.  Тянул.  Старался  поставить  лодку
вдоль волны. Направить ее по ветру. Гик и гафель свесились в  воду.  Лодка
круто накренилась, оторванный гафель перевешивал своей  тяжестью.  Великан
Стоун  стал  втаскивать  его  в  лодку,  преодолевая  сопротивление  моря.
Скорость хода не уменьшалась.  Кливера,  до  сих  пор  незаметные,  теперь
вступили в строй. Они наполнились ветром, и лодка, послушная рулю, неслась
вперед.
   - Втащи парус, - закричал Нис. - Парус втащи.
   - К черту, - проревел Стоун. - Я и так втаскиваю.
   Сорванный парус, мокрый,  полный  воды,  колыхающийся  на  волнах,  был
тяжел, как паровоз. Стоун поднял все  вместе  -  парус,  гафель,  гик.  Не
только поднял. Перевалил через борт и втащил в лодку. Он  сделал  это  все
усилием человека несгибаемой воли,  способного  к  самопожертвованию  и  к
дисциплине.
   Теперь парус, брошенный на дно лодки,  мешал  Нису.  Он  оттолкнул  его
ногой. Ветер сердито спорил с ним. Но лодка уже успела опять  повернуться.
Она встала бортом к ветру, и кливера раздулись пузырями под  его  напором.
Лодка снова накренилась и зачерпнула воды.
   Нис изо всех сил  отпихнул  ногами  путаницу  снастей  и  навалился  на
румпель.  Лодка  завертелась  среди   гигантских   волн,   точно   пробка,
подхваченная бушующим  морем.  Волны  то  вставали  сзади  за  кормой,  то
перехлестывали через левый борт, то вздымались перед  носовой  частью,  то
лезли в лодку с правого борта. Море и ветер слились  в  одно  в  неистовом
реве. Неба не стало видно из-за сплошной пелены брызг, секущих воду, точно
потоки дождя.
   Теперь приходилось Нису решать. Он знал, о море нужно забыть. Выбора не
было. Да в конце концов не все ли равно, здесь или там? Снова он  выровнял
руль, стараясь держаться по волне. Из парусов остались только два кливера,
два маленьких  косых  паруса  на  носу.  Но  они  давали  ходу  предельную
скорость, заставляя нос то погружаться, то взмывать над волной.  И  каждая
накатывающаяся громада толкала лодку вперед.
   - Идем обратно в Мессару, - сказал он Берку и Стоуну и не заметил,  что
сказал это по-гречески.
   Стоун и Берк придерживали уцелевшие снасти, когда лодку швыряло волной.
Она опять повернулась боком и, качаясь, плыла, точно бревно, но все же  не
вертелась на месте. Сорванный стаксель то оборачивался  вокруг  мачты,  то
снова хлопал под напором ветра.
   Берк теперь думал о себе. Он лежал, обхватив руками  сваленные  в  кучу
снасти. Он чувствовал боль в тех местах, где его задел сорванный стаксель.
Ему было очень жаль себя. У меня еще рана не зажила, думал  он,  а  теперь
вот все руки ободрала проклятая веревка. Все равно это случится  с  минуты
на минуту. Лодка должна перевернуться. Ее перевернет ветром. Или опрокинет
волной. Вся наша защита - это грек на корме. Все мы сверхчеловеки, и  я  в
том числе. Если б не это, лодка давно уже перевернулась бы. Нет, настоящий
сверхчеловек - он, а Стоун и я лишь сателлиты,  частицы,  оторвавшиеся  от
него.
   Стоун тоже сверхчеловек. Великан, у которого есть ум,  но  нет  знаний.
