ое,  ухитряются  по-настоящему  перегадить  всю
историю.
   Монитор переключается по циклу, показывая их, идущих по  коридору,  и
открытую книгу в маминых руках. Даже в  чёрно-белом  цвете  можно  смело
сказать, что это её дневник. И она читает его с улыбкой.
   Поднимает взгляд, изворачиваясь, чтобы глянуть на Пэйж за коляской, и
говорит:
   -  По  моему  мнению,  те,  кто  помнят   прошлое,   оказываются   им
парализованы.
   А Пэйж толкает её дальше со словами:
   - Как насчёт - "Те, кто умеют забыть прошлое,  на  голову  выше  всех
нас"?
   Потом их голоса снова гаснут.
   Кто-то храпит на номере три. На десятом - скрипение кресла-качалки.
   Монитор переключается по циклу, показывая парадную  автостоянку,  где
девушка подписывает что-то на планшетке.
   Прежде, чем мне удастся снова  разыскать  Пэйж,  девушка  с  конторки
вернётся и скажет, что с шинами у неё всё в порядке. Она снова посмотрит
на меня сбоку.
   Как бы НЕ поступил Иисус?
   Оказывается, какой-то козёл просто выпустил из них воздух.

Глава 33

   Среды означают Нико.
   Пятницы означают Таня.
   Воскресенья  означают  Лиза,  и  я  подбираю  её  на  стоянке   около
общественного  центра.  За  пару  дверей  от  встречи  сексоголиков   мы
переводим немного спермы в подсобке, со шваброй, стоящей рядом с нами  в
ведре серой воды. Лиза опирается  на  подвернувшиеся  свёртки  туалетной
бумаги, а я нарезаю её по заднице с  такой  силой,  что  с  каждым  моим
подкатом она бодает полку со сложенным тряпьём. Слизываю с её спины  пот
для никотинового прихода.
   Такова жизнь на  земле,  насколько  мне  она  знакома.  Что-то  вроде
грубого, грязного секса, когда сначала хочется газеты подстелить. Так  я
пытаюсь вернуть всё в то состояние, в каком оно было  до  Пэйж  Маршалл.
Эпоха возрождения. Пытаюсь воссоздать  то,  какой  удавалась  моя  жизнь
всего пару недель тому назад.  Когда  моя  дисфункция  так  замечательно
функционировала.
   Спрашиваю затылок Лизы, поросший чахлыми волосами, говорю:
   - Ты бы мне сказала, если бы я развёл нежности, правда?
   Тяну на себя её бёдра, прошу:
   - Скажи честно.
   Пялю её в постоянном стабильном темпе, спрашиваю:
   - Ты же не считаешь, что я бывал добрым, так?
   Чтобы не кончить, представляю себе места крушения самолётов и процесс
вступания в дерьмо.
   Мой  поршень  серьёзно  горит,   я   воображаю   полицейские   снимки
автокатастроф и раны от выстрела из дробовика в упор.  Чтобы  ничего  не
чувствовать, беру и заталкиваю всё подальше.
   Заталкивать подальше член, заталкивать  подальше  чувства.  Когда  ты
сексоголик - это стопудово одно и то же.
   Глубоко погружаясь, тянусь к ней. Крепко засадив, тянусь  под  неё  и
кручу в каждой руке твёрдый кончик соска.
   А  Лиза,  потная  тёмно-коричневая  тень  на  фоне  светло-коричневых
свёртков туалетной бумаги, просит:
   - Полегче, - говорит. - Ну что ты пытаешься доказать?
   Что я бесчувственный урод.
   Что на самом деле мне на всё плевать.
   Как бы НЕ поступил Иисус?
   Эта Лиза, Лиза  со  своей  справкой  об  освобождении  на  три  часа,
хватается за свёртки туалетной бумаги, бьётся в сухом кашле, и руками  я
чувствую: пресс её каменеет в спазмах и идёт рябью у меня между пальцев.
