ься. Вас как по имени-отчеству?
 - Николай Иванович.
 - Николай Иванович Воскобойников,  -  отчетливо произносит Землячка.  -
Работаете на лесопильном заводе?
 Хозяин дома утвердительно кивает.
 - Большевик?
 Воскобойников улыбается.
 - Да уж никак не объединенец.
 Улыбается ему и Землячка. Перед нею один из тех ярославских большевиков
- Землячка слышала о нем еще в Петербурге, - на кого можно здесь опереться.
 - Землячка,  -  называет  она  себя.  -  Я  сейчас  предъявлю вам  свои
полномочия.
 Воскобойников с  интересом  вскидывает  глаза  на  Землячку,  он  тоже,
видимо,  слышал о ней,  но не делает никаких протестующих жестов -  мол, я и
так  вам  доверяю,  мол,  излишние формальности ни  к  чему -  установленный
порядок должен быть соблюден.
 Землячка извлекает из  кармана своей  пелерины большое дамское портмоне
из серой замши,  достает перламутровую пудреницу, нажимает кнопочку и подает
Воскобойникову листок папиросной бумаги -  свой мандат,  скрепленный печатью
Петербургского комитета Российской социал-демократической рабочей партии.
 Дорого бы заплатили в охранке за оттиск этой печати!
 Воскобойников внимательно изучает бумагу.
 - Слышал я о вас, - говорит он, возвращая документ. - У нас в Ярославле
твердое мнение за съезд.
 Землячка  довольна,   что  Воскобойников  имеет  о  ней  хоть  какое-то
представление, но на всякий случай предупреждает:
 - Вот что,  Николай Иванович,  для членов комитета я - Землячка, но для
остальных  -  Зинаида  Ильинична Трелина.  Береженого,  как  говорится,  бог
бережет.
 Хозяин распахивает дверь в соседнюю комнату.
 - Располагайтесь.
 - Когда же вы думаете собраться?
 - Сегодня отдохнете, а соберемся завтра к вечерку, после работы, раньше
не успеем оповестить.
 - А у вас тут...
 - У  нас  тут  чисто,   -  подтверждает  Воскобойников.  -  Полиция  не
заглядывает сюда,  нет причин.  Все же  на  улицу советую не  показываться -
соседи, да и мало ли что, лишний интерес ни вам, ни нам ни к чему.
 Почти два дня проводит Землячка в семье Воскобойникова.
 Жена  приезжую  не  расспрашивает ни  о  чем,  зато  дети  засыпают  ее
вопросами -  кто она,  откуда,  зачем приехала.  Землячка отвечает,  что она
учительница,  едет  на  работу  в  деревню,  старшей девочке помогает решить
задачи, младшим рассказывает сказки Андерсена.
 На  второй  день  к  вечеру в  доме  Воскобойниковых поднимается суета.
Хозяйка вместе с пришедшей к ней женщиной жарит пирожки и котлеты,  нарезает
и раскладывает по тарелкам колбасу,  селедку, огурцы, накрывает в зале стол;
вернувшийся домой  хозяин  достает рюмки,  откупоривает бутылки с  водкой  и
пивом...
 Не  слишком-то  одобрительно смотрит гостья на  все  эти приготовления.
Дело слишком серьезное для того, чтобы сочетать его с застольем.
 - Это по какому же поводу?  -  осторожно спрашивает Землячка у хозяйки,
указывая на стол.
 - А Коленькино рожденье,  -  радостно откликается хозяйка.  -  Завсегда
отмечаем.
 Ответ хороший,  но  Землячка улучает минуту и  негромко осведомляется у
хозяина:
 - Сегодня у вас действительно день рождения?
 - Какое там!  -  Воскобойников усмехается. - Товарищи соберутся по тому
самому делу, по какому вы и приехали.
 Землячка укоризненно покачивает головой.
 - Тогда зачем все это? Неужели вы так всегда обставляете свои собрания?
 - Зачем?  -  возражает Воскобойников. - Мы и в мастерских собираемся, и
на  бережку,  и  даже возле церкви,  но сегодня случай особый,  не хотим вас
казать посторонним, да и не ровен час зайдет кто - такая хорошая видимость.
 И  все-таки Землячке не  по сердцу докладывать о  проблемах,  волнующих
партию, за столом, уставленным бутылками.
 Один за одним начинают сходиться гости.
 Собирается человек двадцать,  и среди них только две женщины.  Приезжую
знакомят со  всеми.  Куркин.  Славцов.  Прохоров.  Кое  о  ком она слышала в
Петербурге.   Учительница  Крапивина  -  одна  из  лучших  пропагандисток  в
ярославской организации. Савельев недавно вернулся из ссылки. Тихонов...
