и.
     Тут Зуи, не сводя глаз с потолка, скорчил гримасу и затряс головой.
     - Но  мне  не нравится - и Симору, и Бадди тоже, кстати, не понравилось
бы - то,  как ты говоришь об этих людях. Видишь ли, ты презираешь не то, что
они олицетворяют, - ты  их  с_а_м_и_х презираешь. Какого черта ты переходишь
на  личности?  Я  серьезно  говорю, Фрэнни. К примеру, когда ты говорила про
этого  Таппера,  у  тебя  в  глазах был такой кровожадный блеск, что запахло
убийством.  Эта  история  про  то, как он перед лекцией идет в уборную и там
взбивает свою шевелюру. И прочее. Может, так он и делает,- судя   по   твоим
рассказам,  это в его духе. Я не говорю, что это не так. Но что бы он там ни
творил со своими волосами - н_е  т_в_о_е э_т_о, б_р_а_т, д_е_л_о. Если бы ты
посмеивалась  над  его излюбленными ужимками, это бы еще ничего. Или если бы
тебе  было  чуть-чуть  жалко  его  за  то,  что  ему от неуверенности в себе
приходится  наводить на себя этот жалкий лоск, черт его побери. Но когда т ы
мне об этом рассказываешь, - пойми,  я не шучу - можно подумать, что эта его
чертова прическа - твой       заклятый       л_и_ч_н_ы_й      враг.      Это
н_е_с_п_р_а_в_е_д_л_и_в_о - ты  сама  знаешь.  Если  ты  выходишь  на  бой с
Системой - давай стреляй, как положено милой, интеллигентной девушке, потому
что  п_е_р_е_д  т_о_б_о_й  в_р_а_г,  а  не  потому, что тебе не по нутру его
прическа или его треклятый галстук.
     Примерно на минуту воцарилось молчание. Затем оно было нарушено: Фрэнни
высморкалась - от  всей  души,  длительно, как сморкаются больные, у которых
уже дня четыре как заложило нос.
     - Точь-в-точь  как  моя  чертова  язва. А знаешь, почему я ее подцепил?
Или, во всяком случае, в чем на девять десятых причина моей язвы? Потому что
я  неправильно  рассуждаю,  я  позволяю  себе вкладывать слишком много в мое
отношение  к телевидению и ко всему прочему. Я делаю в точности то же, что и
ты, хотя мне в моем возрасте надо бы соображать, что к чему.
     Зуи  замолчал.  Не  спуская  глаз с пятна на потолке, он глубоко втянул
воздух через нос. Пальцы у него лее еще были сплетены на груди.
     - А  то,  что я скажу напоследок, возможно, тебя взорвет. Но иначе я не
могу. Это самое важное из всего, что я хотел сказать.- Он    посмотрел    на
потолок, словно ища поддержки, и закрыл глаза.- Не  знаю,  помнишь ли ты, но
я-то  не  забыл,  дружок,  как  ты  тут устроила маленькое отступничество от
Нового завета, так что кругом на сто миль было слыхать. В это время все были
в  этой  чертовой  армии,  так что я единственный такого наслушался, что уши
вяли. А ты помнишь? Хоть что-нибудь помнишь?
     - Мне  же  было  всего  десять  лет!  - сказала Фрэнни в нос и довольно
воинственно.
     - Я  знаю,  сколько тебе было. Прекрасно знаю, сколько тебе было лет. Я
ведь  не  для  того  это вспомнил, чтобы тыкать тебя носом в прошлые ошибки,
видит  бог.  Я говорю об этом по серьезной причине. Я об этом говорю потому,
что  ты,  по-моему,  как  не  понимала  Иисуса  в  детстве,  так и сейчас не
понимаешь.  Сдается  мне,  что  он  у  тебя в голове перепутался с пятью или
десятью  другими  религиозными  деятелями, ия не п_р_е_д_с_т_а_в_л_я_ю себе,
как  ты можешь творить Иисусову молитву, не разобравшись, кто есть кто и что
к   чему.   Ты   вообще-то   помнишь,   с   чего   началось   то   маленькое
вероотступничество?.. Фрэнни? Помнишь или нет?
     Ответа   он   не   дождался.   Вместо  ответа  Фрэнни  довольно  сильно
высморкалась.