Мышцы её тазового дна, - её лонно-копчиковые мышцы,  которые  сокращённо
зовут ЛК, сжимаются, - а когда они стиснуты  и  сжаты,  их  протяжка  по
моему поршню великолепна.
   См. также: Точка Графенберга.
   См. также: Точка богини.
   См. также: Тайная тантрическая точка.
   См. также: Чёрная жемчужина Тао.
   Лиза упирается руками в стену и дёргается мне навстречу.
   Названия для всё того же участка, всевозможные  условные  обозначения
для настоящего. Федерация женских центров по уходу зовёт его уретральным
наростом. Голландский анатом семнадцатого века Рейнье де  Грааф  называл
всё  то  же  скопление  пещеристой  ткани,  нервов  и  желез  -  женской
простатой. Все эти наименования - для двух дюймов  мочеточника,  которые
можно прощупать сквозь внешнюю стенку влагалища. Сквозь переднюю  стенку
влагалища. То же, что некоторые зовут - "шейка мочевого пузыря".
   Всё это один и тот же участок территории в  форме  фасолины,  который
каждому хочется назвать по-своему.
   Чтобы установить там собственный флаг. Собственный символ.
   Чтобы не кончить, воображаю занятия по анатомии  на  первом  курсе  и
расчленение  двух  ножек  клитора,  crura,  -  каждая  длиной  где-то  с
указательный  палец.  Представляю  рассечение  corpus  cavernosa,   двух
цилиндров пещеристой ткани пениса. Отрезаем яичники. Убрали яички.  Учат
отделять все нервы и складывать их сбоку.  Трупы  воняют  формалином,  -
формальдегидом. Тот самый запах новой машины.
   Со всякой фигнёй про трупы в мыслях можно скакать часами, ни  к  чему
не добираясь.
   Можно убить целую жизнь, не чувствуя ничего, кроме  кожи.  Такое  вот
волшебство этих баб-сексоголичек.
   Когда у тебя зависимость, можно остаться без всяких  ощущений,  кроме
опьянения, прихода или голода.  Хотя,  если  сравнить  их  с  остальными
чувствами  -  с  грустью,  злостью,  страхом,   нервами,   отчаяньем   и
депрессией, - ну, зависимость  уже  не  кажется  такой  уж  плохой.  Она
становится очень даже приемлемой альтернативой.
   В понедельник остаюсь дома после работы и просматриваю старые  мамины
плёнки, оставшиеся от терапевтических сеансов. Здесь -  два  тысячелетия
женщин на одной  полке.  Здесь  голос  моей  мамы,  такой  же  ровный  и
спокойный, как когда я был малолетним говнюком.
   Бордель подсознания.
   Сказочки на ночь.
   "Представьте, что большой вес давит на ваше тело, погружая ваши  руки
глубже и глубже в подушки  дивана".  Плёнка  крутится  в  наушниках;  не
забыть лечь спать на полотенце.
   Вот имя на одной из кассет с сеансами - Мэри Тодд Линкольн.
   Не пойдёт. Больно уродливая.
   См. также: Сеанс Уоллис Симпсон.
   См. также: Сеанс Марты Рэй.
   Вот три сестры Бронт. Не  настоящие  женщины,  а  просто  условности,
просто их имена в роли пустых полочек, на  которые  можно  проецировать,
которые  можно  заполнить  старинными  стереотипами  и  клише:  молочной
белоснежной кожей и  турнюром,  башмаками  на  пуговицах  и  кринолином.
Одетые в одни только корсеты китового уса и  ленты-кроше,  здесь  Эмили,
Шарлотта и Анна Бронт, развалившиеся в томной  наготе  на  диванх-канапе
конского волоса в зале в один  душный  полдень.  Секс-символы.  Сам  всё
дополняешь: опорные моменты и позы, стол с крышкой на  роликах,  духовой
орган. Вводишь себя в  роли  Хисклиффа  или  мистера  Рочестера.  Просто
ставишь плёнку и расслабляешься.
