название города изготовления.
Так  или иначе, в  его сне пиджак фигурировал  как 'пиджак  из  Монтевидео'.
Виделись   Мавродию   во   сне   рафинадные   небоскребы,   синейшие   горы,
латиноамериканская жара  , короче (безусловное Монтевидео.  Пиджак  стягивал
Мавродия  с   боков  в  нездешнюю  аристократическую  стройность;  его  руки
болтались  при ходьбе элегантными  плетьми,  как  положено  в высшем  свете.
Облаченный в свой пиджак, Мавродий чувствовал себя особенно стройным, но...
     Но он  стал замечать, что что-то неладное делается с  его  сердцем; оно
вдруг начинало биться невпопад. Мавродий стал  к себе  прислушиваться,  даже
паниковать,  ощущая пугающее  набухание сердца, его отдельность, шебуршение,
давление  в грудном сплетении и тому  подобные  критические симптомы. В тоже
время,  Мавродий  твердо  помнил в  своем  текущем  сне,  что  в  Монтевидео
происходит мировой конгресс врачей  кардиологов. Туда Мавродий и  отправился
немедленно,  почему-то  вмесие  с  детской  группой  посетителей,  цепочкой,
взявшись с  детьми за их потные ручки.  Они  поднимались по широким, солнцем
залитым ступеням, входили под  колоннаду и  парфеноноподобный фриз античного
здания. Мавродий шагал,  не уставал восхищаться  (какие  там были интересные
залы и интерьеры;  он был переполнен  нормальным туристическим любопытством.
Он думал  о  том,  как все это  познавательно и  интересно, что нужно  будет
обязательно рассказать Эмме и что, кстати, ему следует не упустить  случай и
проконсультироваться с кардиологами о том, почему барахлит его сердце.

     Сели  кто  где  -  на  задворках,  на  редких  свободных  местах.  Идет
заседание. Гулким  эхом раздается речь очередного докладчика.  Дети скучают,
елозят  в  нетерпении.   Рядом   с  Мавродием  расположился,  также  скучая,
кирпичнолицый  толстяк в  пенсне и  пышных  усах. Своей внешностью он внушал
уважение, и  Мавродий решил, что, поскольку  в зале довольно жарко, неплохая
идея разоблачиться и потихоньку показаться усатому кардиологу.
     Мавродий  стал  снимать с  себя  свой  тесный  пиджак,  но  что-то  там
зацепилось;  он  стал разглядывать  пиджак  в  полутьме  на  своих  коленях,
ощупывать свой внутренний  карман пиджака и подкладку ( что-то в ней бьется.
В снятом пиджаке бьется  его собственное  сердце! Может  такое быть?  Сердце
отдельное от него? Мавродий побежал  домой. Разворачивает нетерпеливо пиджак
( бьется!  Все  более там, в том месте,  где  кругом, шелковистым  оверлоком
прошита подкладка; как раз там и бьется.

     Распарывает  осторожно,  только самый крайний  уголок.  Смотрит  (  там
голубая  мышь  спит;  ровно  дышит  шерстяной  кулечек.  Где  зашили  ее?  В
Монтевидео? Не могла  же она  сама через швы прокрасться?  Что делать?  Мышь
все-таки, немного гадко, руками трогать не хочется. Мавродий задумал вынести
куда-нибудь,  разбудить мышь, подтолкнуть с угла ( пусть бежит,  куда хочет,
на  все четыре стороны.  Глянул, а мышь ( прямо  в него уставилась бусинками
своих красных  глаз; скалит зубы и у нее будто бы его  же  собственное лицо.
Лицо  Мавродия, только  в  миниатюре. Тут  сердце  его оборвалось.  Мавродий
проснулся не в себе, напугал, разбудил  Эмму  и тотчас же  позвонил, заказал
аппойнтмент  со  своим  лечащим   врачом  по   поводу  полного  обследования
организма.

