твоему?

     - Это  н  е  здорово. Вот в чем загвоздка. Я бы с удовольствием снялся.
Ей-богу, с удовольствием. Но мне адски не хочется уезжать из Нью-Йорка. Если
уж  хочешь  знать,  я  терпеть  не  могу  так называемых "творческих людей",
которые разъезжают разными там пароходами. Мне наплевать, по каким причинам.
Я здесь р_о_д_и_л_с_я. Я здесь в школу ходил. Меня тут м_а_ш_и_н_а с_б_и_л_а
- дважды,  и  оба раза на той же треклятой у_л_и_ц_е. И нечего мне делать на
съемках в этой Европе, прости господи.
     Фрэнни задумчиво смотрела на его спину, обтянутую белой тканью рубашки.
Ее губы продолжали все так же неслышно произносить что-то.
     - Почему же ты едешь? - спросила она.- Раз у тебя такие сомнения.
     - Почему  я  еду?  -  сказал  Зуи  не  оборачиваясь.- А потому, что мне
чертовски  надоело  вставать  по утрам в бешенстве, а по вечерам в бешенстве
ложиться  спать.  Я  еду,  потому  что я сужу каждого несчастного язвенника,
который мне встречается. Само по себе это меня не так уж волнует. По крайней
мере,  когда я сужу, я сужу честно, нутром, и знаю, что расплачусь сполна за
каждый  вынесенный  приговор  рано  или  поздно,  так или иначе. Это меня не
тревожит. Но есть что-то такое - господи  Иисусе,-  что-то  я такое делаю со
всеми  людьми,  с  их  нравственными  устоями, что мне самому это уже видеть
невмоготу.  Я тебе точно скажу, что и_м_е_н_н_о я делаю. Из-за меня все они,
все  до  одного,  вдруг  чувствуют,  что  вовсе  ни  к чему делать свое дело
по-настоящему  хорошо, и каждый норовит выдать такую работу, чтобы все, кого
он знает,- критики,  заказчики,  публика,  даже  учительница  его  детишек,-
считали бы ее хорошей. Вот что я творю. Хуже некуда.
     Он  нахмурился,  глядя  на  школьную  крышу,  потом  кончиками  пальцев
стряхнул несколько капель пота со лба.
     Услышав, что Фрэнни что-то сказала, он резко повернулся к ней.
     - Что? - сказал он.- Не слышу.
     - Ничего. Я сказала "О господи".
     - Почему "О господи"? - сердито спросил Зуи.
     - Ни-по-че-му.  Пожалуйста,  не накидывайся на меня. Я просто думала, и
больше  ничего.  Если  бы  ты  только видел меня в субботу. Ты говоришь, что
подорвал  чьи-то  нравственные устои! А я вконец испортила Лейну целый день.
Мало того, что я хлопалась в обмороки чуть ли не ежечасно, я же ведь и ехала
в   такую   даль   ради   милого,   дружеского,   нормального,   веселого  и
р_а_д_о_с_т_н_о_г_о  футбольного  матча,  но стоило ему только рот раскрыть,
как я на него набрасывалась, или просто перечила, или - ну,   не  знаю  -  в
общем, все портила.
     Фрэнни  покачала  головой.  Она  все  еще машинально гладила Блумберга.
Казалось, она смотрит в одну точку - на рояль.
     - Я  не  могла  хоть  разок  удержаться, не вылезать со своим мнением,-
сказала она.- Это  был  чистый  ужас.  Чуть  ли  не с первой секунды, как он
встретил  меня на вокзале, я начала придираться, придираться, придираться ко
всем его взглядам, ко всем оценкам - ну   абсолютно  ко  всему.  То  есть  к
каждому   слову.  Он  написал  какое-то  безобидное,  школьное,  пробирочное
сочинение  о  Флобере,  он так им гордился, так хотел, чтобы я его прочла, а
мне  показалось, что его слова звучат как-то покровительственно, знаешь, как
студенты делают вид, что на английской кафедре они уже свои люди, и я ничего
лучше не придумала, чем...
