совсем на месте, но...
   - Не делайте такую постную физиономию, - сказала Диана. - Он очень мил,
он бравый кавалерист. Если бы ему дали волю, он бы в свое время женился на
актрисе... Но больше он ни на что не способен - и вы это  знаете  не  хуже
меня.
   - Никогда бы он не женился на актрисе. Другого такого сноба я  в  жизни
не встречала, - возразила Кэро.
   - Вы думаете, что вмешались бы святые отцы? - спросила Диана.
   Все Гилби были католиками, и в представлении этих двух дам понятие  это
связывалось с провинциальной темнотой и скукой. Некоторое  время  Диана  и
Кэро изощрялись на его счет в остроумии, по при всем  том  было  очевидно,
что они прекрасно понимают друг друга и твердо намерены добиваться своего.
   - Все дело в том, что он нам не подходит, - сказала Диана. -  И  мы  не
можем больше поддерживать его.
   Оценивающим взглядом  она  посмотрела  на  Кэро:  хорошенькая,  лет  на
двадцать ее моложе и столь же упорная в достижении своих  целей,  как  она
сама, - союзница!
   - Вот что я вам скажу, - словно бы наконец решившись, прибавила  Диана,
- Реджи Коллингвуд считает, что Гилби нам не подходит.
   Казалось бы, это хорошая новость. Но Кэро вдруг нахмурилась:
   - Боюсь, я предпочла бы обойтись без Реджи.
   - Вот что, - сказала Диана, -  будьте  на  этот  счет  поосторожней.  И
Роджер тоже, но главное - вы!
   Если бы они остались вдвоем, она, наверно, сказала бы больше. Но  через
несколько минут мы пошли завтракать.
   Все воскресенье, до конца обеда, я так и оставался  в  неведении.  Часы
тянулись медленно, от еды до еды, и у меня было чувство, будто я пересекаю
океан на пароходе и сам себе удивляюсь, как  это  я  не  сообразил  лететь
самолетом. Лил дождь, плакали окна, даль скрывалась  за  сплошной  водяной
завесой; точно и вправду я плыл по морю не в шторм, но в ненастье.
   Нам с Роджером  не  удалось  перекинуться  и  словом  наедине.  Даже  с
Маргарет я мог поговорить только у себя в комнатах. Ей на долю выпало  без
конца выслушивать философские рассуждения лорда Бриджуотера, а я, где бы я
ни находился: в знаменитой ли большой гостиной  Бассета,  в  одной  ли  из
примыкавших к ней малых гостиных, в библиотеке ли, - непременно оказывался
вовлеченным в беседу с миссис Хеннекер.
   От ее гонора здесь не осталось и следа. Когда в субботу, после завтрака
она обнаружила меня, одиноко сидящего в библиотеке,  в  ней  уже  не  было
прежней  самоуверенности,  хотя  глупости  отнюдь  не  убавилось.  Как  ни
странно, она была растеряна и смущена.  Через  запотевшее  окно  нам  было
видно Диану и Кэро -  в  макинтошах  и  капюшонах  они  прогуливались  под
проливным дождем.
   - Богатые воображают, что за  деньги  можно  купить  все,  -  процедила
миссис Хеннекер. Богатство Дианы  поистине  подавляло  ее,  как,  наверно,
подавляло бы оно моих  родственников  или  друзей  юности,  вообще  людей,
знавших  настоящую  нужду.  Смешнее  всего,  что  состояние  самой  миссис
Хеннекер оценивалось по крайней мере в сто тысяч фунтов.
   Мои остроты по этому поводу не интересовали миссис Хеннекер. Но  у  нее
было ко мне дело. Роскошь Бассета безмерно возмущала ее,  и  это,  видимо,
способствовало тому, что намерение ее  окончательно  созрело.  Она  твердо
решила писать биографию своего супруга и считала, что тут я могу  быть  ей
кое в чем полезным.
   - Я, конечно, никогда прежде ничего не писала, - сказала она, - у  меня
для этого просто времени не было. Но все мои друзья в один голос  твердят,
что письма я пишу очень занятные. Конечно, мне не хватает  навыка.  Нужно,
чтобы мне помог кто-то, кто набил  на  этом  руку.  Пожалуй,  лучше  всего
будет, если я пошлю вам первые главы, как только их закончу. Тогда уж мы с
вами вплотную засядем за работу.
