я прямо на койки. Стульев пока не было.
     Поясняя на ходу, что мужички играют во  дворе,  и  слава  богу,  меньше
толкотни и грязи, Регина Петровна постелила на тумбочку чистую салфетку,  на
нее поставила блюдечко с двумя сухарями. Потом принесла от таганка в ковшике
чая, налила всем и положила каждому по нескольку крупинок сахарина из белого
бумажного фантика, точно такого, как от лекарства, которым пичкали Сашку  на
станции Кубань.
     Братья жадно хлебали  сладкий  чай,  экономно  отгрызали  от  сухариков
кусочки, которые сами собой таяли во рту,  растравляя  и  без  того  сильный
голод.
     Сама же хозяйка, забрав в узел густые черные волосы, курила  у  окошка,
легонького, кстати, окошка, его запросто можно было взломать,  если  бы  кто
захотел сюда забраться.
     Опытный Колька это сразу определил.
     - Ну, вы всех заморочили своим сходством? - спросила  Регина  Петровна,
поглядывая в сторону братьев. - А я тут  сортировала  документы,  хоть  я  и
занимаюсь девочками, но и ваши попались... Одна характеристика на двоих. Там
написано, что у вас не только внешность, но и привычки, и наклонности, и все
остальное одинаковое. Так и сказано. Мол, не стоит на вас две характеристики
писать, потому что Кузьмины все равно что один человек в двух лицах.
     Регина Петровна хотела что-то еще добавить, но раздумала.
     - Ладно. Потом, - поколебавшись, сказала она. - А  кстати,  кто  у  вас
кто? Ху из ху?
     Колька со вздохом посмотрел на оставшийся кусочек сухарика и сказал:
     - Сашка вон ест быстрей, у него терпежу мало. У меня побольше. Зато  он
умней, мозгой шевелит. А я - деловитый.
     - Ага, значит, разные... Я подозревала, что они вас не знают. Что вы их
совсем заморочили. Хотя... Иных и морочить не надо,  им  все  дети  на  одно
лицо. А кстати... - Регина Петровна что-то вспомнила и выпустила  в  сторону
окошка струйку дыма. Так вкусно она курила,  делая  трубочкой  губы,  что  и
братьям захотелось закурить. - Там в характеристике упоминается, что вы и  в
милицию попадали... За что же, если не секрет?
     Колька замялся, посмотрел на Сашку. Но Сашка  догрызал  свой  сухарь  и
помалкивал.
     - Ну... Мы соленый огурец стащили у одной на рынке.
     - Огурец? Один огурец?
     - Не, не один, а два! Один я взял, а другой - Сашка. Чтоб больше было!
     А Сашка добавил, доев сухарик:
     - Нет, не так. Мы бдительность потеряли. Один из нас  стоял  на  атасе.
Ну, то есть если что, он должен кричать "атас" или "атанда"... А другой спер
из бочки огурец. А потом и другой, который на  атасе,  решил  тоже  схватить
огурец, а тут нас и схватили...
     Регина Петровна не засмеялась, а задумалась, глядя в окно.
     Докурила, бросила "бычок" за окно, повернулась к братьям.
     - Потерпите уж, дружочки. Мои мужички тоже терпят... Да и все  девчонки
из моей группы голодают не меньше вас. Вот  директор  в  Гудермес  собрался,
может, он  привезет  продуктов.  А  пока...  Вы  приходите  ко  мне,  ладно?
Приходите, правда, чем-нибудь да угощу. Вон у меня еще  сахарину  на  неделю
достанет, чай будем пить.
     Братья поднялись, пообещали заходить. И хоть они  не  глядели  друг  на
друга, но чувствовали, причем знали, что одинаково чувствуют: они не  станут
часто заходить к этой замечательно красивой и доброй женщине Регине Петровне
именно потому, что она сама голодает.
