дей.
 Но  даже  этот  непреодолимый поток  не  мог  ни  смять,  ни  оттеснить
сумрачную очередь  молчаливых женщин  с  кошелками и  сумками в  руках.  Они
цепочкой выстроились по  тротуару возле булочной и  ждали утра,  когда можно
будет выкупить полагающийся им по карточкам хлеб.
 Революция совершалась и ради этих женщин,  подумала Землячка,  но им не
было дела до революции,  ради революции они не побегут к Кремлю, вот если бы
там выдавались булки... Их тоже можно понять!
 Толпа выплеснулась на  Варварскую площадь,  и  вот  она уже за  стенами
Китай-города,  в нервной спешке люди растеклись и по Варварке, и по Ильинке,
и по Никольской,  людьми овладело нетерпение,  рабочие отвергли соглашение с
юнкерами и готовы к бою -  овладеть Кремлем,  изгнать защитников свергнутого
режима...
 Металлисты  из   Симоновской  слободы,   печатники  из   Замоскворечья,
текстильщики Пресни заполнили Красную площадь.
 Все на площади подравниваются,  отряд к отряду, командиры становятся во
главе колонн.
 Одним дыханием дышит народ на площади.
 Еще  ночь,   но  вот-вот  забрезжит  заря.   В   предутренних  сумерках
черным-черны зеленые треугольники на куполах Василия Блаженного.
 Единственная неповторимая ночь,  последняя ночь  перед  восходом  новой
жизни.
 Из-за  стен Кремля доносятся выстрелы.  Рабочие уже  там,  за  древними
этими стенами.
 Может быть, именно ради этого мгновения и жила Землячка на земле.
 Она  испытывает  полное  слияние  со  всеми,   кто  рядом  с  ней,  кто
устремляется сейчас в Кремль,  кто уже находится там,  и ощущение юношеского
весеннего восторга наполняет все ее существо.
 Великое половодье!  Теперь ни  задержать его,  ни изменить направление.
Сейчас она только песчинка в бурном потоке.  Как и отряд, в котором движется
Землячка, сотни подобных отрядов сливаются в единое движение народа.
 По  двое,  по  трое  выбегают  юнкера  из  Спасских ворот  и  крадучись
скрываются в тени храма Василия Блаженного.
 Землячка торопится к Спасским воротам.
 Вот выбежали еще три юнкера с  винтовками,  метнулись навстречу и сразу
кинулись в сторону,  скрылись за выступом ворот, им не проскочить уже мимо -
и  показались снова,  уже  без  винтовок,  побросали  их,  идут,  неуверенно
поднимая руки.
 - Заберите их  и  отведите в  Торговые ряды,  там  собирают пленных,  -
распоряжается Землячка. - Да смотрите, чтобы не убежали.
 - А на что их?  - спрашивает один из парней, шедших вместе с Землячкой.
- Чего с  ними возиться?  Отпустить,  и  все тут.  Они же сдались,  винтовки
побросали, пусть себе идут...
 - Нет, - твердо говорит Землячка. - Отведите и сдайте, там разберутся.
 Без большой охоты двое парней эскортируют пленных к Торговым рядам.
 - Зря их забрали,  только время тратить, - произносит кто-то еще не без
упрека в сторону Землячки. - Такие же ребята, как и мы...
 - Такие,  да не такие, - говорит Землячка. - Не спешите карать, но и не
спешите миловать. А винтовки хорошо бы подобрать. Пригодятся.
 Часть спутников скрывается за выступом ворот.
 - Подождем, - говорит Землячка остальным.
 И почти сразу же до нее доносится срывающийся мальчишеский голос:
 - Погодите!
 Парень с белым от ужаса лицом подбегает к Землячке.
 - Их  перестрелять мало!  -  Он  делает жест в  ту сторону,  куда увели
юнкеров. - Вы посмотрите...
