волосы, клочьями ее волос был усеян весь пол. Когда ей попадались на
глаза служанки, она колотила их и расшвыривала во все стороны; посылала их в
погоню за нами, приказывала разыскать  нас,  хотя  они  не  знали,  куда  мы
направили стопы, кричала, что они будут навеки прокляты и она прогонит их  с
глаз долой, ежели они не разыщут нас.
     Когда ярость ее естественно стала остывать, у  нее  начала  раздуваться
грудь после припадка истерического бешенства, и ей стало очень  худо.  Тогда
она позвала одну из служанок и приказала поскорей достать в ее  поставце  на
верхней полке флакон со спиртом и принести ей. Девушка  впопыхах  по  ошибке
схватила стоявший рядом флакон с ядом, который Диаманта сберегла  для  меня.
Когда она опрометью примчалась в спальню, то ее хозяйка в глубоком  обмороке
лежала на полу, без признаков жизни. Девушка вскрикнула от ужаса и принялась