Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
Лоранс выговаривала мне с шокированным видом, будто собственной
персоной славная вдова Плейель отбивалась от хищных покупателей.
- Извини, - парировал я с видом знатока, - но я же не спрашиваю у тебя,
почему ты предпочитаешь одеваться у Шанель", а не в "Труа
картье"22[], такое не требует объяснений.
Я уже устал от этих пограничных стычек, но почувствовал, что меня
заманивают в западню, когда, похлопывая по одеялу, Лоранс сказала:
- Присядь сюда, Венсан. Ну же!
Я осторожненько присел и на секунду заглянул прямо ей в глаза,
беспокойные, безмолвные, гибельные и слепящие, словно из ночной тьмы прямо
на меня выскочил автомобиль с неотрегулированными фарами.
- Венсан, посмотри же на меня, пожалуйста!
Она обхватила мою голову руками и притянула ее к себе, так что при
желании я бы мог цапнуть мою Лоранс. И сдержаться мне стоило нечеловеческих
усилий. Она явно жульничала. В этой ложной открытости и честности в наших
взглядах, таких близких, а на самом же деле далеких друг от друга, все было
так тяжеловесно, вульгарно, искусственно, что я впервые резко отстранился от
Лоранс.
- Пожалуй, хватит! Или я покупаю "Стейнвей" на свои деньги или мы
больше об этом не говорим. Тогда, если ты хочешь, я тут же выпишу чек для
твоего отца на всю сумму.
- Венсан, у меня нет права! - простонала она умоляющим голосом. - У
меня нет права позволить тебе спустить все это черт знает с кем. Ты же
отлично знаешь, что никакого "Стейнвея" покупать не собираешься, а хочешь
только выручить своих приятелей!
- А не все ли тебе равно?
Меня отнюдь не смущало, что она права. Но для меня безусловным было и
то, что я имею право на ошибку и отказывать мне в этом даже
противоестественно.
- Нет, не все! Кончится это тем, что ты все растратишь! Тебя по
наивности обчистят твои же прихлебатели, а заодно ты изверишься во всем роде
человеческом. Нет, мой дорогой, я не хочу, чтобы тебе было горько...
- Это касается меня одного...
- К тому же ты сам этого захотел, Венсан. Неосознанно ты искал убежища
от этой публики. Ты хотел, чтобы тебя защитили те, у кого развито чувство
ответственности. Сам подумай! Разве иначе ты бы согласился на помощь моего
отца?
- Твой отец обвел меня вокруг пальца. - Я чуть было не выпалил: "Да
надул он меня!" - трудно говорить спокойно, когда тебя твоими же руками
обчищают. - Он не объяснил мне всех пунктов договора, а теперь я даже пачки
сигарет не смогу купить без твоего разрешения.
Она с достоинством вскинула голову:
- Когда это ты нуждался в моем разрешении, чтобы купить сигареты?
Что ж, если сравнивать карманные деньги с моими гонорарами... Я бросил
на Лоранс красноречивый взгляд, и она смутилась.
- Зато ты можешь ежемесячно получать проценты со своего капитала, это
твердый доход. Если ты хочешь уладить это с банком, я подпишу необходимые
бумаги.
- Насколько я понял, мне дозволено растрачивать лишь проценты с
оборота, которым занимается твой банкир благодаря моему вкладу, но насчет
вклада ни-ни! Вот это замечательно!
- Дорогой, - сказала она нежно, почти улыбаясь, - дорогой мой, ты
сердишься, но это делается для тебя, Венсан, клянусь! Для тебя! Я и франка
не возьму из твоих денег, ты это отлично знаешь. Я их храню - не больше; к
тому же безотчетно ты и сам хочешь того же. - Эта маленькая фрейдистская
нотка была, очевидно, краеугольным камнем в здании, куда Лоранс собиралась
упрятать свою совесть; со вчерашнего вечера и все утро она неуклонно
возводила его, вкладывая в это дело всю неодолимую силу глупости и
злонамеренности, помноженную на бесконечно живую в ней жажду обладания.
