. - Вон огород...  Он  и  тяпкой  ни  разу  не
махнул! Собирал чужое, как свое, что до него посеяли!
     - А другие? Не чужое?
     - Они колхозники...
     - Какая же разница!
     - А зачем они жгут?
     - А фашисты зачем жгут?
     - Фашисты. Сравнил... Какие же они фашисты!
     - А кто? Слыхал, как боец про них кричал? Все они,  говорит,  изменники
Родины! Всех Сталин к стенке велел!
     - А пацан... Ну, который за окном? Он тоже изменник? - спросил  Колька.
Сашка не ответил.
     Ни до чего братья не договорились.
     Поворошили пепел, огляделись, но никто не интересовался сгоревшим домом
Ильи. Все, наверное, только собой интересовались.
     Уезжали они рано утром, еще и солнце не всходило. Посреди  двора  стоял
серый ишачок с  грустными  глазами.  Был  он  запряжен  в  тележку  с  двумя
колесами. На тележку сложили узлы, кастрюли,  мешочки  с  крупой,  поставили
бутыль с растительным маслом.
     Вышел директор со своим неизменным портфелем. Вид  у  него  был  такой,
будто он и сегодня не спал. Посмотрел на Регину Петровну,  на  ее  мужичков,
которые канючили - их подняли рано.
     Кузьменыши стояли тут же, зевая и поеживаясь.
     - А эти? - спросил директор, кивнув на братьев. - Они что, с вами?
     - Да, - сказала воспитательница. И тоже  посмотрела  на  ребят.  -  Это
братья Кузьмины. Я о них говорила.
     Директор наморщил лоб, потрогал зачем-то портфель.
     - Кузьмины... Кузьмины... Откуда?
     - Из Томилина, - пробормотал Сашка. Нужно бы сказать "из Раменска",  да
Регина Петровна тут... Он посмотрел на Кольку и понял, о чем тот думает.  Не
зазря  Портфельчик   воспомнил   их!   Надо   бы   не   медлить,   убираться
подобру-поздорову.
     Директор же между тем полез в портфель, порылся, но ничего не нашел.
     - Письмо вроде было... - сказал он. - О чем... О какой-то кухне... Нет,
не помню!
     - Поищите, мы подождем. Это ведь замечательно, что помнят,  пишут...  -
сказала.  Регина  Петровна  и  ласково  посмотрела   на   братьев,   которые
поеживались и переминались около  тележки.  Они-то  уж  знали,  что  это  за
письмо! И насколько стоит его искать. Лучше бы не помнили!
     Директор опять обратился  к  своему  родному  портфелю,  но  ничего,  к
счастью, не обнаружил.
     - Ладно... У нас на два рта будет меньше, - сказал  он,  И  уже  Регине
Петровне: - Вот  вам  бумага...  От  колхоза.  Там  человек,  он  покажет...
Справитесь ли... С этими-то?
     - Они дружные ребята, - сказала Регина Петровна. - Помогут.
     Директор посмотрел на небо, вздохнул:
     - Эх, был бы посвободней... Тоже махнул! Да  где  там!  Сейчас  еду  на
завод, уговаривать, чтобы  назад  приняли...  И  опять  же  в  Гудермес,  за
педагогами... Пора школу налаживать...  И  продукты  доставать...  Это  ведь
непонятно, что происходит! - заключил он и развел руками.
     Что там у него непонятного, у  Портфельчика,  ребята  тоже  не  поняли:
продукты ли, школа... Или завод... Ясно, как божий день,  что  на  завод  их
пускать больше нельзя! Это  директору  одному  непонятно!  Обокрадут  шакалы
завод! Опять обчистят как пить дать!
     - А то приезжайте! Как освободитесь! - пригласила опять Регина Петровна
и стала собираться. - Молочком угостим...
     - Я шакалов пришлю,  кукурузу  ломать.  А  вы,  как  мерзнуть  начнете,
возвращайтесь! Счастливо!
     Директор махнул рукой и пошел  на  кухню.  Там  уже  возились  дежурные
девочки, начинался день.
     Регина Петровна усадила мужичков на тележку так, чтобы  они  могли  еще
подремать. Сунула тряпье им под голову. Взяла ишачка под уздцы, и  двинулись
в путь.
     Сперва так и шли: Регина Петровна впереди, она все боялась, что  ишачок
увезет тележку в поле, за тележкой - Кузьменыши.
     Но ишачок послушно катил свой воз по дороге, только острыми ушами стриг
воздух, и Регина Петровна вскоре оставила его, пошла рядом.
