Баранова. Он видел, как ей было стыдно
за Ветошкина и за себя. А может быть, только за себя...
     Павел  Павлович,  кажется,  порозовел  еще  более.  Может  быть,  этому
помогал  зеленый  фон  растений.  Но  что  бы  ни помогало - фон, коньяк или
солнце, - Баранова не оставляло назойливое слово: "Упырь".
     - Мне  очень  жаль,  - послышался голос Алины, - Павел Павлович напугал
вас своим питомником.
     Она протянула руку и улыбнулась Баранову.
     Как  много  иногда  заключается в улыбке! В ней она просила прощения. В
ней  она  роняла  надежду на встречу. В ней она повторяла уже сказанное: "Вы
добрый человек".
     Аркадий  Михайлович,  пообещав  заглянуть  к  ним, пригласил Ветошкиных
ответить ему визитом на дачу Киреевых и поспешно удалился.
     На  пути  перед его глазами вырастали стены с клетками и белые крысы, а
в голове назойливо звучало: "Белые крысы, черный барон..."
     Над  городком  просвистел самолет. Потом послышался дальний гул поезда.
На  горизонте,  за  лесом,  дымили  трубы. Где-то пела круглая электрическая
пила. Сигналили автомашины.
     Это  была  другая  жизнь. Жизнь, из которой пришел он и очутился в этой
яме.  И  люди,  живущие там, едва ли сумели бы поверить ему, если бы он стал
рассказывать  им  обо  всем  увиденном. Да и сам он теперь готов усомниться:
явь  ли это все? А если явь, то как она могла возникнуть и смердеть под этим
голубым  и  огромным  небом,  куда  опять  улетел новый чудесный космический
посланец его страны?
     Что  породило  эту проказу, этот духовный распад Ветошкина, любующегося
своим цинизмом?..
     Надо  же  было  так  сложиться  дню!  Надо  же  было встретиться с этим
пресыщенным негодяем!
     Домой Аркадий Михайлович не пошел. Хотелось прийти в себя.


XXIX

     После  встречи  с  Ветошкиным  Аркадий  Михайлович несколько раз обошел
Садовый городок, размышляя о нем и его населении.
     Садовый  городок  состоял  главным  образом  из  небольших разномастных
домишек,  теснящихся  на  окаймленной лесом гектаров в пятнадцать - двадцать
поляне, когда-то числившейся в заводских покосных землях.
     Справа   и   слева  от  городка  проходят  железнодорожные  магистрали.
Свидетельство  этого - неумолкаемый шум поездов, сирен электро- и мотовозов,
гудки  все  еще  пока здравствующих паровозов. Стоило пройти километр вправо
или   полтора   километра   влево,   чтобы   убедиться,  как  напряжены  эти
железнодорожные  артерии  страны.  Грузы  -  лес, цемент, нефть, известняки,
кирпич,  огнеупоры, прокат, машины. "Белые" поезда, везущие мясные, молочные
продукты.  "Черные"  -  угольные  поезда.  "Коричневые" - рудные... Сборные.
Специальные.   Пассажирские.  Неперечислимое  множество  длинных  грохочущих
составов,   стремительно   проносящихся   в   далекие   и   ближние  города,
свидетельствовало   о   ритме  жизни  огромной  страны.  Страны  спешащей  и
успевающей. Страны строящейся и создающей. Великой индустриальной державы.
     Здесь  сотни  младших  сестер знаменитой Эйфелевой башни несут на своих
стальных   плечах   тяжелые   высоковольтные   провода.   Это  электрическая
магистраль.  Тут  ее  дельта.  Она  ветвится  многими  линиями,  передающими
электрическую  силу  рудникам  и  заводам,  образующим огромное промышленное
кольцо вокруг большого города.
     Рядом,  в  двухстах метрах от Садового городка, роют траншеи, сваривают
трубы,   в   которых,   почти  не  сгибаясь,  бегают  дети.  Это  магистраль
газопровода,   который,   вступив   в  строй,  будет  событием  этого  года.
Огромнейшим событием.
     И тут же проходит новый нефтепровод. Тоже магистраль.
     Все   это   пространство,  вся  эта  лента  шириною  в  два  или  более
километров,  вправе  называться  одной  из  магистральных дорог, соединяющих
Сибирь  и  европейскую часть Советского Союза. Над этой великой трассой, как
бы  венчая  ее,  пролегла дорога воздушных кораблей, и близится к завершению
еще одна невидимая дорога - дорога взаимного обмена городов телепередачами.