   Она умела вцепиться в человека мертвой хваткой.  И  в  методичности  ей
тоже нельзя было отказать. В воскресенье утром, когда большинство  гостей,
включая Роджера, отправились  на  машинах  в  церковь,  она  принесла  мне
конспект жизненного пути своего мужа.  После  затянувшегося  завтрака,  на
который были приглашены и соседи Дианы, оставшиеся затем  до  чая,  миссис
Хеннекер снова завладела мной и с  торжеством  сообщила,  что  два  первых
абзаца уже написаны и ей хочется, чтобы я их прочел.
   Когда наконец я добрался до своей ванной комнаты, у нас в  спальне  уже
горел свет.
   - Где ты пропадал?  -  окликнула  меня  Маргарет  и  сказала,  чтобы  я
поторопился.
   Я  ответил,  что  меня  задержала  миссис  Хеннекер,  и  Маргарет   это
показалось куда более забавным, чем мне. Когда я снимал пиджак, она  снова
меня окликнула:
   - Кажется, это брат Кэро всех переполошил.
   После чая она слышала об этом от нескольких гостей. Тут только я  понял
один из выпадов Кейва накануне утром. Дело в том,  что  брата  Кэро  звали
Сэммикинс - причем звали не только в домашнем кругу, но и среди  знакомых.
Молодой лорд Хаутон, тори, член парламента, придерживался взглядов  отнюдь
не ортодоксальных. Мы с Маргарет вспомнили,  что  недавно  он  опубликовал
небольшую книгу - историю англо-индийских отношений. Ни  она,  ни  я  этой
книги не прочли, но газеты громко о  ней  кричали.  Насколько  можно  было
судить по рецензиям, он  порицал  Черчилля,  восхвалял  Неру  и  до  небес
превозносил Ганди. Для тори и члена парламента написать такую  книгу  было
по меньшей мере странно. В этом заключалось одно из его преступлений.
   - Он у них, как видно, не в большом фаворе? - сказала Маргарет.
   Нахмурясь, она рассматривала в зеркале себя и свое платье. Ей в ту пору
было отнюдь не безразлично, как она выглядит, хотя она очень старалась  не
дать мне этого заметить.
   Теперь мне стало ясно, о чем говорила Диана Кэро.  За  обедом  никто  и
слова не сказал о  лорде  Хаутоне,  и  я  уже  стал  надеяться,  что  тучу
пронесло. Разговор - как всегда под конец  затянувшегося  уик-энда  -  шел
вяло, какими-то полунамеками, временами совсем замирая. Поскольку дом  был
без хозяина, мужчины недолго засиделись за обеденным столом, а в  гостиной
мы расположились полукругом, и Диана  с  видом  импресарио  уселась  между
Коллингвудом и Роджером, делая все, чтобы между ними завязался разговор.
   И вдруг лорд Бриджуотер, простодушный  и  простоватый,  откашлялся.  Мы
поняли, что за этим последует. По  рождению  он  не  принадлежал  к  этому
обществу, но отлично приспособился к нему. У себя дома  это  был  милейший
человек, однако у него была страсть брать на себя неприятные  обязанности.
Через всю комнату он обратился к Кэро:
   - Надеюсь, мы больше  не  услышим  ничего  такого  о  Сэммикинсе...  Вы
понимаете, что я хочу сказать?
   Кажется, до этого случая я никогда не видел Кэро растерянной.  Лицо  ее
вспыхнуло. Она знала, что должна сдержаться, но это ей дорого стоило. Не в
ее характере было считаться с тем, что ей говорят, больше того, обычно она
не находила нужным скрывать свои чувства.
   - Извините, Хорас, но я  ведь  не  нянька  своему  брату,  -  не  сразу
ответила она, и голос у нее был не очень твердый.
   Сэммикинс был года на два моложе ее, и по тому, как она о нем говорила,
я понял, что она его искренне любит.
   - Кое-кто считает, что нянька была бы ему весьма кстати,  -  вступил  в
разговор Коллингвуд.
   - Вот пусть они ему это и скажут, - возразила Кэро.
   - Он причиняет вред партии, - сказал лорд Бриджуотер, - немалый вред.
   Коллингвуд посмотрел на Кэро. В женском обществе взгляд  его  оживился,
но и только. Он сказал ей без обиняков:
   - Этому нужно положить конец.
   - Что вы хотите сказать?
   - Я хочу сказать, что, если Сэммикипс не остановится сам, мы  вынуждены
будем его остановить.
   Глупое прозвище в устах сановного,  медлительного  Коллингвуда  звучало
особенно глупо. Кэро все еще сдерживалась.
   - По-моему, - сказала она, - никто из вас понятия не имеет, что  он  за
человек.