     Иногда она останавливалась, закуривала,  а  братьям  показывала  рукой:
мол, езжайте, догоню...
     Но они останавливали ишачка и поджидали. Хоть дорога, но и  заросли,  а
вдруг какие враги выскочат!
     Одета для дороги Регина Петровна была необычно, по  разумению  братьев.
Мужская светлая рубашка  с  закатанными  рукавами  и  темные,  тоже,  видно,
мужские, шаровары. Такой Кузьменыши воспитательницу еще  не  видели,  но  не
осудили ее. Шоферица Вера и похлеще одевалась!
     На расстоянии от Регины Петровны Колька сказал брату:
     - Письмо-то про подкоп...
     - А вдруг он и правда потерял?
     - Портфельчик не потеряет! Он все с собой носит! В портфельчике!
     Сашка нагнулся, подобрал  какой-то  камешек  на  дороге  и  отбросил  в
сторону.
     - Ну и пусть себе носит! А мы сбежим!
     - А заначка? - спросил Колька.
     - Заначку возьмем... И сбежим. -  Он  оглянулся  на  воспитательницу  и
добавил: - Лишь бы Регина Петровна выздоровела.
     Ни ходко ни валко добрались они к обеду до станции. На  запасных  путях
стоял  товарняк,  из  него  выгружали  военную  технику:   какие-то   совсем
небольшие, крашенные в  ярко-зеленый  цвет  пушечки,  "виллисы",  повозки  с
лошадьми.
     Братья замедлили ход, уставились на пушечки. Хоть за войну  нагляделись
разного, да их и в Москву, в парк культуры возили -  на  выставку  немецкого
трофейного оружия, но  какой  настоящий  мужчина  пропустит  такое  зрелище.
Оружие почему-то всегда красиво. И даже чем опасней,  тем  обычно  красивее.
Пушечки были хороши.
     У  деревянного  покатого  настила  стояли   солдаты,   курили,   громко
разговаривали. Увидели Регину Петровну, развернулись в ее  сторону,  как  по
команде.
     Ребята рассматривали пушки,  а  солдаты  глядели  на  молодую  красивую
воспитательницу.
     Кузьменышам это не понравилось.
     - Ну-у, чево встал! - рявкнул Сашка на ишачка и хлестнул  прутом.  Эка,
мол, невидаль, военный эшелон с солдатами.
     Тележка, звонко подскакивая на шпалах, стала переезжать через пути.
     - Ишь какие! Туземки-то! - раздалось им вслед.
     Братья переглянулись, но отвечать не стали. Солдаты, а понятия никакого
нет, что совсем они с Региной Петровной и мужичками не туземцы!  Те  голяком
да в перьях ходят, это в любой географии нарисовано!
     По тропе, ведущей в межгорье, за ротонду, они  поднялись  к  развалинам
санатория и тут сделали передышку.
     Каждый из братьев выбрал себе для купания отдельную  ямку  и  разделся.
Регина  Петровна  окунула  мужичков,  оставила  их  играть,  а  сама  отошла
подальше, к огромному квадратному бассейну, и там в одиночестве  плескалась,
повязав голову рубашкой.
     Когда раздался ее крик, ребята, не видя ее за паром,  решили,  что  она
просто их окликает, и заорали, заулюлюкали в ответ, перебегая от ямки к ямке
и с гиканьем в них ныряя.
     И вдруг пронеслось:
     - Мальчики! Мальчики! Помогите! Сюда! Скорей!
     Братья нацепили одежду на мокрое тело и  понеслись  на  ее  голос.  Они
сразу сообразили, что на воспитательницу напали чечены!
     Но никаких чеченов не было.
     У края бассейна  стоял  солдат  и,  не  отрываясь,  смотрел  на  Регину
Петровну. Сама же Регина Петровна сидела, погрузившись до подбородка в воду,
на другом конце бассейна и со страхом глядела на солдата.
     Видно, он пришел вслед за ними, оттуда,  со  станции.  Первым  подбежал
Сашка, успевший на ходу подхватить булыжник.  Он  встал  между  бассейном  и
солдатом, так что солдатская пряжка отсвечивала ему прямо в глаза.
     - Ты чево! - крикнул он, задрав  голову.  -  Чево  подглядываешь?  Тебя
звали сюда? А тут и Колька сбоку наскочил:
     - Тебе чево тут нужно? А? Отваливай давай, а -то командира позовем!
     Солдат  удивился,  увидев  перед  собой   двух   одинаковых   одинаково
голосивших пацанов. Но как-то спокойно удивился и, тут  же  забыв  про  них,
снова уставился на воспитательницу. Он шмыгнул носом, как шмыгают мальчишки,
и, вздохнув, пошел прочь. Но уходя, несколько раз оглянулся, не на  братьев,
он их не видел, на женщину, на нее одну и смотрел.