     И  надо  же  было  именно  здесь,  в  промежутке  магистральных  путей,
появиться Садовому городку.
     Ничто,   даже   грибы,   не  возникает  без  причин.  Всякий,  желающий
рассмотреть  пристальнее этот городок, увидит в нем некоторую закономерность
издержек времени.
     Рост  населения больших промышленных городов Урала долгие годы опережал
размеры  и  темпы  жилищного строительства. Новые дома возводились начиная с
первой  пятилетки. Возникали рабочие поселки и города. Но настоящее, большое
строительство,   проводимое   новейшими   индустриальными  способами,  стало
особенно ощутимо за предшествующие три года и в первые два года пятилетки.
     После  XXI  съезда  КПСС для многих граждан получение новой квартиры из
предположительной   возможности  стало  реальной,  а  иногда  и  "календарно
определенной".  Особенно  точным  в этом отношении было руководство Большого
металлургического  завода.  Заводская  жилищная  планировка  и распределение
квартир  на  ближайшие два года были сверстаны с точностью до квартала. Если
ожидающий  знает,  сколько  ему  осталось  ждать,  он  чувствует  себя  куда
спокойнее,   нежели   тот,   кому  обещают  "твердо"  без  "твердого"  срока
ожидания...
     Некоторые  в  ожидании  счастливого  новоселья построили себе под видом
садовых  домиков  временные  жилища. Построили, не заботясь об их внешности,
благоустройстве,  зная,  что  одни  через год, другие через два года получат
запланированную им квартиру.
     Это  одна  категория  застройщиков, называющихся в просторечии Садового
городка  "временные".  Другая  категория  - это "любители". К ним относились
садоводы,  огородники,  цветочники  и просто желающие провести летний вечер,
воскресный день на свежем воздухе.
     Для  этой  категории садовые домики были улучшенным продолжением лесных
и покосных балаганов.
     Балаганы  в  старые  годы  ставились  уральскими  рабочими на покосах в
страдную  пору  и  в  лесу  в грибную пору. В этих балаганах, сооруженных из
елового  лапника,  из  домотканых половиков, рабочие живали семьями. Это был
своеобразный  летний отдых, совмещенный с заготовкой сена, дров, со сбором и
солкой   грибов.  А  теперь  более  капитальным  потомком  балаганов  явился
утепленный  садовый  домик  -  своеобразная  дача. И в этом Баранов не видел
ничего  зазорного, как и в садах, уход за которыми приносил столько радостей
садоводу, исключая и тень корысти.
     Конечно,  старая  ведьма,  не  выходившая  эти  дни  из  головы Аркадия
Михайловича,  караулила  под каждым кустом бескорыстных садоводов, и кое-кто
из  них  клевал  на  ее  поживку,  как  это  произошло с Василием. Но есть и
Бажутины...
     Дом   Бажутиных  куда  больше  дома  Киреевых.  Те  же  яблони,  вишни,
ягодники,  цветы.  То же хозяйство. То же, да не то. Не то, начиная с широко
распахнутой  калитки,  будто  приглашающей  вас.  Здесь всегда шумно. Днем -
детвора,  вечером  - молодежь. Здесь бывает и Лидочка. Здесь, а не у отца на
даче   Лидочка   встречается  со  своими  сверстниками.  Сюда  приезжает  на
велосипеде и Миша Копейкин.
     Этот  гостеприимный дом будто и не принадлежит Бажутиным. Да и Бажутины
не  знают  теперь,  кому  он принадлежит. Начинал строить его дед, продолжил
отец,  а  сыновья  и  зятья  в  свою очередь прирубали прирубы, надстраивали
второй этаж. И что теперь чье, кажется, никому нет дела.
     Таким,  как мы помним и как знает Аркадий Михайлович, хотел видеть свой
дом  и  Василий Петрович. И если бы это так произошло, то не о чем было бы и
говорить.  Кто  что  может сказать о рыбаке или грибнике, для которых ужение
или  сбор  грибов  -  радостный  отдых?  Но мы тотчас обращаем внимание и на
рыбака  и  на  грибника,  гоняющегося за наживой. Даже цвет черемухи, лесные
ландыши,  еловые  ветви с нарядными шишками становятся иногда жалким товаром
в руках стяжателя. И это правда.
     Аркадий  Михайлович  вспомнил,  как  в Крыму, в Ялте, маленькая, хорошо
одетая  девочка  торговала  на берегу ключевой водой. Пятачок за стакан. Она
приносила  воду  в большом чайнике. Торговля шла ходко. И девочка радовалась
пятакам.
