ожно подумать, что это самые добродетельные люди на земле.
     По сему случаю дозвольте мне сделать  небольшое  отступление  несколько
более серьезного свойства, чем заслуживала бы эта история или чем можно было
бы ожидать от такого новичка в  области  богословия.  Ведь  не  всякий,  кто
непрестанно вопиет: "Господи, отвори мне! Господи,  отвори  мне!"  -  первым
войдет в царство  небесное,  и  не  самые  ревностные  проповедники  стяжают
наибольшую благодать, и не "все  то  золото,  что  блестит".  Когда  Христос
сказал: "Силою берется царство небесное", он  имел  в  виду  не  бесконечное
бормотанье молитв, не нудные, полные  рвения,  бессмысленные  проповеди,  но
веру, усердие в добрых делах, долготерпение. Алчные невежды жаждут захватить
для себя царство небесное, а всех нас, людей просвещенных, отправляют в ад.
     Где Петр и Иоанн из третьей главы Деяний обрели немощного хромого,  как
не у дверей храма, называемых Красными? У прекраснейших дверей нашего храма,
у ног проповедников можно  увидеть  множество  немощных  калек,  немощных  в
жизни, немощных в добрых делах, немощных кругом;  однако  они  всегда  сидят
лишь у дверей храма, даже когда уходят в  реформацию,  и  отнюдь  не  спешат
войти в истинный храм вратами добрых дел.
     Вы можете мне возразить, что люди, против которых  я  пишу,  ревностней
всех читают  Писание,  внимательней  всех  слушают  проповеди,  имеют  самый
добропорядочный вид и одеты скромнее всех. Но позвольте мне вам ответить: не
сказал  ли  Христос,  что  в  последние  времена  солнце  померкнет  и  луна
превратится  в  кровь?  Это  может  означать  только  одно:  славное  солнце
Евангелия будет помрачено тучей лицемерия,  блистательное  светило  спасения
обратится в источник заблуждения и  мрака;  а  слова:  "Луна  превратится  в
кровь" - означают, что те, что блистают добродетелями, с виду скромнее  всех
и кажутся наиболее приверженными к  религии,  -  будут  извергнуты  из  лона
церкви, претворятся в кровь, - и все сие произойдет до наступления страшного
дня господня, кануном которого является настоящее время.
     Позвольте мне привести еще более знакомый вам  пример,  поскольку  пыл,
овладевший этим множеством людей, столь нас оскорбляет. Не повлек ли  дьявол
Христа на высочайшую вершину храма, дабы его укусить? Если он повлек Христа,
то он увлечет и целое полчище лицемеров на  высоты  веры  и  святости,  дабы
соблазнить их  и  низвергнуть.  Приведу  вам  слова,  коими  наш  спаситель,
прошедший через искушения, увещевал своих учеников:  "Берегитесь  рода  сего
развращенного. Истинно,  истинно  говорю  вам,  слуга  не  больше  господина
своего".  Поистине,  поистине,  грешные  люди  не  превосходят  в   святости
святейшего Иисуса Христа, их создателя. Сей святейший  Иисус  Христос  вновь
повторяет священное изречение: "Помните слова, которые я вам говорил:  слуга
не более свят, чем его господин". Он как будто хочет сказать:  "Помните  же,
запечатлейте слова мои в памяти вашей: ваши гордыня и своеволие заставят вас
позабыть их, спустя много лет  сила  их  иссякнет".  "Кто  хочет  душу  свою
сберечь, тот потеряет ее",  -  кто  хочет  стремглав  ворваться  на  небеса,
нарушая повеление божье, тот, подобно гигантам, устремившимся на небо,  дабы
свергнуть Юпитера, будет низвергнут, на него обрушится Осса и Пелион,  и  он
будет обречен на вечные мучения в мрачном царстве сатаны.
     Хотя служение первосвященников уже потеряло силу,  когда  Павел  сказал
одному из ник "Бог будет бить тебя, стена подбеленная!", но все же,  услыхав
слова присутствующего: "Первосвященника божия поносишь?" -  он  раскаялся  и
попросил прощения.
