в.
Наконец лодка очутилась  у  края  первой  подводной  гряды.  Нис  невольно
оглядывался по сторонам, не видно ли  каких-нибудь  следов  Сарандаки  или
шотландского капрала, хотя он отчетливо понимал,  что  они  погибли.  Джин
наверняка погиб.
   Рифы Ниса не беспокоили. Хаджи Михали, как и он сам, сумел найти дорогу
сюда. Найдет и дорогу  обратно.  Две  лодки  шли  впереди,  лавируя  между
рифами, вытянутыми в два длинных ряда. Остальные следовали сзади,  но  уже
на значительном расстоянии от берега.
   Дело было сделано.
   Нис посмотрел на Берка, который сидел  рядом  с  Хаджи  Михали.  Редкие
пряди волос распластались по его черепу, точно  цветочные  лепестки.  Вода
стекала по лбу, по щекам, вдоль крыльев  круглого  носа  и  вокруг  плотно
сжатых губ. Рубашка хаки, намокшая до черноты, местами  прилипла  к  телу.
Глаза, как и у других, покраснели от соли. Щеки тоже  покраснели,  и  лицо
стало такое, каким оно, вероятно, было шесть или семь лет назад.
   И Стоун, с  рыжими  волосами,  рыжей  порослью  бороды.  Лицо,  красное
всегда, не от соли только, открытое  лицо,  на  котором  пролегли  суровые
складки от холода и от всего, что было. Великан с ясной душой.  Но  что-то
еще прибавилось к этой ясности теперь, после Хавро Спати. Великан, умевший
приходить в бешенство, когда в него стреляли или чем-нибудь мешали ему.
   А те в свою очередь видели перед собою Ниса,  маленького  черноволосого
грека с расширенными зрачками. Нис,  который  врезался  на  плоскодонке  в
песчаный берег, потому что нужно было уничтожить береговые  форты.  А  для
этого - доставить миномет в такое место, откуда он мог бы стрелять. Он сам
пришел к решению. И сам сумел его осуществить.
   Нис, чьи белые руки держали грота-шкот, а глаза медленно  переходили  с
одного на другого. Лицо у него было очень белое и  казалось  еще  белее  в
черной  кайме  бороды.  Взгляд  словно  жег  что-то,   сосредоточенный   и
напористый. Та сила в нем,  которая  заставила  их  пойти,  и  взяться,  и
сделать, которая вела их за собой, а ему помогала без  боязни  стоять  под
пулями. Да. Та внутренняя сила, которая  делала  его  таким  напористым  и
неуемным.
   И дальше эти  -  с  лицами  мертвецов,  освобожденные  ими.  Сумрачные,
видевшие смерть люди.
   И Хаджи Михали. Этот человек, который верховодил всем. Верховодил мягко
и  без  усилия.  Это  была  его  затея.  Отчаянная  и  продуманная  только
наполовину и только наполовину удавшаяся. Его затея. Хаджи Михали. Все они
помогали осуществлению ее. Но то, что сделало это возможным, жило в ясном,
немигающем взгляде Хаджи. Михали.
   А Хаджи Михали в это время думал только о  Сарандаки.  Для  него  Хавро
Спати, Сарандаки, Гавдос - все это было одно. Все это  нагнеталось  в  нем
против метаксистов, которые притесняли их, и эксплуатировали, и  сажали  в
лагеря, и поэтому должно было случиться то, что случилось.
   Умом или чувством он пришел к этому убеждению, но оно было в нем сейчас
сильней, чем когда-либо. Метаксисты.  Они  виноваты  во  всем.  Они  и  их
старшие братья - железноголовые.
   А Берк вдруг вспомнил о третьем миномете.
   - Куда же все-таки девались те? - спросил он. - С пятисантиметровкой?
   - Гоняют где-нибудь по морю, - сказал Нис.
   - А не все ли равно теперь, - устало сказал Стоун.