 За  выступом ворот  на  мокрых белых  плитах лежит  юноша,  скорее даже
мальчик лет шестнадцати, в черной суконной куртке - он пропорот штыками двух
винтовок, третья валяется рядом...
 Землячка бросает взгляд на своих спутников и тут же отворачивается.
 - А вы - отпустить!
 По  торцовой  мостовой бегут  люди...  За  соборами еще  стреляют.  Над
соборами брезжит рассвет,  розовая полоса окрашивает небо.  Какая-то женщина
стоит  на  каменном  постаменте  рядом  с   Царь-колоколом  и   кричит  всем
проходящим:
 - Товарищи! Власть у народа! Теперь народ...
 Землячка идет мимо и  думает,  что жизнь ее прожита не зря,  а  впереди
столько работы, что на нее понадобится еще десять жизней.


 ПЯТНИЦА, 25 ЯНВАРЯ 1924 г.

 Несмотря на мороз, в райкоме полно посетителей...
 Землячка почти не оставалась одна у себя в кабинете. К ней обращались с
утра до  ночи,  все  время приходилось кому-то  что-то  советовать,  кого-то
поддерживать,  кого-то куда-то направлять.  Она не принадлежала себе,  а  ей
иногда хотелось остаться одной,  собраться с  мыслями,  подумать,  как и что
делать дальше.
 Умер Ленин...
 Признанный вождь великой и могущественной партии.  Враги надеялись, что
его смерть поколеблет партию.
 Но нельзя поколебать партию, созданную Лениным. С первых же шагов своей
деятельности Ленин готовил и воспитывал партийные кадры. Твердость, верность
революционному марксизму...  Все  те,  кого он  воспитал,  станут теперь еще
тверже, еще теснее сплотятся под знаменем Ленина.
 На столе Землячки пачка газет. "Правда" за последние дни.
 Землячка развернула последний номер "Правды".  Почти весь  он  посвящен
Ленину. Вся страна скорбит о его смерти.
 И ею овладевает желание пойти туда, где находятся те, ради кого он жил,
ради  кого совершена Октябрьская революция,  кому она  сама отдает все  свои
силы. Сейчас место всех большевиков в народе.
 Она надела пальто, шапку, повязала шарф.
 Когда она спускалась по лестнице,  кто-то спросил,  не проводить ли ее.
Она отказалась - "Нет, нет, я одна!".
 Мороз стоял жестокий,  но  прохожих на  улице было  много,  все  шли  в
сторону "Балчуга", к Дому союзов.
 Она миновала мосты,  дошла до Красной площади,  спустилась через проезд
возле Исторического музея и  увидела очередь,  тянущуюся от Манежа к площади
Свердлова.
 Такие же молчаливые человеческие очереди медленно двигались по Тверской
улице,  вдоль  Охотного ряда,  по  Большой Дмитровке.  Тысячи людей со  всех
концов столицы непрерывно подходили к Дому союзов,  вся Москва шла прощаться
с Лениным.
 И на Тверской, и на Дмитровке, и в Охотном ряду горели костры, и вокруг
костров стояли и грелись люди.
 Землячка медленно пошла по Моховой.
 Ночь.  Дымятся  костры.  Люди  негромко переговариваются.  Удивительная
сосредоточенность.
 Землячке хотелось встретить своих замоскворецких рабочих.
 Она остановилась, спросила:
 - Какая это организация?
 - С Урала, - ответили ей. - Рабочие "Уралмеди".
 Землячка удивилась:
 - Сколько же вас?
 - Двести человек.
 Землячка прошла дальше.
 - Какая организация?
 - Завод "Мотор", с Серпуховского шоссе.
 - Сколько вас?
 - Семьсот.
 Она прошла еще.
 - А это какая организация?
 - Нижегородская железная дорога. Завод железнодорожного оборудования...
 Она шла и спрашивала -  откуда,  откуда?  - и слышала все один и тот же
ответ - Нижегородская железная дорога.