 В комнате становится тесно.
 - За стол, друзья, за стол, - приглашает гостей хозяин. - Накладывайте.
Что бог послал...  -  Он указывает Землячке место рядом с собой.  -  Зинаида
Ильинична... - Разливает по рюмкам водку. - По одной, для бодрости...
 Приезжая смотрит не слишком одобрительно.
 Однако  Воскобойников  не   замечает  или  не  хочет  замечать  взгляда
Землячки,  он  выпивает свою  рюмку,  закусывает огурцом и  стучит вилкой по
тарелке.
 - Так  вот,  товарищи,  к  нам  приехал  представитель  Бюро  комитетов
большинства,  избранного на Северной конференции,  а  попросту представитель
товарища Ленина...  -  Он сразу становится строгим,  наклоняется через стол,
отбирает у кого-то бутылку.  -  Внимание, товарищи, дело сурьезное. Хоть я и
хозяин, с ужином придется повременить.
 Землячка встает.
 - Позвольте мне прочесть вам письмо товарища Ленина.  -  Она достает из
кармана сложенный листок, расправляет его.
 - А вы сидя,  сидя, Зинаида Ильинична, - советует Воскобойников. - Ужин
есть ужин, заглянет кто ненароком в окно, а тут речи говорят.
 Сидя  так  сидя.  Должно быть,  Воскобойников прав.  Землячка садится и
читает  "Письмо  к  товарищам",  изданное отдельной листовкой и  посвященное
выходу  газеты  "Вперед".   Потом  она  рассказывает  о   дезорганизаторской
деятельности меньшевиков, знакомит с решениями Северной конференции. Говорит
о значении и важности предстоящего съезда.
 Разговор шел начистоту.  В  Ярославле многие были в курсе дела,  а тем,
кто был еще недостаточно подкован политически,  -  тем найти правильный путь
помогало пролетарское классовое чутье.
 Всех,   кто   колебался  и   повторял  доводы  меньшевистской  "Искры",
разубедили,  созыв  съезда  одобрили  и  постановили  делегировать на  съезд
большевика.
 Застолье не  помешало,  и  когда после всех разговоров и  споров кто-то
запел:

 Нелюдимо наше море,
 День и ночь шумит оно...

 - и  все  дружно  подхватили песню,  Землячка,  вполне  удовлетворенная
результатами  сегодняшнего  собрания,   с   усталой  улыбкой  наклонилась  к
Воскобойникову и сама попросила:
 - А что,  Николай Иванович,  придется отметить успех!  Налейте-ка и мне
полстакана пива...


 Драгоценные письма

 Объехав провинцию,  Землячка вернулась в  Петербург.  Надо было достать
для партии денег - об этом ей не раз напоминали из-за границы, проследить за
транспортировкой  литературы  в  Россию  и,   наконец,  организовать  отъезд
делегатов на Третий съезд.
 В  Петербурге  Землячка  жила  на  птичьих  правах.  Фамилия  не  своя,
имя-отчество тоже,  но она к  этому привыкла и даже не слишком волновалась -
паспорт у нее был хороший.
 На  квартиру  тоже  нельзя  жаловаться,  квартира  вне  подозрений.  Ее
рекомендовала сама Мария Петровна Голубева,  а  уж  Мария Петровна по  части
конспирации считалась великим докой.
 Уже  полгода как Землячка поселилась у  Савичевых.  Сам Петр Евгеньевич
Савичев  служил  в  частном  банке  помощником  бухгалтера,  жена  его  Нина
Васильевна вела домашнее хозяйство,  двое детей учились в гимназии - Леночка
в пятом классе, Вася во втором.
 Савичевы снимали квартиру в одном из доходных домов по Садовой,  однако
плата за обучение детей в гимназии пробивала в семейном бюджете такую брешь,
что одну из комнат приходилось сдавать.
 И  хотя себя Савичев в революционерах не числил,  но среди его знакомых
было два или три большевика,  он знал об этом и  при случае сказал одному из
них:
 - На баррикады я  уже едва ли пойду,  однако понимаю,  что происходит в
России, и если понадобится моя скромная помощь...
 Вот его и  попросили приютить работника партии -  не  безвозмездно,  за
квартиру будут платить,  но  квартирант должен быть уверен,  что  не  только
никто в  семье Савичевых не станет им интересоваться,  но что его будут даже
оберегать от чужого любопытства, если оно вдруг обнаружится.
 - У Савичевых вам будет спокойно и безопасно, - сказала Мария Петровна.
- На бесчестный поступок эти люди не пойдут.