Я был не в силах бороться ни против столь простых и сильных чувств и
желаний, ни против тех неотразимых доводов, которыми она пользовалась:
- Но я думаю о тебе, Венсан! Представь, дорогой, что со мной
приключится несчастье...
- Смотри, не накликай беду, - сказал я, все еще пытаясь иронизировать,
как вдруг что-то сжалось у меня в горле, и, красный, спотыкающийся, я
попятился вон из комнаты под ошеломленным взглядом моей нежнейшей женушки; я
почувствовал своего рода нервную тошноту, чего давным-давно со мной не
случалось, наверно, с отроческих лет; раньше я думал, что это возрастные
явления, и со временем я от них избавился.
Я вернулся в студию, в свое убежище, запер дверь на ключ и растянулся
на кровати. Она меня достала! Семь лет Лоранс походя унижала меня, ей только
и было нужно, чтобы я находился под рукой, пускай даже озлобленный и
скрывающий свой гнев. Она всегда мечтала держать меня на коротком поводке и
хотела, чтобы я чувствовал это. Лоранс изводила мысль, что она содержит
меня, и, должно быть, она считала, будто лишь это меня к ней и привязывает и
что я будто бы похож на ее отца, тщеславного борова, с той лишь разницей,
что я не могу оскорблять ее, как он оскорблял всю жизнь бедную мать Лоранс.
Похоже, все детство она провела среди этой грязи и поклялась себе в том, что
не потерпит ни чванства, ни хамства неверного мужа. Вот почему она вышла
замуж за меня; я ей казался слабохарактерным, и Лоранс воображала, что
сможет помешать мне изменять ей; между нами навсегда установились отношения
собственности и собственницы; Лоранс никогда меня не любила, она мной
владела. Что же касается моих постыдных провалов, она так утешала меня лишь
потому, что они ее вполне устраивали; ей не нужен был великий музыкант;
более того, она бы все сделала, чтобы я им не стал, если бы у меня
действительно были задатки для этого.
Вообще-то по натуре я сентиментальный циник, и если что и задевало,
даже оскорбляло мое естество, так это воспоминания о тех радостных моментах,
когда я и вправду немного любил Лоранс, когда мне нравилось смотреть на нее
и верить, что она счастлива, - память о том, чего на самом деле никогда не
было; на самом деле она меня дурила, она мной пользовалась, она жила за счет
моего хорошего настроения, моего темперамента и природной веселости; Лоранс
умела манипулировать моими чувствами, поскольку напряженность между нами
никогда не спадала; тысячи раз она мне говорила: "Я тебя люблю", - лишь
потому, что любовь для нее была средством платежа, взносом, - я же
признавался ей в любви, поскольку верил в эти слова, хотел в них верить.
Однако с ней мне было на редкость скучно; я терпеливо переносил ее
ужасных друзей, ее бахвальство, жестокость, глупость, ее снобизм со
смешанным чувством вины и снисходительности или, точнее, со
снисходительностью, вызванной тем глубоким чувством вины, которую порою
ощущал при мысли, что она меня содержит, вины, которую я никогда бы,
наверное, не почувствовал, если бы Лоранс чуть грациознее и естественнее
играла благородство - короче, если бы она меня любила ради меня самого.
Но сегодня я все еще оставался подневольным: у меня не хватало сил
начать с нуля, без профессии, без друзей, без денег и особенно без привычки
жить в бедности. Лоранс отобрала у меня самые прекрасные годы жизни, как
будто женщиной был я, а она - мужчиной. И все мои альковные похождения тут
не в счет. Она и впрямь меня любила только ради самой себя. Она меня не
знала, мной не интересовалась; чтобы это понять, стоило лишь вспомнить, с
какой настойчивостью Лоранс исправляла во мне то, что ее не устраивало.
Вдруг я глухо зарыдал - впервые Лоранс заставила меня заплакать, но
заплакать от стыда, что она вертит мной как последним идиотом.