 Она опять удивилась:
 - Сколько же вас?
 Оказалось, что с одной этой дороги прибыло четыре тысячи человек.
 Вся страна прощается с Лениным!
 Днем ей  пришлось быть в  Комиссии по  организации похорон.  Енукидзе в
разговоре с  ней  сказал,  что  за  три  дня через Колонный зал прошло более
полумиллиона  человек,   но  Землячка  как-то  плохо  представила  себе  эту
отвлеченную  цифру,   а  вот  сейчас  она  реально  видела,  сколько  народу
устремилось в Дом союзов со всей страны.
 А мороз пощипывал все жестче, все резче. При таком морозе даже одну эту
Нижегородскую железную дорогу трудно переждать...
 Землячка все  никак не  могла отыскать какую-нибудь свою,  москворецкую
организацию.
 Ненадолго  она  задержалась возле  питерских  студентов.  Петроградский
университет прислал пятьсот человек,  они  мерзли,  притоптывали,  где-то  в
глубине колонны приглушенно пели "Вы жертвою пали...".
 Землячка прошла еще и вдруг встретила михельсоновцев.
 Рабочие завода Михельсона,  того самого завода, где в августе 1918 года
эсерка Каплан покушалась на жизнь Ленина.
 Однако Землячка никого не узнавала - в очереди стояли молодые рабочие и
работницы,  недавно пришедшие на завод,  зато они узнали Землячку, вероятно,
не раз видели и слышали - она часто выступала на заводе.
 - Товарищ Землячка, идемте с нами!
 - Розалия Самойловна, не замерзли?
 Они повели ее к костру.
 Напротив церковки Параскевы-Пятницы полыхал костер.
 - Эй, ребята! - крикнул кто-то из михельсоновцев. - Подкиньте дровишек!
 И  тут же откуда-то из очереди пробились двое ребят с вязанками дров за
плечами.
 - Откуда дрова? - удивилась Землячка.
 - Принесли с  собой,  -  объяснили ей.  -  В  такие  морозы одной казне
московские улицы не отопить!
 Кто-то засмеялся, на него цыкнули, и вдруг тут же кто-то заплакал.
 - Ну  вот еще!  -  послышался укоризненный женский голос.  -  Держитесь
крепче, товарищи, Владимир Ильич не любил слез.
 Говорила пожилая женщина.  Землячка всмотрелась в  нее,  ей показалось,
что она встречала ее на заводе, - старая работница и, кажется, член партии.
 Строгое лицо,  на вид лет пятьдесят,  а может,  и больше.  Бывают такие
лица:  время высекло морщины, опустило уголки рта, слегка затуманило глаза и
на этом остановилось.
 Она  все  говорила,  говорила,  внятно и  чуть нараспев,  как говорят с
детьми, когда пытаются их утешить.
 - Чего плачете?  -  продолжала она.  -  Ильич не любил уныния,  стыдно,
товарищи. Большевики - народ закаленный.
 Она долго рассуждала о том,  что надо быть сильнее и бодрее, и Землячка
запомнила эту  женщину,  запомнила,  как пыталась она вдохнуть в  окружающих
бодрость.
 А  народ все  шел  и  шел,  очередь медленно продвигалась,  и  Землячка
двигалась вместе со всеми, хотя могла бы пройти в Дом союзов по пропуску.
 Какой-то  мужичонка  в  овчинном  полушубке,   здорово,   должно  быть,
перемерзший,  -  он все подпрыгивал и тер лицо руками в шерстяных варежках -
шел в обратном направлении вдоль очереди и все с чем-то обращался к людям.
 - Товарищи,  -  услышала Землячка,  когда он поравнялся с ней. - Может,
возьмете в компанию? Всех просю, и до того все безжалостные...
 Он  поправил на  голове овчинную шапку и  вопросительно помолчал,  но в
очереди тоже молчали, и мужик в который уже раз отбежал к ближнему костру.