     Я не стал бы утверждать то,  в  чем  я  не  вполне  уверен.  Законность
духовной власти, которой они противятся, неоспоримо доказана; я не навязываю
вам моих незрелых доводов, ибо они лишь зеленая ветвь и слабая подпорка  для
столь высокого здания. Достаточно будет сказать, что если вы познали Христа,
то вы познали и его отца, если вы знаете христианскую религию, то  знаете  и
отцов церкви. Но многие  из  вас,  подобно  Филиппу,  долгое  время  были  с
Христом, но так и не узнали его; долгое время признавали  себя  христианами,
но так и не узнали истинных его служителей. Вы примыкаете к французской  или
шотландской модной секте и во всех отношениях уподобляетесь швейцарцам,  qui
quaerunt cum qua gente  cadunt  -  которые  ищут,  с  каким  бы  народом  им
погибнуть.
     В дни Нерона жил один чудак, который изобрел способ делать стекло столь
же прочным, как золото, - не сказать ли мне, что опыт,  проведенный  им  над
стеклом, мы проделали над Евангелием? Да, скажу от чистого сердца: мы  нашли
способ закалить его против любой  ереси.  Но  горнило  лжи  должны  погасить
молоты ереси, разбить, как было уничтожено горнило того чудака, не то  можно
опасаться, что ложный блеск стекла нововведений затмит золото Евангелия.
     Корень зла в том,  что  отцы  вашей  мертворожденной  религии  -  сущие
младенцы в вере. Катон, один из самых мудрых мужей, прославленных в  анналах
римской истории, родился, когда его отцу  было  восемьдесят  лет;  никто  не
может быть безупречным отцом веры и приводить своих детей истинным  путем  к
богу, если он умудрен долголетним опытом, если не научился  кротко  покорять
людей вере и не продал, подобно Закхею, все  свое  суетное  достояние,  дабы
радостно последовать не за обыкновенным человеком, но за духовным Мессией.
     Патеры и пасторы, уступите свои секты и  расколы  одряхлевшим  церквам,
которые за морем враждуют меж собой. За многие годы они так  привыкли  вести
религиозные войны или бороться за власть, что теперь обретают душевный  мир,
лишь нарушая мир других людей.  Из-за  крайней  бедности  эти  страны  не  в
состоянии должным образом содержать духовных лиц высшего ранга, - и вот  они
решили залучить нас в покровители их мятежной, подвергающейся преследованиям
голытьбы. Это весьма напоминает философов, именовавшихся циниками,  которые,
не унаследовав ни земель, ни какого-либо имущества, не имея никаких  средств
к существованию, нищие и всеми презираемые, брошенные  на  произвол  судьбы,
вошли в заговор и совещались меж собой, как бы  заставить  людей  ценить  их
бедность выше богатых имений  и  царской  власти.  Их  заговор  и  совещания
привели к тому, что они стали жить обособленно, чуждаясь всякого  общения  с
людьми. Не имея ни гроша за  душой,  они  утверждали,  что  надобно  жить  в
добровольной бедности. Скудно питаться,  спать  на  жестком  ложе,  а  также
презирать и  осыпать  бранью  как  последних  негодяев  тех,  кого  почитают
богатыми или состоятельными.  Диоген  был  одним  из  первых  общепризнанных
главарей этих угрюмых грубиянов, он обнаружил такое упорство и  столь  резко
высмеивал суетность мира  сего  и  неизменные  радости  глупцов,  что  через
некоторое время, вопреки здравому смыслу,  его  стали  превозносить,  считая
полноценной монетой;  так  же  точно  обстоит  дело  и  с  нашими  циничными
реформированными иноземными церквами. Честное слово, они  не  пожнут  плодов
высокого епископского служения, ибо даже не знают, как их  раздобыть.  Пусть
себе эти добрые люди по одежде протягивают ножки и выкручиваются как  умеют,
но пусть они оставят в покое нас, англичан, своих  добропорядочных  соседей,
кои, имея гораздо больше сукна, могут в просторной одежде  дальше  протянуть
ноги.
     К чему же  привело  печальное  падение  Мюнстера?  Они  изгнали  своего
епископа, конфисковали церковные бенефиции и стали  разыгрывать  их,  бросая
жребий, подобно тому как воины метали жребий  об  одежде  Христа,  -  короче
говоря, не превратили ли они дом божий в вертеп разбойников? Да, в наши  дни
голодные святотатцы поистине создали разбойничий вертеп.  Разбойники  быстро
проматывали то, что им легко досталось;  похищенное  у  церкви  добро  впрок
нейдет. Дионисий ничуть не разбогател, украв у Юпитера его золотой плащ, и в
конце концов пришлось ему подвизаться в роли школьного  учителя  в  Коринфе.
