о никотином
молчания звуками своей гитары и с удивлением думала:
неужели все романы, которые она читала о галантных и
более... более осязательных кавалерах, - ложь? Через
определенные промежутки времени в комнату вплывала из
пульперии мадама; что-то в ее взгляде вызывало жажду, и
тогда слышалось шуршание накрахмаленных белых брюк, - это
один из кабаллеро направлялся к стойке.
   Что рано или поздно на этом поприще появится Дикки
Малони, можно было предсказать с полной уверенностью. Мало
оставалось дверей в Коралио, куда бы он не совал свою рыжую
голову.
   В невероятно короткий срок после того, как он впервые
увидел Пасу, он уже сидел с нею рядом, у самой качалки, на
которой сидела она. У него были свои собственные правила
ухаживания за молодыми девицами: молчаливое сидение у стены
не входило в его программу. Он предпочитал атаку на близкой
дистанции. Взять крепость одним концентрированным, пылким,
красноречивым, неотразимым штурмом - такова, была его боевая
задача.
   Род Пасы был один из самых аристократических и горделивых
во всей стране. Кроме того, у нее были и большие личные
достоинства - два года, проведенные ею в одном
новоорлеанском училище, поставили ее значительно выше
заурядных коралийских девиц. Она требовала от судьбы
гораздо больше. И все же она покорилась первому попавшемуся
рыжему нахалу с бойким языком и приятной улыбкой, потому что
он ухаживал за нею как следует.
   Вскоре Дикки повел ее в маленькую церковку, тут же на
площади, и ко всем именам Пасы прибавилось еще одно:
"миссис Малони".
   И вот довелось ей - с такими кроткими, святыми глазами, с
фигурой терракотовой Психеи - сидеть за покинутым прилавком
убогой лавчонки, покуда ее Дикки пьянствовал и
разгильдяйничал со своими беспутными приятелями.
   Женщины, как известно, по природе бессознательно склонны
к добру, и потому все соседки с большим удовольствием стали
запускать в нее шпильки и колоть ее поведением ее молодого
супруга. Она обратилась к ним с прекрасным и печальным
презрением.
   - Вы, коровы, - сказала она им ровным,
хрустально-звенящим голосом. - Что вы знаете о настоящем
мужчине? Все ваши мужья - maromeros (3). Они годятся лишь
на то, чтобы свертывать себе в тени папироски покуда солнце
не припечет их и не выгонит вон. Они, как трутни, валяются
у вас в гамаках, а вы причесываете их и кормите свежими
фруктами. Мой муж не такой. В нем другая кровь, совсем
другая. Пусть себе пьет вино. Когда он выпьет столько, что
можно было бы утопить любого из ваших заморышей, он придет
ко мне сюда, домой, и будет больше мужчиной, чем тысяча
ваших pobrecitos. Тогда он гладит и заплетает мне волосы,
он мне, а не я ему. Он поет мне песни; он снимает с меня
туфли и целует мои ноги, здесь и здесь. И он обнимает
меня... да нет, вы никогда не поймете! Несчастные слепые,
никогда не знавшие мужчины!
   Иногда по ночам странные вещи творились в лавчонке у
Дикки. В переднем помещении, где происходила торговля, было
темно, но в маленькой задней комнатке Дикки и небольшая
кучка его ближайших приятелей сидели за столом и далеко за
полночь тихо беседовали о каких-то делах. Потом он украдкой
выпускал их на улицу, а сам шел наверх, к своей маленькой
"святой". Ночные гости имели вид заговорщиков: темные
костюмы, темные шляпы. Конечно, в конце концов, их темные
дела не ускользнули от внимания жителей, и в городе
поднялись всевозможные толки.
   На иностранцев, живущих в Коралио, Дикки, казалось, не
обращал внимания. Он явно избегал Гудвина. А тот хитрый
маневр, посредством которого ему удалось ускользнуть от
истории доктора Грэгга о трепанации черепа, и до сих пор
вызывает в Коралио восторг как шедевр дипломатической
ловкости.
   Он получал много писем, адресованных "мистеру Дикки
Малони" или "Сеньору Диккею Малони". Паса была очень
польщена: если столько людей желают ему писать, значит, и
вправду цвет его красно-рыжих волос сияет во всем мире. А
каково было содержание писем, ее никогда не нанимало. Вот
бы вам такую жену!