 - Холодные люди, - пожаловался он неизвестно кому. - Никакого сознания.
 Возле костра стоял красноармеец.
 - Постой,  постой, отец, - обратился он к мужику. - Да ты никак и вчера
здесь всю ночь болтался?
 - Именно верно, - подтвердил мужик. - Были мы и вчерась, и позавчерась,
и завтра придем...
 - А что, вчера не допустили? - посочувствовал красноармеец.
 - Зачем -  не допустили?  -  обиделся мужик. - Вполне допустили, только
доступу одна минута, а в одну минуту все в сердце не вместишь.
 - Так несправедливо же,  отец,  -  возразил красноармеец.  - Проститься
всем хочется, а ты будешь тут по десять раз...
 Вокруг мужика уже столпились, прислушивались к разговору.
 - Это мы понимаем,  -  тут же согласился мужик.  - Только у меня особый
случай.
 - Какой такой особый?  -  спросил кто-то из толпы.  -  Такой же,  как у
всех.
 - А вот и не такой, - обиделся мужик. - Вам он - правитель, радетель за
вас, а мне товарищ Ленин личный знакомый.
 Он  снял варежки и  протянул к  костру руки,  вспышка огня окрасила его
полушубок в оранжевый цвет, и окружающие еще ближе подошли к мужику.
 - А  вы  не  смейтесь,  потому как я  в  самом деле знакомый Ленину,  -
настойчиво  повторил  мужик,  с  охотой  принимаясь  рассказывать и  как  бы
хвастаясь даже  своим рассказом.  -  Три  года назад из  Брянска я  приезжал
насчет общественной мельницы. Ходил, ходил... Все как есть бесполезно. Ну, а
у  меня  сын  на  фабрике  у  Бромлея  работает.  Вы,  говорит,  папаша,  не
отчаивайтесь.  У нас через два дня в районе собрание,  на том собрании будет
товарищ Ленин, и не иначе, как надо вам, папаша, с ним там повстречаться.
 Мужик принялся рассказывать,  как он попал на собрание. Провел его сын,
никаких строгостей при входе не было.  Стал он у двери, через которую прошел
Ленин, и ждал, когда Ленин пойдет обратно. "Товарищ Ульянов-Ленин, - кинулся
ему  наперерез,  -  послухайте,  что скажу,  потому как прислали меня мужики
насчет  общественной  мельницы".   И  Ленин  остановился,   подал  руку.  "С
превеликим  моим  удовольствием,   -   сказал,   -  особливо,  ежели  вы  по
общественному делу".  Повел  Ленин  мужика  в  какую-то  комнату,  и  вот  в
прокуренной комнатушке заводского клуба  состоялся самый  важный для  мужика
разговор.  Ленин посмотрел бумаги, оставил у себя и долго еще беседовал, все
выспрашивал,  как живет народ,  чем волнуется и какие имеет виды на будущее;
потом взял и написал письмо.
 - Какое письмо, насчет мельницы?
 - Да  не  насчет  мельницы,  а  насчет  меня,  насчет мельницы он  свою
указанию опосля прислал,  -  внушительно пояснил мужик. - Написал личное мне
письмо, касаемо личного моего положения.
 - Какого же положения?
 - А  моего,  -  опять  повторил  мужик  и  снисходительно посмотрел  на
слушателей.
 - А что еще за личное дело было у тебя к Ленину?
 - А не было никакого дела,  - сказал мужик, - только он сам его нашел и
написал записку, и я тую записку теперь завсегда ношу при себе.
 - А ну покажь, покажь...
 Мужик полез в  карман,  достал кисет,  где давно уже не было табаку,  а
лежали  немудрящие мужицкие  бумаги,  среди  которых  и  находился  заветный
листок.
 Это  действительно была  подлинная  ленинская  записка,  написанная  на
бланке Председателя Совнаркома:

 "В упр. д. Т-щи,
 надо устроить ему
 сапоги.