     Не  скажу,  что совершенно забыл  о своих  друзьях, но,  как  обычно, в
чересполосице дней на какое-то время  я отвлекся на другие проблемы  и долго
бы о  соседях не вспомнил бы. Если бы  не однажды, на полном ходу, из машины
не  заметил  длинную колонну  наших  русских знакомых, которых  видишь  всех
вместе  разве что  раз в  год на  именинах или на других застольях. И вдруг,
вижу,  как они  идут и  ни где-нибудь,  а по нашим безлюдным аллеям, в нашей
безлюдной субурбии. Пешком! Они плелись понуро в  цепочку,  один за  другим,
вдоль кромки газонов. Там были и Люсик  с Томочкой и Фараоновы и оба  Яшки (
Мямлик  и Шустрик, и Зинуля...все,  все,  все. И такими они  мне  показались
'другими', незнакомыми со стороны, не бодрыми еще ровесниками, но совсем уже
старыми, согбенными людьми, шаркающими ногами. Я на  скорости  проскочил.  У
меня  не  хватило  духу  остановиться.  Чувствовал  я  себя скверно.  Полный
опасений, я машинально набрал номер соседского телефона.

     Трубку  сняла  Эмма.  Она  смеялась,  хохотала  и  сказала  (  'Алло?',
продолжая, при этом, с кем-то разговор. Продолжала прихохатывать; говоря  со
мной, хотела тут же рассказать какой-то отпадный анекдот. Сказала, что к ним
случайно заскочили наши  общие знакомые; у  нее полная кухня  народа; Маврик
выдал  этот  потрясающий  анекдот  о  богатой  вдове.  Люсик  с  Томочкой  и
Фараоновы, да, я не ошибся,  они  собрались  сегодня  на культпоход ( ходили
почему-то в наше местное кино. В кино! Слава Богу. У меня отлегло от сердца.
     ( Что тут особенного? Какая разница? Собрались люди; пошли за компанию,
( сказалаЭмма, все  еще шмыгая носом. ( Заходи, если успеешь, если хочешь их
всех застать.

     ...Не  прошло  месяца,  как  Люсик  с Томочкой  и  все  остальные опять
толпились в Эммином доме. Эмма  шмыгала покрасневшим  носом;  на этот раз  в
доме  были завешаны  зеркала.  Только  что  похоронили Мавродия.  Врачи  его
сначала хорошенько  обследовали,  прооперировали  и  (вот... Нашего  бедного
Маврика отнесли туда же, где покоится Джим.
     ( Грозил подать  знак оттуда, ( шептала  Эмма, когда я приложился к  ее
мокрой щеке.

     С тех пор, как Эмма осталась  одна, она не сдавалась, не позволяла себе
расклеиваться, даже с каким-то исступлением следила за собой.  Говорила, что
Мавродий любил жизнь, людей и веселье; что теперь она должна продолжать жить
полной жизнью и увидеть (на что она сама способна.
     Эмма, знающая себе цену, дополнительно хотела узнать,  как  она  сможет
котироваться по американской шкале; на что она способна в условиях открытого
рынка  неограниченных  возможностей.  Маврик  был  безусловно  замечательный
человек,  но он несколько ее подавлял, заслонял ее, зовите это  как угодно (
заботой, охраной. Эмма чувствовала, что с  ее языком  и данными она могла бы
проявить себя гораздо заметнее.

     Прошло  полгода;  теперь  у   Эммы,  как   никогда  прежде  активной  и
энергичной,  появилось  вытянутое  выражение  лица. По  непонятным  причинам
ожидаемый шумный успех  немного затягивался;  ажиотажа вокруг нее все еще не
наблюдалось. Жизнь  шла чередом, как и прежде. Эмма особенно не унывала; она
любила приглашать гостей самых разных категорий; обсуждала со мной, кого  на
кого позвать, ктос  кем гармонирует. В виде эксперимента как-то она устроила
у себя девичник, когда приехали, по чистой оказии, ее старые университетские
знакомые из Парижа, две академические дамы.
     В  последнюю минуту Эмма решила немного разбавить девичник и допустить,
в частности, меня,  в виду множества напеченных  пышек и вообще такой  массы
вкусной еды, что было бы жалко, если пропадет.

