согласно кивал и стал потирать руки, я не мог оставаться равнодушным.
Говорил я вс„ более уверенно и к месту, убеждаясь, что фирме позарез нужны
люди, перестал сомневаться; понял, что на этот раз мне улыбнулась фортуна.
Главное - наконец попался человек, который оценит меня по-человечески и
профессионально. Нет, так для одной проформы не делается. Интервьюер не
выдержал даже - пригласил под конец двух соседей полюбоваться на меня, на
его находку: - Это Джек, а это - Джим; как раз около них и будете
располагаться. Все трое они провожали меня до лифта; и остальные
сотрудники, вытянув над перегородками шеи, не без зависти смотрели мне
вслед.

 Вс„-таки жд„те подвоха? Бывали на интервью? Ну что тут особенного, что
мой новый друг мне не перезвонил, как обещал, а я ему звонить не имею
права. Ну, закрутился человек, перепутал меня с другими кандидатами, вон
его стол - весь был завален бумажками.
   Понаторев, я уже не ломаю себе об этом голову; выйдя с интервью,
стараюсь тут же забьпъ о н„м.
   Дышите глубже: если вас захотят - отыщут из-под земли.

 ОФИС

 Наступил долгожданный день. Первый раз являюсь на работу. Тоскливая
беспризорнось, хорошо известная новым иммигрантам, уже позади. В
учереждении вс„ распрекрасно; кругом - сплошные американцы. Это почти, как
если бы на международной выставке в Сокольниках какому-нибудь приезжему
счетоводу из Вязьмы, мечтающему максимум добыть пару глянцевых проспектов,
дать шанс переодеться иностранцем и расположиться в группе самоуверенных
янки.

 Глядите - вот мой кабинетик, мо„ вращающееся кресло, прохлада в жару,
множество разноцветных канцелярских штучек - фломастеры, блокноты,
календари...
   Правда, немного боязно: что я тут буду, собственно говоря, делать?

 Однако - первый день - взятки гладки. Водят по этажу знакомиться:
   - Добро пожаловать на борт нашего корабля.- Рукопожатия, шутки: - Тут
наш кафетерий, а тут - наоборот.

 На ланч босс свозил в ресторан персонально. Так полагается. Потом сунули
в руки объемистый том стандартов делопроизводства и бросили в одиночестве.
Не надолго.
   Прибежал некто розовощ„кий, почти мальчик, проблеял 'кеегеебее...'
Сверху глянули двое через перегородку, сказали - 'Товарыш'. Не спеша вошел
местный знаток мировых культур, сел, осмотрелся, спросил: - Кто был
русский поэт и одновременно - ч„рный?

 Честно говоря, сначала очень поражало, что платят деньги. Доллары! Да что
я такого сделал или сделаю за такие деньги! Сидишь, листаешь справочники и
получаешь круглый чек. Каким топором, сверлом, зубилом смог бы я
заработать эту валюту?
   Логика моего размышления была такова: за впервые получаемые настоящие
деньги (не деревянные рубли), это должен быть какойто настоящий труд.
Какой?

 К счастью недомогание быстро исчезло. Заменилось чем-то совершенно
противоположным: - Могли бы платить и больше. Пора повышать, джентельмены!
   Знать зарплату сослуживцев-соседей не полагается, но, кто очень
интересуется, - узнает. На свою голову, потому что - только расстроится.
Разглядев сотрудников вблизи, не поверишь во много большие суммы ими
получаемые. Поглядите, как они распивают свой бесконечный кофе, послушайте
их вялый тр„п! Почему мой сосед такими безумными глазами вперился в свой
экран? - да у него телефонная трубка намертво вклеена между плечом и ухом!
То он сюсюкает с детками, то с женой, то слушает байки ему подобных
делков. Это же карикатуры из журнала Крокодил, а не цитадель капитализма.
   Ломаю себе голову - почему они так богаты - американцы?

 Знатоки гипотетически отвечают, что в каждом бизнесе, по-существу, важны
два человека: один знает как делать, другой - как продавать (иногда оба в
едином лице); всю прочую муравьиную кучу в больших компаниях можно в
расчет не принимать. Другое дело - в мелких.

 Мне случалось работать в семейной фирме, где патентный адвокат-владелец и
его жена-администратор буквально торчали за моей спиной, следя бесстрастно
и молча - сколько минут я листаю словарь или точу карандашик. Точно
кафкианский герой, я спиной понимал и чувствовал время.