Мне припомнилось, как она во второй раз осталась у меня на ночь, в
жалком гостиничном номере, где я жил тогда, на авеню Коти, - в ту ночь мы
решили пожениться. Она не спросила меня, люблю ли я ее, но сказала, что она
любит меня, что она хотела бы жить со мной и что она сделает меня
счастливым. Я возразил ей, что не уверен в своем чувстве. Она ответила, что
не важно и что когда-нибудь я, может, полюблю ее. И неловко польстила: "Лишь
бы ты притворялся так же хорошо, как сегодня, мой милый!.." Мы отдыхали
после любовных игр, и я поверил ей, поверил самому себе. Через семь лет я
обнаружил, что превратился в пленника и эгоиста, ничтожного и циничного, а
теперь еще и смешного. "Браво, браво! - похвалил я самого себя. - Если уж
скуки ради подвести итоги - где это мы сегодня находимся, - надо признать,
что результаты блестящи! Браво, дорогой Венсан!" Но не будущее меня пугало,
скорее - прошлое: целых семь лет я жил, спал с женщиной, которая меня не
любила, которая если и испытывала ко мне какую-нибудь страсть, то самую
мерзкую - безоглядную алчность.
Итак, я вернулся в студию, теперь уже, очевидно, временное мое
пристанище, и хотел снова завалиться спать. Но было всего лишь начало
второго. За последний час на меня обрушилось столько событий, столько ударов
упало на мою бедную голову, сколько и за неделю я не получал, - мне нужно
было пройтись. Но куда отправиться? Я не знал, могу ли теперь
воспользоваться машиной. Вместо того чтобы наслаждаться свободой от своих
супружеских обязанностей, я чувствовал себя ущемленным в правах жиголо: как
только Лоранс меня разлюбила - да и любила ли она меня вообще (во всяком
случае, не более чем любого другого представительного, крепкого и
покладистого молодца)? - у меня ни на что здесь не осталось прав. Ну и как
мне теперь собой распорядиться? "Притворяйся! Все время притворяйся! -
шепнул мне тоненький и осторожный голосок. - Притворяйся, что ничего не
понял, притворяйся, что тебе весело, что ты все забыл! Притворяйся, дружок,
притворяйся!"
Мне нужно было заняться своими делами, отправиться к Ни-гроша, чтобы с
ним придумать, как вырваться из когтей моей семейки. В знак протеста я надел
свой новый костюм, раскритикованный в пух и прах Лоранс из-за его дурного
покроя и отвратительной ткани, и в этом затрапезном виде вышел из дома. На
лестнице я столкнулся с Одиль, она широко мне улыбнулась. В ответ я
подмигнул ей. Интересно, какую версию всех этих событий ей преподнесет
Лоранс, что она там понапридумывает в угоду своему тщеславию, своему
моральному кодексу.
К Ни-гроша я отправился один, поскольку по четвергам Кориолан замещал
букмекера. В "Дельта Блюз" меня заставили ждать; за окном мокли под дождем
каштаны... Что ж, как говорится, день на день не приходится... Наконец я
вошел к Ни-гроша, сразу же он мне показался каким-то смурным.
- А, это вы! - пробрюзжал он. - Виноват, но я лишь утром получил письмо
из вашего банка и не успел еще объединить счета.
- Какое письмо?
- Которое вы мне вчера отправили. Браво! Вы рассылаете доверенности и
запросы о счетах, словно это долговые акты! Стоит их прочесть, как
чувствуешь себя мошенником! Да еще ваш тесть присылает ко мне завтра
эксперта, чтобы перешерстить всю мою бухгалтерию...
- Я тут ни при чем, - промямлил я с жалким видом.
- Да-а, ну и зарвались же вы!.. Зарвались, зарвались... И ни франка не
получите за ваши "Ливни", старина! Ни гроша!
- Но, собственно говоря, я не за этим...
- Ну что ж, скажу вам, так и быть, - он совсем распоясался, - а
по-моему, так даже лучше! Потому что, видите ли, сочинять музыку, шлягеры,
весь этот успех и все такое - это не для любителей, вы понимаете! Настоящий
шлягер этак не набросаешь с утреца, бренча себе на пианино!
- Однако тему "Ливней" я нашел именно так!
- Так я и думал! Так и думал! Теперь-то я знаю всю подноготную! Тут я
пообедал с вашим другом Бонна, с режиссером, а он мне все рассказал!
- Что рассказал?..
