прописной истине, что зрение -- важнейшее из  чувств,
Поразило  его то,  что  в  терминах логики не  содержалось  абсолютно ничего
другого  кроме  зрительного  образа; т.е.  смысл  почти всегда  сопряжен  со
зрительным сопровождением.

     Понимать вещи трудно, а видеть легко. Смотрите, как на  глазах меняется
мир.  Где-то яйцеголовые умники  решают  за нас невнятные,  не ОЧЕ--ВИД--ные
проблемы;  нам  же  --  потребителям  подавайте  ленивый  десерт, знаменитую
'жвачку для глаз' -- ТВ, видики, компьютерные игры, СД ...-- картинки.


     Матвей, подобно многим из наших, способный молодой человек, программист
по   судьбе,  чувствовал  приятное  воодушевление.  Он  мало  чего  знал  об
одноименном  евангелисте Человеке--Матфее  и его  поисках истоков  знания  и
веры. Как  и  его  ровесники, Мотя  едва  ли  бы сказал, что  лозунг  --  Не
закапывать  свой талант в землю,  к  примеру,  идет вовсе не  от комсоргов и
педагогов, но есть дословное из евангелия от Матфея (25:14); что про -- Свет
знания  для пребывающих во тьме -- метафоры из того же (3:16);  или,  что --
Хождение по мукам -- это из Богодицы, а не заголовок совписателя А.Толстого.
Матвей не  ведал множество таких вещей, без понятия о которых мы жили всегда
не  тужили.   Как  все  мы,  научно-популярно  образованный  человек  Матвей
снизходительно  относился   к   философствованию   (обычно  с  эпитетом   --
'пустому'), к пророчествам  и бабушкиным сказкам. Он,  если  помните, и так,
еще сызмальства знал все!

     Матвею захотелось услышать голос Сюзи; но они условились  созваниваться
только  в  экстренных  случаях.  До  конца  рабочего  дня  оставалось четыре
бесконечных часа. Несколько раз он все же набрал  сюзин  номер, не  поднимая
трубки,  довольствуясь  этим  бессмысленным  действием  как  реформированный
пьяница,  поднимающий  пустой  бокал,  или   бывший  курильщик,  разминающий
сигарету. Сю находилась в  далеком, издательском корпусе  Компании,  который
нельзя было разглядеть в жарком манхеттенском мареве.

     За окном  спланировал воробей и сел на конек  соседнего фронтона, точно
на центральную верхушку для полной симметричности лепного барельефа.
     -- Откуда у жалкого  комочка перьев эстетический вкус, не оттуда ль--от
верблюда, что  и мой собственный? -- пустился было  Матвей в непонятно милые
ему  сегодня  эмпиреи, как  жалюзи со стуком упали; проектный  руководитель,
Марвин Фукс, протянул ему меморандум:
     -- В пять ( всем на местах. Летучка -- о горящем проекте!
     Этот  невозможный  человек  (  Фукс.  Сотрудники  подозревали,  что  он
постоянно за  их спиной; что было недалеко от  истины. Он, впрочем, сам того
добивался. Быстрый  человечек, Марвин,  подобно многим мозглякам-американцам
даже  простые вещи произносил  скороговоркой;  не  мог по--другому.  Если он
заговорит  членораздельно и медленно, казалось, откроется  что--то  для него
страшно разоблачительное или постыдное. Фукс призывал всех быстрее  печатать
на клавишах; и  сам набирал коды  спастическими  аккордами, подчеркивая, тем
самым,  до   чего   он  ценит  драгоценное   рабочее  время.   Его  школьные
дисциплинарные понукания: ( Не смотреть в окно, или -- Сколько стоит минута?
( сбивали  с толку.  Не понятно  ( как их  трактовать: выглядел Фукс слишком
прогрессивным, чтобы заявлять  такое серьезно;  для  шутки  --  это было  не
смешно.
     --    Я--виж--Мат-вам--солнц--в-глаз,   --    пробормотал    он   своей
скороговоркой; задернул штору; скрылся из виду.

     Один  Матвей  пока  знал, что  работа готова. Как  было ему  поступить?
Проявить рвение и бежать хвалиться начальству?  Или, как учат  люди бывалые,
дать  бумаге  отлежаться, пустить сок? Отдай  он проект сегодня --  какой же
удар он нанесет руководству!
     Во--первых,  получится, что  они глупее его,  раз столько  важничали  и
паниковали.
     Во--вторых, не  станут же они ему аплодировать; тем самым,  ронять свое
руководящее достоинство.
     В--третьих, им  придется  немедленно отыскивать новую  головоломку  для
отдела,  на чем,  собственно,  держится  их престиж перед еще  более высоким
начальством. И в--четвертых и в--пятых...