 В. Ленин".

 - Ну и как, устроили тебе сапоги? - спросил кто-то из очереди.
 - Хитрый!  -  Мужик лукаво прищурился. - Ежели б устроили, забрали бы у
меня письмо,  сапогами не пробросаешься,  взяли бы письмо для отчета. Сапоги
мы уж как-нибудь сами справим,  а ленинскую эту посланию я всю жизнь хранить
буду и детям своим завещаю хранить.
 И  тут мужик вошел вместе со всеми в  подъезд Дома союзов,  а  Землячка
подумала,  что  она  тоже сохранила бы  такую записку,  от  нее  исходило то
великое тепло, которое ощущали все, кто хоть раз соприкоснулся с Лениным.
 Землячка поднимается вместе со всеми по мраморной лестнице.
 Глубокая ночь...
 А народ идет и идет, нет конца человеческому потоку.
 Белый Колонный зал. Сияют люстры. Красные и черные полотнища. Колышатся
листья пальм.  Бесчисленные венки.  Оркестр играет Вагнера,  чью  музыку так
любил Владимир Ильич.
 На возвышении, в открытом гробу - Ленин.
 У изголовья застыли Надежда Константиновна и Мария Ильинична.
 В  почетном карауле -  незнакомые люди.  Мужчины в поношенных пиджаках,
женщины в стареньких кофточках...
 Землячка всматривается в их лица.  Нет,  она их не знает.  И знает. Это
все те же люди, что стоят в бесконечной очереди к Дому союзов.
 Коренастый широкоплечий Желтов,  который  следит  за  порядком в  зале,
вчера говорил:
 - Мы  отменили почетный караул для членов ВЦИКа и  других ответственных
товарищей. Заменили их рядовыми рабочими с фабрик и крестьянами из прибывших
делегаций. Мы чаще видели Ильича, чем эти люди.
 Землячка невольно замедляет шаг. На сердце тяжесть...
 Впереди идет  женщина в  сером полушалке,  которая требовала на  улице,
чтобы никто не предавался унынию.
 Она идет еще медленнее,  чем Землячка. Еле переступает. Вот поравнялась
с возвышением и... медленно опускается на пол, теряет сознание.
 Землячка напрягает все силы своей души.  Держись,  держись, говорит она
себе, бери пример с этих двух женщин, что бессменно стоят у изголовья...
 Колышутся листья пальм.  Сияют люстры.  Рыдает оркестр.  А  люди  идут,
идут, идут...


 1918-1921 гг.
 Дорогой гость

 Немцы  грабили  Украину,  японцы  и  американцы -  Дальний Восток.  Шла
гражданская война.  То тут, то там возникали контрреволюционные заговоры. Но
самой большой опасностью был голод.
 Тяжелое было лето.  Ни топлива, ни сырья. Не хватало хлеба для рабочих.
Но  заводы  и   фабрики  продолжали  действовать.   Рабочий  класс  приносил
невиданные жертвы ради сохранения завоеваний революции. Несмотря на лишения,
рабочие не покидали своих предприятий, да еще то и дело приходилось посылать
людей  на  фронты  -  на  военный  фронт,  сражаться с  белогвардейцами,  на
продовольственный, - реквизировать у кулаков запрятанный ими хлеб.
 19 июня 1918 года в Замоскворецком райкоме собрались представители всех
предприятий. Обсуждался самый больной вопрос - о борьбе с голодом, о посылке
продовольственных отрядов в деревню. Собрание вела Землячка.
 Один   за   другим  поднимались  рабочие.   О   том,   что   необходимо
экспроприировать хлеб у  кулаков,  спору не было.  Выступления были деловые,
конкретные. Говорили, как формировать отряды, кого включать в них, как вести
себя в деревне, чтобы не возбуждать недовольства.
