хочет  соболье  м_а_н_т_о,  или жаждет с_л_а_в_ы, или мечтает, чтобы из него
так  и  пер  какой-нибудь  дурацкий  п_р_е_с_т_и_ж. Я все это знаю! Господи,
неужели ты меня считаешь такой идиоткой?
     Ей так мешала дрожь в голосе, что она почти не могла говорить.
     - Ну-ну, успокойся, успокойся.
     - Н_е  м_о_г_у  я  успокоиться!  Ты  меня  совершенно  вывел  из  себя!
По-твоему,   что   я  делаю  здесь,  в  этой  дурацкой  комнате:  худею  как
сумасшедшая,  довожу  Бесси  и Леса чуть ли не до истерики, ставлю дом вверх
дном,  и  все  такое?  Неужели  ты  не  понимаешь,  что  у  меня хватает ума
волноваться  из-за  тех причин, которые заставляют меня творить эту молитву?
Это  же  меня  и  м_у_ч_а_е_т.  И  то,  что  я чересчур привередлива в своих
желаниях-то есть мне нужно п_р_о_с_в_е_т_л_е_н_и_е или душевный покой вместо
денег, или престижа, или славы,- вовсе не значит, что я не такая же эгоистка
и  не  ищу  своей  выгоды, как все остальные. Да я еще хуже, вот что! И я не
нуждаюсь в том, чтобы великий Захария Гласс мне об этом напоминал!
     Тут  голос у нее заметно прервался, и она снова стала очень внимательна
к  Блумбергу.  До  слез,  судя  по  всему,  было  недалеко,  если они еще не
полились.
     Зуи  сидел за столом и, сильно нажимая на карандаш, заштриховывал букву
"о"  на  обратной  стороне промокашки, где была напечатана какая-то реклама.
Некоторое  время  он  продолжал это занятие, а потом бросил карандаш рядом с
чернильницей. Он взял свою сигару, которая лежала на краю медной пепельницы,
там  оставался  окурок сантиметров в пять. Зуи глубоко затянулся, словно это
была  трубка  от кислородного аппарата в мире, лишенном кислорода. Потом как
бы через силу он снова взглянул на Фрэнни.
     - Хочешь,  я  попробую  соединить  тебя  с  Бадди  по  телефону сегодня
вечером? - спросил он.- Мне кажется, тебе нужно поговорить с к_е_м-т_о - а я
тут ни к черту не гожусь.
     Он ждал ответа, не спуская с нее глаз.
     - Фрэнни! Скажи, хочешь?
     Фрэнни  не  поднимала  головы. Казалось, что она ищет у Блумберга блох,
так  тщательно она перебирала пальцами пряди шерсти... На самом деле она уже
плакала,  только  как  бы про себя: слезы текли, но не было слышно ни звука.
Зуи смотрел на нее целую минуту, если не дольше, а потом сказал, не то чтобы
ласково, но ненавязчиво:
     - Фрэнни. Ты хочешь, чтобы я дозвонился до Бадди?
     Она  покачала  головой, но не подняла глаз. Она продолжала искать блох.
Немного погодя она ответила на вопрос Зуи, но довольно неясно.
     - Что? - спросил Зуи. Фрэнни повторила свои слова.
     - Я хочу поговорить с Симором,- сказала она.
     Зуи еще некоторое время смотрел на нее, и лицо его совершенно ничего не
выражало,  разве  что  капельки  пота выступили на его длинной и определенно
ирландской верхней губе. Потом, со свойственной ему резкостью, он отвернулся
к  столу  и  опять  стал  заштриховывать  букву  "о". Но почти тут же бросил
карандаш.  Он  неторопливо, по сравнению с его обычными темпами, встал из-за
стола  и,  прихватив  с  собой  окурок сигары, занял прежнюю позицию у окна,
поставив ногу на подоконник. Мужчина повыше, с более длинными ногами - взять
хотя бы любого из его братьев,- мог   бы  поставить  ногу  на  подоконник  с
большей  легкостью.  Но  зато,  когда  Зуи уже сделал это усилие, можно было
подумать, что он застыл в танцевальной позиции.