     Кто  подсказал  этой девочке торговлю водой? Кто ее отравил стремлением
собрать  как можно больше пятаков? Может быть, некая тетка вроде Панфиловны?
А  может быть, и родная мать? Как скажется все это на девочке, как отзовется
эта торговля на ней, когда она вырастет?
     Серафима   Григорьевна   тоже   была  когда-то  девочкой.  И,  наверно,
приятной,  как  все дети. А потом отец, его мечта о золотой жиле, рассказы о
кладах  и вся атмосфера семьи, желающей разбогатеть, отравили душу маленькой
Серафимы. И она стала жить отцовской желтой мечтой стяжательницы.
     Мы  знаем,  что  госпожа  частная  собственность чаще всего ставит свои
капканы  на  землях личного пользования, будь то садово-дачные или колхозные
приусадебные  участки. Однако же не они, а человеческая душа, внутренний мир
человека,  -  единственное  и главное место, где старая ведьма может сплести
свою губительную паутину.
     Не  кажется  ли  вам,  что  можно  быть  собственником, не имея ничего?
Ничего, кроме желания владеть, стяжать, наживать, обогащаться.
     У  великого  русского  писателя  Чехова  в  свое  время  было  имение в
Мелихове,  а  потом  дом  в  Ялте,  между  тем Антон Павлович никогда не был
собственником.
     У  бездомной  ханжи Панфиловны нет даже собственной кровати. Панфиловна
снимает  углы.  Между  тем  ее  темная,  густо  затканная  собственническими
тенетами   душа   ничем   не   отличается  от  души  владетельного  банкира,
ворочающего миллиардами.
     Так думал Аркадий Михайлович. Может быть, так же думаете и вы...


XXX

     Утром  Аркадий  Михайлович  решил  пойти побродить по городу. Здесь ему
жить и работать не один год. Надо знакомиться.
     Город  густо  дымил  на окраинах. Дымил металлургическими, химическими,
цементными  заводами.  Машиностроительные  заводы,  заводы  приборостроения,
мебельные  фабрики  и  фабрики  одежды  обходились без дыма. Там царствовало
главным образом электричество.
     Прекрасен  этот  город.  Таких  не больше пяти или шести на Урале, если
сюда  же  включить  столицу  Башкирии  Уфу. Здесь в эти дни все дышит вторым
годом  пятилетки. И витрины магазинов, и большие фанерные щиты, сообщающие о
достигнутом  заводами  и  о том, чего еще нужно достичь. Доски показателей и
доски Почета - привычные спутники советских городов. Есть они и здесь.
     Вот  доска  Почета  Большого  металлургического  завода. На ней все еще
красуется  фамилия  Василия  Петровича, хотя ему давно уже нет места на этой
доске.  Инерция  -  великая  сила.  Человек  сошел  с  гребня волны трудовых
успехов,  а фамилия его звучит. Звучит по привычке. Кто возьмется зачеркнуть
его имя?
     Баранов  ходил  по  городу  час,  два,  три,  четыре... Он знакомился с
каждой  улицей,  заходил  в  магазины,  встречался  с незнакомыми, но такими
близкими  ему  людьми.  Кажется, впечатлений было достаточно для того, чтобы
выйти  из  лабиринта  мыслей, суждений, внутренних споров, навеянных Садовым
городком.  Ему  хотелось  как  можно  справедливее  и определеннее понять, а
затем оценить увиденное за эти дни.
     Что  бы  и  кто  бы  ни  говорил,  но  для  таких  людей,  как Серафима
Григорьевна   и  Ветошкин,  оказывается,  еще  находятся  в  нашем  обществе
лазейки,  которые  позволяют  им вступить в капиталистические отношения. Да,
их отношения, с какой мягкой меркой ни подходи, капиталистические.
     У  одной - хищническая эксплуатация земельных угодий и скота, у другого
- капиталистическая ферма в чистом виде, с наемным трудом.
     Может  быть,  Баранов  ошибается? Преувеличивает? Может быть, он делает
поспешно выводы?
     Давайте   проверим  вместе  с  ним.  Прибегнем  к  простому  способу  и
допустим,  что  Ветошкин или Серафима Григорьевна получили беспрепятственное
право  укрупнять  и  развивать  свои хозяйства, и представим себе, во что бы
это вылилось.
     Мог  бы  Ветошкин  нанять  не  одну,  а  двух  работниц  на свою ферму?
Несомненно. Он мог бы нанять и трех. И тридцать.