- Ну, что тема-то принадлежит другому его приятелю... До, си, ля, фа
- и уж не знаю там как... А вы ее аранжировали, к тому же плохо, зато
поспешили заявить о своих авторских правах. А ему пришлось потом ее
перезаписывать через третье лицо, но уже как вашу... Браво, старина, браво!
Меня как обухом по голове ударили:
- Нет, и вправду Бонна вам так рассказал?
- Да-да, - оживился Ни-гроша, - и я ему верю. Извините, но я особенно
не выбираю между таким человеком, как Бонна, который знает и любит свое
дело, и типом вроде вас... вы только и способны на то, чтобы рассылать
судебные акты от имени своей жены или ее банка... Кстати, ваша жена
по-хозяйски выпуталась из этого дельца. Что ж, надо полагать, не особенно
приятно выйти замуж за жиголо!..
Господи, подумал я устало, придется драться... и попытался придумать
что-нибудь такое, чтобы избежать этого; но нервы среагировали быстрее, чем
голова, - и кулак, не попав в подбородок Ни-гроша, врезался в его скулу.
Шатаясь, он отступил назад, выкрикнул: "Тихо, тихо, старина! Ну берегитесь!"
- но угроза была уже излишней, так как Ни-гроша рухнул на свой палас,
который на этот раз не должен был показаться ему слишком ворсистым.
- Это вам дорого обойдется! - прохрипел он, тыча в меня указательным
пальцем.
Я, рассмеявшись, в свою очередь ткнул в него своим.
- Уж не знаю, о чем еще теперь можно сказать, что это обойдется мне
дорого, а?.. - передразнил я его.
Уходя, я заметил, как служащие провожали меня восхищенными и даже
благодарными взглядами. Я плотно закрыл за собой дверь этого заведения,
куда, как мне только что казалось, стану время от времени наведываться,
чтобы, как и всякий, потолковать о своих делах, проектах... Контора! У меня
чуть было не завелась своя контора... Что за чушь! Сердце еще не улеглось
после этой маленькой стычки, когда я сел на террасе кафе и заказал себе
виски, как большой мальчик. Хорошо бы не забыть врезать как следует Ксавье
Бонна, если он мне еще когда-нибудь попадется. Но на этот счет я не очень-то
себе доверял: память на плохое у меня не длиннее приступов ярости - и уже я
жалел бедного Ни-гроша, которого одолели клерки моего тестя; мне почти было
жаль и Ксавье Бонна: полный крах его финансовых планов заставил его так
жалко врать. Хотя... удары следовали за ударами и удача покидала меня на
глазах. Я подозвал гарсона. Вторая рюмка прошла хуже третьей, третья хуже
четвертой... Короче, к четырем часам я надрался в стельку на террасе "Фуке"
и сидел страшно этим довольный. Надо было держать ухо востро, чтобы не
заявиться теперь домой: после выпивки я всегда становился таким добряком и
так всех любил, что скорее всего оказался бы в объятиях Лоранс, изливая на
нее всепрощение и нежность. (Что-то мне подсказывало ни в коем случае этого
не делать.) Я мог бы пойти в бар Кориолана, но я еще там ни разу не
показывался, очевидно, потому, что сам он этого не хотел. Потому... ну что
ж... потому я очутился на улице; приятелей у меня больше не было (всех их
разогнала Лоранс), подружек, естественно, тоже. Я был единственным сыном у
своих родителей; с тех пор как они умерли, мне и приткнуться вне дома стало
негде. Правда, остались еще шалые любовницы, в основном приятельницы Лоранс,
но с ними я уже не встречался года два или три, поскольку Лоранс притупила у
меня и вкус к приключениям. Можно было бы еще отправиться в казино, только
никто бы не дал мне нужной суммы под необеспеченный чек. Денег у меня
хватило бы лишь на то, чтобы расплатиться за виски. Я щедро дал на чай и, к
моему великому изумлению, обнаружил в кармане завалявшийся конверт Кориолана
с полуторатысячыо франками еще с того самого дня, когда я был богачом. А я
ведь когда-то был богачом! Не всякому такое дается, пусть и не слишком долго
я наслаждался своим положением. Я осторожно встал и убедился, что еще
неплохо переношу алкоголь: держался прямо, только голова немного свешивалась
набок - ни дать ни взять Аль Капоне, для полноты впечатления не хватало
шляпы. Я купил ее в лавке, после чего у меня осталось чуть больше семисот
франков, и вернулся за свой столик. Нет, ни за что не пойду домой с этими
деньгами: Лоранс и ее папаша, конечно же, вытащат и их у меня из кармана,
едва я переступлю порог. "На этот раз они меня не облапошат... - бормотал я.