   Дикки допустил в Коралио лишь одну оплошность: он
оказался без денег в самое неподходящее время. Откуда он
вообще добывал свои средства, было загадкой для всех, так
как его лавчонка давала ничтожную прибыль. Деньги приходили
к нему из какого-то другого источника, и вдруг этот источник
иссяк, и в очень тяжелую пору; иссяк тогда, когда comandante
дон сеньор полковник Энкарнасион Риос взглянул на святую,
сидевшую в лавке, и почувствовал, как сердце у него пошло
ходуном.
   Comandante, который был тончайшим знатоком всех галантных
наук, раньше всего выразил свои чувства деликатным, не
навязчивым намеком: он напялил на себя парадный мундир и
стал шагать перед окнами сеньоры Малони. Паса застенчиво
глянула на него из окошка своими святыми глазами, увидела,
что он страшно похож на ее попугая Чичи, и на лице у нее
появилась улыбка.
   Comandante увидел улыбку и, решив, что произвел
впечатление, вошел в лавку с интимным видом и приблизился к
даме, чтобы сказать комплимент. Паса съежилась, он не
унимался. Она царственно разгневалась, он, очарованный еще
больше, стал настойчивее, она приказала ему уйти вон; он
попробовал схватить ее за руку, и... вошел Дикки, широко
улыбаясь, полный белого вина и дьявола.
   Пять минут он потратил на то, чтобы наказать comandante
самым тщательным научным способом, то есть принял все меры,
чтобы боль от побоев не прекращалась возможно дольше. По
окончании экзекуции он вышвырнул пылкого волокиту за дверь,
на камни мостовой, бездыханного.
   Босоногий полицейский, наблюдавший это происшествие,
вынул свисток и свистнул. Из-за угла, из казармы прибежали
четыре солдата. Когда они увидели, что нарушитель порядка -
Дикки, они остановились в испуге и тоже стали свистеть.
Скоро пришло подкрепление еще восемь солдат. Считая, что
силы сторон теперь примерно равны, воины стали наступать на
буяна.
   Дикки, все еще не остывший от боевого пыла, нагнулся к
ножнам comandante и, обнажив его шпагу, напал на врага. Он
прогнал регулярную армию через четыре квартала, подгоняя
шпагой визжащий арьергард и норовя уколоть шоколадные пятки.
   Но справиться с гражданскими властями оказалось труднее.
Шесть ловких, мускулистых полицейских в конце концов одолели
его и победоносно, хоть и с опаской, потащили в тюрьму. El
Diablo Colorado (4), - ругали они его и издевались над
военными силами за то, что те отступили перед ним.
   Дикки было предоставлено, вместе с другими арестантами,
смотреть из-за решетчатой двери на заросшую травою площадь,
на ряд апельсинных деревьев да на красные черепичные крыши и
глиняные стены каких-то захудалых лавчонок
   На закате по тропинке, пересекающей площадь, потянулось
печальное шествие: скорбные, понурые женщины, несущие
бананы, кассаву и хлеб - пропитание жалким узникам,
томящимся здесь в заключении. Женщинам было разрешено
приходить дважды в день: утром и вечером, ибо республика
давала своим подневольным гостям воду, но не пищу.
   В этот вечер часовой выкрикнул имя Дикки, и он подошел к
железным прутьям двери. У двери стояла "святая", покрытая
черной мантильей. Ее лицо было воплощение грусти; ясные
глаза смотрели на Дикки так жадно и страстно, словно хотели
извлечь его из-за решетки сюда, к ней Она принесла жареного
цыпленка, два-три апельсина, сласти и белый хлебец. Солдат
осмотрел принесенную пищу и вручил ее Дикки Паса говорила
спокойно, - она всегда говорила спокойно, - своим чарующим
голосом, похожим на флейту.
   - Ангел моей жизни, - сказала она. - Воротись ко мне
скорее. Ты знаешь, что жизнь для меня тяжкое бремя, если ты
не со мною, не рядом. Скажи мне, чем я могу тебе помочь.
Если же я бессильна, я буду ждать - но недолго. Завтра
утром я приду опять.
   Сняв башмаки, чтобы не мешать другим заключенным, Дикки
полночи прошагал по камере, проклиная свое безденежье и
причину его, какова бы она ни была. Он отлично знал, что
деньги сразу купили бы ему свободу.
   Два дня подряд Паса приходила к нему в урочное время и
приносила поесть. Всякий разгон спрашивал ее с большим
волнением, не получено ли по почте какое-нибудь письмо или,
может быть, пакет, и всякий раз она грустно качала головой.