     Мало-помалу  он  позволил себе отвлечься, а затем его всерьез захватила
маленькая  сценка,  которая  во  всей  своей  первозданности, не испорченная
сценаристами,  режиссерами  и продюсерами, разыгрывалась пятью этажами ниже,
на другой стороне улицы. Перед частной женской школой рос развесистый клен -
одно  из четырех или пяти деревьев на той, более выигрышной, стороне улицы,-
и  в данный момент за этим кленом пряталась девчушка лет семи-восьми. На ней
была  темно-синяя  курточка  и  берет,  очень  похожий по оттенку на красное
одеяло  в комнате Ван Гога в Арле. С наблюдательного пункта Зуи этот беретик
мог  сойти  за  пятно  краски.  Футах  в  пятнадцати от девочки ее собачка -
молоденькая такса в зеленом кожаном ошейнике с поводком - вынюхивала      ее
следы;   песик  носился  кругами  как  оголтелый,  таща  за  собой  поводок.
По-видимому,  потеряв  хозяйку,  он не в силах был вынести эту муку, и когда
наконец  он  уловил  ее запах, он был уже на пределе отчаяния. Радость обоих
при  встрече  не  поддавалась  описанию.  Таксик  негромко  взвизгнул, потом
распластался перед ней, трепеща от восторга, а хозяйка, что-то крича, быстро
перешагнула через ограждавшую дерево проволоку и подхватила его на руки. Она
долго  хвалила  его понятными только участникам игры словами, потом опустила
его  на землю, взяла в руки поводок, оба весело побежали к западу, в сторону
Пятой авеню и парка, и скрылись из виду. Зуи машинально взялся рукой за раму
окна,  словно  собираясь  поднять  ее и посмотреть вслед уходящим. Но в этой
руке у него оказалась сигара, и он упустил момент. Он затянулся сигарой.
     - Черт  побери,- сказал он.- Есть же славные вещи на свете - понимаешь,
с_л_а_в_н_ы_е  вещи.  Какие  же  мы  идиоты, что так легко даем сбить себя е
толку.  Вечно, вечно, вечно, что бы с нами ни случилось, черт побери, мы все
сводим обязательно к своему плюгавенькому маленькому "я".
     Как раз в эту минуту Фрэнни у него за спиной высморкалась простодушно и
старательно,  и  звук оказался значительно громче, чем можно было ожидать от
столь утонченного и хрупкого на вид органа. Зуи обернулся и посмотрел на нее
не без осуждения.
     Фрэнни, комкая несколько листков "Клинекса", взглянула на него.
     - Ну и_з_в_и_н_и меня,- сказала она.- Уже и высморкаться нельзя? v
     - Ты кончила?
     - Да,  кончила!  Господи,  что  за  семейка. Если тебе нужно всего лишь
в_ы_с_м_о_р_к_а_т_ь_с_я, ты просто жизнью рискуешь.
     Зуи  отвернулся  к  окну.  Он  коротко  затянулся,  скользя взглядом по
бетонным блокам, из которых была сложена школа.
     - Бадди  как-то,  года два назад, высказал мне довольно здравую мысль,-
сказал он.- Надо бы только вспомнить про что.
     Он  замолчал.  И  Фрэнни,  все еще не расставаясь со своим "Клинексом",
взглянула  на  него.  Когда Зуи делал вид, что ему трудно что-то вспоминать,
эти  паузы  неизменно  вызывали  у  его сестер и братьев живой интерес, даже
могли  сойти  за  развлечение.  Как  правило,  он  просто  притворялся,  что
вспоминает.  Почтя  всегда  это  был  прием,  вошедший в привычку за те пять
поучительных  лет,  когда  он  был диктором "Умного ребенка", и, стараясь не
выдать свою несколько противоестественную способность цитировать мгновенно и
по  большей  части  дословно  почти  все,  что  он когда-либо читал или даже
слышал,  если  это  его  интересовало,  он выработал манеру, подражая другим
детям,  участвовавшим  в  программе,  морщить  лоб  и  делать вид, что хочет
выиграть  время.  И  сейчас  он тоже наморщил лоб, но начал говорить намного
раньше,  чем  обычно в подобных случаях, как будто почувствовал, что Фрэнни,
его давнишняя партнерша, раскусила его трюк.