 Прищурив  глаза,   Землячка  испытующе  всматривалась  в  ораторов.   В
подавляющем большинстве это были старые кадровые рабочие.  Иных она знала со
времен подполья,  с другими познакомилась в дни Октябрьского восстания.  Она
то   снимала,   то  надевала  пенсне,   за  стеклами  ее  глаза  приобретали
металлический отблеск.
 Человек двести находилось в зале.  Спорили мало;  Землячка отличалась и
сдержанностью,  и  вежливостью,  но  очень уж  походила на  учительницу,  не
терпящую возражений.
 Собрание длилось уже часа два,  дотошно обсуждалась кандидатура каждого
человека, намеченного для посылки в деревню.
 В  который раз  сняла Землячка пенсне,  давая отдых глазам,  ее  мучила
усталость,  она недосыпала,  недоедала,  несмотря на жару,  ныли ноги, давал
себя   знать  ревматизм,   приобретенный  в   тюрьме.   Близорукими  глазами
всматривалась она в глубь зала. Ее внимание привлек человек в заднем ряду.
 Кто бы это мог быть?..
 Она прищурилась. Кто-то очень знакомый.
 Усталость как рукой согнало, она быстро надела пенсне и сразу узнала...
 Да это же Владимир Ильич!
 Землячка стремительно поднялась.
 - Товарищи, к нам пришел дорогой гость!
 Все  разом  обернулись по  направлению ее  взгляда и  через секунду уже
стояли и аплодировали.
 - Владимир Ильич,  просим, - сказала Землячка, указывая на стул рядом с
собой. - Владимир Ильич!
 Ленин тоже встал,  помахал рукой - жест этот относился к аплодисментам:
не нужно, мол, лишнее - и пошел вдоль стены.
 - Здравствуйте,   Розалия  Самойловна.   -   Он  пожал  Землячке  руку,
повернулся к собранию, улыбнулся, поздоровался: - Здравствуйте, товарищи!
 Ленин поднял руку,  еще раз призывая к порядку, опустился на стул рядом
с Землячкой и вполоборота повернулся к смолкшему было оратору:
 - Извините, вас прервали. Продолжайте, пожалуйста.
 И  вот  он  уже  сидит в  своей любимой позе,  приложив руку к  уху,  и
слушает,  слушает с напряженным вниманием,  как всегда, когда его что-нибудь
интересует.
 Рабочие продолжали обсуждать, как формировать отряды.
 Ленин придвинул к себе листок бумаги, что-то записал.
 - Как фамилия, откуда? - шепотом спрашивает он Землячку.
 - Иванов, михельсоновец.
 - Возьмите его на заметку,  -  советует Владимир Ильич. - Мне думается,
он годится в начальники продотряда.
 Он  интересуется  фамилиями  выступающих,  советует  Землячке  обратить
внимание то на одного, то на другого рабочего.
 И  каждый раз она соглашается с Лениным -  кто-кто,  а он разбирается в
людях!
 Постепенно ее все больше заражает напряженное ожидание, царящее в зале.
 - Владимир Ильич, вы выступите? - спрашивает Землячка.
 - Обязательно.
 Ленин  тут  же  встает,  поднимая руку,  чтобы предупредить новый взрыв
аплодисментов,  и  сразу  начинает говорить,  экономя время и  не  дожидаясь
формального объявления.
 - Из  моих  объездов по  московским рабочим кварталам я  вынес  твердое
убеждение,  что  все  рабочие  массы  проникнулись  мыслью  о  необходимости
создания продовольственных отрядов,  -  обращается он к своим слушателям.  -
"Недоверчиво" относятся лишь  печатники,  которые обычно  живут  лучше,  чем
остальные рабочие,  за  счет  буржуазии,  отравляющей бедноту своей газетной
клеветой.  Сознательное отношение широкой массы  рабочих к  такому основному
вопросу русской революции,  как борьба с голодом,  позволяет мне думать, что
социа