Лицо боксера, а по глазам видно, что не ударит собаки и не обидит ребенка,
не сделает ничего такого, что не пристало человеку. Я  циник.  Жизнь  меня
всегда била. Вот только что меня побил этот  дурацкий  парус.  Я  даже  не
знаю, что это тут такое липкое и мокрое, соль или  кровь.  Если  ветер  не
уляжется, нас развеет в прах,  и  мы  попадем  в  Египет  в  виде  атомов,
невидимых  атомов,  которые  когда-нибудь,  кто-нибудь  сумеет  разложить.
Вздор.  Но  куда  же  этот  сумасшедший  грек  везет  нас?   Вокруг   меня
сверхчеловеки. Великие люди. Вздор. Вздор. Вздор.
   А ветер дул, обжигая мокрое тело. Он дул со всех сторон. Но  сильнее  и
резче всего с севера. Это был северо-западный пассат.
   Боролся с ним один Нис.
   Он был дыханием судна. Он оборонялся на все  стороны.  Волны  старались
вырвать у него руль. Он выравнивал его снова  и  снова,  слегка  отпуская,
опять выбирая на  себя,  следуя  направлению  волны.  Он  применял  приемы
джиу-джитсу. Он поддавался ветру и морю, чтобы потом использовать их  силу
и скорость против них же. Он пускался на любые уловки. Ни ветер,  ни  море
не могли победить его.  Он  бил  их  выдержкой.  От  его  выдержки  теперь
зависело все.


   Это длилось миллион лет, тысячу  геологических  эр,  бесконечное  число
человеческих жизней. Нис то ставил  лодку  по  волне,  то  поперек  волны,
изворачиваясь, не давая ветру порвать кливера, от которых зависел ее  ход.
Уступал ветру, потом брал свое.
   Хмурое небо, резкий ветер ускорили наступление  ночи.  Она  надвинулась
вдруг и сразу. Ночью было так же, как днем, только еще  труднее.  Нис  вел
лодку, держа курс на белые пески Мессары.
   Когда они, наконец, забелели вдали, первым его чувством был  испуг.  Он
увидел их сквозь мглу. Увидел раньше других. Тренировка зрения.  Очертания
берега расплывались в тумане. Но берег был близко, совсем близко.
   - Мессара, - крикнул он, уверенный, что и они ждут.
   Они не отозвались.
   - Ну вот, - сказал он, желая выразить этим, что  наступает  решительная
минута.
   Тут он мог проиграть. Это была кульминационная точка борьбы. При  такой
скорости их-могло бросить о камень и мгновенно разбить вдребезги.
   - Убирайте киль, - крикнул он Стоуну. - Живо убирайте киль.
   - Это все упадет, - сказал Стоун. Он  прижимал  к  себе  кучу  снастей,
объятьем, которое нельзя было разомкнуть.
   - Убирай ты, - сказал Стоун Берку. - С этим я справлюсь один.
   Берк пришел в себя. Он стал шарить руками в  темноте.  Нащупал  длинный
выступ на дне лодки. Потянул  за  веревку,  выдвигавшую  наружу,  в  воду,
железный   киль.   Почувствовал   ее   напряженную   дрожь.   Почувствовал
сопротивление. Почувствовал свою усталость.
   - Скорей, - кричал ему Нис. - Давай. Давай.
   Берк без участия мысли понял, что если эта полоса  металла  врежется  в
песок,  она,  как  рапира,  проткнет  лодку.  Он  потянул  за  веревку   и
почувствовал, что это нелегко. Но там, в глубине, сила сопротивления  воды
была: не так велика. Он втянул киль. Ощупью нашел железные крюки, которыми
он закреплялся, и накинул их на петли.
   - Теперь кливера. Убирайте кливера. По одному. - Нис  кричал  так,  как
будто находился за двадцать миль.
   Берк двинулся к баку, тяжело переставляя ноги в воде. Он  устал  и  был
измучен  больше  всех.  Он  ничего  не  видел  в   темноте.   Он   нашарил
подрагивающий, натянутый шкот одного из кливеров. Он отвязал  закрепленный
конец и вздрогнул от неожиданности, когда веревка вырвалась у него из  рук
и освобожденный кливер захлопал в темноте точно так же, как днем стаксель.