     В окружении наших  местных девушек, ленинградские парижанки Франсуаза и
Ираида, женщины, так сказать,  крайнего полусреднего возраста, сидели рядом.
Сдержанные, молчаливые,  чуть уже подсохшие  и  темноватые, как старые девы,
они сидели,  зябко кутаясь в русские наплечные платки в крупных красных,  не
то цветах,  не  то  петухах. Выглядели, надо  сказать,  экзотично для нашего
американизированного глаза,  как дамы из  начала века, из  хождения по мукам
или вроде Марины Цветаевой перед ее возвращением в трагическую Елабугу.
     Когда я зашел, все молчали; с  уважением  смотрели на именитых  гостей.
Иногда только  звякнет чайная  ложечка или шепотом попросят передать блюдо с
бисквитами. Наконец, кажется Франсуаза, даже не спросила, а небрежно уронила
бесстрастным тоном: ( Скажите, господа,  Шварцкопф и Черномырдин, они  что (
родственники или однофамильцы?
     Выждав паузу  для  осмысления тонкости произнесенной тирады,  следующей
включилась  Ираида,  (  Если можете, объясните, каков  у вас, в  Соединенных
Штатах, читательский резонанс на работы Татьяны Толстой?

     Мы не  могли  не оценить по  достоинству широту  интересов  европейской
интеллигенции; неудобно было  говорить о  погоде и бисквитах. Строгая тишина
стояла,  как  на  уроке  с  представителями  из  РОНО.   Я  решил  разбавить
оцепенение, поинтересовался про Париж ( Как там наши?
     ( Вымерли. Вымирают. Все лучшие вымерли...
     ( Как ( вымерли? Шутите!
     (   Увы,  это   факт.   Посудите  сами  (  и   Долгорукие  и  Струве  и
Иловайские-Альберти...
     ( Нет, да что вы! Я имею в виду новых, союзных иммигрантов. Наших!
     ( Наши ( Ваши, ( зябко поежилась Франсуаза, переглянувшись с Ираидой.
     ( Не знаю. Они, по-моему, не кустятся.
     ( Пожалуй что так, ( подтвердила Ираида. ( У 'этих' ( одно мельтешенье.
Эти только друг с дружкой, узким кагалом... не знаем, право...

     Наступившую новую, неловкую паузу  спас сюрприз,  подготовленный Эммой.
Ей предложили пригласить на девичник  бывшего однокашника  новых парижанок (
некого Ричарда, который оказался в наших местах проездом из Вирджинии, где у
него был брокерский бизнес.
     (  Ляльки!   Закричал  с  порога  Ричард.  (Какими  судьбами,  Франька,
Идочка...?
     ( Что за манеры, Рувим, ( подняла бровь Ираида.
     ( Позволь сначала на тебя посмотреть.

     Ричард был  человеком  уже  не  совсем первой свежести. Довольно лысый,
нескладный,  разведенный  брокер-компьютерщик,  но  явно  здоровый  на  вид,
розовощекий  еще  и крепкий  бутуз. Он сейчас  же  со  всеми перезнакомился,
целовал ручки Эмме;  не  сводил с нее  глаз.  Первым  делом после  тоста 'со
свиданьицем',  Ричард  вознамерился   рассказать  анекдот  о  жадной   даме,
мечтающей  стать богатой  вдовой. Оказалось, что тот же  самый,  что  совсем
недавно  рассказывал  покойный  Мавродий. Правда, у  Ричарда  текст  выходил
совсем  иначе, как-то уже отъявленно непристойно. Не исключено, что это, как
раз, входило в его намерения.
     (   3ахомутала  богатого  старпера,  значит;  легла  на  койку,  кушает
бонбончики,  размечталась  (  заведу  себе  трех  полюбовников  (  первый  (
животное...
     Захлебываясь от  собственного  смеха, Ричард объяснял половые сношения,
кто  куда  забирался, какие  издавались  звуки... Кто-то  из гостей его  еще
бессовестно подначивал: ( Давай, Дик, давай, не пропускай подробностей!