   Как будто мы способны вообразить прошлое. Прошлое, будущее, жизнь  на
других планетах - всё ведь полнейшее следствие, полнейшая  проекция  той
жизни, которую мы знаем.
   Я закрылся у себя в комнате, Дэнни приходит и уходит.
   Словно это просто какая-то нечаянность, ловлю себя  с  пальцем  вдоль
колонки Маршаллов в телефонном справочнике. Её в списке нет.  Иногда  по
вечерам после работы сажусь в автобус, проходящий мимо  Сент-Энтони.  Её
никогда нет ни в одном из окон. Проезжая мимо, нельзя угадать, какая  из
машин на стоянке принадлежит ей. Не выхожу.
   Порезал бы ей колёса, или оставил бы любовную записку - не знаю.
   Дэнни приходит и уходит, и с каждым днём в доме всё меньше камней.  А
если не видеть кого-то ежедневно,  то  заметно,  как  люди  меняются.  Я
наблюдаю из окна на втором этаже, Дэнни  приходит  и  уходит,  толкая  в
тележке камни всё больше и больше, - и каждый день Дэнни смотрится  чуть
крупнее под своей старой клетчатой рубашкой.  Лицо  у  него  покрывается
загаром,  его  грудь  и  плечи  становятся  достаточно   широки,   чтобы
расправить клетчатую ткань так, что она уже не висит  складками.  Он  не
качок, но стал шире, куда крупнее обычного Дэнни.
   Наблюдая из окна за Дэнни, я сам словно камень. Я остров.
   Зову сверху, мол, помощь ему не нужна?
   Стоя на тротуаре, Дэнни оглядывается по сторонам, прижимая в объятьях
камень к своей груди.
   - Я наверху, - говорю. - Не нужно помочь?
   Дэнни взваливает камень на магазинную  тележку  и  пожимает  плечами.
Трясёт головой и  смотрит  на  меня  снизу,  держа  руку  козырьком  над
глазами.
   - Помощь мне не нужна, - отвечает. - Но можешь помочь, если хочешь.
   Ладно, забыли.
   Мне-то хочется быть нужным.
   Мне-то нужно быть необходимым для кого-то. Мне-то  нужен  кто-нибудь,
кто  пожрёт  всё  моё  свободное  время,  мою  личность,  моё  внимание.
Кто-нибудь, зависящий от меня. Взаимно-зависимый.
   См. также: Пэйж Маршалл.
   Тот же случай, когда таблетка  может  значить  и  что-то  хорошее,  и
что-то плохое.
   Ты не ешь. И не спишь. Питаться Лизой - не значит есть по-настоящему.
Когда спишь с Сарой Бернар - не уснуть на самом деле.
   Волшебство сексуальной зависимости - тебе никогда  не  проголодаться,
не устать, не заскучать и не загрустить от одиночества.
   На обеденном столе сваливаются в кучу всякие новые  открытки.  Всякие
чеки и наилучшие пожелания от незнакомцев, которым  охота  считать  себя
чьими-то героями. Которым  кажется,  что  они  кому-то  нужны.  Какая-то
женщина  пишет,  мол,  начала   цепочку   молитв   за   меня.   Духовная
пирамидальная схема. Будто против Господа можно выйти братвой.  Окружить
и позагонять Его.
   Тонкая грань между молитвой и наездом.
   Вечером во вторник голос на автоответчике спрашивает моего разрешения
перевести  маму  на  третий  этаж  Сент-Энтони,  на   тот   этаж,   куда
отправляются умирать. Первым делом я  слышу,  что  голос  -  не  доктора
Маршалл.
   Ору автоответчику, мол, - да само собой. Отправьте свихнувшуюся  суку
наверх. Устройте её поудобнее, но ни за какие героические меры платить я
не стану. За питательные трубки.  За  аппараты  искусственного  дыхания.
Реакция у меня могла быть и получше, если бы не тихая манера, в  которой
администраторша ко мне обращается, это придыхание в её голосе.  То,  как
она подразумевает, мол, я хороший человек.