   Море шумело у берега уже где-то совсем недалеко. Волны обрушивались  на
песок. Волны несли их прямо к берегу. Волнение все усиливалось.
   Сейчас, больше чем когда-либо, все зависело от Ниса. Он оставил  второй
кливер, чтобы сохранить ход. Он боролся с ветром, не давая ему  опрокинуть
лодку, и преодолевал силу волны, заигрывая с ветром. Ветер был сильнее. Он
гнал лодку поперек волны. Нис огромным усилием сдерживал ее.  Так,  боком,
он и подошел к берегу, вдруг забелевшему рядом, в темноте. Осталось совсем
немного до той черты, где волны, разбиваясь, падали на песок.  Но  он  все
еще удерживал лодку поперек волны до тех  пор,  пока  у  самого  борта  не
запенился прибой.
   - Ну! - крикнул он во весь голос.
   Он отпустил румпель, и лодка тотчас  же  повернулась  носом  к  берегу.
Набежавший вал подхватил ее, вскинул высоко и помчал вместе с  собой.  Как
стрела, она пролетела на гребне волны и в грохоте обвала  водяной  громады
рухнула на песок. Прошла  секунда.  Потом  волна"  шелестя  песком,  стала
откатываться назад.
   Снова наступила критическая минута.
   Они выскочили из лодки и стали тащить ее вверх, радуясь тому, что у нее
плоское дно, проклиная тяжесть воды в ней. Они тащили ее, чтобы спасти  от
цепкой хватки прибоя. Тащили, изнемогали,  тащили  еще,  тащили  до  самой
вершины песчаного наноса. Побежденный прибой сердито бился о белый песок.
   Ветер беспомощно вертелся вокруг лодки. Но он еще взял с нее  последнюю
дань. Он рванул маленький кливер, и разодрал  его  пополам.  Он  подхватил
повисшие лоскутья и долго трепал их.
   Потом он изменил направление и задул сильно и ровно в сторону моря.



9

   В своем изнеможении и жажде отдыха Стоун и Берк  готовы  были  оставить
лодку там, где она была. Но Нис прикрикнул на них и  заставил  делать  что
нужно. Он потребовал, чтобы лодку втащили выше, к самому гребню  песчаного
наноса. Когда они останавливались, он понукал их бранью. Потом он принялся
подвязывать паруса. Он сделал это все один,  взобравшись  на  бак.  Поймав
развевающиеся лоскутья кливера, он прикрутил их к мачте и  затянул  узлом.
Грот он подвязал длинными концами грота-шкота. Это не была  выдержка.  Это
был просто рефлекс человека, который привык иметь дело с парусами.  Понять
это может только человек, тоже привыкший иметь дело с парусами.
   Потом они пошли вдоль берега к меловому утесу, отбрасывавшему  тень  на
белый песок. Берег здесь образовывал небольшую бухту в  форме  полумесяца.
Утес нависал прямо над нею. Под самым утесом ветер не чувствовался. Слышен
был только его шум. Тяжело ступая по мокрому песку, они добрели до  места,
где в скале было углубление. Крохотная пещера  у  самого  утеса.  Тут  они
поели сушеной рыбы, запивая ее водой  из  бурдюка,  потом  растянулись  на
земле и заснули.


   Утром Стоун собрался уходить.
   - Пойду поброжу кругом, - сказал он.
   Берк и Нис ничего не ответили, потому что спали.
   Он снял с себя пояс, вынул из  кобуры  смит-вессон  и  пять  оставшихся
боевых патронов и разложил все это на песке для просушки.
   Потом он оглядел  бухту,  ее  берега,  крутые  в  глубине,  отлогие  по
сторонам. Море было по-прежнему бурное. Он увидел  лодку,  она  лежала  на
боку, на высоком сухом месте, куда не доставал прибой. Он не пошел туда, а
повернул назад, к белому утесу, под которым  они  нашли  себе  пристанище.