     Могла  ли  бы Серафима Григорьевна, если бы ей позволили, прирезать еще
два,   три,   четыре  таких  же  земельных  участка,  могла  бы  она  вместо
трех-четырех  голов  свиней  и  дюжины  поросят  держать  до  сорока  голов?
Несомненно.  До  этого же она старалась всячески увеличить и свой участок, и
поголовье  своего  скота. И если она не расширяет своего хозяйства далее, то
это  происходит  вовсе  не  благодаря  умеренности  ее  аппетита. Ее аппетит
безграничен.  Ограничены  возможности,  условия  стяжательства.  Ей,  как  и
Ветошкину, приходится балансировать.
     Отсюда   мы  вместе  с  Аркадием  Михайловичем  можем  сказать,  что  и
Ветошкина  и  Серафиму  Григорьевну сдерживают только условия и возможности,
вернее  -  невозможности,  а  в остальном мы имеем дело с капиталистическими
элементами.
     Это  не  просто  отрицательные персонажи, но и социально враждебные нам
типы.  Может  быть, поэтому Баранов так пристально и так всесторонне изучает
этот    гнилой    мирок    Ветошкиных    -   Ожегановых,   где   ненавистное
капиталистическое  вчерашнее  ищет легального укоренения в нашем сегодняшнем
дне.   Ни   Серафима   Григорьевна,   ни   Ветошкин,  разумеется,  не  могут
представлять  сколько-нибудь  существенной  угрозы.  У  них  нет  почвы. Это
случайно   выросшие   сорняки.   Это   случайные  клопы  в  новой  квартире,
привезенные  вместе  со  старым  креслом.  Но  что вы скажете о Василии и об
Алине? Они-то ведь по своей природе не сорные травы.
     Рассуждая  так,  Аркадий  Михайлович принялся думать об Алине. Кто она?
Жертва  Ветошкина или сознательно пришедшая в этот дом безделья и мещанского
благополучия?
     Кто?
     Хочется  верить  в  лучшее.  Хочется  думать,  что Ветошкин заманил ее,
расположил, околдовал и сделал своей женой. Но...
     Но  и в этом случае Алину нельзя оправдать полностью. Все же мы живем в
такое  время,  когда  невозможно  принудить  к  браку и заставить мириться с
крысиным  царством. Алина не бесправная красавица из волшебной сказки, как и
Павел  Павлович  при  всей  своей ядовитости не обладает чарами Синей Бороды
или Змея Горыныча.
     Как  некстати вклинилась еще эта забота! Баранов мог бы пройти мимо. Но
проходить  мимо  зла  -  значит  поощрять  его. А это не в характере Аркадия
Михайловича.  Но  все  же  нельзя  думать все время о Серафимах, Ветошкиных,
губках, кубышках... Нужно хотя бы здесь, в городе, уйти от них.
     Баранов   решил   зайти   на   рынок.  Ему  хочется  купить  что-нибудь
неожиданное  к ужину. Например, раков. Он очень любит раков. Хорошо купить и
стерлядь.  О  ней  так  часто  говорит  Василий.  И  вот  Аркадий Михайлович
отправился по рядам колхозных ларьков и столов утихающего базара.
     Торговля  все  еще  шла  бойко,  как  государственная, колхозная, так и
прочая.   В   числе  бойких  и  зазывных  торгашей  Баранов  увидел  старуху
Панфиловну.
     Он  узнал  ее.  Узнал  и  корзины, с которыми она тогда приходила. Это,
несомненно,  была  Панфиловна.  Она  продавала последние цветы. Но не на них
обратил внимание Баранов. Его заинтересовали карпы. Их было три.
     Панфиловна,   заметив  взгляд  Баранова,  обращенный  на  рыбу,  весело
затараторила:
     - Последние!  Свеженькие! Только из пруда. Отдам недорого. Что же вы?..
Мо-ло-дой человек.
     Баранов постоял, посмотрел на Панфиловну и сказал:
     - Купил бы, да Василия Петровича Киреева обидеть боюсь.
     У  Панфиловны  едва  не  выкатились  на  прилавок  глаза,  но выход был
найден:
     - Да  разве  у Василия Петровича водятся в прудке такие крупные рыбины?
Вы только прикиньте...
     Но  Баранов  не  стал  уличать  далее старуху. Для него и без того было
ясно,  что  Серафима  не  пропускает  даже  самую малую возможность продать,
нажить.
     Словно  напасть  какая-то! И здесь, в городе, его преследует Ожеганова.