     - А  я,  представь  себе,  помню. Глава шестая, от Матфея. Это я, брат,
отлично  помню.  Даже  помню, где я был. Я сидел у себя в комнате, заматывал
липкой  лентой  свою  чертову  клюшку,  и  тут  ты  влетела в полном раже, с
раскрытой Библией в руках. Тебе вдруг разонравился Иисус, и ты желала знать,
можно  ли  позвонить  Симору  в  военный  лагерь  и  сообщить ему об этом. А
помнишь,  за что ты разлюбила Иисуса? Я тебе скажу. Потому, в_о-п_е_р_в_ы_х,
что  тебе  не  понравилось,  как  он  пошел  в  синагогу и опрокинул столы и
расшвырял  идолов.  Это  было  так  грубо,  Так  Неоправданно.  Ты  выражала
уверенность,  что  Соломон  или  кто-то  там еще ничего подобного себе бы не
позволил. А в_т_о_р_а_я вещь, которую ты не одобряла - на  этом месте у тебя
была как раз раскрыта Библия,- это строчки: "Взгляните на птиц небесных: они
не  сеют,  не  жнут,  не собирают в житницы; и Отец ваш небесный питает их".
Здесь-то  все  в  порядке. Все прелестно. Это ты вполне одобряла. Н_о в_о_т,
когда  Иисус  тут  же  говорит: "Вы не гораздо ли лучше их?" [13] А_г_а, вот
тут-то  маленькая  Фрэнни  и  спрыгивает  на  ходу.  Тут наша Фрэнни начисто
отрекается  от  Библии и бросается прямехонько к Будде, который не относится
свысока ко всем этим милым небесным птичкам, Ко всем этим чудным, прелестным
цыплятам  и гусятам, которых мы разводили тогда на Озере. И не повторяй, что
тебе  было десять лет. Я говорю о том, к чему твой возраст не имеет никакого
отношения.  Никаких  существенных  п_е_р_е_м_е_н  в  возрасте  от  десяти до
двадцати лет не происходит - и  от  десяти до восьмидесяти, кстати, тоже. Ты
д_о  с_и_х  п_о_р  не  можешь  любить того Иисуса, который сделал или сказал
то-то и то-то - или,  по  крайней  мере,  ему  это приписали,- так, как тебе
хотелось  бы.  И  ты  это знаешь. Ты по природе своей не способна любить или
понимать  какого  бы то ни было Сына Божия, который опрокидывает столы. И ты
по  природе  своей  не  можешь любить или понимать какого бы то ни было Сына
Божия, который говорит, что человек - л_ю_б_о_й  человек,  даже  такой,  как
профессор Таппер,- Богу   дороже,  чем  какой-нибудь  пушистый,  беспомощный
пасхальный цыпленок.
     Теперь  Фрэнни  смотрела в ту сторону, откуда доносился голос Зуи, сидя
совершенно  прямо  и стиснув в кулаке комочек "Клинекса". Блумберга у нее на
коленях уже не было.
     - А ты, конечно, м_о_ж_е_ш_ь,-- пронзительно сказала она.
     - Могу или нет, это к делу не относится. Впрочем, да, так оно и есть, я
могу.  В этот вопрос я сейчас углубляться не хочу, но я никогда не пытался -
сознательно или иначе - перекраивать  Иисуса под Франциска Ассизского, чтобы
сделать его более "любезным сердцу",-- а  этим  занимаются  девяносто восемь
процентов  христиан  во  всем мире. Это не делает мне чести. Я не в таком уж
восторге от святых типа Франциска Ассизского. А тебе они по сердцу. По моему
мнению,  это  и  есть одна из причин твоего маленького нервного срыва. И как
раз  по  этой  причине  ты  устроила его дома. Здесь ты на всем готовеньком.
Обслуживание  по первому разряду, с горячей и холодной проточной чертовщиной
и  привидениями.  Куда  уж  удобнее!  Здесь ты можешь твердить свою Иисусову
молитву и лепить свой идеал из Иисуса, Святого Франциска, Симора и Хайдиного
дедушки.- Зуи  ненадолго  прервался.-  Ты  что,  не  понимаешь? Неужели тебе
н_е_п_о_н_я_т_н_о,  как  смутно,  как  безответственно  ты  смотришь на мир?
Господи, да в тебе никогда ничего третьесортного не было, а вот сейчас ты по
горло увязла в мыслишках третьего сорта. И твоя молитва - третьесортная
религия, и твое нервное расстройство, знаешь ты это или нет,- тоже  третьего
сорта.  Я  видел  парочку  настоящих  нервных срывов, и те, на кого это нака
тывало, не успевали подыскать себе местечко, где бы..