Хорошие ли, дурные ли религиозные установления уничтожаются, господь никогда
не оставит безнаказанным поругание веры. Я могу повторить вслед  за  Овидием
слова, сказанные им о евнухе:

                qui primus pueris genitalia membra recidit,
                vulncra quae fecit debuit ipse pati.
                Кто первым оскопил юнца своей рукой,
                Изведать должен был и сам удел такой.

     Итак, тому, кто первым лишил церковь ее бенефиций, как бы  оскопив  ее,
следовало бы оскопить самого себя или лишить  себя  жизни.  Я  имею  в  виду
кардинала Уолси, qui in suas poenas ingeniosus erat {Который умел изобретать
карты (лат.).}, - он сам научил других, как его сбросить. О  том,  насколько
удачно действовал он и его приспешники, как они впоследствии  орудовали  уже
самостоятельно,  подробно  повествует  Хроника,  хотя  и  не   одобряет   их
поступков, - если они и  не  понесли  наказания  в  полной  мере,  то  я  не
сомневаюсь, что потомство, подвергнув их суровому осуждению, воздаст  им  по
заслугам. Однако вернемся к рассказу о том, как  был  низвергнут  самозванец
Джон Лейден. Как я уже говорил, они и все  его  солдаты  пали  ниц  и  стали
горячо молиться, решившись не прекращать молений до тех пор, покамест бог не
явит им с небес какое-нибудь чудесное знамение победы.
     Заметьте, что как Джон Лейден, так и шайка  Книппердрлинга  и  Мюнцера,
имели такое обыкновение: если бог, несмотря на их неистовые крики  и  вопли,
не изъявлял им своего благословения, они принимались  его  бранить,  осыпали
его проклятиями, восставали на него, обвиняя его в несправедливости  за  то,
что он не сдержал своего слова, и  попрекали  творца  его  же  обетованиями,
данными в Писании. Таким образом, они не служили богу в простоте сердца,  но
он должен был им служить, исполняя их требования. Подражая им, многие готовы
служить богу, как рабы, дабы избегнуть петли, но кто  искренне,  от  чистого
сердца служит богу и взял себе девизом: "Amor est mihi causa sequendi" -  "Я
служу, потому что люблю", тот говорит: "Ego te potius, Domine, quam tua dona
sequar" - "Я следую  за  собой,  господи,  ради  тебя  самого,  а  не  из-за
корыстного расчета на те блага, какие ты можешь мне воздать".
     Христос желал иметь лишь таких последователей, которые  оставляли  все,
дабы идти за ним, отказывались от всех своих желаний, не ожидали  награды  в
жизни сей, отвергали и презирали свою жизнь, жену и детей из любви к нему  и
с радостью брали свой крест и следовали за ним.
     Но эти анабаптисты и не думали оставлять все и идти за Христом, они  не
отказались от жажды мести и новшеств, они не расстались с надеждой  ограбить
своих врагов, они оберегали свою, жизнь, заботились о своих женах  и  детях,
не возлагали на себя креста смирения и не следовали за ним, - напротив,  они
распинали его, поносили и ни во  что  его  не  ставили,  если  он  не  являл
знамения в ответ на их молитвы и  мольбы.  Deteriora  sequntur  {Следуют  за
худшим (лат.).}, - они следовали  за  господом,  бросая  ему  вызов.  И  бог
услыхал их молитвы, quod petitur poena est {Они домогаются кары (лат.).},  -
они вымолили себе в скором  времени  наказание.  О,  чудо,  в  ответ  на  их
бесстыдные мольбы явилось небесное знамение - воссияла великолепная  радуга,
- точь-в-точь как та, что изображена на их стягах.
     После сего, уверенные  в  своей  победе  (miseri  quod  volunt,  facile
credunt - человек в беде готов поверить в то, что ему хочется), они с криком
и  гамом  внезапно  ринулись  сломя  голову  навстречу  своему  заслуженному
поражению.
     Достойны  жалости  и  сострадания  эти  люди,  беспощадно  истребленные
твердой   рукой.  Когда  в  чересчур  уж  кровавой  схватке  медведя  (этого
свирепейшего из зверей) одолевает и раздирает на части несметная свора псов,
невольно  испытываешь  жалость, словно перед тобой кроткая тварь, и те, кои,
глядя на него, еще полного сил в начале травли, желали этому чудищу жестокой
смерти,  теперь,  забыв  о  жажде  крови, сочувствуют его страданиям, ибо он
кажется им безобидной тварью перед множеством разъяренных догов; подобное же
сострадание возбуждали у ранее равнодушных к ним зрителей терпевшие
поражение  нечестивые  мюнстерцы,  теперь  они казались безвинными овцами на
бойне, а раньше представлялись волчьей стаей, напавшей на пастухов.