   Прошу её тихий записанный голос не звонить мне  больше,  пока  миссис
Манчини не будет мертвее мёртвой.
   За исключением выдуривания денег,  я  скорее  позволю  человеку  себя
возненавидеть, чем жалеть.
   Выслушивая всё это, я не злюсь. И не грущу.  Чувствую  теперь  только
одно - половое возбуждение.
   А среды означают Нико.
   В женском туалете пухлый кулак её лобковой кости бьёт меня  по  носу,
Никто трётся и мажется  вверх-вниз  об  моё  лицо.  Все  два  часа  Нико
опутывает сплетёнными пальцами мой затылок и тянет в себя мою рожу, пока
я не давлюсь интимными волосами.
   Ощупывая  языком  внутренности  за  её  малыми  половыми  губами,   я
облизываю складки  уха  доктора  Маршалл.  Дыша  через  нос,  тяну  язык
навстречу спасению.
   В четверг первым делом Вирджиния Вульф. Потом  Энез  Нин.  Потом  ещё
остаётся время на сеанс Сакайявеи, пока наступает утро, и мне нужно идти
на работу в 1734-й.
   В промежутках записываю своё  прошлое  в  блокнот.  В  рамках  своего
четвёртого шага, своей полной и бесстрашной моральной описи.
   Пятницы означают Таня.
   К пятнице в мамином доме уже не остаётся камней.
   В гости приходит Таня - а Таня значит анальный секс.
   Волшебство поиметь попку - в том,  что  она  каждый  раз  тугая,  как
девочка. А  ещё  Таня  приносит  игрушки.  Бусы,  прутья  и  зонды,  все
попахивают отбеливателем, - она протаскивает их  туда-обратно  в  чёрной
кожаной сумке, которую держит в багажнике машины. Таня работает рукой  и
ртом над моим  поршнем,  проталкивая  первый  шарик  из  длинной  струны
скользких красных резиновых шаров мне через задний люк.
   Закрыв глаза, пытаюсь достаточно расслабиться.
   Вдох. Потом выдох.
   Представь себе обезьяну с каштанами.
   Гладко и ровно: вдох - и выдох.
   Таня ввинчивает в меня первый шарик, а я спрашиваю:
   - Ты сказала бы мне, если бы по  моим  словам  выходило,  будто  я  в
чём-то сильно нуждаюсь, правда?
   И первый шарик проскальзывает внутрь.
   - Почему люди не верят, - продолжаю.  -  Когда  говорю  им,  что  мне
вообще на всё плевать?
   И второй шарик проскальзывает внутрь.
   - Мне ведь на  самом  деле,  и  правда  насрать  на  всё,  -  говорю.
Очередной шарик проскальзывает внутрь. - Не собираюсь больше страдать, -
говорю. Ещё что-то проскальзывает внутрь меня.
   Таня продолжает брать мой поршень  по  щековине,  зажимает  в  кулаке
свисающую струну, потом дёргает.
   Представьте, как женщина тянет из вас кишки. См. также: Моя умирающая
мать.
   См. также: Доктор Пэйж Маршалл.
   Таня снова дёргает, и  срабатывает  мой  поршень,  обхаркивая  белыми
солдатиками стену спальни за  её  головой.  Она  снова  дёргает,  и  мой
поршень кашляет всухую, всё кашляет и кашляет.
   Ещё кончая всухую, говорю:
   - Чёрт. Серьёзно, это было что-то.
   Как бы НЕ поступил Иисус?
   Склонившись вперёд, упираясь  расставленными  руками  в  стену,  чуть
подогнув колени, спрашиваю:
   - Полегче нельзя? - говорю Тане. - Ты же не косилку заводишь.
   А Таня сидит у моих  ног  на  корточках,  всё  разглядывая  скользкие
вонючие шарики на полу, говорит:
   - Ой блин, - поднимает струну красных резиновых  шаров,  демонстрируя
её мне, и сообщает. - По идее здесь должно быть десять.