     Матвею  ничего не  оставалось  как,  продолжая  имитировать  занятость,
придумать способ потратить оплаченное время с пользой. Это сущий парадокс --
свободное время  в рабочем офисе.  Сначала,  будто бы за кофе, он отправился
проведать  бывших соотечественников.  Елизарию Шпольнику  из  Закарпатья  по
секрету намекнул, что проект -- в шляпе; высказал пожелание ( пятница ( Фукс
мог бы отпустить программистов пораньше.
     --  К'мон,   ты  крези?  --  зашептал  Елизарий,  пользуясь  лексиконом
доступных ему  языков. -- Фукс не  будет давать пермита. Генук и шекет.(  Он
приложил палец к своим пунцовым толстым губам.
     Налив кофе,  Матвей заглянул в  другой русский кубик -- к Лайзе Речниц;
спросил  что--нибудь  почитать  из  ящиков ее  стола, которые она, хитроумно
выдвигая--задвигая,  обращала  в  потайную читальню.  Лайза  дала ему  пачку
русских газет; сказала со  вздохом: -- Если б ты знал,  как я  любила читать
дома, в Минске! Почему теперь не могу найти книги, чтобы умнее меня?
     -- А людей умнее встречала?
     -- Лю--ю--ди  -- другое дело.., -- начала Лайза, растягивая свой локон.
(
     Но Матвей  спешил  дальше;  решал --  не  отправиться  ли  в  публичную
библиотеку на соседней улице? -- там был русский отдел, но передумал ( долго
искать: русские книги вечно попадают на полки других, так же трудно читаемых
для американцев языков -- туда, где иврит, хинди или тао.

     Итак,  попивая  кофе, поддерживая видимость активности на своем экране,
даже  барабаня  вхолостую  по клавишам для  пущего  озвучивания  картины, он
принялся  за  газеты.  По  привычке  Матвей  листал слева--направо:  так ему
представлялось удобнее. На иврите он не читал -- откуда странная эта манера?
Сказать -- зов крови -- слишком помпезно. Скорее, решил -- средство
     преодолеть  угрозу  многословного  чтива.   Всегда  начинать  с  конца,
особенно когда попадался толстый фолиант: вот, мол, все одолел, а теперь, не
спеша, посмотрим сначала.  При первом, с зада--наперед перелистывании Матвея
заинтриговала выноска  крупньми литерами: -- Галина Вишневская заявляет ( На
Западе нужно платить за свои покупки!
     Снова разыскал статью, перелистав вперед; увидел, что обманулся -- было
сказано за поступки. Жаль, первый вариант ему нравился больше.
     Читать не стал.

     Совещание, устроенное из чистой вредности в конце рабочего дня,  к тому
же  в  пятницу,  задержало Матвея;  все  равно  он  был готов  примчаться  к
условленному  месту черезчур рано. Чтобы  занять время, пошел прогуляться от
генерала Шермана -- золотого всадника Великой Армии вдоль  шикарных отелей (
до бродвейского зигзага у площади  Колумба. Он  шел  и видел, как спускаются
первые  сумерки. Как на улице наступает  вечер, пока  верхние  этажи  еще  в
полном разгаре  дня сверкают  на солнце. Рядом с  ним фыркал конно--каретный
бизнес в золотой, красно--черной кайме похоронных расцветок. Цокали подковы;
туристы   выглядывали  из   фиакров,  стараясь  перехватить   взгляд,  чтобы
удостоверится в своем напрокатном счастье. За отелем  Плаза,  Матвей пересек
улицу,обогнул  мемориал Мейна  и вышел на театральный полуостров Бродвея. На
нем ( фонтан  Линкольн-центра  ( условленное  место  встречи. Встречайтесь в
центре ГУМа, у фонтана --  выпрыгнул у  него  в голове  пружинный болванчик,
когда  он решал, где  назначить встречу.  Без пяти семь  он  был  у фонтана.
Обошел кругом, разглядывая живые скульптурные группы  ожидающих; остановился
в  проходе, ближнем к Эвери Фишер Холлу. Он всматривался  в лица мельтешащей
толпы так пристально, что одной силой взгляда мог вызвать Сю из  сгущающихся
нью--йоркских сумерек; он уже видел ее; только она сама еще не появилась.
     (Матвей сегодня был гениален. Не ведая о небесном евангелисте, сегодня,
как никогда,  Матвей мог с легкостью разглядеть  ( что угодно; не мог только
видеть судьбу ( свою близкую смерть или близкое прозрение. Будущего знать не
дано.)