     - Не смей, Зуи! Н_е с_м_е_й! - крикнула Фрэнни, захлебываясь слезами.
     - Сейчас,  минутку,  одну минутку. А с ч_е_г_о это у тебя нервный срыв,
кстати сказать? То есть если уж ты изо всех сил старалась выйти из строя, то
почему  бы тебе не употребить всю эту энергию на то, чтобы остаться здоровой
и   веселой?   Ладно,   я   непоследователен.   Сейчас  я  веду  себя  очень
непоследовательно.  Но,  боже  мой,  как  ты  испытываешь  ту  малую  толику
терпения, которая мне досталась от роду! Ты смотришь на свой университетский
г_о_р_о_д_о_к,  и  на мир, и на п_о_л_и_т_и_к_у, и на урожай одного л_е_т_а,
слушаешь болтовню кучки безмозглых студентов и решаешь, что повсюду - только
"я", "я", "я" и единственный разумный выход для девушки - обрить        себе
голову,   лечь  на  диван,  твердить  Иисусову  молитву  и  просить  у  Бога
какого-нибудь  маленького  мистического  чуда, которое принесет ей радость и
счастье.
     Фрэнни закричала:
     - Д_а з_а_м_о_л_ч_и_ш_ь л_и т_ы н_а_к_о_н_е_ц!
     - Секунду,  секундочку.  Ты  все  твердишь  про "я". Господи, да только
самому Христу под силу разобраться, где "я", а где нет. Это, брат, Б_о_ж_и_й
мир, а не твой, и не тебе судить, где "я", а где нет - последнее   слово  за
Ним.  А  как  насчет  твоего  возлюбленного Эпиктета? Или твоей возлюбленной
Эмили  Д_и_к_и_н_с_о_н?  Ты что, хочешь, чтобы твоя Эмили каждый раз, как ей
захочется  написать  стишок, садилась бы и твердила молитвы до тех пор, пока
это  гадкое,  эгоистическое желание не пропадет? Нет, этого ты не хочешь! Но
тебе  бы хотелось, чтобы у твоего друга профессора Таппера взяли бы и отняли
его  "я".  Это другое дело. Может быть, и другое. Может быть. Но не кричи ты
на  весь  мир  о  "я" вообще. Я считаю, если ты хочешь знать мое мнение, что
половину  всей пакости в мире устраивают люди, которые не пускают в ход свое
подлинное  "я".  Твой профессор Таппер, к примеру. Судя хотя бы по тому, что
ты  о  нем  рассказываешь,  я  готов поспорить на что угодно, что он в жизни
использует вовсе не то, что ты принимаешь за его "я", а совсем другое, более
грязненькое,  но  менее  п_р_и_с_у_щ_е_е  ему  качество.  Господи,  да ты же
достаточно  ходила в школу, чтобы это знать. Только соскреби краску с никуда
не годного школьного учителя - или  хоть  с  университетского профессора,- и
почти  наверняка  обнаружится первоклассный автомеханик или к_а_м_е_н_щ_и_к,
черт побери. Вот тебе пример - Лесаж,  мой друг, мой покровитель, моя Роза с
Мэдисон-авеню.  Думаешь,  это "я" загнало его на телевидение? Черта с два! У
него теперь вообще никакого "я" нет - если   и   было   когда-то.   Он   его
расколотил  на мелкие хобби. Я знаю по меньшей мере три его хобби, и все они
связаны  с  громадной  мастерской  у  него в подвале, которая обошлась ему в
десять  тысяч  долларов  и  вся  набита  электрическими  приборами, тисками,
динамо-машинами и бог знает чем еще. Ни у одного человека, проявляющего свое
"я", нет в_р_е_м_е_н_и ни на какие чертовы хобби.
     Зуи  внезапно умолк. Он по-прежнему лежал с закрытыми глазами, а пальцы
у  него  были  крепко  переплетены  на  груди.  Но вот он придал своему лицу
нарочито обиженное выражение. Видимо, это была такая форма самокритики.
     - Х_о_б_б_и,- сказал он.- Как это я договорился до х_о_б_б_и?
     С  минуту  он  лежал  и  молчал.  В  комнате были слышны только рыдания
Фрэнни,  не  вполне заглушенные шелковой подушкой. Блумберг теперь сидел под
роялем, на солнеч ном островке, и довольно картинно умывался.