     Вот если им удастся надыбить какой-нибудь кусочек "с коровий  носочек",
тогда зайдут. Зайдут, чтобы по-царски ее одарить.
     Более того,  они  и  промышлять  будут  лучше,  оттого  что  их  Регина
Петровна, наверное, сама промышлять не умеет. Разве с  ее  нежными  пальцами
взломаешь замок? А есть-то ей да ее мужичкам - Марату и Жоресу - тоже надо.
     Вот так они подумали, когда прощались. Кольке таки  удалось  сэкономить
кусочек сухарика и сунуть его в карман. Потом он подарит его Сашке.


9

     Обследовав дома, кладовки, спальни, чердаки  (там,  за  плохо  забитыми
дверьми тоже матрацы лежали), изучив до кустика  колючую  живую  изгородь  и
найдя в ней два потайных лаза, братья обратили свое пристальное внимание  на
речку, на ближайшие сады и, конечно, на станицу Березовскую, расположенную в
трех километрах от колонии.
     То, что они  приняли  за  противотанковые  надолбы  в  поле,  оказалось
старинным кладбищем, вовсе не страшным, без крестов и свежих могил. На серых
гранитных столбах было что-то вырезано на неизвестном языке, а на  некоторых
нарисованы два кармашка  с  патрончиками,  такие  видели  братья  в  картине
"Свинарка и пастух" у красавца пастуха. Пастух пасет овец  и  во  все  горло
орет песню.
     Братья потрогали гладкий камень и прорисованные кармашки и одновременно
подумали, что в здешних горах в отличие  от  любимой  картины,  которую  они
глядели раз десять, никто не поет веселых песен и овец не пасет.
     Братья несколько дней приглядывались к станице  и  сделали  вывод,  что
люди-то в ней живут. Скрытно как-то живут, неуверенно, потому что по вечерам
и на улицу не выходят, и на завалинке не  сидят.  Ночью  огней  в  хатах  не
зажигают. По улицам не шатаются, скотину не  гоняют,  песен  не  поют.  Черт
знает, как они могут так жить, но живут, вот что главное.
     Первый раз братья по полю со  стороны  садов  проникли.  Наткнулись  на
картошку, один куст для пробы подкопали, засекли: урожай созрел, надо прийти
вечерком.
     Неслышно дошли до сеновала, подождали, прислушиваясь. Но  тут  раздался
кашель, тяжелый кашель, мужской, какое-то бормотанье. Они повернули обратно.
Встреча с сельским хозяином не сулила ничего доброго. На  Томилинском  рынке
мужики били жестоко, насмерть. Городские били тоже, но милосерднее.
     Вторично впотьмах после отбоя в колонии  наведались,  нарыли  картошки,
напихали в пазуху и в карманы, краешком улицы прокрались.
     И опять ничего  такого  не  увидели,  лишь  глухие  голоса  кое-где  за
заборами.
     Ни собачки, чтоб залаяла, ни квохтанья курицы, ни визга поросенка,  как
у них в Томилине, ни каких-нибудь частушек под разбитную гармошку...
     Ни-че-го.
     А  было  время,  томилинская  ребятня,  да  и   братья   тоже,   ходили
подглядывать, как кривоглазый  гармонист,  днем  он  продавал  на  платформе
мороженое, лапал девчат, нисколько не стесняясь пацанвы, и  некоторых  сажал
себе на колени и  задирал  юбку.  Ухмылялся  пьяно,  единственный  глаз  его
вытаращивался, прихохатывая, он  говорил:  "Как  насчет  этого  дела?"Ребята
смущались. Молчали. И тогда гармонист растягивал свою облупленную гармошку и
орал на всю улицу похабные частушки.
     В Подмосковье в домах была жизнь. Это точно.
     А здесь она  словно  бы  исподтишка  теплилась.  От  непривычки  братья
робели: как забраться в дом, если нет о нем точного  понятия,  кто  хозяева,
когда, в какое время бывают дома?