   - Это к делу не относится, - возразил Коллингвуд.  -  Я  хочу  сказать,
что, если он еще хоть раз напишет что-нибудь  в  этом  роде  или  выступит
публично  с  подобным  заявлением,  нам  придется  порвать  с  ним  всякие
отношения.
   Я заметил, как нахмурился сидевший по другую сторону от  Дианы  Роджер.
Он не отрываясь смотрел на  жену.  Она  же,  густо  покраснев  от  досады,
покачала головой, словно просила его  не  ввязываться.  Он  не  сделал  ни
одного неверного шага с тех пор, как вошел в правительство - она знала это
лучше всех присутствующих, - каждый его шаг был  точно  рассчитан.  Сейчас
было не время давать себе волю.
   Кэро улыбнулась Коллингвуду светской улыбкой:
   - Вы хотите сказать, что он будет отстранен от участия в делах партии?
   - Вот именно.
   - Для него это не так уж важно.
   У меня мелькнула мысль, что  она  говорит  о  политических  делах,  как
знаток, - говорит на том же языке, что и Коллингвуд. Ее брат  -  наследник
отцовского титула - не мог рассчитывать на серьезную политическую карьеру.
   - Ну и что же, - сказал Коллингвуд, - а все-таки кому приятно оказаться
за бортом.
   Наступило молчание. Кэро хотела что-то возразить, но не нашлась.
   - Я не согласен почти со всем, что вы, говорите. - Это  сказал  Роджер.
Он не понизил голос, он обращался не только к Коллингвуду, но  и  ко  всем
присутствующим. Он,  вероятно,  был  взбешен  оттого,  что  его  принудили
выбирать,  но,  поскольку   выбор   был   сделан,   говорил   спокойно   и
непринужденно.
   Я не меньше Кэро боялся этой минуты. Теперь, когда она наступила, я был
взволнован, огорчен и в то же время испытывал облегчение.
   - Не понимаю, как это может быть. - Взгляд Коллингвуда был  высокомерен
и холоден.
   - И однако, это так. Конечно, у меня есть перед вами преимущество  -  я
хорошо знаю этого человека. Думаю, тут немногие могут этим похвастаться  -
ведь так? - небрежно кинул Роджер и перевел взгляд на жену. -  Будь  среди
нас больше людей, обладающих его мужеством и идеализмом, дела наши шли  бы
куда лучше.
   Кэро покраснела до корней волос. Она волновалась за Роджера, она знала,
что он поступает неблагоразумно, но она гордилась им - гордилась тем,  что
мысль о ней оттеснила все остальные соображения на  второй  план.  Сначала
она не знала, чего ждать, пыталась убедить себя, что  ей  приятнее  будет,
если он промолчит. Но он не промолчал, и она была бесконечно  рада  этому.
Маргарет кинула ей восхищенный взгляд и тут же встревоженный - мне.
   - Вам не кажется, Куэйф, что вы забываете  о  здравомыслии?  -  спросил
лорд Бриджуотер.
   Роджер закусил удила.
   - Нет, не кажется. Но беда в том, что, говоря о здравомыслии, мы  часто
подразумеваем  способность  поддакивать  всем  и  каждому.  А  это  смерти
подобно. Давайте посмотрим, что же, собственно, он  совершил.  Он  изложил
дело так, как он его понимает, - изложил не слишком деликатно, в этом я  с
вами согласен; он не выхолостил свои  слова  до  того,  что  они  потеряли
всякий смысл, а эту способность мы склонны  переоценивать.  Раз-другой  он
занесся. Согласен! Но это свойственно всем пылким и искренним  натурам.  И
однако, все основные  положения  его  книги  правильны.  Более  того,  все
присутствующие  и   почти   все,   кто   знает,   как   обстоят   дела   в
действительности, понимают, что они правильны.
   - Не могу с этим согласиться, - сказал Коллингвуд.
   - И вы понимаете, что они правильны. Можно возражать против  его  тона,
но  нельзя  отрицать,  что  он  говорит  правду.  Потому-то   вы   все   и
возмущаетесь. Он сказал правду. И преступление его состоит в том,  что  он
сказал ее открыто. Когда мы сами знаем  истинное  положение  вещей  -  это
одно, а вот когда о нем говорят  за  пределами  магического  круга  -  это
совсем другое. Самое важное - соблюсти этикет, а правда - дело десятое. Не
слишком ли это входит у нас в привычку? Не знаю, пугает  ли  это  вас,  но
меня определенно пугает. Политика слишком серьезное дело для  того,  чтобы
относиться к ней как к игре, разыгрываемой в  тесном  семейном  кругу.  Мы
пока даже  и  представить  себе  не  можем,  какая  серьезная  роль  будет
принадлежать политике в ближайшие десять лет. Вот почему нам нужен  каждый
человек, у которого хватает мужества  говорить  то,  что  он  думает.  Вот
почему нам нужен человек, против  которого  вы  все  так  ополчились.  Вот
почему, если возникнет вопрос о том,  чтобы  отстранить  его,  я  не  буду
сидеть сложа руки, - закончил он своим обычным тоном, обращаясь  только  к
Коллингвуду.