 И  в самом деле полгода Землячка жила у них спокойно,  делами ее они не
интересовались,   а   когда  она  внезапно  исчезала  на   неделю-другую  из
Петербурга, вопросов ей никто не задавал.
 Для  всех,  кто  спросил бы  о  квартирантке Савичевых,  имелась вполне
убедительная версия:  Надежда Яковлевна -  так она теперь звалась - работает
секретарем у  адвоката Малянтовича и  нередко сопровождает его в поездках по
провинции.   Видный   присяжный  поверенный  Малянтович,   известный  своими
либеральными воззрениями,  согласился в случае чего подтвердить, что Надежда
Яковлевна - да, действительно, служит у него в секретарях.
 А ведь за одну только осень Землячка объездила множество городов. Рига,
Тверь,  Москва,  Тула,  Ярославль, Вятка, Пермь, Екатеринбург, Баку, Тифлис,
Кутаис, Батум.
 Десятки поездок, сотни встреч. Непонятно, как только она справляется со
всей своей работой!
 И все время идет как бы по лезвию ножа...
 Вчера дома Землячка зашла в столовую Савичевых,  взять из буфета чашку,
видит -  у  окна Леночка с  книгой,  так  зачиталась,  что даже не  заметила
квартирантку.
 Землячка поинтересовалась:
 - Чем это вы так увлеклись, Леночка?
 Девушка с трудом оторвалась от книги:
 - Читаю "Квентина Дорварда" и  завидую,  в  какое интересное время жили
люди. Приключения, опасности, тайны...
 - А сейчас, думаете, жизнь скучнее?
 - Какое может быть сравнение!
 Землячка покачала головой, взяла чашку, ушла к себе.
 Что  она  могла сказать Леночке?  Что  жизнь в  двадцатом веке такая же
беспокойная, как в пятнадцатом?
 Во  владениях  Людовика  Одиннадцатого смельчаков подстерегали ловушки,
западни, капканы; малейшая неосторожность - и не уйти от ножа или секача.
 Во  владениях Николая Второго людей подстерегают не  меньшие опасности.
Утрать бдительность на мгновение и сразу очутишься в тюрьме или на каторге.
 А  ведь просто невозможно все  время находиться в  нервном напряжении -
сдают иногда нервы, любой человек нуждается в отдыхе, тишине и покое.
 Впрочем,   что  касается  тишины,  тишиной  она  на  сегодняшний  вечер
обеспечена.  Сидит она за  столом,  перед ней чашка чаю,  сборник "Знания" с
новой повестью Горького...
 Ей и  вправду надо отдохнуть.  Всего два дня как она отправила в Женеву
отчет  о  своих  поездках  и  резолюции  нескольких  комитетов  -   все  они
высказались за  съезд.  Скольких же трудов стоило разгромить сторонников ЦК,
захваченного меньшевиками!
 Вечер. Тишина. Чай давно остыл. И к книге не прикоснулась. Все мысли ее
- о предстоящем съезде.
 В передней звонок.
 - Надежда Яковлевна,  -  слышит она  голос Нины Васильевны.  -  Вас тут
спрашивают.
 Кто бы это мог быть?
 В голосе Нины Васильевны не заметно волнения. Землячка тоже не позволит
себе его обнаружить.
 - Вас просят сюда...
 - Заходите.
 Возле  вешалки  -  девчушка  лет  шестнадцати,  в  драповом  пальто,  в
шерстяном рыжем платке, завязанном на спине узлом.
 Девчушка вскидывает на Землячку ясные голубые глаза.
 - Надежда Яковлевна?
 - А ты откуда знаешь меня?
 - Да уж знаю, - говорит девчушка. - Я от Марии Петровны, наказывала она
вам завтра к  ней чай пить,  день ангела у  ихней племянницы,  часам к пяти,
беспременно.
 Землячка улыбается.
 - Буду.
 Ночью Землячке не спится.
 Что  заставило Голубеву вызвать ее  к  себе?  Чей-нибудь провал?  Новые
козни меньшевиков?..
 Она рада бы пойти к Голубевой с утра, но у конспирации свои непреложные
законы, и точность - один из главных. Пять часов - это не четыре и не шесть,
а именно пять - ни поторопиться нельзя, ни опоздать.
 Днем у  Землячки две встречи:  с  рабочими на  Обуховском заводе,  надо
получить от них корреспонденцию о  положении дел на заводе для новой газеты,
которая должна вот-вот выйти в  Женеве под редакцией Ленина,  и с товарищами
из  Баку,  поделиться с  ними  своим опытом транспортировки литературы из-за
границы.