     Она  замолчала.  Потом  снова  покачала  головой,  и  Зуи,  стоя  к ней
вполоборота,  прищурился, внимательно ее рассматривая. Теперь она еще больше
походила на больного после операции, она была даже бледнее, чем утром.
     - Просто  чудо,  что  он меня не пристрелил,- сказала она.- Я бы его от
всей души поздравила.
     Это   ты   мне  рассказывала  вчера  вечером.  Мне  не  нужны  несвежие
воспоминания с самого утра, брат,- сказал  Зуи  и  снова отвернулся к окну.-
Во-первых, ты бьешь мимо цели - начинаешь ругать разные вещи и людей, а надо
бы  начать  с  самой  себя.  Мы  оба  такие.  Я  точно так же говорю о своем
телевидении,  черт  побери, сам знаю. Но это н_е_в_е_р_н_о. Все дело в н_а_с
с_а_м_и_х.  Я  тебе  уже  не  раз  говорил.  Почему ты этого никак в толк не
возьмешь?
     - Не такая уж я бестолковая, только ты-то все время...
     - Все  дело  в н_а_с с_а_м_и_х,- перебил ее Зуи.- Мы уродцы, вот и все.
Эти  два  подонка  взяли  нас,  миленьких и маленьких, и сделали из нас двух
уродов, внушили нам уродские принципы, вот и все. Мы - как     Татуированная
Женщина, и не будет у нас ни минуты покоя до конца нашей жизни, пока мы всех
до единого тоже не перетатуируем.- Заметно  нахмурившись,  он сунул сигару в
рот и попробовал затянуться, но сигара уже потухла.- А  сверх всего,- быстро
продолжал он,- у нас еще и комплексы "Умного ребенка". Мы же так всю жизнь и
чувствуем  себя  дикторами.  Все  мы.  Мы  не  отвечаем,  мы  вещаем.  Мы не
разговариваем,  мы  разглагольствуем. По крайней мере, я такой. В ту минуту,
как  я  оказываюсь  в  комнате  с человеком, у которого все уши в наличии, я
превращаюсь в я_с_н_о_в_и_д_я_щ_е_г_о, черт меня подери, или в живую шляпную
булавку.  Король  Всех  Зануд.  Взять хотя бы вчерашний вечер. В Сан-Ремо. Я
непрестанно  молился,  чтобы  Хесс  не  рассказывал  мне сюжет своего нового
сценария.  Я  отлично  знал, что у него все уже готово. Я знал, черт побери,
что  мне  оттуда  не  выбраться без сценария под мышкой. Я только об одном и
молился - чтобы  он  избавил  меня  от  устного предисловия. Он не дурак. Он
з_н_а_е_т, что я не могу держать язык за зубами.
     Зуи резко и неожиданно повернулся, не снимая ноги с подоконника, и взял
- скорее,  схватил  -  с  письменного  стола  матери  пачку спичек. Он опять
повернулся к окну, глянул на школьную крышу и снова сунул сигару в рот - но
тут же вынул.
     - Черт  бы  его  побрал совсем,- сказал он.- Он все-таки душераздирающе
туп.  Точь-в-точь  как  все  на телевидении. И в Голливуде. И на Бродвее. Он
думает, что все сентиментальное - это  н_е_ж_н_о_с_т_ь,  и  г_р_у_б_о_с_т_ь-
это признак реализма, а все, что кончается потасовкой,- законное  разрешение
конфликта, который даже...
     - И ты все это с_к_а_з_а_л?
     - Сказал,  не  сомневайся!  Я  же только что тебе объяснил, что не умею
держать  язык  за  зубами.  Как  же,  я ему все сказал! Он там так и остался
сидеть один, и ему явно хотелось сквозь землю провалиться. Или чтобы о_д_и_н
и_з н_а_с провалился в тартарары - надеюсь,  черт возьми, что он имел в виду
меня. В общем, это была сцена под занавес в истинном духе Сан-Ремо.