     - Иди! Иди! - крикнул  вдогонку  Сашка  и  даже  камнем  замахнулся.  А
Колька, как моряк в каком-то кино, свой красивый пояс снял.
     Солдат вдруг остановился, братья поняли: сейчас вернется и врежет... Не
надо было кричать вслед, раз уходил.
     Правда, братья знали прием: один из них подкрадывался сзади и  бросался
под ноги, а второй пихал в  грудь...  Противник  летел  кувырком!  Только  с
солдатом такой номер вряд ли прошел бы!
     Другое дело: кусаться.
     Это они пробовали. В Томилине их избивал, подкарауливая  поодиночке,  в
ту пору, когда посменно копали, один великовозрастный  жлобина  из  блатных.
Однажды они от отчаяния набросились и так его искусали, что он  стал  бегать
от братьев, как от бешеных собак! Завидев, обходил за километр!
     Но солдат не вернулся и  не  полез  в  драку.  Последний  раз,  не  без
сожаления, взглянул на Регину Петровну и опять вздохнул.  А  на  крик  Сашки
лишь повел недоуменно плечами и быстро, очень быстро убрался.
     Может, он испугался, что Колька пообещал командира позвать?
     Пока братья стояли ощетинившись, Регина Петровна выскользнула из  воды,
натянула шаровары и побежала к мужичкам. Те, ни о чем не подозревая,  играли
около тележки.
     После случившегося она как ожила,  стала  разговорчивой,  смешливой.  А
может, на нее горячая вода подействовала.
     Она все подтрунивала над своим испугом. Надо же так визжать,  что  всех
перепугала.
     - Я вас очень напугала? - спрашивала она братьев. А потом сказала:
     - Вы теперь мои рыцари! Заступники! Защитники мои!
     Братья смутились.
     Даже стало жарко.
     Никогда не приходилось им быть защитниками для других. Только для себя.
Оказалось, это приятно.
     - А чево он хотел? - спросил  Сашка  угрожающе.  Он  еще  не  остыл  от
пережитого. - Может, он хотел чево украсть?
     Регина Петровна посмотрела в ту сторону, куда ушел  солдат,  и  странно
улыбнулась.
     - Не знаю. Парень-то симпатичный... И чего я развизжалась,  напугала...
Как девчонка! Да и вы, по-моему, его еще припугнули! Такие молодцы!
     Братья посмотрели друг на друга и покраснели. Знала бы Регина Петровна,
как они в один миг перетрусили!
     Воспитательница полезла в кастрюльку и достала сверток. В нем оказались
бутерброды, хлеб с маслом.
     -  Это  вам  вместо  ордена,  -  сказала   она,   смеясь.   Ах,   какой
разрумянившейся, какой красивой она сейчас была.
     Братья набросились на хлеб, и хоть масло  на  нем  давно  растаяло,  но
впиталось, и было ужасно вкусно. И мужичкам дали кусок на двоих.
     От санатория несколько километров дорога была асфальтированной, а потом
перешла в булыжник и снова - белая, выгоревшая и потресканная земля.
     Горы не походили на те горы, которые начинались за колонией.  Они  были
пусты, ни деревьев, ни кустиков, лишь бурьян да  сухая  трава.  Да  в  узких
ложбинках, вдоль ручьев жалась колючая и неуютная растительность.
     Ребята со вздохом смотрели по сторонам и думали о том, что их  горы  за
колонией хоть были запретными, но были красивей, сытней: орехи, дикие груши,
алыча. А тут ягоды на диких маслинах, и те мелкие, вяжут, невозможно взять в
рот.
     Регина Петровна,  которая  взбодрилась  и  даже  курить,  как  заметили
братья, стала меньше, тоже осматривалась с удивлением.
     Несколько раз она  повторила:  "Библейские  горы".  Что  это  означает,
братья не поняли. Но догадывались:пусто. Так Сашка Кольке  и  объяснил:  "Ни
хрена нет, одно название, и то неприличное".
     Регина Петровна рассмеялась и сказала, что Библия - это такая  большая,
большая сказка... А написали ее евреи.
     - Грузчики? - спросил Колька.
     - Почему грузчики?
     - Грузчики, которые на заводе! Они же евреи!
     - Они хорошие евреи, - подтвердил Колька.
     - А почему евреи должны быть плохими? -  спросила  с  интересом  Регина
Петровна. И о чем-то задумалась. Вдруг она  сказала:  -  Плохих  народов  не
бывает, бывают лишь плохие люди.