 Спокойно,  не торопясь,  сделала все,  что наметила,  и  отправилась на
Монетную. К пяти.
 Малая Монетная, девять-а, квартира Голубевой.
 Одна из самых засекреченных и  самых верных большевистских квартир,  не
квартира - крепость, старательно оберегаемая Петербургским комитетом от всех
случайных и недостаточно проверенных посетителей.
 Мария Петровна заметный человек в Петербургской организации.
 Квартира ее  -  заповедное место,  только самые  проверенные большевики
знают этот адрес,  -  забегая вперед,  скажем,  что  она  пользовалась таким
доверием партии,  что  именно у  нее  находилась в  1906  году штаб-квартира
Ленина.
 Поэтому Землячка не сомневалась,  что только дело чрезвычайной важности
могло заставить Марию Петровну вызвать ее к себе.
 Как требовала предосторожность,  Землячка прошлась вдоль всей Монетной,
сперва по одной, а потом по другой стороне улицы. Как будто все спокойно.
 Но вот и  пять...  Землячка вошла в подъезд,  позвонила.  Дверь открыла
сама Мария Петровна.
 - Заходите, Розалия Самойловна. Раздевайтесь.
 - Ко мне вчера приходила девушка от вас,  - начала было Землячка. - Где
это вы нашли такую?
 Голубева ответила неопределенно:
 - Знакомая.
 - А не опасно?
 - Если посылаю,  значит,  не опасно,  - уверенно произнесла Голубева. -
Наши будущие кадры.
 Землячка вошла в столовую.  Стол накрыт,  кипит самовар.  На скатерти -
вазочки с вареньем, с печеньем. Все, как следует быть.
 - Зачем я вам, Мария Петровна?
 - Чай пить.
 - А все-таки?
 - Важное дело, конечно.
 Однако  в  голосе Голубевой Землячка не  уловила тревоги,  наоборот,  в
голосе ее звучала улыбка.
 - Не томите же...
 - Еще не все собрались.
 - А вы еще кого-нибудь ждете?
 - Сейчас появятся - Рахметов и Папаша.
 Рахметов -  это  Александр Александрович Богданов,  а  Папаша -  Максим
Максимович Литвинов.  В  эти  дни  их  с  Землячкой  объединяет подготовка к
съезду, все трое - убежденные сторонники Ленина.
 Но если все трое приглашены на этот час к Голубевой...
 - Что все-таки случилось?
 А вот и Богданов с Литвиновым.
 До чего же разные люди!  Богданов врывается в  комнату,  точно ждут его
здесь враги,  и  он собрался их сокрушить,  а  Литвинов входит небрежно,  не
спеша,  будто случайно сюда попал и,  если что не  так,  извинится и  тут же
уйдет обратно.
 Оба, как и Землячка, видимо, удивлены приглашением Голубевой.
 - Чаю? - не без лукавства предлагает хозяйка.
 Литвинов вежливо наклоняет голову.
 - С удовольствием.
 А Богданов, наоборот, еле сдерживается.
 - При чем тут чай? Говорите: в чем дело?
 Однако Голубева медлит -  гости  вынуждены усесться -  потом  разливает
чай, придвигает чашки.
 Все трое вопросительно смотрят на хозяйку.
 - Письмо, - произносит наконец Голубева. - Из Парижа. Сейчас принесу.
 Выходит из комнаты и тотчас возвращается, в руке конверт.
 Негромко и чуть торжественно читает:
 - "От Ленина личное Рахметову, Землячке, папаше".
 Она   отдает  конверт  Богданову,   тот   нетерпеливо  достает  письмо,
развертывает, и так же нетерпеливо встают со своих мест Землячка и Литвинов,
подходят к Богданову и втроем склоняются над письмом.
 Письмо от Ленина!
 Как  важно,  как  важно знать его мнение,  познакомиться с  его оценкой
текущих событий...
 "3.XII.04.