     Зуи снял ногу с подоконника. Он обернулся, вид у него был напряженный и
взволнованный,  и,  выдвинув  стул  с прямой спинкой, сел к столу матери. Он
закурил  потухшую  сигару, потом беспокойно подался вперед, положив обе руки
на  столешницу  вишневого  дерева. Рядом с чернильницей стояла вещь, которую
его  мать  использовала  как  пресс  для  бумаг: небольшой стеклянный шар на
черной пластмассовой подставке, а в нем - снеговик  в  цилиндре.  Зуи взял в
руки игрушку, встряхнул ее и сидел, созерцая кружение снежинок.
     Фрэнни  приложила  руку  козырьком ко лбу и смотрела на Зуи. Он сидел в
самом  ярком  потоке  лучей,  проникавших  в  комнату.  Если  бы ей хотелось
смотреть  на  него  подольше, она могла бы переменить положение, но тогда ей
пришлось бы потревожить Блумберга, который, видимо, спал.
     - А  у  тебя и вправду язва? - вдруг спросила она.- Мама сказала, что у
тебя язва.
     - Да,  господи  боже  ты  мой, у меня язва. У нас сейчас Калиюга, брат,
Железный век. И любой человек старше шестнадцати лет и без язвы - просто
проклятый шпион.
     Он снова, посильнее на этот раз, встряхнул шар со снеговиком.
     - Но  вот что забавно,- сказал он.- Хесс мне нравится. По крайней мере,
он  мне  нравится, когда не пытается навязать мне свое творческое убожество.
Все  же  он  хоть  носит  жуткие галстуки и нелепые костюмы с набитыми ватой
плечами  в  этом запуганном, сверхконсервативном, сверхпослушном сумасшедшем
доме.  И  мне  нравится его самодовольство. Он так самодоволен, что держится
даже  скромно,  дурак"  несчастный.  Он  явно считает, понимаешь ли, что его
неуклюжий,  напыщенно-смелый, "незаурядный" талант делает честь телевидению,
а  это  уже  какая-то  дурацкая разновидность скромности, если вдуматься. Он
смотрел на стеклянный шар, пока снежная круговерть немного утихла.
     - И  Лесаж  мне  в  каком-то смысле нравится. Все, что ему принадлежит,
лучше, чем у других,- его  пальто,  его  катер  с двумя каютами, отметки его
сына в Гарварде, его электробритва,- все.   Как-то  он  повел  меня  к  себе
обедать,  а  по  дороге  остановился  и  спрашивает,  помню  ли  я "покойную
кинозвезду   Кэрол   Ломбард".  И  предупреждает,  чтобы  я  приготовился  к
потрясающей  неожиданности, потому что его жена, мол, вылитая Кэрол Ломбард.
Вот  за  это  я буду любить его по гроб жизни. Жена его оказалась до предела
усталой, рыхлой блондинкой, похожей на персиянку.
     Зуи живо обернулся к Фрэнни,- она что-то сказала.
     - Что? - спросил он.
     - Да!  - повторила Фрэнни, бледная, но сияющая - видно, и она тоже была
обречена любить Лесажа по гроб жизни.
     Зуи с минуту молча курил свою сигару.
     - Но  вот что меня убивает в этом Дике Хессе,- сказал он.- Вот отчего я
такой  м_р_а_ч_н_ы_й,  или злой, или какой там еще, черт побери; ведь первый
сценарий,  который  он  сделал  для Лесажа, был просто хороший. Он был почти
о_т_л_и_ч_н_ы_й,  честное  слово.  Это  был  первый сценарий, по которому мы
сняли фильм,- ты,  кажется,  не  видела - была в школе или еще где-то. Я там
играл  молодого,  очень  одинокого  фермера,  который  живет вдвоем с отцом.
Парень  чувствует,  что  фермерская  жизнь ему ненавистна, они с^отцом вечно
бьются,  чтобы  заработать  на  хлеб,  так  что  после смерти отца он тут же
продает скот и начинает строить великие планы - как   он  поедет  в  большой
город и будет там зарабатывать.