     Вижу,  что  наши парижанки бледнеют, вздрагивают  с  каждым  словом, от
описаний  немыслимых совокуплений, от тягостного,  невыносимого  косноязычия
рассказчика. Они  поднялись со своих мест, чтобы отправится посмотреть Эммин
дом.  Я  вызвался провожатым. Однако,  в  какую  бы комнату мы  ни  попадали
(навстречу нам катился Ричард, что-то горячо пытаясь дорассказать.  Когда мы
остановились,  в конце концов, в тишине, на террасе, разглядывая горку земли
от  строительных работ на Эммином бекярде,  позади меня  с  шумом  поднялась
рама;  раздался  знакомый  голос.  Ричард  сел  у окна  --  подышать  свежим
воздухом. Пришлось вернуться в гостиную.

     Не тут то  было.  В действие  вступает еще одна любительница фольклора,
некая Маня Флик (  Эммин  агент  по риэл-эстейту. На Мане был  корпоративный
костюм в полоску с искрой, миниюбка, открывающая блестящие толстые коленки и
все остальное хозяйство, когда Маня движением ножниц перебрасывала  ногу  за
ногу. Из ее крепкого  рта в  яркой губной помаде понеслась прямая матерщина,
повалила сочно, без уловок:
     ( ...ать-двать... вот-те...уй...
     Тут уже,  сам Ричард  побледнел,  начал стонать, хвататься  за  сердце.
Кто-то  из  женщин постарше сочувственно решил,  что он ( пациент-сердечник,
ишемия и все такое... К нему бросаются помогать, предлагают 'самый настоящий
русский валидол'...
     (  Да, нет же,  (  сквозь слезы морщится Ричард.  ( Не то... знал,  что
забуду!
     ( Забыли принять медикейшн?
     (  Да,  нет,  эти  Манькины  анекдоты забуду!  Память ( совсем  никуда,
дырявая стала!

     На этом девичник резко пошел к завершению. Первыми, не принимая никаких
уговоров, удалились Франсуаза с Ираидой. На  улице  стемнело.  Хватит. Пора.
Вслед за  ними быстро потянулись все  остальные. Только  Ричард  отказывался
уходить. Он говорил Эмме, что она (мечта его жизни; что он остается; что она
пойдет за него под суд, если разрешит  выпившему драйвить в темноте;  что он
будет вести себя тихо как мышка в уголке...
     ('Как мышка', (  вспомнила и повторяла про себя Эмма, с большим  трудом
прогнав, наконец, невозможного гостя.
     Через  полчаса позвонили в дверь.  Явился  Ричард (  забыл  пресловутый
зонтик.  Эмма, полураздетая уже,  не могла не  открыть;  Ричард  набросился,
тянулся поцеловать;  последовала потасовка. Эмма,  отчаявшись, ударила его в
левый  глаз  статуэткой;  только тогда  он взвыл и  удалился. Напоследок еще
скулил за дверью, произносил страшные, памятные для Эммы слова:
     ( За что? Как же так, Эммаус, мышка, сердце мое.