 Я помню полуразрушенное здание бывшей шоколадной фабрики, где
обосновались отчаянные изобретатели автоматов-роботов. Четверо в
ковбойках, они делали всю работу от начального проектирования до пайки,
думаю, в объеме двух советских НИИ, плюс мастерские. Там я увидел Америку.
Один из партнеров сказал мне, что их продукцию заказывают такие гиганты,
как Ай Би Эм и Дженерал Электрик.
   Вытащил из джинсов доллар, с плакатной гордостью произн„с: - Вкалываю,
чтоб было вот это, чтоб был хлеб на столе!

 Зато, чем крупнее американская компания, не говоря уже о федеральных
совершенно разбухших службах, тем более схожести с привычной нам
подсоветской рутиной:
   боссы - такие же служащие, как все; можно затеряться, развести
демагогию, повторять, как попугай, излюбленное: - Меня не трожьте! Я
тяжело работаю, плачу налоги, делаю сво„ маленькое дело.- Это и есть та
священная скороговорка, которую первым делом выда„т вам тихий американец,
когда возникают дилеммы или когда его значимость ставится под вопрос.

 Итак, я числился в штате крупнейшей страховой компании, а что, в самом
деле, я знал про этот род бизнеса? Я хорошо помню горящие в московской
ночи буквицы ГОССТРАХ. Вот и весь мой доамериканский страховой опыт.
Сознаться, я воспринимал это слово как совершенную абракадабру, странное
городское украшение, разрешенное властями, чтоб попугать детей. На Западе,
по латинской семантике, это звучит легче; их корень ШУР (иншуранс)
означает уверенность и защищенность. И никакого тебе СТРАХА, упаси
Господи. Наша фирма как раз и продавала уверенность от полюса до полюса,
включая Микронезию, Самоа и Новую Гвинею, где папуасы. В списках среди
подписчиков мне попадались АЭРОФЛОТ и ИНТУРИСТ. Мы, как правило, имеем
дело только с крупными клиентами, и отдельно взятый папуас едва ли может
рассчитывать на наши услуги. Мы страхуем от землетрясений и ураганов,
терроризма и саботажа, от модного ныне похищения заложников и выплаты
выкупа. Ещ„ в моде - защита от компыотерных вирусов и от взлома банка
информации. Кому не попадался стандартный уже сюжет, когда малолетний
хакер, вундеркинд, играя, со своего домашнего терминала проникает в святая
святых Пентагона или Уолл-Стрита? В последнюю минуту, по законам
детективного жанра, реб„нку не дают насладиться запуском смертельной
ракеты или крахом на мировой бирже.

 Очень меня также интригует предусмотренное у нас страхование от
государственных переворотов, и, представляя себя на месте владельца нашей
Компании, я дебатировал сам с собой '3а' и 'Против' дачи такой защиты
факирам на час в Африке, Латинской Америке или России.

 Чтобы не было недоразумений, ещ„ раз напомню, что мое личное отношение к
страхованию - было весьма отдаленно. Компания, где мне платили деньги, -
страховая, не я! Приведенные выше общие сведения я подчерпнул из наших
фирменных глянцевых брошюр, которые самый раз листать, когда за пару часов
до конца рабочего дня время, как известно, имеет подлость останавливаться,
хоть кричи караул.

 Вот сижу я, перебираю бумаги, войди сейчас ко мне десять боссов сразу,
ничего, кроме хорошего, про меня сказать не смогут. А я, может быть, в эти
самые минуты блаженно витаю по пляжу города Гагры летом 1972 года. Плещет
Черное море, загорелые купальшицы вкушают виноград и, вдруг, доносится
такой неуместный в подобной идиллии голос моего столоначальника: - Куда, к
лешему, подевалась сводка за второй квартал! Несу ему сводку.

 Сосед мой по кубику, Адам из Лодьзи - тот решил в период невыносимо
медленного времени заняться физкультурой. Он отжимается в проходе за
болышим принтером и думает, что никто об этом не знает.
   Увы, все знают. Что ты делаешь в американском учереждении, рано или
поздно, выясняется. Немедленно донесут. Не стоит пытаться стыдить
американца, переводить на английский - 'ябеда-корябида-турецкий барабан' -
не пойм„т. Их в школе учат 'информировать'; дело это для них без запаха и
вкуса - принятая норма поведения. Я не параноик, но подозреваю, что и о
моих витаниях в эмпиреях им было известно.