     - А чечены? - выпалил Сашка. -  Они  Веру  убили.  Регина  Петровна  не
ответила.
     Между тем тележка сделала последний поворот, и глазам путешественников,
а уж ехали они без малого десять часов, открылась ровная долина меж  холмов,
где кустилась зелень и белели видные издалека два домика.
     Потом-то уже выяснилось, что домик был один, да и то крохотуля: мазанка
из самана. А другой - навес, под который можно было въезжать на тележке. Так
они и сделали.
     Под этим навесом стоял на кирпичах таганок  и  свалены  были  всяческие
инструменты: грабли, косы, лопаты и мотыги. Больше всего было мотыг.
     - Приехали,  -  сказала  Регина  Петровна,  оглядываясь.  Никто  их  не
встречал. - Будем здесь жить, - добавила  она  и  стала  быстро  закуривать.
Наверное, она волновалась.
     Пришел  мужчина.  Братья  сразу  узнали  бывшего  солдата,  который  их
подвозил на лошади. Сейчас он не был в гимнастерке, а лишь в  рубахе  и  без
кепки, лысоват и еще хромал.
     Вихляющей походкой он направился к приезжим и  тоже  узнал  колонистов.
Протянул  братьям  руку,  представился:  "Демьян".  Воспитательнице   кивнул
издалека.
     - Приехали, значит? - спросил. Обращался к ним, как к взрослым.  Регину
Петровну будто не замечал.
     -  Приехали,  -  отвечал  Сашка  Демьяну  как  равному.  -   Хозяйством
заниматься будем. А Колька добавил:
     - Скот пасти.
     Демьян не удивился, что ребята приехали заниматься  хозяйством.  Не  то
что директор. Он одобрительно кивнул.
     - Как же иначе... У нас говорили: воевать так воевать, пиши в обоз! Две
коровы, значит, оставляю, семь телят, три козы... Вы доить-то хоть умеете?
     - Научимся,  -  произнесла  Регина  Петровна  и  подошла  ближе,  держа
папироску в руке.
     Демьян  поглядел  на  ее  руку  с  папироской,  на  шаровары,  погладил
загорелую лысину.
     - Это, простите... Товарищ дамочка:  это  работа...  Вкалывать,  говоря
по-нашенски, надо... Не дым пущать!
     - Значит, будем вкалывать, - простодушно  ответила  Регина  Петровна  и
улыбнулась Кузьменышам. Но папироску погасила. И занялась мужичками.
     - А чево, - поинтересовался Демьян у братьев. - У колонии уж работников
не стало, что женский пол присылают?
     Хоть было ребятам приятно вести разговор, как ведут мужчины, но  выпада
против их Регины Петровны они стерпеть  не  могли.  Да  ведь  и  заступники,
защитники они ее!
     Колька насупился, а Сашка строго посмотрел на  Демьяна,  будто  впервые
увидел.
     - Регина Петровна после болезни... - сказал  он.  -  Когда  у  нас  дом
взорвали...- Из больницы она, ей тут поправляться нужно...
     - А работать мы сами будем! - вставился и Колька. И соврал для веса:  -
Нам директор велел помогать! Одна, говорит, надежда на вас...
     Демьян будто стушевался.  Он  часто  закивал  головой,  стал  пояснять,
поворачиваясь и к Регине Петровне,  что  сена  он  накосил  много  и  камыша
накосил. Жить им лучше в саманном домике, там теплей. А вот варить  придется
на таганке, топить  кизяком.  Есть  в  хозяйстве  ручные  жернова,  кукурузу
молоть. На грядках еще остались помидоры, огурцы, так, гнилье  одно,  тыквы,
капуста, свекла, картошка... Виноградник  есть,  но  заброшенный,  одичавший
совсем виноградник, по земле то есть, без таркал, ползет... А  вот  сахарный
тростник он посадил, найдете... Да все со временем найдете...
     К вечеру Демьян запряг лошадь,  попрощался.  Достал  напоследок  кисет,
ловко, одним движением руки свернул длинную  козью  ножку.  Протянул  Регине
Петровне, это был жест примирения.
     - Держи, - сказал, не глядя в лицо. - Хоть лично баб, которые курят,  я
не терплю... Мода такая военная пошла...
     - А вам и терпеть не надо, - отвечала с улыбкой Регина Петровна. -  Это
вот они терпят. - И указала на Кузьменышей.
     - А вдруг еще приеду! - вскинулся озорно Демьян. - Что скажете?