     - Он сказал, что мужчина должен быть способен на все: и если он лежит у
подножия  холма  с  перерезанной  глоткой,  медленно  истекая кровью, и мимо
пройдет красивая девушка или старуха с прекрасным кувшином, который покоится
в  совершенном  равновесии  у  нее  на  голове,  он должен найти в себе силы
приподняться на локте и следить за кувшином, покуда тот не скроется, целый и
невредимый,  за  вершиной  холма.  .  Он  обдумал  сказанное, затем негромко
фыркнул.
     - Хотел  бы  я видеть, как это у него получится, подонок он этакий.- Он
затянулся сигарой.- В   нашем  семействе  каждый  получает  свою  религию  в
отдельной упаковке,- прибавил он тоном, начисто лишенным благоговения.- Уолт
был  настоящим  фанатиком.  Уолт  и  Бу-Бу  были  самыми ярыми приверженцами
религии в нашей семье. .. ' :
     Он  затянулся  сигарой,  как  будто  стараясь  отпугнуть  удовольствие,
которого не хотел испытывать.
     - Уолт  как-то  сказал  Уэйкеру,  что  в  нашем семействе, должно быть,
каждый  накопил ч_е_р_т з_н_а_е_т с_к_о_л_ь_к_о дурной кармы за свои прошлые
воплощения.  Уолт  создал  свою  теорию:  что  религиозная  жизнь,  со всеми
сопутствующими  мучениями,  насылается Богом на тех людей, у которых хватает
нахальства обвинять его в том, что он создал такой гнусный мир.
     С  дивана раздался негромкий смех, выражавший одобрение присутствующих.

     - Этого  я  никогда  не  слыхала,- сказала Фрэнни.- А какие религиозные
взгляды у Бу-Бу? Я не знала, что они у нее есть.
     Зуи немного помолчал, потом сказал:
     - Бу-Бу?  Бу-Бу  уверена,  что мир сотворил мистер Эш. Она это прочла в
"Дневнике"  Килверта.  Детишек  в  приходской  школе  Килверта спросили, кто
сотворил мир, и одир! малыш ответил: "Мистер Эш".
     Фрэнни  выразила свой восторг довольно громко. Зуи обернулся, посмотрел
на нее и - "непредсказуемый"  молодой  человек! - скорчил очень кислую мину,
как  будто  внезапно  отрекся  от всяких проявлений неуместной веселости. Он
снял  ногу  с  подоконника, опустил окурок сигары в пепельницу на письменном
столе  и  отошел  от  окна.  Он медленно двинулся по комнате, засунув руки в
карманы, но все же направляясь в какое-то определенное место.
     - Пора мне отсюда убираться. Я приглашен к ленчу,- и тут же наклонился,
неторопливо и по-хозяйски всматриваясь в глубину аквариума. Потом настойчиво
постучал ногтем по стеклу.
     - Стоит  мне  отвернуться  на  пять  минут,  как  все морят моих черных
моллинезий голодом. Надо было взять их с собой в колледж. Я же з_н_а_л.
     - Ой, Зуи. Ты это повторяешь пять лет подряд. Пошел бы и купил новых.
     Зуи продолжал стучать по стеклу.
     - Все  вы,  школьные  ничтожества,  одним  миром  мазаны.  Жесткие, как
гвозди. Это, брат, не простые черные моллинезий. Это родные существа.
     Сказав  это,  он снова растянулся на ковре, уместившись благодаря своей
худобе  в  довольно  узком  пространстве  между  настольным  радиоприемником
"Штромберг-Карл-сон'" и набитым до отказа кленовым стеллажом для журналов. И
снова  Фрэнни  были  видны  только  каблуки и подошвы его ботинок. Однако не
успел  он  улечься,  как  тут  же  снова  сел,  и  его голова и шея внезапно
выскочили из-под прикрытия - эффект  был  жутковато-комический, вроде трупа,
выпадающего из шкафа.