 БУДНИ

 Чернявый толстячок Джо в одиночку начинает рабочий день с обхода
вышестоящих кабинетов. Хотя и сам он не рядовой сотрудник, а где-то своего
рода бугор на ровном месте, никогда не ясно каким проектом он, в точности,
занимается.
   Он отыскивает приоткрытые двери и ненавязчиво, кофе в руке, запускает
пробные фразы: вчерашний бейзбол, сбрасывание веса, ожидаемый ураган...
   Если разговор завязывается, Джо в грязь лицом не ударит, найдет нужный
тон, одним словом, отметится и последует дальше, оставив о себе приятное
впечатление.
   Свой кофе себе Джо наливает сам.

 Директор отделения Винсент Ломбардо тяжко рушится в начальническое кресло.
   Ему уже несут кофе-декаф, как он любит, и припудренный сахарный
донат-пончик.
   У
 Винса - постоянная свита: Рич, Рэм и Джина. Они последуют за ним в любом
направлении, в любое Время. Во всяком случае, пока он босс. Они ходят за
ним, когда Винс ид„т в кафетерий или покурить. Они всегда тут как тут,
когда Винс имеет что сказать массам. Картина эта мне напоминала живо один
из анекдотов моего отца - про лису, которая вс„ ходила сзади за бараном:
'вот-вот у барана что-то отвалится'. Забегая вперед, отмечу, что свита
ходила не зря - каждому что-нибудь отвалилось.

 Рэм - человек молодой, но сильно бородатый с задубленной шеей. Бывший
плотник, стройподрядчик, что здесь называется 'синий воротничок'. Таких
легко разпознать по бороде, ковбойкам, крепким, свиной кожи ботинкам на
толстой подошве. Они водят удалой грузовичок, пыот 'Будвайзер' и курят,
что покрепче. В противовес хлипким мозглякам, воротничкам 'белым', 'синие'
символизируют мужественность и, по легенде, половой гигантизм.
   Каким-то чудом Рэм попал в этот офис; люди Винса помогают ему прижиться.
   Рэм явно недоумевает, как это можно делать деньги в чистой сорочке, не
таская циркульной пилы и мешков с цементом. Он всеобщий приятель; в
присутствии Рэма девушки даже в лифте начинают нервно хихикать, а это -
хороший признак.

 Не успел я подивиться конторскому энтузиазму Рэма, как до меня дошло, что
на экране у него не наши страховые таблицы, а калькуляции его левого
строительного бизнеса, который он и не думал бросать.
   Зачем? Пригодится - два дохода не помешают. В последнее время Рэм
увлекся ещ„ и политикой. День-деньской размножает на новом офисном
ксероксе горы листовок для очередной демонстрации или митинга. Не раз он
приносил значки и прокламации, убеждая нас, сотрудников, купить это вс„
по-хорошему для финансовой поддержки, кажется, популистской партии. Рэм
показал мне местную газетку, в которой его активность была косвенно
упомянута; и на групповом снимке можно было различить его бороду. Не так
ли рождаются политические деятели!

 У Рича честные, вдумчивые глаза с длинными ресницами; весь облик его
положительный - типичный, еще скромничающий секретарь первичной
комсомольской ячейки. Может быть неизвестно, за что любить Рича, но и
придраться к нему невозможно - не помню случая, чтобы на него кго-нибудь
пожаловался или разозлился. Не успеет мистер Ломбардо выкрикнуть его имя,
Рич уже за спиной, готовый выполнить любое распоряжение.

 Когда Рича повысили до среднего управленческого уровня, он продолжал
оставаться таким же положительным комсоргом и, перед моим переходом в
другую фирму, Рич долго интервьюировал в группу, которую он только что
возглавил, женщин и только женщин, стараясь, видимо, найти похожую на
Джину из их ломбардовской свиты.

 Теперь - сама Джина. Полногрудая и знойная, она бывала чуть неряшлива, с
размазанной помадой, наверное потому, что слишком близко принимала к
сердцу производственные проблемы. Ей приходилось немало волноваться,
принимать лекарства или накуриваться от обиды. Винс имел обычай
закрываться с Джиной в своем кабинете для серь„зного разговора, откуда она
выходила растрепанная, в пятнах от волнения. И снова она жадно курила и
подкрашивала опухшие губы.
   - Мистер Ломбардо, - заявляла она с вызовом на лице, - для меня вс„
равно, что родной папа и учитель.