Утес громоздился высоко и отвесно, только с одной стороны  был  уступчатый
склон. Туда он и направился.
   Подъем был крутой, но Стоун взбирался без труда. Мешали намокшие штаны,
путаясь в ногах, но это была мелочь, а для такого большого  человека,  как
Стоун, мелочи не имели значения.
   Почему-то ему казалось, что кругом  должно  быть  пустынно  и  дико,  и
пески, пески, разве только какой-нибудь холм вдалеке. Он влез  на  вершину
утеса, ожидая увидеть именно такую картину. И тотчас же бросился плашмя на
землю.  Прямо  под  ним  проходила  дорога,  за  нею   высился   лесистый,
заостренный склон, впереди, чуть подальше, расстилалась  обширная  зеленая
долина с домами, виноградниками, рощами, дорогами.
   Потом он привстал и осторожно огляделся. Он увидел деревню, разделенную
надвое широким ручьем, делавшим излучину у подножия горы.  Дальше  тянулся
морской  берег.  И  тут  он  увидел  какое-то   огороженное   пространство
правильной формы. Как только он увидел его, он сейчас же  понял,  что  это
аэродром.  Стоун  несколько  мгновений  сосредоточенно  думал.  Потом   он
преодолел нервное напряжение, овладевшее им  в  первую  минуту.  Он  пошел
дальше, беспрестанно  озираясь.  Он  хотел  посмотреть,  что  делается  на
высоком краю утеса, нависшего над бухтой. Он стал подниматься,  продираясь
сквозь невысокий кустарник.
   Он увидел вершину песчаного холма в стороне от моря. Он  увидел  горный
склон,   поросший   молодым   леском.   И   увидел   прямо   перед   собой
четырехсантиметровый бофорс.  Лафет  был  прикрыт  мешками  с  песком,  но
длинный ствол торчал из них; Стоун быстро оглянулся назад. Лодка,  лежащая
на песке, видна была ему одной стороной. Но прислуга бофорса  должна  была
видеть ее всю. Он  опять  посмотрел  вперед  и  увидел  маленькие  зеленые
палатки у  прикрытого  мешками  орудия,  всякую  всячину,  развешанную  на
деревьях, длинные ящики с боеприпасами.
   Стоун осторожно приглядывался. Осторожность была свойством его природы.
Паники и спешки он не знал. Он улыбнулся настоящей живой улыбкой. Ему ясно
представилась вся чудовищная нелепость положения.  И  то,  что  приходится
прятаться, распластавшись животом  на  песке,  и  сам  он,  большой  рыжий
человек со спутанной рыжей бородой, весь покрытый спекшейся солью.  Здесь,
на этом утесе. И немцы, спящие в тени орудия.
   У него не было ни страха, ни ощущения непосредственной угрозы. Он желал
только одного: чтобы не нужно было  бессмысленно  спешить  куда-то.  Чтобы
двигаться вперед спокойно и без спешки.
   Стоун снова поглядел вниз, на аэродром Тимбаки. Оттуда им  нечего  было
бояться. Вот только бофорс. Как бы его спутникам не вздумалось  подойти  к
лодке.
   Он легко и уверенно спустился со скалы и вышел на берег. Тут он  увидел
Берка и Ниса, которые осматривали лодку.
   - Там, наверху, стоит  бофорс,  -  сказал  он  негромко.  -  Вас  могут
увидеть.
   Он подождал их у пещеры, в которой они спали.  Когда  они  подошли,  он
рассказал им про бофорс, про аэродром и деревню.
   - Найдется у вашего приятеля еще лодка? - насмешливо спросил Ниса Берк.
   - Мы эту починим вечером, - сказал  Нис.  -  Надо  бы  втащить  ее  еще
повыше.
   - Повреждения серьезные? - спросил Стоун.
