ониальных
английских фасонов выстроились, как на плацу; ни пятнышка на мундирах. Для
пикантности - тут и там игрушечные кони, колеса старинных карет,
жалюзи-ставни, фальшколонны. На фронтонах красуются ч„рные с золотом
федеральные орлы и звездополосые флаги. Вспыхивает бронза фонарей и ярко
надраянных ручек.
   В июньскую жару аромат трав вкрадчивый и душный. И не души, если не
считать насекомых. Только и слышишь, что стук собственных шагов. Даже
как-то неловко вторгаться в такое чистилище, беспокоить чужие владения.
Тишина зудит мошкарой над цветами.

 Но вдруг где-то звякнет; с рокотом потянется вверх автоматическая
гаражная дверь; лоснящийся 'шевроле' выполз„т на солнце.
   Внутри - женская голова в папильотках. Вот она подкрасила глаз, глядя в
зеркальце заднего вида, слизнула с языка, помедлила, дала газ и - скрылась.
   Позади, дверь гаража сама собой замкнулась как прежде.

 А, бывает, встречу синего почтальона, идущего зигзагами от ящика к ящику.
   Или вижу парней, загорелых, как пираты, - уборщиков газонов. Прогремят
на сво„м тарантасе с прицепом, и снова - тишина. Так - до самой субботы.
Когда затарахтят травокосилки, понес„т бензином, защевелятся выходные
налогоплательшики.
   Это - в субботу. Зато в воскресенье в субурбии закрыты даже магазины -
пригородная Америка отсыпается.

 СИМПОЗИУМ

 Однажды мы с Ричем оказались в Вашингтоне на тр„хдневной теоретической
конференции. Тут были люди из нашего манхеттенского центра, из заграничных
филиалов, университетские профессора. Вот уже где поистине богдыханская
жизнь.
   Три дня на вс„м готовом, и - каком готовом! Прозрачный, как стакан,
лифт поднимает из бассейна на крышу, к коктейлям. Завтрак можно заказать в
номер.
   Вс„, кажется, мечтает тебе угодить.

 На заседаниях проблемных секций царила неподражаемая американская
раскованность.
   Докладчик, сбросив пиджак, указка в руке, „рзает по краю стола. Перед
каждым участником - табличка с именем. Легко обращаться: - Не правда ли,
Розмари?
   Вам так хорошо виден дисплей?
   На демонстрационном экране сменяются многоцветные диаграммы, зоны
влияния нашей Компании в стрелах и цифрах. На столе - кофе, содовая,
орешки... - как обычно.

 В тот достопамятный день техасский стратег нашей фирмы докладывал
соображения о более агрессивной политике охвата международной клиентуры
нашими страховьми полисами. Через взаимное страхование, через инвестиции с
использованием биржевых маклеров, со сложной переуступкой прав на
страховочные покрытия и, главное, со ступенчато нарастающей прибылью
Компании в целом.

 Техасец объявил нам: - В этом году мы намерены выйти на рынок с двумя
новыми продуктами.
   Я был весь внимание: 'новые продукты'! Мы что-то созда„м! Оказалось -
продуктом именовались хитроумные идеи и методика более верного заполучения
подписчиков.
   Агенты Компании, собирающие с клиентов их взносы, в свою очередь, в том
же словарном ключе именовались - 'производители'. Производители? Этого я
никак не мог переварить, потому что люди буквально платят за страх, а
Компания наша, как хозяин игорного дома, если что упорно и 'производит',
то только схемы верного выигрыша независимо от ситуации.

 На конференции, однако, мы все так свободно себя чувствовали, 'мозговой
трест Компании'; мы все были равны и так легко обменивались мнениями, что
я не удержался и с места заметил, что, по моему скромному разумению,
клиента так тщательно 'вычислили', что он связан по рукам и ногам, и,
сверх того, мы проверяем его благонадежность.

 Стратег, улыбаясь, пояснил, что в нашем ответственном деле, вне всякого
сомнения, нужно заранее знать рискованные бизнесы и, либо исключать их из
игры, либо принуждать платить многократные взносы. После этого, я даже
привстал со своего места и сказал, что получается парадокс: наиболее
смелых эксперименгаторов мы обделяем поддержкой. Английские фразы я
подбирал заранее и звучал, как мне казалось, вполне убедительно. - Что же
получается, - говорю, - джентельмены! Где логика?
   Стратег замолчал. Все молчали. Рич делал мне большие глаза через
длинный полированный стол.