     - Опять  я играю резонера,- сказал Зуи нарочито будничным голосом.- Что
бы  я  ни  говорил, у меня получается одно: как будто я хочу подкопаться под
твою Иисусову молитву. А я ничего такого не хочу, черт меня побери! Я только
против  того,  почему,  как  и  г_д_е  ты  ею  занимаешься.  Мне бы хотелось
убедиться - я  был  бы  с_ч_а_с_т_л_и_в  убедиться,- что ты ею не подменяешь
дело  своей  жизни,  свой долг, каков бы он, черт побери, ни был, или просто
свои  ежедневные  обязанности. Но вот что еще хуже: я никак не могу понять -
ей-богу, никак не пойму,- как  ты  можешь  молиться Иисусу, которого даже не
понимаешь.  А вот что уже совершенно непростительно, если учесть, что в тебя
путем принудительного кормления впихнули примерно такую же массу религиозной
философии, как в меня,- совершенно  непростительно,  что  ты  и не пытаешься
понять  его.  Еще  можно  было бы найти какое-то оправдание, если бы ты была
либо  совсем  п_р_о_с_т_ы_м  человеком,  как  тот  странник,  либо человеком
о_т_ч_а_я_в_ш_и_м_с_я,- но  ты,  брат,  не  так  проста  и далеко не в таком
отчаянии, черт побери!
     Тут Зуи, все еще не открывая глаз, сжал губы - в  первый раз, с тех пор
как он улегся,- и эта гримаса,
     заметим  в  скобках,  очень  напоминала  привычное  выражение  лица его
матери.
     - Боже  правый, Фрэнни,- сказал он.- Если уж ты хочешь творить Иисусову
молитву,  то,  по  крайней  мере,  молись  Иисусу, а не Святому Франциску, и
Симору,  и дедушке Хайди, единому в трех лицах. И когда ты молишься, думай о
н_е_м,  и только о нем, представляй его себе таким, каким он был, а не каким
ты  хотела  бы его видеть. Ты не желаешь смотреть правде в глаза. Именно эта
проклятая  привычка  не  смотреть  правде  в  глаза  и  довела тебя до этого
дурацкого расстройствами выкарабкаться она тебе не поможет.
     Зуи  вдруг  прижал  ладони  к  своему совершенно мокрому лицу, подержал
секунду  и  снова отнял. Снова скрестил руки на груди. Потом заговорил почти
безукоризненно светским тоном:
     - Одно  меня  ставит в тупик, честно говоря, просто ставит в тупик: как
может человек - если он не дитя, и не ангел, и не счастливый простачок вроде
нашего странника,- как  человек  может  вообще молиться Иисусу, который хоть
чуточку  непохож на того, кого мы видим и слышим в Новом завете. Господи! Он
ведь  просто  самый  разумный  человек  в Библии, только и всего! Кого он не
перерос  на  две  головы?  Кого?  И  Ветхий  и  Новый  завет  полны жрецами,
пророками,  учениками,  сынами возлюбленными, Соломонами, Исайями, Давидами,
Павлами - но,  бог  ты  мой,  кто  же  из  них,  кроме Иисуса, действительно
понимал,  где  начало и где конец? Н_и_к_т_о. Моисей? Ничего подобного. И не
говори,  что Моисей. Он был хороший человек, и у него был налажен прекрасный
контакт  с  Богом,  и  все  такое,  но  в  том-то  и  дело.  Ему приходилось
поддерживать контакт. А Иисус понимал, что Бог от него н_е_о_т_д_е_л_и_м.
     Тут Зуи хлопнул в ладоши - только  разок,  и  негромко - и, может быть,
неожиданно  для  самого  себя.  Не  успел отзвучать хлопок, как он уже снова
скрестил руки на груди.