 На новом месте я сразу выделил юношу Джима. В отличие от прочих, с кем
разговор редко отклонялся от стандартных приветствий и служебной тематики.
Джим с интересом обсуждал совершенно необычные для американца абстрактные
проблемы. Он был способен привести что-нибудь из древней истории,
мифологии, вдруг сказануть, например,про поэтику, про волшебство
поэтической речи... Я мог бы легко представить Джима на
Московско-Питерских пресловутых кухнях, в обычном для нас высоком тр„пе и
дымных гр„зах.
   Одним словом - наш человек. Каково же было мо„ возмущение, когда
остальные,'серые' сотрудники, даже не имея понятия, о ч„м мы там с Джимом
толковали, вдруг уведомили меня, что 'малый этот ку-ку'. Да как же они
посмели!
   По прошествии времени я сам стал замечать, что бедный Джимми,
случается, говорит одно и то же, не соизмеряя тона; он может без
слушателей бубнить то же самое себе под нос, как вокзальный диктор; а,
если попадался новичок вроде меня, Джимми ловил его за пуговицу и начинал
сво„ - про 'волшебство поэтической речи'.

 ПАНИКА

 В американских инструкциях по найму на работу есть важный момент -
проверить как человек способен функционировать под давлением. На
взвинченных нервах, в испуге, в полнейшем цейтноте. Чтобы времени - только
в обрез. Специально расчитано. Это - необходимое условие почти любого
американского экзамена. Где, чтобы добиться успеха, требуется дать как
минимум три четверти правильных ответов в короткое время. Этого можно
достичь только, щелкая вопросы без задержки.

 Раньше, в пору промышленной революции, поточная линия, а теперь, в
революцию коммуникаций, компыотер - это метафоры американской психологии.
Янки нетерпеливы. Они сходят с ума в паузах; они совершенно не могут ждать.
   Европейские фильмы не годятся для американского рынка - мало действия,
тоска.
   То, что для всего мира вс„ ещ„ 'экстра' - дополнительный комфорт и
роскошь, скажем, машины, супермаркеты, видио, факс..., для американцев,
это скорее, просто нужда. Такая же как транквилизатор, антидепрессант или
наркотик; без них, кажется, просто не выжить.

 США безнад„жно проигрывают войну с наркотиками всех видов; в то же время
сама культура делается наркотической. Здесь явно перебарщивают с
чертовщиной не только в дни некогда невинного праздника Всех Святых -
Халуин. Непременные монстры с кровавыми тесаками, освежеванные трупы и
отвратительные рожи - это, похоже, не случайный перегиб новых
безпринципных времен. Это - такие же черты издерганного национального
характера, как истерическая потребность иметь любой продукт тут же и сию
же минуту. Идея американской торговли - вс„ на свете под одной крышей 24
часа в сутки. IBM слышится как 'ай-бим' - мгновенный луч лазера в глаз.
Если у компьютера приходится ждать вместо одной секунды - две, - В помойку
это дерьмо! - кричит американец. - Эта машина пыток выводит меня из себя!

 То вс„ личные, так сказать, домашние реакции. Теперь представьте, как это
выглядит в условиях бизнеса. Большой босс, напротив, никогда не станет
кричать, повышать голос; его убийственным вердиктом скорее будет тихое
замечание, что он 'не счастлив'.
   Смотрите, ишь чего захотел! - скажите - 'счастья' - такой эфемерной
субстанции.
   Никак нет, В США полагается презумпция Счастья. Удивительное согласие с
нашим Горьким; чуть ли не буквально записано, что человек в США рожд„н для
счастья, как птица для пол„та. Известно, если босс шепчет, что он 'нот
хеппи', подчиненным это звучит как предложение подыскивать себе другое
место работы.

 В крупных компаниях, я говорил, случаются периоды долгих распиваний кофе,
бесцельных хождений, чесания языков, но вс„ это - между непременньми
паниками, когда некто сверху, вдруг, позвонит и кротко признается, что
как-то не чувствует себя счастливым сегодня.
   Тогда-то вс„ и начинается.
   Боссы мал-мала-меньше начинают взрываться, как по бикфордову шнуру, что
именуется здесь словом 'пистофф' - так лопается воздушный баллон. Не суть
важно, какова причина сего - муравейник приходит в движение.