А  может  быть,  он напрасно избегает с нею прямых разговоров? Ему все равно
не  уйти от них. Когда-то нужно сказать, что он думает обо всем этом, и дать
бой.


XXXI

     На  берегу  Киреевского  прудика  задумчиво  сидела  Алина  Генриховна,
равнодушная  к  плавающим  карпам,  к своему отражению в воде и, кажется, ко
всему окружающему.
     Она  ждала  Баранова.  Ей  нужно  было улучить минуту и сказать ему: "Я
непременно должна встретиться с вами".
     Алина  еще  не  знала,  зачем  ей нужно было встретиться с ним, что она
скажет  ему...  Но  потребность  видеть  его  была так велика, что ничего не
могло остановить ее.
     Пока  Алина  занята своими мыслями, послушаем, о чем шепчутся в стороне
Ветошкин и Серафима Григорьевна.
     Эти  два  человека,  разнящиеся  друг от друга образованием, запросами,
кругозором,  вкусами, оказались самыми близкими людьми, связанными единством
стремлений.  У  них  нет ничего недоговоренного, невыясненного. Они, как два
прожженных  картежника-шулера, не прячут взаимного намерения облапошить один
другого.
     После  потери  тридцати  тысяч  озлобленная  Серафима  готова  на любые
спекуляции, чтобы как-то утишить черную ноющую боль.
     Ветошкину  необходимо раздобыть две-три тонны зерна. И в этом ему может
помочь только Серафима.
     Заламывала  она очень дорого, клянясь счастьем своей дочери, доказывая,
что  "накладные  расходы"  непомерно  возросли,  что  ей  из  полученного не
достанется  и  десятой доли. Ветошкину ничего не оставалось, как согласиться
на  рваческий  куш.  Летом у крыс наибольший приплод и чудовищный аппетит. А
покупать  корма в розничных магазинах можно было в килограммах, не в тоннах.
Да  и  разве натаскаешься той же крупы в кульках? Для этого не хватит и дня,
даже если он, Феня и Алина с утра до вечера будут заниматься покупками.
     Ветошкину  приятнее  было  вести  свое  хозяйство  "чисто",  но  "дело"
неизбежно заставляло идти во все тяжкие, и он шел.
     Серафима   Григорьевна,  чтобы  набить  цену,  лгала  Ветошкину,  будто
достает  "левое"  зерно.  В  действительности, разузнав через Кузьку Ключа о
порченом,  негодном  в  переработку  зерне,  Серафима  Григорьевна надеялась
приобрести  его  по  сниженной  цене и, продав Ветошкину это зерно вдесятеро
дороже, выглядеть спасительницей.
     Что  бы  вы  ни  говорили  о Серафиме, а ее следует отнести к одаренным
мерзавкам.  Уж  кто-кто,  а  пишущий  эти  строки  ненавидит Серафиму каждой
каплей  изведенных  на  нее  чернил.  Но,  ненавидя,  нельзя  зачеркивать ее
изумительной   изощренности.   Запусти  эту  особу  в  одну  из  стран,  где
бессовестность,  обман  и  нажива  имеют преимущественные права гражданства,
дай  этой  Серафиме  оглядеться годок-другой в такой стране... Как знать, со
скольких живодеров она сняла бы там шкуру и скольких бы пустила по миру?
     Получив  причитающееся за зерно вперед, Серафима Григорьевна пригласила
Ветошкина  и  его  милую  "Алиночку-тростиночку"  отужинать  вместе  с новым
знакомым Ветошкиных - Аркадием Михайловичем Барановым.
     Серафима  Григорьевна  еще  не теряла затаенных надежд войти хозяйкой в
дом  Павла  Павловича,  а  затем  проглотить  его вместе с крысами. Она была
уверена,  что Алина рано или поздно покинет Ветошкина. И как знать, вдруг да
Баранов  поможет ей в этом... Сигналы налицо. Никогда не бывавшая у Киреевых
Алина  вдруг  явилась.  Явилась  и  терпеливо  сидит  на  берегу, нет-нет да
поглядывая на ворота.
     Всякое  случается  во  время  летнего  отпуска.  Принципы принципами, а
соловьи  соловьями...  Главное,  Серафима  Григорьевна,  не  робей, не падай
духом и смотри теперь в оба.
     Ветошкин  только  было  хотел ответить на приглашение Ожегановой: "Нет,
что вы, нам пора", но Алина опередила его:
     - С большим удовольствием, Серафима Григорьевна.
     В  довершение  ко  всему в воротах появились сначала