   И они вышли в открытое море. Хаджи Михали правил рулем, упираясь ногами
в 8,1-сантиметровый миномет. (Никто, кроме  железноголовых,  не  вспоминал
никогда про эту десятую долю.) Назад Хаджи Михали не оглянулся ни разу.  И
никто не оглянулся.
   Дело было сдельно.
   И Нис думал: "А что, если железноголовые уже добрались до Литтоса?"



29

   Ближе к Криту стало теплее, потому что ветер доносил  теплый  воздух  с
земли. Люди выпрямились, разогнули сгорбленные  спины.  Хаджи  Михали,  не
глядя и не думая, правил прямо на бухту Литтос. Он  подошел  к  острову  в
двух милях от бухты и отсюда пошел вдоль побережья. Уже была видна деревня
в тени громоздившихся над нею гор. Отсюда казалось, что вся она состоит из
нескольких домиков на взморье.
   Чем  ближе  был  берег,  тем  тягостнее  становилось  возвращение   без
Сарандаки и остальных. Хаджи Михали с самого Гавдоса ни разу не  заговорил
о  Сарандаки.  Освобожденные  ловцы  губок  расспрашивали  его.  Он  давал
короткие, односложные  ответы.  Они  спросили  Ниса,  как  случилось,  что
Сарандаки утонул. Нис рассказал им. Но Хаджи Михали не говорил ни слова.
   И  вдруг,  когда  они  подходили  к  Литтосу,  он  сказал   с   обычным
спокойствием:
   - Несправедливо вышло для Сарандаки.
   Все молчали.
   - Он погиб за освобождение узников с  Гавдоса.  Это  большое  дело.  Но
лучше, если бы это случилось в борьбе за  главное.  За  то,  чтобы  пришел
конец метаксистам или железноголовым. Хотя, мне кажется, это связано.  Мне
кажется, что так.
   И больше он об этом ничего не сказал.
   - Мы бедные люди, - сказал он затем Нису. - Но  ты  скажи  _австралос_,
что эта лодка теперь ваша, твоя и их. Можете плыть на ней куда вам угодно.
   - Я скажу, - ответил Нис. - А ты что будешь теперь делать?
   - Дела много. Надо приниматься за железноголовых, - сказал Хаджи Михали
немного погодя.
   Нис давно уже передумал все это снова.  Что  пользы  здесь  оставаться?
Колоть железноголовых булавками в толстые  спины  -  вот  все,  что  можно
делать здесь. Больше ничего. Да, да. Больше ничего. Но  Нис  знал  хорошо,
что он нарочно говорит себе это, нарочно, чтобы подкрепить  свое  основное
решение ехать в  Египет  или  вообще  туда,  где  готовится  окончательный
разгром железноголовых. И принять  участие  в  этом,  а  не  в  булавочных
уколах. Для Хаджи Михали и такие уколы - дело, потому что у него  терпения
много. Но для него, Ниса, - нет. Он слишком  нетерпелив,  слишком  томится
чувством бессилия, невозможностью прямо вцепиться в горло железноголовым и
метаксистам. Старшим и младшим братцам.
   - Я все-таки не знаю, для чего тебе, собственно, понадобилась  связь  с
англичанами, - сказал он Хаджи Михали, продолжая нить своих мыслей.
   - Для того чтобы не действовать особняком. Иначе мы только и можем, что
дергать железноголовых за волосы.
   - А что же делать?
   - Англичане скажут что. Им нужна будет военная помощь.
   - Много вы им тут поможете, - сказал Нис.
   Лодка теперь легко скользила вдоль берега к бухте  Литтос,  до  которой
осталось не больше мили.
   - Мы больше всех можем помочь.
   - Но чем, чем? - настаивал Нис.
   - Вот таким сопротивлением, - сказал Хаджи Михали. -  Только  мы  можем
оказать настоящее сопротивление железноголовым. У нас все было готово  для
отпора метаксистам. Теперь мы это используем против железноголовых, вот  и
все.