     Зуи  опять  взял в руки снеговика, но трясти не стал, а только повернул
подставку.
     - Там  были  неплохие  места,- сказал он.- Распродав коров, я то и дело
бегаю  на  выпас  присмотреть  за  ними.  И когда перед самым отъездом я иду
прогуляться на прощанье со своей девушкой - я  ее  веду  прямиком  на выпас.
Потом,  когда  я  уже перебрался в большой город и поступил на работу, я все
свободное  время  околачиваюсь  возле  загонов  для скота. А конец такой: на
главной  улице громадного города, где мчатся сотни машин, одна машина делает
левый поворот и превращается в корову. Я бегу за ней прямо на красный свет -
и гибну, затоптанный обезумевшим стадом.
     Он встряхнул снеговика.
     - Может,  там  ничего особенного и не было - можно смотреть телевизор и
стричь ногти на ногах,- но,  по  крайней  мере  после  репетиций не хотелось
поскорее  с_м_ы_т_ь_с_я домой, чтобы никому на глаза не попадаться. Там была
хоть какая-то свежесть и своеобразие - не просто очередной расхожий сюжетец,
кочующий  по  всем  сценариям.  Поехал  бы  он,  к  чертовой  матери, домой,
поднакопил  бы  силенок. Всем пора разъехаться по домам, черт побери. Мне до
смерти надоело играть резонера в жизни окружающих. Боже, ты бы посмотрела на
Хесса  и Лесажа, когда они обсуждают новую постановку. Или вообще что-нибудь
н_о_в_о_е.  Они счастливы, как поросята, пока не появлюсь я. Я себя чувствую
одним  из  тех зловещих по цонков, против которых всех предостерегал любимец
Симо ра Чжуан-цзы: "Когда увидишь, что так называемы] мудрец ковыляет в твою
сторону, берегись".- Он  сиде. неподвижно, глядя на пляску снежинок.- Бывают
мину ты, когда я бы с радостью лег и помер,- сказал он.
     Фрэнни  тем  временем  не  сводила  глаз с высвеченной солнцем пятна на
ковре у самого рояля, и губы ее заметж шевелились.
     - Это так смешно, ты даже представить не можешь,- сказала она чуть-чуть
дрожащим  голосом,  и Зуи nocMOTpej на нее. Она казалась еще бледнее оттого,
что губы у неб совсем не были подкрашены.- Все,  что  ты говоришь напоминает
мне  все  то,  что  я  пыталась сказать Лейну в субботу, когда он начал меня
донимать.  Вперемежку  с  улитками, мартини и прочей снедью. Понимаешь, мы с
тобой  думаем  не  совсем одинаково, но об одном и том же, мне кажется, и по
одной и той же причине. По крайней мере, похоже на то.
     Тут  Блумберг  встал  у  нее  на коленях и принялся кружиться на месте,
чтобы  улечься  поудобнее,  как  это часто делают собаки, а не кошки. Фрэнни
положила руки ему на спину, как бы не обращая на него внимания, но помогая и
направляя, и продолжала:
     - Я уже до того дошла, честное слово, что сказала вслух самой себе, как
псих  ненормальный: "Если я еще хоть раз услышу от тебя хоть одно въедливое,
брюзгливое,  неконструктивное слово, Фрэнни Гласс, то между нами все кончено
- все  к_о_н_ч_е_н_о".  Некоторое  время  я  держалась  неплохо. Почти целый
месяц,  когда  кто-то  изрекал что-нибудь типично студенческое, надуманное и
попахивающее  беспардонным эгоизмом или вообще выпендривался, я хоть держала
язык  за  зубами. Я ходила в кино, или в читальне просиживала целые дни, или
принималась  как сумасшедшая писать статьи о комедии эпохи Реставрации или о
чем-то в этом роде - но   я,   по  крайней  мере,  р_а_д_о_в_а_л_а_с_ь,  что
временно не слышу собственного своего голоса. - Она  потрясла  головой. - Но
вот однажды утром -хоп - и  я  опять  завелась  с  полоборота. Я всю ночь не
спала,  не  помню  почему,  а  в  восемь  у  меня была лекция по французской
литературе,  так  что  я в конце концов встала, оделась, сварила себе кофе и
пошла  гулять  по  университетскому  городку.  Мне  так  хотелось  уехать на
велосипеде  ужасно  далеко  и надолго, но я боялась, что будет слышно, как я
вывожу велосипед со стоянки - вечно что-нибудь
     п_а_д_а_е_т,- и  я просто пошла в аудиторию на литфаке, уселась и сижу.