   - Нимало в этом не сомневаюсь,  -  ответил  Коллингвуд,  как  всегда  с
трудом выталкивая слова. Он был совершенно спокоен. Ни по его тону, ни  по
виду нельзя было понять, какое впечатление произвели на него слова Роджера
и произвели ли они вообще какое-нибудь впечатление. -  Нимало  в  этом  не
сомневаюсь.



7. В ДРУГОМ ДОМЕ

   Назавтра,  в  понедельник,  мы  с  Маргарет  должны  были   обедать   у
Осбалдистонов. Подъезжая на  такси  к  их  дому,  мы  невольно  обменялись
взглядами - от Бассета он, безусловно, несколько отличался.  Дело  в  том,
что Осбалдистоны жили  в  западной  части  Клепэм-Коммон,  занимая  домик,
назвать  который  особняком  можно  было  только  с  большой  натяжкой.  В
провинциальном городке, где я родился, в домах, как две капли воды похожих
на  этот,  обитал  небогатый  интеллигентный  люд:  учителя,   бухгалтеры,
нотариусы, и в молодые годы, бывая у них, я неизменно  испытывал  чувство,
что делаю шаг вверх по общественной лестнице.
   Мы прошли  по  дорожке  между  двумя  рядами  подстриженных  кустов.  В
парадную дверь были  вставлены  витражи,  украшенные  черными  арабесками;
сквозь цветное стекло на улицу падал мягкий розовый свет.
   Войдя в дом, я подумал, что Дугласу Осбалдистону вовсе  не  обязательно
жить так скромно. Внутренняя отделка дома и обстановка  не  ушли  от  моды
двадцатых  годов:  обои  цвета  беж  с  шелковистой  полоской  и  скромным
цветочным бордюром,  посредственные  пейзажи  со  средневековыми  замками,
акварели в деревянных рамах, столы с гнутыми ножками, буфет мореного дуба.
Право, занимая ответственный пост в  Государственном  управлении,  он  мог
устроиться значительно лучше. Однако, если иные из людей нашего с Дугласом
происхождения   держались   так,   чтобы   их   принимали   за   родовитых
землевладельцев, Дуглас  поступал  как  раз  наоборот.  Делал  он  это  из
подчеркнутой  скромности,  -  но,   так   же   как   и   мнимо   родовитые
землевладельцы, постепенно начал слегка переигрывать. Услыхав  за  обедом,
что уик-энд мы провели в Бассете, он весело присвистнул,  ловко  изображая
маленького   конторщика,   размечтавшегося   над   светской   хроникой   о
недосягаемых для него сферах. Но Дуглас недаром был одной из самых светлых
голов в административном аппарате - он  знал:  если  он  подозревает,  что
поместья вроде Бассета  все  еще  оказывают  слишком  сильное  влияние  на
правительство, то и Диана Скидмор и ее друзья точно так же -  а  может,  и
сильнее - подозревают в том же самом его коллег и его самого.  Ни  та,  ни
другая сторона не была твердо уверена, что именно  в  ее  руках  находится
подлинная власть. Среди великих мира сего, собиравшихся  в  Бассете,  тоже
были люди прозорливые, с опаской поглядывающие  на  пригородные  особнячки
вроде этого.
   В крохотной столовой  нас  угостили  отличным  обедом,  собственноручно
приготовленным  Мэри  Осбалдистон:  бульон,  бифштекс,  паштет  из  почек,
лимонное суфле - все было несравненно вкуснее,  чем  в  Бассете.  Когда  я
похвалил обед, она вспыхнула от удовольствия.  У  нее  были  топкие  черты
лица, она была неглупа и держалась скромно, как и сам Осбалдистон; женщина
отнюдь не шикарная, но удивительно милая. Мы оба, особенно Маргарет,  были
к пей очень привязаны. Мы знали, что им не так повезло,  как  нам,  судьба
обделила их: они были бездетны.