     - Молитва  идет  полным ходом, а? - сказал он. И снова исчез из виду. С
минуту  он молчал. А потом, с таким сверхизысканным акцентом, что слова едва
можно было разобрать: - Нельзя  ли  с  вами  перекинуться  парой  слов, мисс
Гласс, если не возражаете?
     На это с дивана ответили отчетливо зловещим молчанием.
     - Тверди  свою  молитву, если хочешь, или возись с Блумбергом, или кури
вволю,  только  обеспечь  мне  пять минут нерушимого молчания, сестренка. И,
если это возможно, н_и_к_а_к_и_х с_л_е_з. О'кей? Ты слышишь?
     Фрэнни  ответила не сразу. Она поджала ноги, укрытые пледом. И покрепче
прижала к себе спящего Блумберга.
     - Я  тебя  слышу,-  сказала  она  и  подобрала  ноги  еще больше, как в
крепости  поднимают  подъемный  мост, готовясь к осаде. Она помолчала, потом
заговорила снова: - Можешь   говорить  все,  что  тебе  угодно,  только  без
оскорблений. Сегодня утром я просто не готова к взбучке. Понятно?
     - Никаких  взбучек,  никаких  взбучек, сестренка. И я никого никогда не
оскорбляю.- Руки  у  него  были  благочестиво скрещены на груди.- О, порой я
немного р_е_з_о_к, да, если на то есть повод. Но оскорблять - нет,  никогда.
Я лично всегда полагал, что самый лучший способ ловить мух...
     - Я  с_е_р_ь_е_з_н_о  говорю, Зуи,- сказала Фрэнни, обращаясь более или
менее к его ботинкам.- Кстати,  я  хотела  бы, чтобы ты сел. Каждый раз, как
здесь  учиняются  адские  скандалы, прямо с_м_е_ш_н_о, что все это доносится
именно с того места, где ты лежишь. И на этом месте всегда лежишь именно ты.
А ну-ка, сядь, пожалуйста.
     Зуи закрыл глаза.
     - К счастью, я знаю, что ты шутишь. В глубине души ты этого не думаешь.
Мы  с  тобой  в  глубине  души знаем, что это единственный кусочек священной
земли  во  всем  этом  проклятом доме с привидениями. Как раз в этом месте я
держал  своих  кроликов.  А они были с_в_я_т_ы_е кролики, оба. По сути дела,
это были два единственных кролика-отшельника в целом...
     - Да  перестань  ты!  -  сказала Фрэнни, явно нервничая.- И если хочешь
что-то  сказать,  н_а_ч_и_н_а_й.  Я  только  прошу,  чтобы ты хоть чуть-чуть
помнил о т_а_к_т_е, я себя сейчас так плохо чувствую -- вот  и все. Ты самый
бестактный человек из всех, кого я знаю, это точно.
     - Бестактный?   Н_и_ч_е_г_о   п_о_д_о_б_н_о_г_о.   Откровенный   -  да.
Темпераментный - да.  П_ы_л_к_и_й.  Жизнерадостный,  может быть, излишне. Но
никто никогда не...
     - Я  сказала:  бестактный!  -  перебила  его Фрэнни довольно горячо, но
рассмешить себя она не давала.- Попробуй  только  заболей как-нибудь и пойди
сам  себя навести, тогда ты поймешь, какой ты бестактный.! Когда кому-нибудь
не по себе, то ты - самое невыносимое существо, какое я знала в своей жизни.
Стоит  только чихнуть, знаешь, как ты себя ведешь? Каждый раз, как окажешься
поблизости,  ты  смотришь  на  человека,  как враг. Ты абсолютно не способен
с_о_ч_у_в_с_т_в_о_в_а_т_ь, ты - самый  бесчувственный  человек на свете. Да,
самый!