- Это уж было бы слишком! Нет, только не сейчас". Я безрезультатно попытался
отыскать свою машину, но вместо этого натолкнулся на очаровательную девицу,
так сказать, легкого поведения. Языком я еще ворочал и, пока она не назвала
мне свой тариф, проявил инициативу.
- У меня семьсот франков, - заявил я, пришвартовываясь.
- А у меня как раз нет, - довольно мило ответила она, и я отправился к
ней.
Я провел с Жанин два изумительных часа. Лоранс не допускала никаких
вольностей, и я начал уже забывать об остроте наслаждения. Жанин позволяла
все, и ко мне вернулась не только радостная раскованность, в нашей любовной
игре я словно набирался сил: и если Лоранс и здесь меня сдерживала и
контролировала, то и я не открыл перед ней всех заповедей блаженства. Под
действием винных паров я был сама нежность с моей подружкой, и она
благосклонно отнеслась к моим излияниям. Очень не хотелось с ней
расставаться: многие мужчины чувствуют себя подавленно после любви, я же
никогда. И эта сумрачная комнатка с коричневым паласом, зелеными занавесками
в мелкий пестрый цветочек, с ширмами в том же духе казалась мне если не
элегантнее, то уж приветливее, чем обстановка на бульваре Распай. Но
все-таки я должен был оставить Жанин и разыскать автомобиль, на что у меня
ушла целая вечность.
Кориолан уходил из своей лавочки в шесть часов, я припарковался рядом
чуть раньше. Он вышел секунда в секунду; я газанул, надвинул шляпу на глаза.
Наклонившись к дверце, Кориолан удивленно поднял брови:
- Во что ты играешь?
- В Аль Капоне! Но ты бы видел меня в полный рост!
- Ты в доску пьян! - констатировал он, усаживаясь, однако, на место
смертника.
На самом деле я протрезвел. И, добравшись с Кориоланом до "Льон де
Бельфор", постарался восстановить свое блаженное состояние. Кориолан
натянуто улыбнулся: у него были для меня плохие новости; но так как я
отказался их выслушать, он уселся и начал шутить - да, Кориолан - настоящий
друг! Теперь еще и Жанин стала моим другом, и на душе у меня от этого
потеплело. Ну и хозяин кафе Серж, славный мой приятель... А потом дворецкий
тестя, добряк Тома, к несчастью, уже покойный! Я вспомнил о надгробной оде,
которую состряпал своему слуге его бывший хозяин, и с воодушевлением
пересказал ее Кориолану. А еще поведал, каких глупостей, словно сорванец,
наболтал тестю, прежде чем позволил ему снять с меня штаны. Так что мой
успех у публики в кафе, то есть у четырех непритязательных ротозеев, был
полный. К ужину я уже совсем пришел в себя и возвращаться домой, ну то есть
к ней, не особенно хотел.
- Знаешь, она меня не любит! И никогда не любила! - доверительно
сообщил я Кориолану, который дополнительно ко всем своим достоинствам
отличался еще и тем, что никогда не опускался до замечаний вроде: "А что я
тебе говорил!" - хотя множество раз я давал ему для этого повод.
- Она к тебе привязана, - сказал он, - а это совсем другое дело.
- А помнишь... - Тут мне, кстати, припомнилось, как три года тому назад
я получил приглашение работать в музыкальной газете и вынужден был
отказаться. Состояния на этом поприще я бы себе, конечно, не сколотил, но на
жизнь хватило бы; и что же, Лоранс сделала все, чтобы я не начал
зарабатывать. Мне хотелось оживить память Кориолана.
-