   Дуглас  был  настойчив   и   решителен,   как   и   подобает   крупному
государственному чиновнику; ему потребовалось знать точно, когда и  как  я
познакомился  с  Дианой  Скидмор.   Он   нисколько   не   завидовал   моим
великосветским знакомствам и спрашивал не просто из любопытства, не просто
потому, что его интересовали подробности жизни этого круга.
   Он слушал сосредоточенно, как профессиональный детектив.  Его  заботило
все, что касалось дела, все, что в какой-то мере затрагивало министров.  В
частности, его весьма озаботил мой рассказ о выпаде Роджера.
   - Должен сказать, что я считал Куэйфа человеком более уравновешенным, -
заявил Дуглас.
   Лицо его утратило свое юношеское выражение.
   - Какого черта ему понадобилось срываться с нарезок именно сейчас?  Вот
уж действительно не везет нам с хозяевами...
   Я начал было говорить, что уж с  Роджером-то  нам  повезло,  но  Дуглас
только отмахнулся:
   - Должно быть, рыцарские  чувства  одолели...  Рыцарство  может  дорого
обойтись. И не только ему, по и всем нам.
   Мэри сказала, что мы ведь не знаем, каковы отношения между Кэро Куэйф и
ее братом. Может, в этом и кроется разгадка.
   - По-моему, это не оправдание, - сказал  Дуглас.  -  В  высшей  степени
безответственная выходка. Не представляю, чтобы я позволил  себе  подобное
донкихотство, если бы от этого столько зависело... - Он с беглой  усмешкой
взглянул на жену. Сказано это было невесело, но от души. Дуглас  прекрасно
знал, что ему нужно  от  жизни;  он  был  упрям  и  по-своему  жесток;  он
намеревался  сделать  карьеру  -  достигнуть  настоящих  высот,  -  и  его
напускное равнодушие мало кого могло обмануть; но я знал, что он  способен
на сильную привязанность, что он человек страстный, а отнюдь не холодный.
   - Имейте в виду, Льюис, - сказал Дуглас,  -  если  эта  выходка  сойдет
вашему Куэйфу с рук, значит, его положение очень прочно. Добиваться успеха
лучше всего без посторонней помощи. Уж наверно, он понимает  это  не  хуже
нас с вами.
   Дуглас, как всякий человек  действия,  был  щедро  наделен  оптимизмом.
Оптимизм этот пропастью отделяет людей действия от созерцателей и не  дает
человеку заметить катастрофу, пока она не  разразится.  У  пего  припасены
кое-какие утешительные новости, сказал Дуглас. Он порадует нас ими  -  вот
только перейдем в "парадную комнату".
   Меня  позабавило  это  выражение.  Называть  комнату  "парадной",   как
выразилась бы его или моя мать, значило чересчур скромничать  -  даже  для
Дугласа. Их дом был хоть и невелик, но не так уж  мал,  и  так  называемая
"парадная комната" на деле  оказалась  просторным  рабочим  кабинетом.  На
письменном столе лежал черный служебный  портфель.  По  стенам  до  самого
потолка тянулись  книжные  полки,  и  на  них  разместилось  любопытнейшее
собрание романов XIX и XX веков, какое  я  когда-либо  видел.  Тут  Дуглас
позволил себе роскошь, в  которой,  однако,  было  что-то  нарочитое.  Ему
правилось читать книги более или менее в том виде,  в  каком  они  впервые
вышли в свет. Поэтому на его полках можно было найти английских,  русских,
американских и французских классиков, если  не  в  самых  первых,  то,  во
всяком случае, очень ранних изданиях.
   Мы удобно расселись в этой комнате, заставленной и пропахшей книгами, и
Дуглас поведал нам свою новость. Он не преувеличивал. Новость  и  в  самом
деле была обнадеживающая и совершенно  неожиданная.  А  именно:  некоторые
круги  -  весьма  влиятельные,  -  по  всей  видимости  между   собой   не
сговариваясь, повели кампанию против Гилби и за Роджера. Причем эти  круги
были  настолько  влиятельны,  что  даже  министрам  кабинета   приходилось
считаться с их мнением или, во всяком случае, прислушиваться  к  нему.  На
первом месте стояла авиационная промышленность,  по  крайней  мере  та  ее
часть,  которую  представлял  мой  прежний  шеф  -  лорд  Лафкин,   сильно
расширивший  после  войны  сферу  своего   влияния.   Затем   шла   группа
громогласных   маршалов   военно-воздушных   сил.   Затем    довольно-таки
разношерстная  компания  ученых.  Лафкин   успел   побывать