     Но тут сам случай пришел им на помощь.
     Однажды, бродя вокруг станицы,  наткнулись  они  на  человека,  который
собирал сушняк.
     Братья хотели прошмыгнуть мимо, но узнали проводника из вагона. Усатый,
коротконогий, но сейчас без своей форменки, в  рубахе,  простых  портах,  он
вдруг оказался моложавым мужчиной, ну, почти как тот гармонист.
     Проводник посмотрел  на  ребят,  ощерился.  Вспомнил  небось,  как  два
близнеца в Воронеже от спекулянтки удирали! Он им  еще  Казбек  с  двуглавым
Эльбрусом показывал. А они тово... Ключи свистнули. И свистнули-то скорей по
привычке: очень уж они блестящие да звонкие, так рука  сама  и  схватила.  А
зачем, бог знает.
     - Пришли? - спросил деловито проводник и будто ухмыльнулся.
     - Гуляем, - сказал Колька. А Сашка кивнул.
     - Дак, тут ваши уже многие гуляли, - сказал про водник. - Половину моей
картошки пригуляли! - И приказал: - Бери хворост, пошли.
     - Картошку - это не мы, - отрезал Колька.
     - Не вы... Не вы... - отмахнулся проводник. - Вы только ключи  стянули.
Или нет? - Он повторил: - Ну, пошли! Ладно.
     Хворост был связан  в  огромные  пучки.  Каждому  досталось  по  пучку.
Донесли до дороги, погрузили в тележку, деревянную, с  ржавыми  колесами,  и
покатили к деревне. У крайнего дома, беленького, с палисадом и  огородом  на
задах, выгрузились. Проводник ушел в дом, а ребята остались ждать во дворе.
     Одновременно обоим подумалось: оттого  на  этом  огороде  и  промышляли
колонисты, что он с краю, ближе  к  колонии.  С  краю  -  всегда  безопасней
тащить.
     Пока стояли, с интересом оглядывали дворик с  глухим  высоким  забором,
вдоль  которого  изнутри  тянулся  навес,  под  навесом  кукурузная  солома,
хворост, какие-то железки, среди которых  валялся  позеленевший  от  времени
медный кувшин с узким горлом. Кувшин стоило запомнить, хоть неизвестно  пока
зачем. Пол во дворике, братья такое видели впервые,  был  твердый,  гладкий,
мазанный желтой глиной. У входа в дом валялась полинявшая от  времени  козья
шкура.
     Хозяин высунул из дверей кудлатую голову, крикнул:
     - Да заходь, чего стали-то?
     Братья с оглядкой, гуськом, чтобы можно было драпануть в  случае  чего,
прошли сумрачные узкие сенцы,  где  стояли  медные  и  глиняные  кувшины,  и
ступили на порог горницы. И здесь было белено, и стены, и потолок, как белят
в России печки.
     В углу, где должна быть икона, портрет товарища Калинина,  "всесоюзного
старосты". Посреди стол, грубый, ничем не покрытый, два табурета, койка. Под
койкой домотканый коврик: по черному полю красные  узоры.  Больше  ничего  в
комнате и не было. У входа прибита полка, а  на  ней  немудреное  хозяйство,
сразу видать, - холостяка: чугунок, две железные миски, солдатский  котелок,
кружка, помятая с одного бока. На столе  стоял  жестяной,  весь  закопченный
полуведерный чайник.
     - Так и живу, - сказал проводник и снова  усмехнулся.  -  Как  говорят:
живу хорошо, жду лучше!  -  И  к  ребятам,  которые  уселись  на  койке,  на
грязноватом сером одеяле, рядышком, плечом к плечу, - не только потому,  что
тесно,  но  и  просигналить  одним  как  бы  случайным  движением  можно:  -
Соседушки, значит? Вот же как!
     Братья кивнули.