     - Мы всем рады, - произнесла Регина Петровна  и  прикурила  от  уголька
козью ножку, держа ее за перегиб, как трубку.  Хотела  что-то  добавить,  но
закашлялась.
     Демьян радостно захохотал.
     - Дерет, а? -  вскрикивал  удовлетворенно.  -  Это  не  ваше  городское
баловство! Самосадик-горлодер! Сам рубил! Во как!
     Он достал из кармана лист  газетки,  оторвал  половинку  и  отсыпал  из
кисета горсть буроватой крупнозернистой махры.
     - Пользуйся, - протянул воспитательнице. - Дымить будешь! Когда  скучно
станет!
     Ребятам на прощание руку пожал.
     - А вы энто... Поете-то, как артисты... Да... Я уморился, как  хохотал!
В клубе, в колхозе... - И вдруг другим тоном, насупившись. - А Верку жалко.
     Проковылял к телеге, бочком, так  было  ему  ловчей,  присел  на  край,
кепчонку на лысину нахлобучил и причмокнул на лошадь, та сразу пошла. Уехал,
не обернувшись и будто не интересуясь ничем и никем.
     Легкая пыль висела долго над дорогой, ее золотило заходящее солнце.


23

     Регина Петровна поселилась с мужичками в домике. Как-то они  ухитрились
все трое спать на одной кровати.  Кузьменышам  постелили  на  полу,  но  они
отказались. Тесно там и душно. Бросили ломкого, но приятно пахнущего  камыша
в углу под навесом и на нем устроили лежбище. Стены навеса были сплетены  из
того же самого камыша, только сухого. По ночам он поскрипывал.
     Первым делом они  разыскали  тростник,  который  лысый  Демьян  называл
сахарным. Всех угостили, и Регину Петровну, и мужичков. Ели, пока  он  вдруг
не кончился. Вкусный тростник придумали в хозяйстве, жуй да плюй, весь  день
бы так.
     Виноград тоже нашли. Он стелился по  земле,  и  под  плетями,  если  их
приподнять, можно было обнаружить буроватые грозди, вывалянные в земле.
     Сашка сорвал, попробовал на язык, скривился.
     - Челюсть вывихнешь! Кислятина!
     Но Регина Петровна  была  иного  мнения.  Она  попросила  набрать  ягод
побольше, сколько влезет в корзинку.
     Тут же, на глазах ребят, вывалила гроздья в таз, помыла и стала  давить
булыжником. Потек мутный сок. Попробовали братья пальцем и  на  язык:  скулу
воротит.
     Регина Петровна слила  сок  в  бутыль,  закрыла  крышкой,  а  бутыль  в
погребок поставила.
     - Вино для праздника будет, - сказала.
     - А какой такой праздник? - поинтересовались братья.
     - Не знаю, - сказала она. - Какой-нибудь придумаем!
     - А праздники разве придумывают? - спросил Сашка. - Я считал,  что  они
сами наступают.
     - Иногда наступают... А иногда... Воспитательница посмотрела пристально
на братьев, поинтересовалась:
     - Вы когда родились-то?
     - Чево? - в голос спросили братья. Они не поняли вопроса.
     - День рождения у вас когда? Братья переглянулись и вновь уставились на
воспитательницу.
     - День? Почему день? А если мы ночью родились? Или утром?
     - Ну, конечно, - произнесла она с улыбкой. - У всех, всех  на  свете  -
даже у коров, и телят, и коз - есть свое число, когда они родились, и месяц,
и год... У вас тоже есть. Только вы его забыли, правда?
     Колька вздохнул и посмотрел на Сашку. У того  мозги  крепче.  Пусть  он
вспоминает.
     Если бы спросили, сколько банок джема, к примеру, в заначке, Колька  бы
сказал. А это...
     Но Сашка тоже молчал.
     - А мы сами придумаем число, - сказала Регина Петровна. - И будет у нас
праздник! Ну? Колька тупо спросил:
     - Это когда?
     Регина Петровна что-то посчитала про себя, шевеля губами.
     - Ну, скажем, через недельку. Семнадцатого октября. Устроит?
     - Не знаю, - сказал Колька. И Сашка сказал: "Не знаю".
     - А уедем когда? - поинтересовался Колька.
     - Куда? Уедем?
     - Куда-нибудь.
     - А вам тут не нравится? - спросила Регина Петровна, обращаясь теперь к
Сашке.
     Тот помялся.
     Про себя подумал. Тут - нравится... Нам там - не нравится...
     Ему представилось, что Портфельчик оставит их  тут  навсегда.  В  школу
ходить не надо, научатся, как Демьян, козьи  ножки  крутить,  махру  рубить,
косить тр