   - Пустяки. Только два  передних  маленьких  паруса  сорваны.  Мы  можем
обойтись и без них.
   - А остальное?
   - Нужно починить гафель. Это не трудно.
   - Может быть, нам выйти вечером так, как есть, а уж  чинить  где-нибудь
подальше отсюда? - сказал Берк.
   - При таком море выходить нельзя. Надо переждать.
   Берк не стал спорить, потому что он  признавал  превосходство  Ниса  во
всем,  что  касалось  лодки.  Он  не  сознался   бы   в   этом,   но   его
пренебрежительное   отношение   к   этому   греку   быстро   таяло   перед
решительностью Ниса, перед определенностью его суждений.  Они  уселись  на
землю в сырой пещере. Мокрую одежду все трое сняли и разостлали на солнце.
   - Это, наверно, был тайфун, - сказал Берк о вчерашней буре.
   - Это был _мельтеми_, - ответил Нис.
   - А он не вернется?
   Стоун мочил губы, по капле выжимая воду из бурдюка.
   - Нет. Он уже миновал нас. Вы читали Жития святых?
   Стоун и Берк посмотрели на Ниса. Почему-то  они  оба,  не  думая,  были
уверены, что он не религиозен.
   - А что? Вы думаете, это они тут виноваты?
   Стоун ожидал от Берка этого насмешливого тона.
   - Нет. Я про легенду об Эвроклидоне. Там Павел тоже попал в такую бурю.
   - Такую же самую? Ну, значит, мы у дьявола в лапах. -  Берк  говорил  с
прежней иронией.
   - Это был _мельтеми_. А легенда есть легенда.
   На этом Нис разговор закончил  и  принялся  стаскивать  свои  армейские
сапоги. Такие сапоги греки называли метаксистскими, потому  что  они  были
очень дурного качества. У Ниса подошва была,  как  размокший  картон.  Его
черная бородка и волосы развились и побелели от соленой воды  Средиземного
моря. Только у Берка на его редких мягких волосах и редкой щетине не  было
этого налета.
   Ветер улегся, было тепло, и нужно было ждать наступления  ночи.  Стоун,
перед глазами которого все  время  стоял  укрытый  мешками  бофорс,  более
других готов был к неожиданностям. Но все трое одинаково напряженно  ждали
темноты.
   Когда наконец совсем стемнело, они пошли к лодке. Они подтащили ее  еще
повыше. Потом Нис, сам с собою разговаривая по-гречески, принялся искать и
подбирать обломки креплений, обрывки тросов. Он делал все  один,  Стоун  и
Берк должны были  только  подавать,  передвигать,  убирать.  Всю  ночь  он
сплетал концы тросов. Он не делал временных узлов. Он рассучивал веревку и
сплетал заново. Он распутал оборванный стаксель и сделал  из  веревки  еще
один фал для грота. Висевший лохмотьями кливер он оборвал совсем и веревку
использовал, чтобы заменить порванные ванты. Он работал ощупью (была луна,
но  свету  она  давала  немного),  ловко  и   умело.   Все   его   навыки,
бездействовавшие те три года, что он провел в Лариссе, сразу же  вернулись
к нему.
   Днем они спали. Они просыпались только, чтобы Прислушаться к шуму  волн
и посмотреть на море. Ждали, когда оно  утихнет.  На  следующую  ночь  Нис
проверил  оснащение,  поднял  гафель,  поставил  кливера,  которые   сразу
заполоскали на ветру, так что Берку пришлось тут же свернуть  и  подвязать
их. Он работал, пока не начало светать. И к утру все было готово.
   Из-за бофорса отплыть можно было только ночью, поэтому им и третий день
пришлось провести, греясь на солнце в ожидании темноты. День был жаркий  и
почти безветренный. Волнение улеглось, и они все утро проспали.
   Одиннадцать  тотенкопфов  появились  на  берегу  уже   после   полудня.