     В  эту  ночь Эмма  совершенно не могла уснуть.  Она выглянула  в  окно,
убедилась, что машины Ричарда нет на драйвее, накинула халат и вышла на свой
бекярд с  сигаретой. В центре  двора  светился  огонек.  Она  приблизилась к
откинутой  бетонной плите, к месту незавершенных  работ,  где  высилась гора
выкопанной  земли и,  на  боку,  старый  маслоналивной  бак. На  самом  краю
разверстой ямы, спиною к плите  сидел мужчина, курил трубку.  Он был страшно
перемазан землей; платье местами порваное  и, само по себе,  очень странного
воинского фасона ( плисовый  голубой мундир, темносиние панталоны, на голове
( плиплюснутый  спереди картуз.  В полнолунную ночь о  цвете, впрочем, можно
было  судить  только  условно.  Поблескивали  золотом пуговицы  в  два ряда,
штрипки на панталонах, бляха ремня...

     Военный повернулся к ней. Эмма вскрикнула, плотнее запахнулась в халат,
готовая убежать.
     ( Не пугайтесь  меня, миледи.  Я, кажется, не в  расположении.  Выгляжу
скверно, как исчадие ада. Могло быть хуже. Мог бы остаться в этой  могильной
яме навечно.
     У него были  глубокие светлые  глаза,  выделяющиеся на темном  красивом
лице,  рыжеватые  усы  и   острая  бородка.  Голос  был  довольно  мягкий  и
доверительный. Эмма приблизилась, заинтригованная.
     ( Вам нужна медицинская помощь?
     ( Мне угодили в голову.  Наверное, конокрады из Акенсака или британские
лазутчики; они с  конфедератами заодно. Взгляните, мой  левый  (  совершенно
заплыл...
     Верно, вокруг его глаза наливался синяк ( на том  же самом  месте, куда
Эмма  ударила Ричарда. ( Нет, нет, я должна  идти...  Эмма  говорила  и сама
поражалась  своей  глупости.  Она  опасалась,  что  сходит с  ума,  если  не
понимает, что она, конечно  же, во сне, видит и говорит и  бредит.  В  то же
время, пусть такой странный получается у нее сон; он чем-то начинал занимать
ее; ей несколько даже нравилось поддаваться развлекающему забвению. Еще  бы!
Ночь,  луна,  незнакомый   красавец-мужчина....Хотелось  узнать,  что  будет
дальше.

     Она подошла и  села на  подножку  экскаваторной машины. Офицер сидел на
замаранном  бушлате;  там  же  лежала  драгунская  сабля, оловянная  фляжка,
коробка с рассыпанными патронными гильзами, кисет...
     (   Позвольте   представиться,   мое  имя  (   Арпед   Ларедо.   Третья
Нью-Джерсийская Кавалерия... Он указал на скрещенные сабли на эмблеме своего
картуза.  ( Или, по новому, должен исправится ( Первый Американский Полк, US
--One. А, вы,  как  я слышал в перепалке у ваших дверей, ( Эммаус? Спешу вам
заметить(знаменательное имя.
     ( Нет, нет, меня зовут Эмма; то все перемены, игры слов...
     (  Вся  жизнь ( перемены. Кажется, вчера  еще меня ожидали  на  юге, за
Потомаком, а, может быть, уже(за Шенандоа.  Интересно, где сейчас Грант; что
слышно нового о Линкольне? У меня старая газета; я  ее скурил... Покончим со
старым! Прощай, кавалерия. Отныне я ( капитан артиллерийской батареи, вот-с,
ваш покорный слуга. (
     Арпед начал что-то беспокойно искать по карманам.
     (  Я,  кстати,  ваш сосед,  хорошо знаком с  Вестервельтами и семьей Де
Марестов.
     ( Есть у нас такие улицы,( сказала Эмма.
     ( Зачем  'улицы'? Люди! Сам я живу  ближе к  Старой  Кривой  Дороге  на
переправу  -  Олд Хук  Роуд.  Не  с вашей  стороны, где  (  скобяная  лавка,
рессорная мастерская, потом куробойня...
     (Там нет никакой куробойни.
     ( Не может быть! Убрали? Ну и прекрасно, я давно говорил, что ей тут не
место.  Невозможный  запаx...  Вы  уверены?  Вы здесь  недавно?  Ваш акцент,
германский, я бы сказал, если бы не знал лучше. Я знаю  про вас достаточно и
хочу сделать приятное.  Вы ведь не откажетесь отправиться в город,  если его
зовут Петербург? Родное для вас имя?
     ( Откуда вы знаете?
     ( Помилуйте,  так  это же сон. Во  сне  все  возможно. Хотите,  рядом с
Петербургом я создам для вас город Эммаус? Неплохо звучит?
     (  Спасибо  тебе,  странный  мой  сон...  Мне  нравится этот мужчина  и
нравится  его голос. Как хорошо влюбляться  во  сне,  но я  все-таки обязана
спать, если я не хочу свихнуться, ( сказала вслух себе Эмма.
     (  Интересно слышать  ваше  признание,  миледи, должен  заметить.  Я не
посмею далее нарушать ваш покой, однако, если позволите (последнее...
     Он  достал  из  раструба  перчатки  обрывок бумаги, карандаш  и  что-то
написал быстро. Протянул Эмме.