     - Я уж забыл, как вас там? Кличут-то? Колька сказал:
     - Я Сашка. Сашка сказал:
     - Я Колька.
     Как будто их вранье имело сейчас значение. Скорей  всего,  дурачили  по
привычке.
     - Ну, а я вот... Илья. Так и зовите. Братья опять кивнули.
     - А я ведь вспомнил, как вы бежали от этой дуры-то! Сам бегал... Ох,  и
побегал я, если бы знали. Но - посля расскажу. Я тут один живу. Бабы у  меня
нет. Вот картошку варю на улице, таганок  сделал.  Чай  кипячу.  Да  смотрю,
чтобы меня отсюда не шуганули к такой-то матери!
     Колька сразу спросил, этот вопрос их интересовал:
     - А что, дом разве не ваш?
     Проводник натянуто засмеялся, усы зашевелились.
     - Ха! Да мово тут... Даже вша, и то  не  наша!  Станица-то  знаеге  как
прозывается?
     - Ну, Березовская, - ответил Сашка.
     - Березовская! Какая же она Березовская, если она Дей Чурт  звалась,  -
заорал проводник. - Это теперь она Березовская. А могла стать Осиновская али
Сосновская... Она на самом деле Дей Чурт. Вот так-то.
     И проводник Илья обвел глазами комнату, посчитав, что ребята поняли.
     Но Кольке надо было знать все точно. Зачем бы они тогда шли сюда? И  он
спросил настырно:
     - Ну, и что - дай черт? - нарочно переврал.
     - Вот именно - черт... Гиблое место... А черти кругом!
     Проводник Илья покачал  головой,  удивляясь  такой  несообразительности
Сказал, наклоняясь и шепотом, будто были они  не  одни.  Да  вообще  ребятам
показалось, что он все время оглядывается.
     - А вы чево сюда приехали-то, а? Ханурики? Тараканы городские?
     - Нас везли, - сказал Колька.
     - А куды везли-то? Куды?
     - На Кавказ...
     - Ха! Кавказ большой! - отмахнулся  Илья.  -  Вас  везли  заселять  тут
землю. Понятно? Вот зачем... несчастные обормоты! Вы тут  должны  населением
стать...  И  я,  я  -  должен  населением  стать...  И   они   тоже,   жучки
непоседливые... - И он  указал  в  окошко,  на  белеющий  за  живой  зеленой
изгородью домик напротив.
     - А там - живут? - спросил сразу Колька.
     - Живут... Как я... Ничево свово. Все с чужого плеча. - И он  почему-то
ткнул пальцем в цветной коврик.
     - Ворованное, что ли? - спросил вдруг сообразивший что-то Сашка.
     - Ну?!
     Проводник кивнул и с каким-то остервенением добавил:
     - Если не твое, то ясно, ворованное. А вы, что  же,  не  на  ворованном
живете? В техникуме?
     Колька подтолкнул Сашку. Оба подумали одинаково:
     "Тут что-то не так. Или этот Илья чокнутый, но вроде бы  незаметно  Или
он подозревает братьев,  что  они  у  него  картошку  копали.  Про  ключи-то
догадался... Хоть и не пойман - не вор!"Колька осторожно  спросил,  поглядев
на дверь:
     - Откуда вы знаете? Что мы... Мы и не лазим нигде...
     Проводник Илья хмыкнул только. И сурово посмотрел на братьев.
     - Ха! Лазать надо, а как же жить? Вон, у вас кладовка,  там  одежа  для
зимы... Без охраны. Вам туда сам господь велит залезть! А я куплю, понятно?
     Братья неуверенно кивнули. Не проверочка ли? Мол, попытаю  мелкосню,  а
как согласятся, так и зацапаю. Братья-то  были  народ  ученый  и  в  милиции
бывали не только из-за огурцов.
     Но Илья настойчиво гнул свое.