   - Вас задушат.
   - Всех не задушить. Останутся другие.  Есть  литтосийцы.  Есть  крепкие
люди на Ласити, и среди сфакиотов тоже немало найдется. А  ты  думаешь,  в
Дикте или даже в городах будут молчать? Нет.  Нет.  Но  действовать  могут
только те, кто готовился к организованной борьбе  с  метаксистами.  Другим
это еще не под силу. Только революционеры могут выступить сразу.
   - Неплохо, - сказал Нис. - Совсем неплохо. А англичане знают про это?
   - А вот для того я и послал к ним Экса. Но я думаю, они и так знают.  И
всегда знали.
   - А если знали,  то  не  очень  считались  с  этим,  иначе  бы  они  не
поддерживали Метаксаса.
   - Да, правда, - сказал Хаджи Михали, прощая англичанам былые  грехи.  -
Но это было раньше, когда они, быть может, боялись крутых перемен. Понятно
тебе? Сейчас другое дело. Было бы просто глупо не понимать этого.
   - Для них, может быть, не так уж глупо.
   - Почему?
   - Может быть, они предпочитают метаксистов нам.
   -  Ну,  не  настолько  уж  они  глупы,  их  цель   сейчас   -   разбить
железноголовых. Если кто-нибудь может помочь  им  в  этом  здесь,  так  не
метаксисты, а мы. А это для них сейчас самое важное.
   Нис согласился. Он спорил с Хаджи Михали  так  же,  как  недавно  Стоун
спорил с ним. Ему нужно было, чтобы его самого все время  убеждали.  И  он
обрадовался, поняв, что Хаджи Михали смотрит на дело так же, как и он. Ему
хорошо запомнилось, с каким цинизмом  даже  Стоун  толковал  об  этом.  Но
сейчас дело было не в интересе англичан к внутренней политике Греции. Дело
было в том, что здесь они могли найти существенное подкрепление  в  борьбе
против железноголовых. Вся Греция будет против железноголовых. Вся Греция,
кроме метаксистов. Да, да, да.
   Разговор между тем  сделался  общим,  все  литтосийцы  и  ловцы  губок,
сидевшие в лодке, приняли в нем участие, и все сказанное было повторено  с
начала, с обстоятельным перечислением всех за и против. Нис  слушал  краем
уха. Он смотрел на приближающуюся деревню и думал: а что, если туда пришли
железноголовые?
   - Наверно, уже сидят там и ждут нас, - сказал Берн.  Он  отгадал  мысли
Ниса.
   - Не знаю, - сказал Стоун. - Я знаю только, что я хочу спать.
   - Выспишься, - сказал Берк. - Мы для того так и стараемся, чтобы ты мог
поспать спокойно, а наутро познакомиться со всей немецкой армией.
   - Устал я, - сказал Стоун.
   - Вот, вот. Особенно у тебя, должно быть, шея устала.
   Нис рассказал им, что лодка теперь в их распоряжении.
   - Все равно придется подождать английского майора, - сказал Стоун.
   - Того, который с Талосом? - спросил Нис. - Они  не  пожалеют,  что  не
попали в Хавро Спати.
   - Да, с этим чертенком не выйти бы им живыми, - сказал Берк.
   - Мне жаль Макферсона и другого _инглези_, - сказал Нис.
   - Все равно - не здесь, так в другом месте, - сказал Стоун.
   - Помнится, Макферсон что-то такое говорил, что вот пришли сюда воевать
против немцев, а  кончили  тем,  что  воюем  против  каких-то  греков.  Он
понимал, в чем тут дело.
   И Стоун и  Берк  усомнились  в  том,  что  Макферсон  понимал.  Но  они
промолчали. Говорить было уж некогда, потому что  лодка  огибала  песчаную
косу, замыкавшую  бухту.  Узники  с  Гавдоса  оживленно  переговаривались,
стараясь разглядеть, не видно ли на берегу тех, кто был на первых лодках.