     Ночью Эмма металась  и бредила,  толком не зная, что ей чудится, а что(
нет.  Ей  виделся впалощекий бородатый Линкольн в окружении похожих  на него
офицеров. Главное, ей виделся сам Арпед. Она сидела с ним верхом, млея и
     наслаждаясь запахом его  трубочного табака, теплом  его груди  на своей
спине; его  крепкие ноги следовали  изгибам ее ног. Они  вместе гарцевали на
коне по пустынным улицам Нью-Джерсийских городков, и на каждой площади,  где
стоял монумент американским  ветеранам, каждый солдатик позеленевшей бронзы,
каждый  увековеченный  воин, неважно  какой из войн, вдруг  оживал,  отдавал
честь  Арпеду и ей. В некоторых местах ветераны  даже  сбегали с пьедестала;
собирались  в отряд, маршировали  какое-то время  вслед  за ними,  распевали
гимны... Арпед тоже подпевал ( 'янки-дудль-кам-ту-таун-марчин-он-де-пони...'
,крутил над головой своей драгунской саблей и щекотно смеялся прямо в Эммину
шею.

     Утром  Эмма проснулась, как ни в чем  не  бывало, отлично  выспавшаяся,
бодрая исчастливая. В кармане своего халата она нашла обрывок желтой  газеты
Армии Юнионистов. Угольным росчерком на ней значилось:
     ( Не пугайтесь судьбы. Авг. 24 жду в Вирджинии. Ваш Арпед.
     Там  же  был  набросок  маршрута  в  г.Эммаус на  побережье  Атлантики,
недалеко от Ричмонда и соседнего с ним города Петербурга.

     Кончалось лето. Двадцать  третьего  августа мы  неслись с Эммой на моем
Додже вниз по карте, на юг. Горячий, как медузное желе, воздух, дрожал перед
глазами над гудроном забитой траффиком девяносто пятой дороги. Август( самое
время  для отпусков. ( Почему бы не поехать, не  посмотреть  южные  штаты, (
давно уже подкатывалась  ко мне  Эмма. ( В крайнем  случае, можно  завернуть
позагорать на  Вирджинию  Бич. ( Я не пытался спорить с  Эммой, переубеждать
ее. Все  эти недели  до  конца  августа она была невероятно возбужденной, до
самого  момента,  когда  Бобби,  наконец,  великодушно  согласился  провести
несколько дней у родственников. И мы отправились.

     По дороге Эмма спрашивала меня, верю ли я в приведения, в особенности в
сигналы с того света; и сама  же отвечала, не дожидаясь моего мнения, что  в
описанные явления мертвецов не очень-то верит, пока научно их не докажут, не
исключат вероятность ловких фокусов и иллюзионизма. Что в ангелов-хранителей
она немножечко  верит и верит абсолютно в  злой глаз;  что  больше всего она
верит в  намеренное  злодейство;  что  вообще,  она  немало  напугана нашими
последними домашними событиями; что от природы он