     - Картошку подкопаете, прибью. Это своим скажите. У других  -  копайте,
мне без разницы... А вот одежу притащите... Денег дам! И картошки  дам...  И
еще чего!
     - Посмотрим, - сказал неопределенно Сашка, который  уже  все  понял  и,
наверное, даже придумал что-то насчет этой одежды. -  Так  мы  пойдем?  Дядя
Илья?
     - Без дяди, просто Илья, - сказал Илья.  -  Приходите.  Я,  пока  не  в
рейсах, здесь буду. А насчет чужого, это вот...
     Он на крыльце поднял палец и долго что-то слушал. А  когда  грохнуло  в
очередной раз в горах, произнес; - Слышите? А?
     - Мины рвут, - определил Колька самоуверенно.
     - Ха! Мины... - совсем без улыбки  осклабился  Илья.  -  А  мы,  жалкие
переселенческие сучки, огня нежжем, боимся... Боимся! Это разве жизнь? -  Он
пнул зло попавшую под ноги козью шкуру.
     - Кого? - опять спросил Колька.
     - Чертей! - крикнул Илья и подтолкнул их к дверям.


10

     Произнеся привычное: "Это ведь непонятно, что происходит!"  -  директор
уехал в Гудермес, - что за Гудермес, какой  он,  где  находится,  братья  не
знали, -  и  колония  понемногу  стала  расползаться.  Поволокли  в  станицу
матрацы, подушки,  остатки  мебели,  меняли  на  картошку,  на  прошлогоднюю
кукурузу.
     Притащили плоский  камень,  грохнули  прямо  посреди  спальни  -  Сашка
придумал! - и трое занялись работой.  Один  клал  зерно  на  камень,  второй
ударял по нему  другим,  поменьше,  третий  -  ладошкой  сгребал  крошево  в
консервную банку. В этой банке потом варили из дробленого зерна кашу.
     Не очень уверенно, но упорно  оббирали  поля  километр  за  километром,
расширяя зону вокруг колонии, хотя особенно оббирать было  нечего.  Кукуруза
еще не вызрела, а картошка росла лишь у станичных. Но там ее стали охранять!
     Однажды хозяева с дубьем гнались за колонистами аж  до  самых  ворот  и
только чудом не прибили. Но прокричали с угрозой, чтобы  все  слышали:  "Еще
станете копать, урки бесштанные, дома  пожжем!  По  ветру  пустим!"Колонисты
отвечали:
     - Деревенские ублюдки! Катитесь отсюда! Мы вашу деревню раньше спалим!
     - Березовская вошь, куда ползешь! Под кровать... Дерьмо клевать!
     - Ну, смотрите! Как загоритесь, так и знайте!
     - Сами поможем! - заорали в голос колонисты.  -  Пропадите  вы  с  этим
Кавказом! Чтобы вас тут моль сожрала! Чтобы вас тут кинжалами всех порезали!
Кулаки недобитые!
     Во все горло заорали:

     Мой товарищ, мой товарищ острый нож,
     Ох, да сабля ли-хо-дей-ка!
     Пропадешь ты не за грош, не за грош!
     Жизнь на-ша копей-ка!

     Ребята о кинжалах - так, к слову помянули. Но станичные примолкли  и  с
оглядкой удалились. И больше сюда не заходили.
     Вокруг техникума теперь каждый вечер стояло зарево от  костров.  Каждый
колонист, объединив усилия с несколькими другими, разжигал огонек из сушняка
и старой травы и варил какое-нибудь хлебово, чаще всего в консервной банке.
     Братья тоже  пустили  в  дело  свою  картошку  и  несколько  кукурузных
початков, выменянных у проводника Ильи на матрацы.
     Илья, покачав головой и осмотрев  матрацы,  полез  куда-то  под  крышу,
принес  несколько  початков  желтой,   тверже   камня   кукурузы   и   опять
наставительно, серьезно напомнил: "Одежа нужна. Там ее  навалом,  говорят...