     - Ладно,  ладно,  ладно,-  сказал  Зуи,  не  открывая глаз.- Нет, брат,
совершенства на земле.- Чуть  смягчив  и  сделав  повыше  свой голос, он без
напряжения, не переходя на фальцет, продемонстрировал Фрэнни хорошо знакомую
манеру их матери, и, как всегда, очень похоже.
     - Мы  сгоряча  говорим  такое,  молодая  леди,  что вовсе не собирались
говорить и о чем назавтра придется очень п_о_ж_а_л_е_т_ь.
     Потом  он неожиданно нахмурился, открыл глаза и несколько секунд глядел
в потолок.
     - Во-первых,-  сказал  он,-  ты,  кажется, думаешь, что я хочу отнять у
тебя твою молитву. Не хочу. Не собираюсь. Что до меня, то ты можешь валяться
на этом диване и повторять хоть до конца своих дней Введение к Конститу ции,
но вот чего я хочу...
     - Прекрасное вступление. Просто п_р_е_л_е_с_т_ь.
     - Что такое?
     - Ничего. Ну, говори, говори.
     - Я  уже  начал говорить, что против молитвы ничего не имею. Что бы там
тебе  ни  казалось.  Знаешь,  ты  ведь  далеко  не первая, кто решил творить
Иисуоову  молитву.  Я  некогда  обошел  все  армейские и флотские магазины в
Нью-Йорке - искал  подходящий  для  странника рюкзак. Я собирался набить его
хлебными  корками  и  отправиться  пешком  бродить  по  всей стране, черт ее
побери. Творя молитву. Неся слово Божие. И все такое.- Зуи   ПОМОЛЧАЛ.-   И,
ей-богу,  я говорю это не ради того, чтобы дать тебе понять, что некогда и я
был Чувствительным Молодым Существом, как Ты
     - Тогда з_а_ч_е_м ты это говоришь?
     - Зачем  я это говорю? А затем, что мне надо тебе кое-что сказать, а я,
может  быть,  вовсе  и не имею права об этом говорить. По той причине, что и
меня когда-то обуревало желание творить эту молитву, а я не стал. Может, мне
просто  завидно,  что  ты  за  это взялась. Очень может быть, честно говоря.
Во-первых, я вечно переигрываю. И более чем вероятно, что я, черт побери, не
желаю быть Марфой, когда ты строишь из себя Марию [11].
     Фрэнни  не  удостоила его ответом. Но она подвинула Блумберга поближе и
как-то  неловко,  нерешительно  прижала  его к себе. Потом она посмотрела на
брата и сказала:
     - Ты - бесенок. Ты это знаешь?
     - Только  без  комплиментов,  дружище,-  может,  со  временем  ты о них
пожалеешь.  Я  все  же  скажу тебе, что мне не нравится твой подход к этому.
Даже если я не имею права делать замечания.
     Тут  Зуи  примерно  десять  секунд  без  выражения  смотрел  на беленый
потолок, потом опять закрыл глаза.
     - Во-первых,- сказал он,- не по душе мне эти выступления в духе Камиллы
[12].  И  не  перебивай  меня,  ясно?  Я  знаю, что ты расклеилась на вполне
законном    основании,    и    все    такое.    Я    не   считаю,   что   ты
п_р_и_т_в_о_р_я_е_ш_ь_с_я,- этого   я  не  говорил.  Я  не  думаю,  что  это
подсознательные  претензии на с_о_ч_у_в_с_т_в_и_е. Вообще ничего такого я не
думаю.  Но  я  повторяю,  что мне это не по душе. Это жестоко по отношению к
Б_е_с_с_и,  жестоко по отношению к Л_е_с_у, и если до тебя это еще не дошло,
то  от  тебя  начинает попахивать ханжеством. Во всем мире, черт побери, нет
такой  молитвы и такой религии, которая оправдала бы ханжество. Я не называю
т_е_б_я ханжой - так что можешь сидеть спокойно,- но я утверждаю, что такие
истерики выглядят чертовски непривлекательно.