Тотенкопф, или Мертвая  голова,  -  это  особая  дивизия  немецкой  армии.
Солдаты ее носят каски с изображением черепа. Несколько подразделений этой
дивизии стояло вокруг Тимбаки. Одиннадцать немцев спустились  с  утеса  по
отлогой его стороне и ступили  на  песок  берега.  Что-то  побудило  Ниса,
дремавшего у выхода из пещеры, повернуться и выглянуть.
   - Немцы, - сказал он и, не оборачиваясь, толкнул  спящих  ногой.  Те  в
одно мгновение очутились рядом с ним.
   - Так, - сказал Берк. Его сразу затошнило.
   Стоун подобрал револьвер и вкладывал патроны в барабан.
   Удержал обоих Нис. Его обстоятельность, его, такая же как и  у  Стоуна,
нелюбовь  к  бессмысленной  спешке.  Он  сообразил  раньше   других.   Эти
одиннадцать тотенкопфов о них и не думали. Они  пришли  сюда  не  за  тем,
чтобы кого-то искать. У одного был фотоаппарат на высокой треноге, которую
он воткнул в песок. Остальные сразу же принялись раздеваться.
   - Ах сволочи, - прошептал Берк. - Купаться пришли.
   - Не шевелитесь. Не разговаривайте, - сказал Нис.
   Они лежали, съежившись, стараясь не двигаться. У Энгеса  Берка  тошнота
подступала все выше. Слишком уж это выходило много. Тотенкопфы были  шагах
в пятистах от них. Все уже разделясь, кроме  того,  кто  нес  фотоаппарат.
Трое нагишом пошли к воде. Два других бросились в  волны  с  разбегу.  Все
кричали и шумели.
   Вдруг один заметил лодку. Он стоял на берегу, совсем голый,  только  на
голове была каска, которую немцы, видимо, никогда не  снимают.  Он  позвал
еще двоих и показал им лодку.
   Все трое побежали по песку в мелких волнах прибоя. Стоун видел короткие
волосы одного из них, коричневый клин загара на белой коже,  неестественно
прямые спины.
   Берк не выдержал. Тошнота требовала выхода. Его стало рвать, судорожно,
как это бывает всегда, когда рвет от волнения, от перенапряжения сил, а не
от недомогания. Он отполз в глубь пещеры, скорчился, старался  сдержаться,
не делать шума, но не мог.
   Стоун  и  Нис  не  обращали  внимания.  Они  замерли,  следя  за  тремя
тотенкопфами, бежавшими по берегу. Стоун мысленно ругал  Берка  за  шум  и
радовался, что на плотном песке не осталось их следов. Берка  опять  стало
рвать, и Стоун обернулся к нему.
   - Ты бы потише, - сказал он. - Это было сказано обычным  рассудительным
тоном.
   - Они сейчас сбегутся сюда на шум, - сказал Нис сердито.
   Двое тотенкопфов шли  теперь  рядом  и  довольно  беспечно  говорили  о
чем-то, пока не подошли к лодке. Тут они заговорили о лодке. Это было ясно
видно. Энгес Берк, у которого все уже прошло,  смотрел  на  них  вместе  с
остальными. Все три тотенкопфа вдруг ухватились за лодку  и  стали  тащить
ее. Рывками они тащили ее по песку вниз  к  воде.  Но  у  них  не  хватило
терпения. Когда они увидели, как это трудно, они остановились. Потом  один
бросил и пошел прочь. Двое других взялись опять, Они  протащили  ее  ярдов
двадцать, но оставалось еще пятьдесят.
   Тогда и второй бросил лодку. Он заспорил с третьим, который упрямился и
хотел тащить один. Второй повернулся и побежал за первым туда,  где  стоял
фотоаппарат.
   Последний тотенкопф влез в лодку и  принялся  раскачивать  мачту.  Берк
думал о его судьбе. Он думал - интересно,