Тащи одежу!" С тем и выпроводил.
     Однажды сидели братья у костра. В жестяной банке с дужкой из  проволоки
кипело хлебово из корней камыша, которого тут у речки  росло  предостаточно:
кукурузы хватило ненадолго.
     Сашка, почесывая грязную голову, сказал:
     - Пора драпать. А?
     Колька не спросил: "Куда?"Из колонии тянулась одна дорожка, на станцию.
Туда по одному да по двое уходили колонисты и уж никогда не возвращались.
     - Не будем ждать?
     - А чего ждать-то?
     - Директора... Из Гудермеса...
     - А может, его и нет, Гудермеса-то! А ты вспомни Вик Вик-трыча!  Он  бы
поехал? За продуктами?
     - Для своих собак поехал бы!
     - Ну, да. И этот... Увидел - дела кранты, портфельчик в руки и отчалил!
Нужны мы ему больно!
     Помолчали. Шуршала трава  в  костре,  сгорала  быстро,  поэтому  братья
натащили целую гору этой травы. Кругом, там и сям, полыхали огни, но рядом с
Кузьменышами на этот раз никого не было.
     Колька попробовал самодельной деревянной ложкой хлебово,  поморщился  и
вдруг сказал: "А склад?" Сашка лежал на земле и смотрел на небо.
     - Чего склад? Ты думаешь, там осталось?
     - Осталось. Илья знает!
     - Он знает... Как чужими руками жар загребать! Колька спросил:
     - Трудно, что ли? Взломаем... Сашка  смотрел  на  небо,  затухающее,  в
подернутой синей предвечерней дымке, и молчал.
     - Там камнем долбануть: все отлетит! - добавил Колька.
     - Камнем? Никакого камня не потребуется, - спокойно произнес  Сашка.  -
Там ведь задвижка?
     - Ну, задвижка, - подтвердил Колька.
     - А дужка у замка продолговатая. Если замок повернуть боком...
     - Понял! - воскликнул Колька. - Понял. Ход у задвижки будет больше...
     - Так это и дураку понятно, - лениво, не  двинувшись,  произнес  Сашка,
созерцая небо. - А наши шакалы, вот как ты, долбили по замку  камнем...  там
вмятин... Долбачи безголовые...
     Больше братья ничего друг другу не сказали. Разговором сыт  не  будешь,
если хлеба не добудешь! Сегодня, как стемнеет, они пойдут на склад... А пока
надо жрать свое хлебово да следить, чтобы другие шакалы не  опередили  их  в
этом деле.
     Давно известно, идеи носятся в воздухе, и если  склад  не  ограбили  до
сегодняшнего дня - это не причина для успокоения. Сегодня придешь, а  десять
гавриков одновременно додумаются насчет задвижки. И такие чудеса  в  природе
бывают!
     Братья быстрехонько проглотили  варево,  спрятали  понадежней  банку  и
потом до сумерек сидели в кустах, сторожа двери склада.
     Но никто в этот раз не покушался на  него.  Может,  братья  одни  такие
дурачки и были во всей колонии - надеялись, что  там  что-то  лежит.  А  там
почистили еще до них, законным путем почистили, не зазря  же  директор  Петр
Анисимович уезжал в Гудермес с огромным мешком. С портфелем  и  мешком.  Что
он, свои шмотки поехал туда продавать?
     Произошло, как замышлялось.
     Трусцой, с оглядкой, добежали Кузьменыши  до  склада.  Колька  повернул
замок горизонтально, дернул задвижку влево, и -  чудо,  чудо,  совершившееся
поначалу в Сашкиной гениальной башке, - задвижка звякнула, дверь открылась.
     Мгновенье братья оторопело смотрели на черный проем, не  верилось,  что
все окажется так просто. "Сим-Сим, отворись!"И вот оно, пожалуйста!
     - Шухари! - возбужденно, оттого  сл