 Дорогой друг!  Я  получил известия о приезде М.Н.  (сам не видал его) и
заключил из них,  что дела у  нас совсем неладны.  Получается опять какой-то
разброд между русскими и  заграничными большевиками.  А  я  по опыту 3-х лет
знаю,  что такой разброд чреват дьявольским вредом для дела.  Разброд этот я
усматриваю вот в  чем:  1)  затягивают приезд Рахметова;  2) переносят центр
тяжести  с  здешнего  органа  на  другое,  на  съезд  русский  OK  etc.;  3)
попустительствуют или даже поддерживают какие-то  сделки ЦК  с  литературной
группой большинства и чуть ли не идиотские предприятия русского органа. Если
мои сведения об этом разброде верны,  то я должен сказать,  что злейший враг
большинства не  придумал бы  ничего  худшего.  Задерживать отъезд  Рахметова
прямо непростительная глупость,  доходящая до  предательства,  ибо  болтовня
страшно  растет,  и  мы  рискуем  потерять необходимую здесь  величину из-за
ребячески глупых планов чего-то  сейчас же смастерить в  России.  Оттягивать
заграничный орган  большинства (для  которого  недостает только  денег)  еще
более непростительно.  В  этом органе теперь вся  суть,  без него мы  идем к
верной,  бесславной смерти.  Во  что бы то ни стало,  ценой чего угодно надо
достать деньжонок,  хоть пару тысяч что ли,  и  начать немедленно,  иначе мы
режем сами  себя.  Возлагать все  надежды на  съезд могут только безнадежные
глупцы,  ибо  ясно,  что  Совет сорвет всякий съезд,  сорвет еще до  созыва.
Поймите меня  хорошенько,  ради  бога:  я  не  предлагаю бросить агитации за
съезд,  отказаться от  этого лозунга,  но только ребята могут ограничиваться
теперь этим,  не видя,  что суть в  силе.  Пусть резолюции о  съезде сыпятся
по-прежнему (почему-то  объезд М.Н.  не  дал ни одного повторения резолюции,
это очень и очень жаль), но не в этом гвоздь, неужели можно не видеть этого?
ОК  или  бюро большинства необходимо,  но  без органа это будет жалкий нуль,
одна комедия,  мыльный пузырь,  который лопнет с 1-ым провалом. Во что бы то
ни  стало орган и  деньги,  деньги сюда,  зарежьте кого хотите,  но  давайте
денег.   Организационный  комитет  или  бюро  большинства  должно  дать  нам
полномочия на орган (поскорее, поскорее) и объезжать комитеты, но если бы ОК
вздумал сначала поднять "положительную работу" и отложить пока орган, то нас
зарезал бы именно такой идиотский Организационный комитет. Наконец, издавать
что-либо в России, входить хоть в какие ни на есть сделки с поганой сволочью
из  ЦК  значит  уже  прямо  предательствовать.  Что  ЦК  хочет  разделить  и
раздробить русских и заграничных большевиков, это ясно, это его давний план,
и только самые желторотые глупцы могли бы попасться на эту удочку.  Затевать
орган в  России при помощи ЦК -  безумие,  прямое безумие или предательство,
так  выходит  и  так  выйдет  по  объективной  логике  событий,  потому  что
устроители органа  или  популярного органа  окажутся  неминуемо одураченными
всякой  паскудной  гнидой  вроде   Центрального  Комитета.   Я   это   прямо
предсказываю и заранее махаю рукой совершенно на таких людей.
 Повторяю:  в первую голову должен идти орган,  орган и орган, деньги на
орган;  расход денег на  иное  есть  верх  неразумия теперь.  Рахметова надо
немедленно вытащить сюда,  немедля. Объезжать комитеты надо прежде всего для
корреспонденции (это непростительно и  позорно,  что до  сих пор мы не имеем
корреспонденции!!  это прямо позор и зарез дела!!),  а вся агитация на съезд
должна  быть  лишь  попутным делом.  С  ЦК  все  комитеты большинства должны
немедленно  порвать  фактически,  перенося  все  сношения  на  ОК  или  бюро
большинства;  этот ОК должен немедленно выпустить печатное извещение о своем
образовании, немедленно и обязательно опубликовать это.
 Если мы  не устраним этого начинающегося разброда большинства,  если мы
не столкуемся об этом и  письменно и (главное) свидание с Рахметовым,  тогда
мы  все  здесь прямо махнем рукой и  бросим все  дело.  Если хотите работать
вместе,  то надо идти в  ногу и сговариваться,  действовать по сговору (а не
вопреки сговора и не без сговора),  а это прямо позор и безобразие:  поехали
за деньгами для органа, а занялись черт знает какими говенными делами.
 Я выступаю на днях печатно против ЦК еще решительнее. Если мы не порвем
с  ЦК и с Советом,  то мы будем достойны лишь того,  чтобы нам все плевали в
рожу.
 Жду ответа и приезда Рахметова".
 В  три  пары глаз прочитывают они письмо и  снова возвращаются к  нему.
Ленин сердится, да какой там сердится - ругается!
 Литвинов испытующе смотрит на Богданова:
 - Так как же, Александр Александрович?
 Богданов краснеет от волнения.
 - Надо ехать.
 - Вот то-то!
 Письмо мало радует, Ленин упрекает всех троих в том, что они отвлеклись
от основной