   - А вдруг здесь железноголовые? - сказал Нис по-английски.
   - Вот и я об этом думаю, - сказал Берк.
   И они повернули в закрытую  бухту,  чтобы  пройти  последние  пятьдесят
ярдов, отделявшие их от берега.



30

   Но железноголовых не было.  Зато  литтосийцы  высыпали  на  берег  всей
деревней, включая женщин и детей. Они издали завидели подходившие лодки  и
ждали теперь на пологом берегу,  там,  откуда  отчалили  лодки.  Толпились
небольшими кучками. Без шума, без криков. Но  как  только  лодка  вошла  в
бухту, голые  ребятишки  ловцов  губок  бросились  в  воду  и  поплыли  ей
навстречу. Хаджи Михали кричал им:
   - Эй, губки, вы мне весь киль залепите.
   А они гнались за лодкой глубоко и подолгу ныряя, плывя не в воде, а под
водой, как их учили старшие.
   - Где Сарандаки? - кричали они.
   - Началось, - сказал Хаджи Михали.
   Он повернул и направил лодку прямо к берегу. Потом сам спрыгнул в воду,
и все остальные последовали его примеру. От  неожиданного  холода  у  Ниса
стянуло внутренности, и тут он почувствовал, насколько он ослабел.  Но  он
твердо брел по воде, подталкивая лодку к  берегу,  откуда  уже  бежали  на
подмогу.
   Теперь  со  всех  сторон  поднялись  крики,  посыпались  вопросы.   Где
остальные?  Удалось  ли  все,  как  хотели?  Где  Сарандаки?  Где   другие
заключенные  с  Гавдоса?  Есть  там  железноголовые?  Двое   освобожденных
литтосийцев, которые приехали с ними, окликали кого-то по имени. И со всех
сторон спрашивали про Сарандаки. Сарандаки.
   - Спарити, - повторял один из  узников.  -  Я  Спарити.  Есть  тут  кто
Спарити?
   Никто не отзывался. Видимо, этих людей было трудно узнать. Но  Нис  все
ждал, что вот-вот случится что-то. Наконец вперед выступила  черноволосая,
белолицая женщина, по виду крестьянка, и сказала просто:
   - Я твоя двоюродная сестра.
   Они стояли и смотрели друг на друга.  Обоим  было  неловко,  и  они  не
знали, как быть. Оба не говорили ни слова.
   А над вторым узником плакала маленькая старушка  в  черном  одноцветном
платье, повязанная шалью, как носят  рыбачки,  и  в  критских  башмаках  с
загнутыми носами. Старенькая, старенькая. Разговор у них тоже не клеился.
   - Ты совсем старик, - сказала она ему, с тоской глядя на него.
   - Я не так стар, мать, - почтительно возразил он.
   - Чтоб им всем провалиться в пекло, - сказала она, думая о метаксистах.
   - Где же дочь Акселя, моя жена?
   - Сидит дома и вся дрожит, боится, что тебя нет.
   - Пойдем, мать, - сказал он.
   Они прошли через толпу  взрослых  и  ребятишек,  которые  молча  стояли
кругом, деликатно ожидая конца этой сцены. Но когда узник и старуха  стали
подниматься по  тропке,  ведущей  к  деревне,  многие  побежали  за  ними,
посыпались вопросы о Гавдосе, о Сарандаки и других; женщины  расспрашивали
о прочих, кто был в лагере на Гавдосе, и он говорил что-нибудь о каждом...
Кроме Сарандаки.
   Женщины  не  плакали,  только  вдруг  у  какой-нибудь  вырывался   стон
облегчения.  Ему  задавали  все  новые  и  новые  вопросы.  Когда  приедут
остальные? Потом все побежали назад и окружили Хаджи Михали.