Сидела,  сидела,  потом  встала  и  начала писать цитаты из Эпиктета по всей
доске. Я всю доску исписала - сама  не  знала,  что  я  столько помню. Слава
богу,  я  успела  все  стереть,  пока  никто  не  вошел.  Все равно это было
ребячество - Эпиктет  меня  бы просто в_о_з_н_е_н_а_в_и_д_е_л за это, но...-
Фрэнни запнулась.- Не  знаю... Наверно, мне просто хотелось увидеть на доске
имя  х_о_р_о_ш_е_г_о  человека. В общем, с этого все и началось. Весь день я
ко  всем  придиралась. Придиралась к профессору Ф_а_л_л_о_н_у. Придиралась к
Лейну,   когда   мы   говорили   по   телефону.   Придиралась  к  профессору
Т_а_п_п_е_р_у.  Все  шло  хуже  и  хуже.  Я  даже к соседке по спальне стала
придираться.  Господи,  бедняга  Беверли,  я  стала замечать, что она иногда
глядит  на меня будто в надежде, что я надумаю перебраться в другую комнату,
а  на  мое  место переедет хоть мало-мальски н_о_р_м_а_л_ь_н_ы_й и приятный,
человек,  с которым можно жить в мире и спокойствии. Это было просто ужасно!
А  хуже  всего  то,  что  я знала, какая я зануда, з_н_а_л_а, что нагоняю на
людей тоску, иногда даже обижаю,- но я никак не могла остановиться! Не могла
перестать брюзжать, и все тут.
     У  Фрэнни  был  не  на  шутку  расстроенный вид, она примолкла, пытаясь
столкнуть вниз топчущегося Блум-берга.
     - Но  хуже  всего  было на занятиях,- решительно сказала она.- Это было
хуже всего. Понимаешь, я вбила себе в голову - и      никак     не     могла
в_ы_б_р_о_с_и_т_ь, что колледж - это      еще     одно     ф_а_л_ь_ш_и_в_о_е
б_е_с_с_м_ы_с_л_е_н_н_о_е место в мире, созданное для собирания сокровища на
земле, и все такое. Бог мой, сокровище - это  и  есть с_о_к_р_о_в_и_щ_е_. Ну
какая  разница:  деньги  это,  или  к_у_л_ь_т_у_р_а,  или просто знание? Мне
казалось, что все это - о_д_н_о и т_о ж_е, стоит только сорвать обертку - да
так оно и есть! И мне иногда кажется, что з_н_а_н_и_е - во   всяком  случае,
знание ради знания - это хуже всего. Это самое непростительное, я уверена.
     Фрэнни  нервно, без всякой необходимости, отбросила волосы со лба левой
рукой.
     - Мне  кажется, все это не так уж меня бы расстроило, если бы хоть один
раз - хоть  р_а_з_о_к  -  я  от  кого-нибудь услышала пусть самый маленький,
вежливый,   мимолетный   намек   на  то,  что  знание  д_о_л_ж_н_о  вести  к
м_у_д_р_о_с_т_и, а и_н_а_ч_е это просто возмутительная трата времени, и все!
Как  бы  не так! Во всем университете никогда никто и не з_а_и_к_н_е_т_с_я о
том, что м_у_д_р_о_с_т_ь - это   цель  всякого  познания.  Даже  само  слово
"мудрость"  и  то  почти  не  упоминается. А хочешь услышать что-то смешное?