 Спустя вечность, стратег взял микрофон под нос и промычал:
   - Борис, да вы совсем не любите страхование!

 В конференц-зале повис ужас: - Не любить страхование?

 - Это я не люблю страхование!

 Как мне показалось, стратег аж побледнел и распустил гастук. Не помню,
как наступил перерыв; пошло брожение между залами заседаний,
коктейль-холлом и рестораном, но в заряженном воздухе все так и висело: -
Чего уж чего, но не любить страхование!?

 Впрочем, вслух никто меня особенно не совестил и, тем более, не
преследовал.
   Правда, в те же дни на другом, восьмом этаже Компании, вдруг взяли и
уволили никак к этому эпизоду не относящегося моего знакомого -
безобидного лысеватого человека, кандидата филологических наук из
Ленинграда, Исидора Исаевича Юкина. Он, якобы, запорол какой-то несчастный
файл на магнитной ленте. Его босс, нарочно пошире распахнув дверь, делал
'пистофф' на Юкина, а тот, волнуясь, оправдываясь, невольно вставлял в
речь русские слова 'видите-ли', 'клянусь благородно', что только давало
боссу выгодный шанс повторять: - Шшит, я не могу понять эту личность. Он
не может даже говорить на нашем языке.

 Юкину было предложено быстро подыскать себе другое место - такое делается
как бы вам одолжение, чтобы дать уволиться своими руками; и, вскоре, Юкин
заходил ко мне прощаться и бормотал, что он давно подумывал с женой и
детьми перебраться в Пенсильванию: - Там, говорят, мягче климат, и в 'Амиш
Кантри' живут удивительные патриархальные немцы.

 НАШИ

 Молоденькая полтавчанка Клара пошла на повышение. Смотрю, е„ вещи
переносят в просторный кабинет, не совсем угловой, но тоже с окном и в
ряду с другими ответственными кабинетами.
   До того я бывал в кларином кубике всего раза два, почти случайно - не
помню, о чем она просила - то ли подвинуть полки, то ли посмотреть, что у
не„ с экраном.
   Копаясь, я, грешным делом, не удержался прочесть застрявшее на экране
кларино сочинение. Оно было написано по-английски и, в 'переводе' звучало
бы приблизительно так: - Жалоба. В полисию мунисипального города Элизабет.
   Саабчаю об украже двух сир„жек. Еще у меня обокрали сумочку. Лежала на
окне...

 По-русски Клара (Клэр) избегает говорить и правильно делает, потому что -
когда пытается, у не„ выходит: - Почему это мне никто не тейкает кер?-
 Клара приехала в США, так и не закончив семилетки. В молодости один язык
быстро теряется, зато другой быстро находится. Е„ подруга постарше, с
которой они были вместе на компьютерных курсах, рассказывала, как уже там
Клара проявляла незаурядный лингвистический талант: только сегодня услышит
слова 'абенд, ассемблер...'(по алфавиту), и уже назавтра бь„т этими
словами самого преподавателя.

 В кубике Клару почти невозможно застать; на столе зажигалка и полная
пепельница.
   Клара якшается и курит исключительно с боссами и, чуть что, бросается в
бой: - Но-ноу, Марвин, ты не прав! Это абенд, это ассемблер! Голос у Клары
- молодой, пронзительный; юные прыщики светятся от живого возбуждения. В
свой новый кабинет Клара пришла в модной жакетке со строгими плечами. На
шее был повязан шелковый галстук-бант; восьмигранные очки без диоптрий, но
в золотой оправе, придавали молодой начальнице вес и солидность.

 Почти во всяком американском учереждении отыщется какой-либо 'рашен',
которого ко мне тут же приводят и, с любопытством, ждут, когда мы с ним
затараторим 'по-русску'. Так я познакомился с Шуриком. - Ал, - протянул он
мне руку. - Можно и Алекс, хотя они любят называть - Саша,
 '0ни' - американцы, действительно любят звук 'ша' в русских словах, может
потому, что он рифмуется для них с именем страны - 'Раша'.