   Ниса и Хаджи Михали забрасывали теми же вопросами.
   Где Сарандаки?
   Где Лактос, сын Менианда?
   - Я ведь никого по имени не знаю, -  повторял  Нис,  -  спросите  Хаджи
Михали.
   - А Спатиса не было там... винодела Спатиса?
   - Спросите Хаджи Михали.
   Ниса оставили в покое, и он молча побрел вслед за  австралийцами  вверх
по тропке. Он думал, что делать дальше. Что дальше? Ждать тех, что ушли на
лодке Талоса? Ехать без английского майора? Поскорей пробираться в Египет?
Ну да, конечно. Пока сюда не пришли железноголовые. И так очень  уж  долго
Литтос остается незамеченным.
   Тут он услышал голос Хаджи Михали: пусть все  литтосийцы  соберутся  на
площади, где сушат сети, и там он расскажет им обо всем.
   И один за другим они потянулись на  площадь,  послушать  рассказ  Хаджи
Михали.
   Он стоял среди толпы, разбившейся на неравные кучки. Ловцы губок  -  их
было человек десять или двенадцать - держались в стороне.
   Всю площадь запрудили литтосийцы, главным образом женщины.  Нис  присел
на камень позади Хаджи Михали. Стоун и Берк сели тоже.
   Хаджи Михали  рассказал  обо  всем  очень  просто.  Он  рассказывал  по
порядку, простыми словами, как позволяет греческий язык. И когда он  дошел
до гибели Сарандаки, он и об этом сказал просто,  без  всякого  пафоса,  и
сейчас же перешел к рассказу о том, как  Нис  приставал  к  берегу.  После
этого он сделал короткую паузу  и  потом  закончил  свой  рассказ.  Многие
женщины теперь плакали в голос, почти выли,  и  не  умолкали,  даже  когда
Хаджи Михали заговорил опять.
   - Очень это жаль, - сказал он, - что все, что  мы  тут  готовили  прошв
метаксистов, пришлось использовать не совсем по назначению.  Но  это  было
необходимо. Вы сами понимаете. Железноголовые придут на Гавдос, может быть
уже пришли. Они и сюда придут тоже. И, уж конечно, они сразу  же  повесили
бы антиметаксистов. Потому что метаксизм очень  похож  на  их  собственные
порядки.
   Он продолжал, и временами казалось, что он говорит сам с собой.
   - У нас уже появилась надежда, что мы сумеем  одолеть  метаксистов.  Но
тут железноголовые затеяли эту страшную войну против всех.  И  теперь  все
наши силы должны быть направлены главным образом против железноголовых.  С
метаксистами  еще  не  покончено.  Но  железноголовые  -  старшие  братья.
Железноголовые проглотили метаксистов, и потому нужно прежде всего разбить
железноголовых. Но чтобы разбить железноголовых, нужна  большая  армия,  и
потому мы должны действовать вместе с  _инглези_.  Вместе  со  всеми,  кто
борется против железноголовых.  Сейчас  против  них  борются  англичане  -
значит, мы должны быть с англичанами. Вот Экса вернется  и  скажет,  какой
военной помощи _инглези_ потребуют от нас.
   Он сделал паузу, но никто ничего не сказал, и он продолжал:
   - Если говорить о Сарандаки и других, мы никогда не рассчитаемся за них
сполна. Жизнь Сарандаки - дорогая цена для такого малого дела. Но все наше
большое дело состоит из малых дел. И если человек способен рассуждать,  да
и чувствовать тоже, он знает, что про метаксистов нам ни на минуту  нельзя
забывать. Англичане не могут примириться с железноголовыми, и точно так же
мы не можем примириться с метаксистами и с железноголовыми тоже.
   Он подходил к концу. Он додумывал все это для самого себя.