Хочешь услышать что-то взаправду смешное? За четыре года в колледже - и  это
чистая п_р_а_в_д_а,- за  все четыре года в колледже я всего один раз слышала
слова  "мудрый  человек",  и  это  на  первом курсе на лекции по политике! А
знаешь   откуда  оно  выплыло?  Говорили  о  каком-то  старом  придурковатом
государственном  деятеле,  который  сколотил  состояние  на  бирже,  а потом
отправился  в  Вашингтон  и  стал советником президента Рузвельта! Ты только
подумай,  а?  Почти  за  четыре  года  в  колледже!  Я  не говорю, что такое
случается  с_о в_с_я_к_и_м, но меня эти мысли так о_г_о_р_ч_а_ю_т, что взяла
бы и умерла.
     Она  замолчала  и, по всей видимости, вспомнила об интересах Блумберга.
Губы  ее  так побледнели, что казались едва заметными на бледном лице. И они
были покрыты мелкими трещинками.
     Зуи давно уже не сводил с нее глаз.
     - Я  хотел  тебя  спросить,  Фрэнни,-  неожиданно  сказал  он. Он снова
отвернулся к столу, нахмурился и встряхнул снеговика.- Как по-твоему, что ты
делаешь с Иисусовой молитвой? - спросил  он.-  Именно это я пытался выяснить
вчера  вечером.  Пока ты меня не послала подальше. Ты говоришь про собирание
сокровищ - деньги,  имущество,  культура,  знания  и прочее, и прочее. А ты,
непрерывно повторяя Иисусову молитву - нет,    ты    дай   мне   договорить,
пожалуйста,- непрерывно  повторяя  Иисусову молитву, не собираешь ли ты тоже
сокровище  в  своем  роде?  И  это  нечто  можно  точно  так  же  пустить  в
о_б_о_р_о_т,  до  последнего  треклятого  кусочка,  как  и те, другие, более
материальные вещи? Или то, что это - молитва,  так  уж  меняет  дело? Я хочу
спросить,  неужели  для  тебя  все  дело заключается в том, по какую сторону
человек складывает свое сокровище - здесь   или   там?   Там,  где  воры  не
подкапывают  и  не  крадут,  и  так далее? [10] Значит, вся разница только в
этом? П_о_г_о_д_и минуточку, пожалуйста, дай мне кончить, и все.
     Несколько  секунд  он  просидел,  глядя  на маленькую бурю в стеклянном
шаре. Потом:
     - В твоем отношении к этой молитве есть что-то,такое, отчего меня мороз
по коже подирает, если хочешь знать правду. Ты думаешь, что я хочу заставить
тебя бросить молитву. Не знаю, хочу я или не хочу - это вопрос спорный, но я
о_ч_е_н_ь  хотел  бы,  чтобы  ты  мне  объяснила, из каких соображений, черт
возьми, ты ее твердишь?
     Он  сделал паузу, но не настолько длинную, чтобы Фрэнни успела вставить
слово.
     - Если  рассуждать, сообразуясь с элементарной логикой, то, насколько я
понимаю,   нет   ни   малейшей   разницы  между  человеком,  который  жаждет
материальных сокровищ - пусть  даже интеллектуальных сокровищ,- и человеком,
который  жаждет  сокровищ  духовных.  Как  ты  сама  сказала, сокровище есть
сокровище,  черт  бы  его  побрал,  и  мне  сдается, что девяносто процентов
ненавидевших  мир  святых, о которых мы знаем из священной истории, были, по
сути дела, такими же непривлекательными стяжателями, как и все мы.
     Фрэнни  сказала  ледяным  тоном,  насколько ей позволила легкая дрожь в
голосе:
     - Теперь  уже можно тебя перебить, Зуи? Зуи поставил на место снеговика
и принялся играть карандашом.
     - Да, да. Перебивай, сказал он.
     - Я знаю все, о чем ты говоришь. Ты не сказал ничего такого, о чем бы я
сама  не думала. Ты говоришь, что я хочу п_о_л_у_ч_и_т_ь что-то от Иисусовой
молитвы,- значит,  я  такая же стяжательница, по твоим словам, как и те, кто