 Когда Шурик говорил со мной, как обычно, мешая слова русские и
английские, в глазах его мелькали заговорщеские искорки, что мне тут же
напомнило Гашека. Его бравый солдат Швейк свято верил, что все чехи -
члены подпольной заговорщеской группы.
   Шурик рассказал мне, что сам он из Харькова, а теперь и вся его мипшуха
здесь, включая дядю Арона - седьмую воду на киселе. Фамилия Шурика,
кстати, была более, чем удачная для нашей местности - Броклин.
Одновременно и 'брокколи' и 'Бруклин', хотя ни того, ни другого в Харькове
не было. Был вот Шурик, и - сплыл.

 В день нашего с ним знакомства Шурик картинно зевал и прикрывал глаза. -
Я на коле, - сообщил он. Из вежливости я не стал выяснять - на каком, и от
какой болезни уколе бедный Шурик, но он сам тут же пояснил, рассеяв мо„
невежество, что он прошлой ночью был дежурным смены и ему звонили по
телефону ('кол')
   операторы по поводу неполадок в Системе.

 Вот ведь везение с программированием! Божий дар для иммиграции. И не
только для нашей, кого тут только не встретишь - вкрадчивых китайцев,
волооких эбеновых индусов, пакистанцев, филлипинцев, поляков... Раньше
люди шли в лотошники, таксисты, швейцары; пуская семь потов, грузили, шили
наволочки в подвальных мастерских. Нашу эмиграцию могло бы ждать то же
самое:ведь подавляющая советская профессия - инженеры, вне зависимости от
сути и профиля знаний. В том числе, товаровед - инженер или инженер
человеческих душ... Профессия, увы, не очень конвертируемая для западного
рынка. Как тут, слава Всевьппнему, появились компьютеры. Одно слово чего
стоит, не хуже недавно модной, не каждому доступной ядерной физики. Только
без надобности фундаментальных знаний. Стучи по клавишам и смотри в
телевизор. Что казалось занятием для хорошеньких семиклассниц -
'пишмашинистка', теперь, благодаря заманчивой оплате, прилично для кого
угодно. Редкое, если подумать, совпадение зв„зд. Сегодня, кажется, Америка
почти не изготовляет, не инженерит; вс„ больше - считает деньги. Причем,
хорошо, что перед этой, ещ„ сравнительно новой профессией, вс„ равны, как
перед Богом.

 Американский управляющий, выпускник Гарварда, не без гордости говорит
мне, что он, по существу - программист. Он пишет заключения о динамике
мировых рыночных структур, но, как большинство профессионалов, чем бы они
не занимались - сидит у экрана, перестраивает программы, выплывая в
информационном потоке (потопе).
   Нам одним махом удалось иммигрировать сразу в две запредельные
территории - в Америку и в Программистику. Где один язык осваивать, там
заодно и другой -
 компьютерный.

 В некоторых фирмах русских программистов так много, что на этаже
вывешивают объявления сразу по-русски: - Продаю кондоминиум. Требуется
няня.

 - Сейчас наших берут, - констатировал рассказ Шурик. - В прошлом году не
очень, а теперь берут.

 АМЕРИКА НАХАЛЯВУ

 Осенью наша Компания устраивает пикник, что называется 'барбекю' - с
жареньми цыплятами, сосисками, гамбургерами, дымящимися на жаровнях. Вволю
пива, сельтерской, содовой. Пода„тся еда в несколько раундов с
нарастанием, как в танце - цыганочка: сначала закуски, крекеры, мелочи для
ранних пришельцев, затем разная зелень, салаты, сочная кукуруза и,
наконец, главное - жареное барбекю до отвала. Для гурманов припасены
ракушки, креветки, анчоусы. Завершает парад -
 арбуз, мороженое и кофе со сластями. Участники набрасываются на еду,
будто сто лет не ели. Постепенно во всех углах парка можно обнаружить
картонные стаканчики в помаде, брошенные тарелки с арбузом, лишь
надкусанным и теперь фаршированным креветками, недоеденные куски торта
вперемешку с овощным рагу - чистое раблезианство!

 Вопреки знаменитому американскому правилу, что бесплатного обеда не
бывает, воскресное угощение выглядит совереннно на дармовщинку, что
несказанно возбуждает аппетит даже у довольно богатеньких, ни в ч„м не
нуждающихся людей.
   Все без исключения ждут пикника с нетерпением.