   - Мы готовимся, пока Железноголовые еще не  пришли.  Они  могут  прийти
завтра, послезавтра, в любой день. Самое  важное  для  нас  сейчас  -  это
дождаться ответа от англичан. А тогда мы будем точно знать, что нам  нужно
делать. В  конце  концов  мы  зависим  от  чужой  большой  силы,  без  нее
железноголовых не одолеть. Но мы должны делать свое дело здесь, потому что
это важно для нас самих. Так  же,  как  и  раньше.  Тогда  мы  шли  против
Метаксаса. Теперь мы идем против обоих братьев, старшего и младшего. И это
будет наш расчет за Сарандаки  и  других.  Малыми  делами  -  такими,  как
Гавдос.
   - Мы потеряли три лодки. Я не знаю, где Талос из Сирноса. Он не  пришел
в бухту Хавро Спати, и я ничего не знаю о нем.  Мы  потеряли  две  большие
плоскодонки и лодку Лактоса, сына Менианда. А свою лодку я  должен  отдать
_австралос_ и _инглези_ за ту помощь, которую они нам оказали. Вот тот,  с
рыжими волосами, это он заставил замолчать форты. А  Нис,  сын  Галланоса,
сумел привести лодку к берегу, потому что из  минометов  с  моря  стрелять
нельзя. Я дал обещание и сдержу его. Лодка принадлежит им.  Они  не  могут
ждать, пока вернется. Экса. Железноголовые скоро придут сюда.
   - Вместо Экса приехали другие, - сказал кто-то из толпы.
   Это сразу подвело черту и поставило точку. Все сошли со  своих  мест  и
окружили Хаджи Михали, как будто кончился урок и теперь речь уже пойдет  о
другом.
   - Из Египта приехало четверо, - сказала какая-то женщина. - Они сидят в
той хижине, где склад губок.
   - А Экса не вернулся, - сказал один мальчик.
   - Они знают  что-нибудь  об  Экса?  -  Хаджи  Михали  как  будто  сразу
опомнился. Он уже проталкивался сквозь толпу, видимо решив сразу же идти к
хижине.
   - Они ничего не говорят. Они ждали тебя.
   - Это англичане прислали их.
   - Они скажут только тебе, - сказала та же самая, женщина. - У них  есть
оружие, и двое из них - афиняне. Они не разговаривают,  только  все  время
просят есть, - целую гору съели, пока дожидались тебя.


   Хаджи Михали шел, не останавливаясь. Люди, мимо  которых  он  проходил,
громко разговаривали между собой, кое-где  плакали  женщины.  Ловцы  губок
стояли  в  стороне,  группой  человек   в   пятнадцать,   обособленной   и
неподвижной.
   Хаджи Михали подошел к ним.
   - Мне очень жаль, - сказал он. - Примите мою дружбу.
   - Я принимаю ее, Хаджи Михали, - сказала одна женщина.
   Она была такая же загорелая, как и мужчины, с широким квадратным  лицом
и волосами, наполовину выгоревшими от солнца. У нее  была  большая  грудь,
натянувшая жиденькую ткань бумажного платья. Глаза,  похожие  на  терновые
ягоды, были сухи. Это была жена Сарандаки.
   - Когда теряешь такого человека, нет слов утешения даже для жены его, -
сказал Хаджи Михали.
   - Я понимаю твои чувства, - сказала она.
   Остальные дожидались в стороне. Там были двое мужчин, совершенно седые,
хоть и не старые еще (ловцы губок не доживают  до  старости),  женщина  со
скуластым лицом и целая куча черных от загара ребятишек. У  всех  большие,
широко раскрытые глаза.
   - Вы теперь останетесь в Литтосе, - сказал он им.
   Никто не ответил. Жена Сарандаки только пожала плечами в знак того, что
у нее нет другого выхода.
   - Прими мою дружбу и располагай мною, - сказал опять Хаджи Михали.
   - Благодарю тебя, - сказала она.
   И Хаджи Михали пошел дальше, к хижине, где был склад губок.
   Нис рассказал Берку