   На утро третьего дня она принесла только маленькую
булочку. Под глазами у нее были темные круги. По внешности
она была так же спокойна, как всегда.
   - Клянусь чертом, - воскликнул Дикки, - это слишком
постный обед, muchachita (5). Не могла ты принести своему
мужу чего-нибудь повкуснее, побольше?
   Паса посмотрела на него, как смотрит мать на любимого, но
капризного сына
   - Не надо сердиться, - сказала она тихим голосом, -
завтра не будет и этого. Я истратила последний centavo.
   Она сильнее прижалась к решетке.
   - Продай все товары в лавке, возьми за них, сколько
дадут.
   - Ты думаешь, я не пробовала? Я хотела продать их за
какие угодно деньги, хоть за десятую долю цены. Но никто не
дает ни одного песо. Чтобы помочь Дикки Малони, в городе
нет ни реала.
   Дикки мрачно сжал зубы.
   - Это все comandante, - сказал он. - Это он
восстанавливает всех против меня. Но подожди, подожди,
когда откроются карты.
   Паса заговорила еще тише, почти шепотом.
   - И слушай, сердце моего сердца, - сказала она, - я
старалась быть сильной и смелой, но я не могу жить без тебя.
Вот уже три дня...
   Дикки увидал, что в складках ее мантильи слабо блеснула
сталь. Взглянув на него. Паса впервые увидала его лицо без
улыбки - строгое, выражающее угрозу и какую-то непреклонную
мысль. И вдруг он поднял руку, и на лице у него опять
засияла улыбка, словно взошло солнце. С моря донесся
хриплый рев пароходной сирены. Дикки обратился к часовому,
который шагал перед дверью.
   - Какой это пароход?
   - "Катарина".
   - Компании "Везувий"?
   - Несомненно.
   - Слушай же, picarilla (6), - весело сказал Дикки. -
Ступай к американскому консулу. Скажи ему, что мне нужно
сказать ему несколько слов. И пусть придет сию минуту, не
медля. Да смотри, чтобы я больше не видал у тебя таких
замученных глаз. Обещаю тебе, что сегодня же ночью ты
положишь голову на эту руку.
   Консул пришел через час. Подмышкой у него был зеленый
зонтик, и он нетерпеливо вытирал платком лоб.
   - Ну, вот видите, Малони, - сказал он раздраженно. - Вы
всЈ думаете, что вы можете сколько угодно скандалить, а
консул должен вызволять вас из беды. Я не военное
министерство и не золотой рудник. У этой страны, знаете ли,
есть свои законы, и между прочим у нее есть закон,
воспрещающий вышибать мозги из регулярной армии. Вы,
ирландцы, вечно затеваете драки. Нет, я ничем не могу вам
помочь. Табаку, пожалуй, я пришлю... или, скажем,
газету...
   - Несчастный! - сурово прервал его Дикки. - Ты не
изменился ни на йоту. Точно такую же речь, слово в слово,
ты произнес и тогда, когда - помнишь? - на хоры нашей
церковки забрались гуси и ослы старика Койна и виновные в
этом деле хотели спрятаться у тебя в комнате.
   - Боже мой! - воскликнул консул, быстро поправляя очки.
- Неужели вы тоже окончили Иэльский университет? Вы тоже
были среди шутников? Я не помню никого такого рыж...
никого с такой фамилией - Малони. Ах, сколько бывших
студентов упустили те возможности, которые им дало
образование! Один из наших лучших математиков выпуска
девяносто первого года продает лотерейные билеты в Белисе.
В прошлом месяце сюда заезжал один человек, окончивший
университет Корнелла. Теперь он младший стюард на пароходе,
перевозящем птичий помет, гуано. Если вы хотите, я,
пожалуй, напишу в департамент, Малони. Также, если вам
нужен табак или, скажем, газеты...
   - Мне нужно одно, - прервал его Дикки, - скажите капитану
"Катарины", что Дикки Малони хочет его видеть возможно
скорее. Скажите ему, что я здесь. Да поживее. Вот и все.
   Консул был рад, что так дешево отделался, и поспешил
уйти. Капитан "Катарины", здоровяк, родом из Сицилии, скоро
пробился к дверям тюрьмы, без всякой церемонии растолкав
часовых. Так всегда вели себя в Коралио представители
компании "Везувий".