   Там только восемь, плюс что-то вроде длинного отрезка пустой струны.
   У меня дико болит задница; лезу туда пальцами, потом осматриваю их на
предмет крови. При том, как мне больно, вообще удивительно, что всё  тут
не залито кровью.
   И я, скрипя зубами, говорю:
   - Весело было, правда?
   А Таня отвечает:
   - Нужно, чтобы ты подписал мою справку об освобождении, чтобы я могла
уйти обратно в тюрьму, - опускает струну с шарами в свою чёрную сумку  и
добавляет. - А тебе, наверное, стоило бы сразу заглянуть в неотложку.
   См. также: Закупорка толстой кишки.
   См. также: Блокада кишечника.
   См. также: Спазмы, жар, септический шок, отказ сердечной мышцы.
   Прошло пять дней с тех пор,  как  я  был  достаточно  голоден,  чтобы
поесть. Я не устал. И не нервничал, не сердился, не боялся  и  не  хотел
пить. Плохо ли пахнет воздух - сказать не могу. Знаю только, что сегодня
пятница, потому что здесь Таня.
   Пэйж со своей ниткой для зубов. Таня с  игрушечками.  Гвен  со  своим
надёжным словом. Вечно эти женщины таскают меня туда-сюда за верёвочку.
   - Да нет, серьёзно, - отвечаю Тане. Подписываю  справку,  под  словом
"поручитель", и продолжаю. - Серьёзно. Всё  нормально.  Я  не  чувствую,
будто внутри что-то осталось.
   А Таня забирает справку и говорит:
   - Поверить не могу.
   Ещё прикольнее то, что мне самому тоже как-то не особо верится.

Глава 34

   Без страховки или даже водительских прав,  я  вызываю  буксир,  чтобы
разогнать мамину старую машину. По радио рассказывают, где найти пробки:
два столкнувшихся поперёк дороги автомобиля, заглохший тягач-трейлер  на
шоссе у аэропорта. После  того,  как  наполняю  бак,  я  беру  и  нахожу
происшествие, и становлюсь в  очередь.  Просто  чтобы  чувствовать  себя
частью чего-нибудь.
   Когда я бывал в пробке, моё сердце билось с нормальной скоростью. Тут
я не одинок. Пока  я  здесь  в  ловушке  -  могу  чувствовать  себя  как
нормальный человек, который возвращается домой:  к  детям,  жене,  жилью
какому-то. Я мог прикинуться, что  моя  жизнь  -  больше,  чем  ожидание
очередного бедствия. Что мне известно, как с ней справляться.  При  том,
как остальные детишки объявляли, что они "в домике", сам я мог  заявить,
мол, я в пути.
   После работы иду проведать Дэнни на пустырь, где он свалил  все  свои
камни, - на старый квартал "городских домов Меннингтаун-Кантри", где  он
садит на раствор одни ряд поверх другого, пока не  получается  стена;  и
зову:
   - Эй.
   А Дэнни отзывается:
   - Братан?
   Дэнни спрашивает:
   - Как там твоя мама?
   А я говорю, что мне плевать.
   Мастерком  Дэнни  валит  слой  серой  крупчатой  грязи  на   верхушку
последнего ряда  булыжников.  Заточенным  стальным  ребром  мастерка  он
парится над слоем  раствора,  разравнивая  его.  Рукояткой  разглаживает
стыки между камнями, которые уже положил.
   Под яблоней сидит девчонка, достаточно близко, чтобы разглядеть в ней
Шерри Дайкири из стрип-клуба. Под ней расстелено одеяло, а  она  достаёт
белые пакеты с закуской из коричневой кошёлки, открывая каждый из них.
   Дэнни берётся пристраивать камни на новый слой раствора.
   Спрашиваю:
   - Что ты строишь?
   Дэнни  пожимает  плечами.  Ввинчивает  квадратный  коричневый  камень
поглубже в раствор. Про помощи мастерка залепляет раствором  щель  между
двух булыжников. Собирая всё своё поколение детишек во что-то огромное.