     Имперские войска,  оказавшиеся  их  палачами  (подобно  тому  как  отец
проливает слезы, но все же бьет свое дитя),  от  души  жалея  своих  врагов,
скрепя сердце совершали прискорбное избиение. Однако грозные звуки барабанов
и труб, возвещавших суровое отмщение, придавали им такой пыл,  что  руки  их
орудовали сами  собой,  вопреки  их  сокрушенным  взорам.  Их  мечи,  копья,
алебарды, луки, мушкеты рубили, кололи, сокрушали, простреливали насквозь  и
повергали в прах каждую  минуту  сотни  людей,  падавших  на  землю,  словно
колосья  под  взмахом  косы.  Однако  все  это  оружие,  рубя,   прокалывая,
простреливая  и  сокрушая,  причиняло  вдвое  меньший  урон,   чем   победно
грохочущая артиллерия, - то тут, то там железные снаряды тонули  в  кровавом
месиве, и трудно было отличить головы от ядер или клочья окровавленных волос
от клочков кровавого мяса.
     Рассказу сему должно рано или поздно прийти к концу,  и  стоит  ли  его
продолжать? Я охотно бы с ним начисто развязался, когда бы только знал, ибо,
толкуя о сапожниках, медниках, канатных  мастерах,  мясниках  и  штукатурах,
муза моя потеряла последние зубы и, думается мне, совсем  онемела,  стремясь
сочетать богословие с  поэзией.  Что  еще  вам  желательно  узнать  об  этой
трагедии? Говорите скорей, ибо мое перо уже вновь приходит  в  движение.  Вы
интересуетесь, как умер Джон Лейден? Он умер собачьей смертью, его  повесили
и за казнь  его  заплатили.  Вы  беспокоитесь,  какая  участь  постигла  его
сообщников? Могу вам сообщить, что они больше уже никого не беспокоили,  ибо
все были убиты, ни один не спасся, так что некому было рассказать о чудесной
радуге, знайте же: стать анабаптистами или стать пуританами -  значит  дурно
кончить. Пусть некоторое время  вас  считают  мясниками,  на  коих  снизошло
озарение, но под конец вы возопите: "Люди добрые, помолитесь за нас!"
     После трагической развязки Министерского восстания я  решил  отказаться
от новой для меня военной карьеры. В то время в  христианском  мире  уже  не
вели войн ради возвышенных целей, посему, убедившись, что надобно  потратить
добрых полчаса, чтобы сказать по-немецки  "прощай",  я  поспешно  направился
через всю страну к пределам Англии.
     То в повозке, то на своих на двоих добрался я наконец до  Мидлборо  (ты
ведаешь, господь, сколь переменчива наша судьба - судьба юных  странствующих
рыцарей!), там я повстречался с высокочтимым лордом Генри  Говардом,  графом
Суррей, моим ныне покойным хозяином. Боже мой! Увидав его, я  испытал  такую
радость, какой наверняка не  испытал  бы,  очутившись  в  раю.  О,  это  был
поистине благородный лорд, воплощенная щедрость (если только в наш  железный
век щедрость еще может существовать на земле), возвышенный дух,  ибо  в  нем
жил поэт, не имевший себе равных.
     Судьба  проявляет  величайшую  несправедливость,  посылая  безвременную
смерть превосходному поэту.  Если  в  груди  смертного  человека  порой  еще
вспыхивают сквозь пепел искры того совершенства, каковым обладал Адам в раю,
то господь наделил сим даром свой совершеннейший образ - образ поэта.  Никто
из людей так  не  уподоблялся  своей  мудростью  всевышнему,  никто  так  не
презирал мир. "Vatis avarus non temere est  animus,  -  говорит  Гораций,  -
versus  amat,  hoc  studet  unum"  -  "Редко  случается   встретить   поэта,
склоненного к скупости, он любит лишь одни стихи,  и  больше  ни  в  чем  не
обретает отрады"; и сей одичавший мир воздает ему презрением в той же  мере,
в какой он его презирает. Поэтому презирают в мире, ибо они не от мира сего:
они воспаряют мыслью высоко над миром невежества и земной суеты.