     ...Познакомились они недавно. Матвей как--то заметил ее на пересадке  в
сабвее. День выдался мокрый и продувной. Сюзи была в прозрачном дождевике, и
у него заныла душа. Он следовал за ней, как сомнамбула, пока  не очутились в
вестибюле  его  же Компании,  у  дверей его  всегдашнего  лифта. С  тех  пор
перезванивались,  не  встречались. Матвей,  собственно  говоря, мог бы ее не
узнать  при  встрече.  Ничто  так  не  распаляет  мужское  воображение,  как
неясность объекта. Сюзи оставалась для него загадкой, смутно просвечивающей,
дразнящей;  впору  было засомневаться ( не мираж  ли она, плод  распаленного
воображения?
     Матвей приготовился ждать долго и безнадежно, но тут его потянули сзади
за палец, и Сюзи сказала: -- Выбираю вас, незнакомец.
     Выгоревшие волосы, веснушки, отвага в глазах -- она была, как Том Сойер
в плессированной клетчатой юбке.
     -- Рад вас видеть, мадам, -- растерянно произнес Матвей, открывая себе,
что не был уверен, не шутит ли Сюзан, согласившись на встречу.
     --  Я не могла  не  прийти,  что  ты.  Когда ты  оправдывался,  что  не
собирался преследовать меня  в сабвее, я  даже расстроилась: почему  нет!  В
лифте моя  подружка Бетси ахала какой ты "кьюти", какое у тебя смешное лицо.
Если в России такие мальчики, неплохо туда прокатиться.
     -- Ты много ездишь? --
     -- Не--а. В Европе  ( в Лондоне, с последним классом школы. Успеется...
Па всегда говорил -- ретируюсь в отставку ( объедем весь мир. И знаешь, что?
Из первого трипа  родители вернулись до срока: соскучились по Лонг--Айленду,
по своему садику, своим играм в бридж.
     --  Раз  так,  чтобы  тебе не  расхотелось -- летим завтра. Иностранные
языки знаешь?
     --  Не--а.  Бетси  говорит   все   иностранцы  имеют  ужасную  амбицию.
Ужасную... Они хотят всего сразу, не собираются ждать ни минуты.
     -- Это не про меня.
     -- Не обижайся Мат,  ничего плохого, наоборот...-- Сю взяла  его  тесно
под руку и легонько, но чувствительно, подтолкнула плечом, как  в хоккее: --
Смотри, у тебя опять стало смешное лицо.
     Они пили невкусное  шампанское  из  длинных  бокалов  в  буфете нижнего
этажа,  о  чем--то  оживленно  говорили  (  несли,  пожалуй,  всякий  вздор,
глупости; главное ( выходило легко и просто. В  подтверждение  слов они  все
время дотрагивались друг до  друга; Матвей решил, что  это --  хороший знак.
Как и  то, что Сюзи, похоже, была заинтригована его русскостью, неприступной
для нее территорией. Тут все зависит от контекста и доброй воли, Обычно, это
минус  --  быть  в  Америке  иностранцем; не повезет  -- будешь  чувствовать
неловкость и  непреодолимый дефект, а захотят,  вот как Сюзи,  и сразу ты --
загадка. Сразу  ( к  тебе  повышенное внимание  и интерес.  Легко  растаять,
поверить в свою уникальность  человека  с другой планеты, прожившего двойную
жизнь. Матвей, впрочем, не обольщался.

     ...В  зале темнело;  свет  перемещался из  зрительного зала  на  сцену;
поднимался занавес. Опоздавший  джентельмен  с седым бобриком волос прошелся
по Матвею своими негнущими  артритными  коленями;  Матвей не успел привстать
(их профили не совпали).
     -- В Москве проходят спиной, по рельефу сидящих, -- шепнул он Сю.
     В  полумраке  зала  она   сверкнула  глазами:   --   Окей,  мы   строго
консервативны, у нас -- лицом к лицу, положение мама--папа.
     --  Некультурные  янки.. Ему  пришлось объяснять слово  "некультурный",
потому что оно, как многие похоже звучащие слова, таило подвох смысла.
     -- Это вы "анкалчуред", -- подытожила Сюзи; двинула Матвея плечом.