   Разве не нужно было сначала построить  всё  на  бумаге?  Спрашиваю  -
разве ему не нужен проект? Существуют разрешения  и  инспекции,  которые
надо пройти. Нужно платить. Существуют строительные законы, которые надо
знать.
   А Дэнни отзывается:
   - С какой стати?
   Он перекатывает камни ногой, потом находит лучший  и  ставит  его  на
место. Не нужно ведь разрешение рисовать картину, замечает он. Не  нужно
подавать проект, чтобы  написать  книгу.  А  ведь  есть  книги,  которые
приносят больше вреда, чем он сам когда-нибудь мог. И твои стихотворения
никому не нужно  инспектировать.  Существует  такая  вещь,  как  свобода
самовыражения.
   Дэнни говорит:
   - Не нужен  ведь  допуск,  чтобы  завести  ребёнка.  Так  зачем  надо
покупать разрешение, чтобы строить дом?
   А я спрашиваю:
   - Но что если ты построишь опасный, уродский дом?
   А Дэнни отзывается:
   - Ну, а что если ты воспитаешь опасного, хероватого ребёночка?
   А я поднимаю между нами кулак и говорю:
   - Давай лучше не будем обо мне, братан.
   Дэнни оглядывается на сидящую в траве Шерри Дайкири и сообщает:
   - Её зовут Бэт.
   - Ни минуты не думай, будто  город  купится  на  твою  логику  Первой
Поправки, - говорю.
   И прибавляю:
   - А она вовсе не такая хорошенькая, как ты считаешь.
   Дэнни вытирает с лица пот подолом рубашки. Можно заметить, что  пресс
у него пошёл бронированными волнами, - а он говорит:
   - Тебе нужно сходить повидать её.
   Я вижу её и отсюда.
   - Свою маму, в смысле, - поясняет он.
   Она меня больше не знает. Скучать не будет.
   - Это не для неё, - возражает Дэнни. - Тебе нужно разобраться с  этим
для самого себя.
   Руки нашего Дэнни прорезают впадинки  теней  от  сокращающихся  мышц.
Руки нашего Дэнни теперь растягивают рукава его пропотелой футболки. Его
тощие ручонки кажутся широкими в обхвате. Его узенькие  плечи  -  широко
расправленными. С каждым новым рядом ему приходится поднимать  булыжники
чуть выше. С каждым новым рядом  ему  приходится  стать  сильнее.  Дэнни
приглашает:
   - Не хочешь остаться, пожрать  китайского?  -  говорит.  -  Ты  чуток
отощал вроде.
   Спрашиваю - он что, теперь живёт с этой Бэт?
   Спрашиваю, залетела она от него, или что?
   А Дэнни тащит здоровенный серый камень,  держа  его  двумя  руками  у
пояса, пожимает плечами. Месяц назад это был камень, который мы с трудом
поднимали вдвоём.
   Если нужно, говорю ему, тут у меня на ходу мамина машина.
   - Сходи узнай, как там твоя мама, - отвечает Дэнни. -  Потом  приходи
помогать.
   Все в Колонии Дансборо просили передать привет, говорю ему.
   А Дэнни отзывается:
   - Не ври мне, братан. Я не тот, кому нужны утешения.

Глава 35

   Проматываю сообщения на мамином автоответчике -  а  там  всё  тот  же
тихий голос, пришёптывающий  и  всё  понимающий,  говорит  -  "Состояние
ухудшается..." Говорит - "Критическое..." Говорит - "Матери..."  Говорит
- "Внутривенно..."
   Продолжаю жать на кнопку перемотки.
   На полке ещё отложена на ночь Коллин Мур, кто бы  она  ни  была.  Тут
Констэнс Ллойд, кто она ни есть. Тут Джуди Гэрленд. Тут Ева  Браун.  Всё
оставшееся - определённо второй сорт.
   Голос на автоответчике обрывается и начинает снова.
   - ...звонила в некоторые родильные дома