 Для Винсента Ломбардо - это родная стихия. Его любимые роли - Кр„стный
Отец и Дуче-Муссолини. Экстренно призывается личный состав отделения. Люди
размазаны по стенам кабинета, лица - красные. Винс закатывается в кресле в
глубоком трансе.
   Свита скорбно молчит.

 - Свою шею за вас подставлять не намерен! Никого держать не собираюсь; не
желаете работать - убирайтесь на все четыре!

 Запирается дверь, Винс смачно пересыпает слова любимьми трезвучиями из
четыр„х английских букв - Шит, Хэл, Фак...
   Никто не решается подать голос.

 Обычная причина паники - какое-нибудь рахождение цифр в отчетах Компании,
Урожденный американец, как правило, хоть и политически корректно негодует
вместе с боссом, но, при случае, да„т понять, что суть вопроса вне его
участка работы и даже вне его профессиональной компетенции. Иммигранты
такого не скажут никогда.
   В сво„м резюме они заявляли, что знают вс„ на свете; хотя, скорее
всего, лишь в Америке впервые сели за компьютер. Самодельный русский
программист не отказывается ни от чего; берется решать любую проблему. Не
примите это замечание за патриотизм - просто ему некуда деваться.

 ...Типичное воскресенье во время чумы, то есть паники. Пустынно огромное
здание Компании. Ломбардо - у себя в кабинете. Рэм прикуривает ему
сигарету. Рич приносит сводки с фронта и пончики. Потом Винс закрывается
для серьезного разговора с Джиной. Бывает, для солидарности, заявляется и
прочее начальство.
   Кофе пьют с хмурыми лицами. В это время усталая женщина из Риги, Белла
Исааковна, младший программист, воюет в своем дальнем кубике с терминалом
и находит-таки ошибку в программной логике. Победная реляция докладывается
мистеру Ломбардо.

 Когда, ещ„ засветло, авральщики покидают здание, скучающий воскресный
вахтер говорит мне, ехидно улыбаясь: - Ну и что - теперь, будете перед
домом траву косить? Такая вот подначка: мол - а дома что делать? Верно, с
непривычки к досугу на стену лезут.

 ПРОГУЛКИ

 Летом, в обеденный перерыв, кто-то оста„тся в здании, кто-то уезжает по
делам, а я отправляюсь гулять пешком. В американском пригороде пешеходов
не часто увидишь, особенно днем, в середине недели.

 Налево, ближе к шоссе, там, где бензоколонки, мастерские и склады, мягко
говоря смешанный - 'интегрированный' район, а попросту - бедный и черный.
   Служащим сюда ходить не рекомендуется. Кругом бедные доходные
многоквартирные дома - часто с пустьми глазницами окон. Дети, сверкая
белками, глядят сквозь сетки окон наружу.
   В жару, в глубокой тени чахлого парка можно различить пожилых негров,
сидящих, как подгорелые пни, как изваяния. Пустынно. Душно и пыльно.
Изредка в тройном прыжке черный подросток перескачет шоссе перед потоком
машин. Его ждут друзья, чтоб, обливаясь потом, покидать баскетбольный мяч
на площадке с надгреснутьм асфальтом. Безработные прячутся от жары в
местной библиотеке, выбору книг в которой, позавидовали бы любые
московские библиофилы.
   В придорожних диких зарослях я срываю, ем малину и землянику, удивляя
даже местных, малоимущих, но признающих еду только из магазина.
   По дороге в библиотеку, шагая вдоль шоссе, я поражаюсь мусору: платы
сложнейших электронных схем из разбитых транзисторов, реле,
микрокассеты... Подумать только - простой мусор в этом пос„лке выше
разумения всех его обитателей, в массе своей неграмотных и безработных.

 Пойдешь направо, и, как в сказке, другая совершенно картина - здесь
'спальня' среднего класса. Здесь - сочная зелень ухоженных газонов.
Бесперебойно стрекочут поливальные автоматы; искусственный дождь зонтиком
опадает, шурша, на лужайку, где - травинка к травинке. Зелень жадно пьет и
сверкает. В глубине, в тени вязов и кл„нов, аккуратные домики кол