     Подобно божественному сонму ангелов, они непрестанно  ведут  беседу  на
небесах искусств. Небеса, как таковые, являются лишь вершиной познания. Тот,
кто познал самого себя и все сущее, обрел источник счастья. Блаженны, трижды
блаженны те, кому господь даровал,  кроме  земного,  божественный  разум  и,
кроме земной души, возвышенный дух поэта.
     Мой   доблестный   покровитель   в   высшей   степени   обладал    этим
сверхъестественным  разумом;  он  был  чужд  низменной  скупости,  а   также
свойственных женщинам малодушия и страха, каковые почитаются сродными водной
стихии, но был исполнен духовной свободы, великодушия и щедрости, кои сродни
стихиям воздуха и огня. Позвольте  мне  больше  не  распространяться  о  его
совершенствах, ибо я могу растратить  все  свое  вдохновение,  воздавая  ему
хвалу, и тогда уже не достанет у меня умственных сил и духовной энергии  для
продолжения настоящего повествования.
     Когда я встретил этого человека и воспылал к нему  самыми  возвышенными
чувствами, мне уже не подобало убегать от превратностей судьбы, но надлежало
возвратиться и разделить с ним все успехи и неудачи  в  той  лотерее,  какой
можно уподобить путешествия. Все же меня  прельщала  мысль  странствовать  с
обладателем столь  толстого  кошелька,  но  я  недоумевал,  какая  внезапная
прихоть  побудила  его  покинуть  родимый  край  и  отправиться  без  всякой
надобности за море, в путь, чреватый опасностями, и вот  однажды  ввечеру  я
набрался смелости и спросил графа, что заставило его поехать на чужбину.
     - Ах, милый мой паж, -  отвечал  он,  -  ты,  конечно,  заметил,  какая
произошла со мной метаморфоза с тех пор, как мы виделись с  тобой  последний
раз.  Существует  бог-малютка,  именуемый  любовью,  который  не  ищет  себе
поклонников  среди  свинцовых   сердец,   провозглашая   себя   единственным
повелителем людей с проницательным взором и нежным сердцем;  это  он,  являя
свою власть надо мной, отнял, безжалостно похитил у меня всякую радость.
     Ты знаешь величавую Джеральдину, столь величавую, что я даже не  дерзаю
воздвигать в честь ее статую или святилище; это она прибыла из Италии,  дабы
очаровать всех разумных  мужей  в  Англии.  Она  служит  королеве  Екатерине
Доуджер и наделена такой красотой, что могла бы покорить  сердце  любого  из
великих христианских королей. Дивное, возвышенное солнце ее прелести  зажгло
своими лучами мое сердце, оно запылало,  словно  костер  Феникса,  и  я  сам
подливал нежную страсть и хвалы, как аравийские благовония,  в  погребальное
пламя моего безумия. Те, что были обречены задохнуться насмерть, погрузились
в нежные недра пышного ложа из роз, не испытали  столь  сладостной  кончины,
каковая  будет  моим  уделом,  ежели  гневное  презрение,  вспыхнув  розовым
пламенем на ее ланитах, станет моим палачом.
     О, исполненный  царственного  величия  Гемптонский  двор,  зачарованный
замок  Купидона,  где  я  впервые  узрел  беспредельную  власть  всевышнего,
воплощенную в смертном создании, ты, дарующий всем  другим  отраду  в  своих
пленительных чертогах, лишь мне одному уделил из обильной сокровищницы своих
забав порожденную красотою печаль!
     Дорогой Уилтон, знай, что именно там  я  впервые  поднял  взор  на  мою
божественную Джеральдину. Узрев ее, я испытал восхищение; я  неспособен  был
ничего созерцать, кроме ее изысканной прелести. После длительного ухаживания
и неоднократных изъявлений моих чувств  я  был  благосклонно  допущен  в  ее
общество. Ни один равнодушный слуга не повиновался столь рабски немилой  ему
госпоже, как я  повиновался  Джеральдине.  Моя  жизнь,  мое  достояние,  мои
друзья, наша судьба - были всецело подвластны ей.
     В один прекрасный день я решил  отправиться  в  путешествие.  Молва  об
Италии и незаурядная приверженность к моей второй госпоже  -  поэзии,  столь
процветающей в этой стране, уже д