     - Ты  все  сказал?  -  спросила  Фрэнни.  Она  сидела, сильно наклонясь
вперед. Голос у нее снова стал дрожать.
     - Ну  ладно,  Фрэнни.  Послушай.  Ты  сама  согласилась меня выслушать.
Похоже, что самое плохое я уже сказал! Я просто стараюсь тебе сказать - нет,
не стараюсь, а г_о_в_о_р_ю тебе,- что  это  нечестно  по отношению к Бесси и
Лесу, вот и все. Для них это ужасно - ты  сама понимаешь. Знаешь ли ты, черт
побери,  что  Лес  уже  до того дошел, что вчера вечером, перед тем как лечь
спать, собирался принести тебе м_а_н_д_а_р_и_н_ч_и_к? Господи! Даже Бесси не
выносит рассказов с мандаринчиками. И я тоже, видит бог. Если ты собираешься
и дальше пребывать в этом нервном шоке, то я бы хотел, черт возьми, чтобы ты
отправилась  обратно в колледж и проделывала это там. Там, где с тобой никто
нянчиться не будет. И где, видит бог, никому в голову не придет таскать тебе
мандарины.  И  где  ты не будешь держать свои ботинки в бельевом шкафу, черт
побери.
     Тут  Фрэнни  на ощупь и совершенно беззвучно протянула руку к коробке с
"Клинексом", стоявшей на мраморном кофейном столике.
     Зуи  рассеянно  смотрел на давнишнее пятно на потолке, которое сам же и
посадил лет девятнадцать - двадцать назад из водяного пистолета.
     - И  второе,  о  чем  я  беспокоюсь,-  сказал он,- это тоже не очень-то
приятная  штука.  Я  уже  кончаю,  так что потерпи минутку, если можешь. Мне
к_а_т_е_г_о_р_и_ч_е_с_к_и   не  нравится  это  мелкое  житьишко  одетого  во
власяницу  тайного  великомученика,  которое  ты  влачишь  там, в колледже,-
этакая  ничтожная  брюзгливая священная война, которую ты, как тебе кажется,
ведешь  против  всех  и вся. И не перебивай меня еще хоть секунду, я не хочу
сказать  ничего  такого,  чего  ты ждешь. Насколько я понял, ты ополчилась в
основном на систему высшего образования. Погоди, не б_р_о_с_а_й_с_я на меня.
Мне  противен этот ураганный обстрел. Я согласен с тобой на девяносто восемь
процентов. Но остальные два процента - вот  что пугает меня до полусмерти. У
меня в колледже был один профессор - всего    один,   приходится   с   тобой
согласиться,  но  это  был  большой,  большой  человек,  и  к  нему все твои
разговоры  просто  не  относятся. Нет, он не был Э_п_и_к_т_е_т_о_м. Но он не
был  ни  отпетым  эгоистом,  ни  факультетским любимчиком. Это был великий и
скромный ученый. Более того, я уверен, что ни разу - ни  в  аудитории,  ни в
другом месте - я  не  слышал  от  него  ни одного слова, которое не таило бы
капельку, а подчас и бездну мудрости. С ним-то что будет, когда ты поднимешь
свой бунт? Мне даже думать об этом невыносимо - бросим,  к  черту, эту тему.
Те, о которых ты тут распространялась,- это  совсем  другое дело. Этот самый
профессор  Таппер.  И  те два болвана, о которых ты мне вчера рассказывала,-
Мэнлиус  и  еще  кто-то. Т_а_к_и_х у меня было хоть пруд пруди, как и у всех
нас,  и  я  с_о_г_л_а_с_е_н  с  тобой,  что  они не так уж безобидны. Честно
говоря,  они смертельно опасны. Великий Боже. До чего бы они ни дотронулись,
все превращается в бессмысленную ученую чушь. Или - что еще хуже - в предмет
к_у_л_ь_т_а. Я считаю, что главным образом по их вине ежегодно в июне месяце
страну наводняют невежественные недоноски с дипломам