     ...Медленно  и печально вступил  оркестр.  Высоко,  с надрывом  пропела
первая  скрипка;  вслед  за  нею  заволновалась,  глубоко  задышала   Третья
Шотландская Мендельсона.  Матвей  держал  Сюзи за  руку,  но  волны  музыки,
поднимаясь, увлекали его  в  совершенно другие времена;  он видел совершенно
другое  место. Тесное от гостей и  громоздкой мебели московское коммунальное
жилище, где вечно крутилась именно эта,  заезженная  пластинка.  На сундуке,
крытом ковром, застыл длинный дядя Володя -- Вельзевул Пинчик  (  буддийский
божок. Другой папин  брат -- Ичи Пинчик, коротышка, не давал никому слушать:
он  отбивал такт руками и ногами, восхищался в голос на собственный лад:  --
От, мерзавец! От, сочинил! Кардинальная вещь. Берет за грудки и держит!
     Родня, среди  которой  имелись  Пинчики и  переделанные  невнимательной
паспортисткой  -- Печкины,  терпели Ичины эксцессы и не  возмущались. Ичи  и
Вельзевул родились двойней,  сложенные валетом. По  семейному преданию,  Ичи
сплющил брату лицо, отчего  получился маодзедунистый с вида любитель выпить,
бабник  и  страстный меломан. В ответ, Вельзевул  придавил  Ичин район  ниже
пояса,  оставив его  на  всю  жизнь  бездетным. Ичи, болезненный  чистюля  и
сквернослов, приживальщиком провел свою жизнь при семье фертильного брата; с
неизменными скандалами  они двигали что--нибудь тяжелое, какой--нибудь шкаф;
под  ругань  и  трескотню  Ичи   в  коммуналке  разворачивалась  далеко   не
шотландская драма; крутилась любимая их пластинка.

     ...Когда  в зале  стали покашливать,  сначала  осторожно,  потом вовсю,
точно вечером собаки в деревне, Матвей очнулся от своих видений. Сю сказала:
     -- Ты хорошо слушаешь. Хороший медиум -- мне передается.
     Они разглядывали сидящих, и Матвей развлекал Сю своей придумкой детских
времен  --  как определять  меломанов?  (  Смотреть на просвет. У  кого  уши
красные  -- кровь приливает, человек  --  слушает  музыку.  Другие -- только
ждут, когда можно захлопать, когда кончится морока и шум.
     -- Вот это некультурные, -- сказала Сю, -- стыд и позор.
     -- Зато воспитанные, -- сказал Матвей,  продолжая словесные  дефиниции.
Некультурный  у нас был отставник Прохоров, Тот возбудился в Большом театре,
на танцах маленьких лебедей.
     --  Как   это  --  'возбудился'?   --   стала  уточнять  Сю;  не  могла
успокоиться...
     На них зашикали, потому что музыка продолжалась.

     В перерыве снова пили шампанское и  гуляли кругами по вестибюлю как  на
школьной перемене.  Встречные дарили их понимающими, ироническими взглядами.
Сверхчувствительный  сегодня  Матвей видел  как  образуется это  несомненное
облако  притяжения,  обвалакивающее  его и Сюзи.  Он определенно  чувствовал
заряженые ионы, кружащие вокруг них.
     Во  втором отделении давали Равеля и Дебюсси. От импрессионистов в зале
становилось будто прохладнее.
     Под занавес, Сюзи,  несколько  даже  церемонно, поблагодарила Матвея за
приятный вечер  и  сказала,  что  приготовила  кое--что сама  и,  если он не
против, приглашает к себе. -- Время детское, можем не торопиться. --
     Держась за руки, они шли, неспеша, к  сабвею на площади Колумба; рядом,
в Центральном Парке, бешенно заходились сверчки, стригли, как тысячи ножниц.
-- Чем громче стрекочут,  тем будет жарче,  -- сказал Матвей. -- Что обещали
синоптики на викенд?

     В ночном сабвее  поезда  ходят реже. Схлынула дневная спешка  и духота.
Усталым вздохом  распахиваются  двери подошедшего состава. Вагон полупустой.
Спит женщина  со шваброй в руках; в ногах у нее сума ( что керосинная лавка,
полная моющих средств. В  углу шепчется группа  пожилых  корейцев; дальше --
девочка с  подарочными коробками. На отдельной  лавке какой--то бомж влежку,
может быть не один -- неопознанная фигура, закутанная с головой  в  стеганое
покрывало.

     Сюзи сначала листала программку из филармонии, потом положила голову на
плечо  Матвея  и  закрыла глаза. Чувствуя ее тепло и слабый жасмин духов, он
сидел счастливый и гордый, как юноша в осьмнадцать лет.  Шелохнуться боялся,
чтобы не потревожить подругу. Собирался задремать сам, но то ли возбуждение,
то ли предчувствие того, чем закончится день, делали его
     совершенно  бессонным. Пусть эйфория  длится еще  и еще!  Матвей не мог
думать ни о чем связном. Не хотелось.
     Стучали   колеса.  Сю  прижималась  крепче,  устраивалась  удобнее,  не
размыкая глаз, пристроив за спиной сумочку со складным зонтом.