   - Ах, как жаль! Мне очень больно видеть вас в таком
тяжелом положении, - сказал капитан. - Я весь к вашим
услугам, мистер Малони. Все, что вам нужно, будет вам
доставлено. Все, что вы скажете, будет сделано.
   Дикки посмотрел на него без улыбки. Его красно-рыжие
волосы не мешали ему быть суровым и важным. Он стоял,
высокий и спокойный, сомкнув губы в прямую горизонтальную
линию.
   - Капитан де Люкко, мне кажется, что у меня еще есть
капиталы в пароходной компании "Везувий", и капиталы
довольно обширные, принадлежащие лично мне.
   Еще неделю назад я распорядился, чтобы мне перевели сюда
некоторую сумму немедленно. Но деньги не прибыли. Вы сами
знаете, что необходимо для этой игры. Деньги, деньги и
деньги. Почему же они не были посланы? Де Люкко ответил,
горячо жестикулируя:
   - Деньги были посланы на пароходе "Кристобаль", но где
"Кристобаль"? Я видел его у мыса Антонио со сломанным
валом. Какой-то катер тащил его за собой на буксире обратно
в Новый Орлеан. Я взял деньги и привез их с собой, потому
что знал, что ваши нужды не терпят отлагательства. В этом
конверте тысяча долларов. Если вам нужно еще, можно достать
еще.
   - Покуда и этих достаточно, - сказал Дикки, заметно
смягчаясь, потому что, разорвав конверт, он увидел довольно
толстую пачку зеленых, гладких, грязноватых банкнот.
   - Зелененькие! - сказал он нежно, и во взгляде его
появилось благоговение. - Чего только на них не купишь,
правда, капитан?
   - В свое время, - ответил де Люкко, который был немного
философом, - у меня было трое богатых друзей. Один из них
спекулировал на акциях и нажил десять миллионов; второй уже
на том свете, а третий, женился на бедной девушке, которую
любил.
   - Значит, - сказал Дикки, - ответа надо искать у,
всевышнего, на Уолл-стрит и у Купидона. Так и будем знать.
   - Скажите, пожалуйста, - спросил капитан, охватывая
широким жестом всю обстановку, окружавшую Дикки, - находится
ли все это в связи с делами вашей маленькой лавочки? Ваши
планы не потерпели крушения?
   - Нет, нет, - сказал Дикки. - Это просто маленькое
частное дело, некоторый экскурс в сторону от моего основного
занятия. Говорят, что для полноты своей жизни человек
должен испытать бедность, любовь и войну. Может быть, но не
сразу, не в одно и то же время, capitan mio. Нет, я не
потерпел неудачи в торговле. Дела в лавчонке идут хорошо.
   Когда капитан ушел, Дикки позвал сержанта тюремной стражи
и спросил:
   - Какою властью я задержан? Военной или гражданской?
   - Конечно, гражданской. Военной положение снято.
   - Bueno! Пойдите же и пошлите кого-нибудь к алькаду,
мировому судье и начальнику полиции. Скажите им, что я
готов удовлетворить правосудие.
   Сложенная зеленая бумажка скользнула в руку сержанта.
   Тогда к Дикки вернулась его былая улыбка, ибо он знал,
что часы его заточения сочтены; и он стал напевать в такт
шагам своих часовых:
   Нынче вешают и женщин и мужчин, Если нет у них зеленой
бумажки
   Таким образом, в тот же вечер Дикки сидел у окна своей
комнаты, на втором этаже над лавкой, а рядом с ним сидела
"святая" и вышивала что-то шелковое, очень изящное. Дикки
был задумчив и серьезен. Его рыжие волосы были в
необыкновенном беспорядке. Пальцы Пасы так и тянулись
поправить и погладить их, но Дикки никогда не позволял ей
этого. Весь вечер он корпел над какими-то географическими
картами, книгами, бумагами, покуда у него на лбу не
появилась та вертикальная черточка, которая всегда
беспокоила Пасу. Наконец, она встала, ушла, принесла его
шляпу и долго стояла с шляпой, пока он не взглянул на нее
вопросительным взглядом.
   - Дома тебе невесело, - пояснила она. - Пойди и выпей
vino blanco. Приходи назад, когда у тебя опять появится
твоя прежняя улыбка.
   Дикки засмеялся и отодвинул бумаги.