 Забавно встретить на природе ответственных деятелей Компании не в строгих
костюмах с галстуками, а в домашних шортах. Тенниски оттопырены животиками.
   Беззащитные бледные шейки. Шлепанцы на голых ногах. Здесь одна из
загадок американского учереждения: перед пикником или укороченным
предпраздничным дн„м сотрудники с буйной радостью школьников напоминают
друг другу, что одеваться разрешено 'не формально'. На службе -
подчеркнуто корпоративный вид, можно только слегка ослабленный галстучный
узел, а тут - кто во что горазд - полные шмаровозники:
   намеренно рваные джинсы (из дорогих магазинов), майки
шиворот-навыворот, небритые щетины.

 На пикник разрешено приводить родных и близких. Это ещ„ один сюрприз -
когда можно увидеть неожиданных жен-мужей сослуживцев. У полной, не
обхватить, Линды муж, оказывается, ещ„ толще. Важного британца Кевина его
детки, как видно, в грош не ставят.

 Шурик приводит, в числе прочих, двоюродную сестру Мальвину с мужем и
пенсионера дядю Арона. Дяде не столько, он говорит, любопытно покушать,
сколько - хоть глазком посмотреть вблизи на живых американцев. Арон, в
прошлом видный работник коммунального треста Харькова, вот уже как 14 лет
как покинул родные места. В США ему посчастливилось исключительно плавно
переходить с разнообразных пособий, велфера и талонов на пенсию и
программы федеральной помощи. Поработать, увы, не довелось. Да и зачем? Он
один из многих, кому только кажется, что он живет в Америке, в то время
как он, как жил, так и продолжает жить на своей Сумской улице, читая
русские газеты и кушая привычные блюда щи-да-кашу, только из продуктов
американского супермаркета. Весь день в его нераздельном распоряжении;
гуляя по аллейке, он обычно жалуется соседке по подъезду -
соотечественнице: - От кока-колы у меня одна кислотность и отрыжка. Да ну
е„...
   На что соседка тут же парирует: - Плевать, у нас на вс„-про-вс„
Медикейд.

 С началом перестройки, дядя Арон не раз уже слетал в родной Харьков, где
учил американскому бизнесу всех, кто готов был Слушать. Хотя он
иммигрировал ещ„ в семидесятых, он, и по сей день, иммигрирует почти
ежедневно: когда приходится спросить что-нибудь по-английски, когда нужно
ответить по телефону или, как сейчас, сидя в двух шагах от жующих
настоящих американцев.

 Шурик бегал уже не раз добавлять еды по-питательней, подороже - цыплят и
кукурузы для нашего стола. По дороге он задерживался у смирно жующего
сослуживца и, отводя того зачем-то в сторонку, заговорщески спрапшвал: -
Хев-э-минит?
   Сослуживец говорил, что 'шур', у него есть и минута и две, после чего
Шурик вскидывал у того перед носом свой большой палец и восклицал: - Хай
класс барбекю, а!

   Я прил„г на травку в теньке. Дядя Арон подсел и спросил: - Хев-э-минит?
И, не дожидаясь ответа, стал рассказывать мне о своих далеко идущих планах
обустройства юга России с захватом части Кубани и даже черноземной зоны
Украины.
   Я слушал монотонный голос дяди Арона, терял нить, в голове моей
кружилась полная сумбурбия. Над нашей субурбией плыли высокие облака -
Америка, Россия, напевные дядь-ароновы еврейские интонации в русской речи,
где-то и негритянская мелодия по радио.
   Я засыпал...

 (Впервые в журнале "Время и Мы", ј115 за 1992)






c Copyright Борис Письменный
E-mail: Bobap21@Address.com
Date: 09 Oct 2000





              ОГРАБЛЕНИЕ ШВЕЙЦАРСКОГО БАНКА (фрагменты)



                                  Глава 1


  Сначала я думал, что меня схватят уже в лимузине. Неправдоподобный
кадиллак с блеском концертного рояля и габаритами чудовищной таксы,
буквальный таксо-мотор, не спешил, как нарочно, тащился в пределах,
дозволенных дорожными указателями.



  С момента, как мы отчалили от известного номера 222 на нижнем Бродвее, что
прямо напротив часовни святого Павла, таксист держал издевательскую
скорость, не более двадцати пяти миль в час. Ясно, что она придумана
исключительно для проформы и муниципальных поборов. Как можно на
современном автомобиле мощностью в сотню лошадей плестись будто на
велосипеде! Я был уверен, что на первом же светофоре меня вытащат из
машины и прикончат, как Калдея, на месте.