     Открылась  дверь  из  межвагонного  тамбура. В баскетбольном  наряде  и
женской  шляпе вошел плечистый парень и встал, покачиваясь, в дальнем от них
углу. Потом, оглянувшись по сторонам, шагнул к девочке с коробками; зажал ей
рот;  армейский тесак,  приставил  к  горлу.  Произошло моментально.  Матвей
видел, что девочка  в  ужасе боялась  дышать,  не то  что  -- крикнуть; пока
громила,  покалывая ножом  шею, потрошил  ее  сумочку и коробки,  повязанные
подарочными бантами. В вагоне было  тихо;  только колеса  стучали на стыках.
Казалось,  -- никто ничего не видел или не хотел видеть. Кроме него, Матвея.
Колеса стали стучать у него  в голове, громче и громче. Он не  знал, что ему
предпринять; решать надо было быстро, но мысли, как назло, путались. В самом
деле --  он  почти  что  дремал, как  Сюзи,  как все остальные. И сейчас еще
чувствовал ( веки его смежаются сами собой,  естественно и легко.  По чистой
случайности  глянул он вглубь вагона. Что теперь?  Броситься  на помощь? Что
сможет он сделать  против  рослого  черного парня  с ножом, а может быть ( с
пистолетом!  Выйдет  по--идиотски: проснется  и страшно испугается  Сюзи; он
окажется жалким  посмешищем; выколют  глаз или прирежут; громила бросится на
Сюзи...

     О таком обороте  событий Матвею даже не хотелось  думать. О том, что он
не сумеет защитить  ни  ее ни себя,  что никто, конечно,  не придет к ним на
помощь. Это не были связные  мысли,  скорее  животный  страх и паралич воли.
Припоминались  всегдашные  здесь  советы  (  не   обострять   ситуацию,   не
разыгрывать из себя  героя.  Это  в  кино  красиво  и складно;  не вздумайте
повторять --  говорится в универсальном американском рецепте. Лучше остаться
живым и полезным свидетелем, чем мертвой  жертвой. Все это так. И не  так...
Такой, еще  минуту  назад  замечательный сегодняшний день;  жизнь  ( уютная,
многообещающая, обращались в нелепость и тоску.
     --  Смотри, -- убеждал он себя; убеждать себя  он  умел,  -- на  минуту
закрой глаза;  Только минуту. Пройдет дурной сон; смоется тип  с  ножом.  Не
станет же он убивать  девчонку. Она  поплачет и успокоится. Невелика потеря.
Так просто! Поезд пойдет, как ни в чем  не бывало, скорым ходом к станции --
домой к Сюзи, где она старалась, приготовила что-то специально для меня...

     И,  тогда он, действительно,  чтобы забыться, закрыл глаза,  но лишь на
мгновение. Что было  дальше, как в  кино или во сне, видел со стороны. Как с
криком  по--русски  -- Ур--р--ра! или -- Дур--р--рак! (имея в виду, конечно,
себя самого),  он вскочил на ноги,  выдернув из--за спины сюзин зонтик дулом
вперед. Он ринулся, сам еще не зная, что, собственно, собирается  делать, на
этого  парня. Тот опешил;  криво  ухмыляясь, уставился  на Матвея. Разглядел
смехотворный  зонтик, хохотнул, щелкнул фиксатором и, тыкая вперед раскрытым
ножом, стал приближаться к Матвею.
     -- К'мон,  мэн,  хэй, мэн... Он быстро резанул Матвея  в кровь по левой
руке с зонтом,  потом  по колену; крестил ножом  перед лицом Матвея, который
пытался,  как  мог, уворачиваться от лезвия. Смазанный  блеск ножа  ( больше
ничего он не видел, не слышал. Загипнотизированный блеском Матвей  застыл на
одном  -- следил, как болтаются руки  противника. Мешал пот, заливал  глаза.
Матвей терпел;  не  моргая, следил, ждал  все чего-то, пока  ему доставались
достаточно чувствительные уколы... И -- дождался.
     Правая сторона нападавшего приоткрылась. Тогда,  Матвей вложил все, что
мог, чему научился сто лет назад в  секции бокса; все свои силы вложил он  в
быстрый  аперкот правой снизу в левую  челюсть. Как в съемке рапидом, черный
закатился  под  дверь.  Тогда  же вернулся  звук;  Матвей услышал  победный,
оглушительный г