   - Теперь мне не до vino blanco. Эта эпоха прошла. Вино
сыграло свою роль, и довольно. Сказать правду, гораздо
больше входило мне в уши, чем в рот. Едва ли кто
догадывался об этом. Но сегодня не будет больше ни карт, ни
морщин на лбу. Обещаю. Иди сюда.
   Они сели у окна и стали смотреть, как отражаются в море
дрожащие огоньки "Катарины".
   Вдруг заструился негромкий смех Пасы. Она редко смеялась
вслух.
   - Я подумала, - сказала она, чувствуя, что Дикки не может
понять ее смеха, - я подумала, как глупы бываем мы, девушки.
Вот я, поучилась в Штатах и чего только не воображала!
Представь себе, я мечтал а о том, чтобы сделаться женой
президента. Женою президента - не меньше. Но вышла за
рыжего жулика - и живу в нищете, в темноте.
   - Не теряй надежды, - сказал Дикки улыбаясь. - В Южной
Америке было немало президентов из ирландского племени. В
Чили был диктатор по имени О'Хиггинс Почему Малони не может
быть президентом Анчурии? Скажи только слово, santita mia,
и я приложу все усилия, чтобы занять эту должность.
   - Нет, нет, нет, ты, рыжий разбойник, - вздохнула Паса.
- Я довольна (она положила голову ему на плечо) и здесь.



   1) - Белое вино (испан.).
   2) - Уполномоченный по мостам и дорогам (испан.).
   3) - Канатные плясуны (испан.).
   4) - Рыжий черт (испан.).
   5) - Девочка (испан.).
   6) - Плутовка (испан.).



   О.Генри.
   Rogue et noir




                                    Перевод К. Чуковского


   Мы уже упоминали о том, что с самого начала своего
президентстве Лосада сумел заслужить неприязнь народа. Это
чувство продолжало расти. Во всей республике чувствовалось
молчаливое, затаенное недовольство. Даже старая либеральная
партия, которой так горячо помогали Гудвин, Савалья и другие
патриоты, разочаровалась в своем ставленнике. Лосаде так и
не удалось сделаться народным кумиром. Новые налоги и новые
пошлины на ввозимые товары, а главное, потворство военным
властям, которые притесняли гражданское население страны,
сделали его одним из самых непопулярных правителей со времен
презренного Альфорана. Большинство его собственного
кабинета было в оппозиции к нему Армия, перед которой он
заискивал, которой он разрешал тиранить мирных жителей, была
его единственной и до поры до времени достаточно прочной
опорой.
   Но самым опрометчивым поступком нового правительства была
ссора с пароходной компанией "Везувий". У этой организации
было двенадцать своих пароходов, а капитал ее выражался в
сумме несколько большей, чем весь бюджет Анчурии - весь ее
дебет и кредит.
   Естественно, что такая солидная фирма, как компания
"Везувий", не могла не разгневаться, когда вдруг какая-то
ничтожная розничная республика вздумала выжимать из нее
лишние деньги. Так что когда агенты правительства
обратились к компании "Везувий" за субсидией, они встретили
учтивый отказ. Президент сквитался с нею, наложив на нее
новую пошлину: реал с каждого пучка бананов - вещь,
невиданная во фруктовых республиках! Компания "Везувий"
вложила большие капиталы в пристани и плантации Анчурии,
служащие этой компании выстроили себе в городах, где им
приходилось работать, прекрасные дома и до этого времени
были в наилучших отношениях с республикой к несомненной
выгоде обеих сторон. Если бы компания вынуждена была
покинуть страну, она потерпела бы большие убытки - продажная
цена бананов - от Вэра-Крус до Тринидада - три реала за один
пучок. Эта новая пошлина - один реал - должна была разорить
всех садоводов Анчурии и причинила бы большие неудобства
компании "Везувий", если бы компания отказалась платить.
Все же по какой-то непонятной причине "Везувий" продолжал
покупать анчурийские фрукты, платя лишний реал за пучок и не
допуская, чтобы владельцы плантаций потерпели убытки.
   Эта кажущаяся победа ввела его превосходительство в
заблуждение, и он возжаждал новых триумфов. Он послал
своего эмиссара для переговоров с представителем компании
"Везувий". "Везувий" направил для этой цели в Анчурию
некоего мистера Франзони, маленького, толстенького,
жизнерадостного человечка, всегда спокойного, вечно
насвистывающего арии из опер Верди. В ин