  Лимузинщику, в щегольском мундире и форменной фуражке было, конечно, не до
меня. Он сидел, проглотив аршин, придаток к своему роялю, отмороженный
концертмейстер; рулил, как по нотам, дотошно соблюдая дорожные знаки
препинания. На меня через перегородку от бритого его затылка источалась
подчеркнуто услужливая корректность. И, не сомневаюсь, насмешка. Не верю
я прислуге сильных мира сего. Водитель меня презирал и одновременно
завидовал, давал возможность посибаритствовать одному в миллионерском
салоне, где все, что душе угодно - мягкая ароматная кожа, полированный
бар, телевизор, факс и компьютер. Шанс время от времени проехаться в
лимузине - один из лакомых бенефитов для любого корпоративного служащего,
вне зависимости от ранга. Я бы с удовольствием посибаритствовал, почему
нет? В какой-нибудь другой раз...



  Отъезжая от фронтона Швейцарского банка, я видел на тротуаре своих
сослуживцев, их блестящие глаза, их раскрытые рты. Кто-то крикнул -
'Даешь, Перчик! (Пеппер - часть моей фамилии.).

  Как раз начинался обеденный перерыв, и меня просто подмывало откатить окно
в лимузине, высунуться и спросить: - Не найдется ли у кого, господа,
горчицы Грей-Пуппон? Сам Бог мне велел не унывать и выкинуть эдакое в моем
положении.



  Как, вдруг, я заметил этих русских, их смазанные скоростью рожи - типичные
на вид киллеры... Увидел, что и они увидели, опознали меня, переглянулись
друг с другом, решили, конечно: - Гляди, вон, этот денежный мешок в своем
кадиллаке.- Бросились за угол, где, должно быть, запарковались.



  Идиотский лимузин буквально стоял на месте; кланялся каждому светофору. Я
повторял про себя - 'Бедный Калдей, бедный Витюля...'- Я уже слышал, что
его зверски убили. Видимо, эти самые головорезы.

  Я, в общем, не трус - так мне кажется. Вполне объективно. Временами, я
даже рискованный человек, почище любого всякого. Способен, знаете ли,
подчас на неимоверные безумства. В целом, я не боюсь вещей просто так, то
есть подряд всего, чего можно бояться. Я боюсь, но, как бы вернее сказать,
только того, чего я не могу уговорить не бить меня. Боюсь удара молнии,
внезапного инфаркта, наводнения, некоторых, невнимательных зверей... Прошу
у судьбы единственного одолжения - дайте мне шанс 'уговорить'. Разве это
не справедливо? Как уговорю? - это моя забота. Только разве киллеров
убедишь? Безмозглыx.

  Был момент - я схватил трубку; благо в лимо телефон под рукой; решил
набрать всеамериканский SOS - 911. Тут же задумался: - Что скажу
оператору? Поднимется заваруха, сирены - меня быстрее прикончат.
Случайные полицейские машины, кстати, попадались справа и слева. Что мне
оставалось сделать - завопить? Сидел оцепенелый. До самого моста Таппан-3и
никаких стоящих,связных мыслей у меня не появлялось, был один страх. Это
уже потом, на территоррии Нью-Джерси, когда мне несколько засветила
надежда, я стал отчетливее оценивать происходящее, позволял уже,
свойственные мне придирчивые и насмешливые суждения.



  Среди прочего, я думал о том, что смерть в лимузине, в черном полированном
катафалке, согласитесь, слишком претенциозна до безвкусия - поверхностная
метафора из дешевого детектива. Что, скорее всего, я нужен бандитам живой:
у меня все концы и банковские счета... По крайней мере, так должны думать
те, что преследовали меня. Где они, кстати, сейчас, в какой машине?

  Плотнее задвинувшись в глухой угол, стараясь занимать собою как можно
меньше пространства, я через левостороннее водительское зеркальце принялся
вычислятьмашины, следующие за нами. Отбрасывал за скобки неподходящие. В
результате тщательного анализа остановился на трех - тех, что не исчезали
за нами на довольно длительном перегоне.



  Во-первых, ближняя, малолитражка - двухдверный Плимут, вроде Запорожца;
хотя в такую жестянку новые русские не сядут по приговору нарсуда. Следом,
чуть позади, шла золоченая Ауди с ее, не то свадебными, не то олимпийскими
кольцами на носу. Переднее колесо Ауди с искареженным колпаком игриво
вихляло,