     - Господи,  какой  ум!  -  сказал  он.-  Ну  кто,  например,  сумел  бы
промолчать  в  ответ  на расспросы Пилата? Только не Соломон. Не говори, что
Соломон.  У Соломона нашлось бы несколько подходящих слов на этот случай. Не
уверен, что и С_о_к_р_а_т не сказал бы несколько слов. Критон или кто-нибудь
там еще ухитрился бы отвести его в сторонку и выудить из него парочку хорошо
обдуманных  фраз  для  истории.  Но  главнее и выше всего: кто из библейских
мудрецов, кроме Иисуса, знал - з_н_а_л, - что мы носим Царство Божие в себе,
в_н_у_т_р_и,  куда  мы  по  своей  проклятой  тупости,  сентиментальности  и
отсутствию  во  ображения  забываем заглянуть? Надо быть Сыном Божьим, чтобы
знать  такие  вещи.  Почему  ты  не  задумываешься  об  этих вещах? Я говорю
с_е_р_ь_е_з_н_о,  Фрэнни,  очень  серьезно.  Если  ты не видишь Иисуса точно
таким,  каким  он  был,  твоя молитва совершенно не имеет смысла. Если ты не
понимаешь Иисуса, ты не поймешь и его молитвы - у  тебя  вообще  не  молитва
получится, а какая-то дешевая ритуальная тягомотина. Иисус был а_д_е_п_т_о_м
в_ы_с_ш_е_г_о р_а_н_г_а, черт побери, он был послан с ужасно важной миссией.
Это  тебе  не  Святой  Франциск,  у которого хватало времени сочинять разные
гимны,  или  читать  проповеди  п_т_и_ч_к_а_м, или заниматься другими милыми
делами,  столь  любезными сердцу Фрэнни Гласс. Я говорю совершенно серьезно,
черт  побери.  Как  ты  ухитряешься  этого  не  видеть? Если бы Господу Богу
понадобилась личность, приятная во всех отношениях, вроде Святого Франциска,
чтобы  сделать  дело,  описанное  в Новом завете, он бы его и выбрал, можешь
быть  уверена.  А  он выбрал самого лучшего, самого умного, самого любящего,
наименее  сентиментального,  самого неподдельного Учителя из всех. И если ты
этого  не  понимаешь,  клянусь  тебе,  ты  не  понимаешь  и смысла Иисусовой
молитвы.  У  Иисусовой молитвы одна цель, одна-е_д_и_н_с_т_в_е_н_н_а_я цель.
Одарить  человека  знанием  о  Христе.  Нет,  не  для  того,  чтобы устроить
маленькое,  уютное,  "святое-для-тебя"  [14]  местечко,  где некий липкий от
патоки,  очаровательный  божественный пришелец примет тебя в свои объятия, и
отпустит  тебе  все долги твои, и прогонит на вечные времена всю твою гадкую
мировую  скорбь  и профессоров Тапперов. И, черт побери, если у тебя хватает
ума  понять  это,  а  у  т_е_б_я  ума хватает, и ты все же отказываешься это
понимать - значит,  ты употребляешь молитву во зло, ты ею пользуешься, чтобы
вымолить  себе  мир,  полный  куколок  и  святых,  где  не будет профессоров
Тапперов.
     Он  внезапно уселся прямо и наклонился вперед с такой стремительностью,
словно делал гимнастическое упражнение,- ему нужно было взглянуть на Фрэнни.
Рубашка на нем была, как говорится, хоть выжимай.
     - Если бы Иисус предназначил молитву для того, чтобы...
     Зуи осекся. Он рассматривал Фрэнни, ничком лежавшую на диване, и, может
быть в первый раз, услышал горестные звуки, которые она старалась заглушить.
Он мгновенно побледнел - и  от страха за ее здоровье, и, может быть, оттого,
что  извечно  тошнотворный  дух  поражения  вдруг  пропитал всю комнату. Его
бледность,  однако,  была  до  странности  чисто  белого  тона, без желтых и
зеленых  оттенков  вины  или  жалкого  раскаяния.  Эту  бледность можно было
сравнить с обескровленным лицом мальчишки, который до безумия любит животных
- в_с_е_х  животных - и который только что увидел, какое выражение появилось
на  лице  у  его  любимой,  обожающей  кроликов сестренки, когда она открыла
коробку с его подарком ко дню рождения,- а  там  была  только  что пойманная
маленькая  кобра  с неумело завязанным красным бантиком на шее. Он не сводил
глаз с Фрэнни целую минуту, потом встал на ноги, неловко пошатнувшись, чтобы
не  потерять  равновесие, что было совсем ему несвойственно. Он прошел очень
медленно  через  всю  комнату  к письменному столу матери. Когда он дошел до
стола, стало совершенно ясно, что он знать не знает, зачем его туда понесло.
Казалось, он не узнает вещей, лежащих на столе,- ни       промокашку       с
заштрихованными "о", ни пепельницу со своим собственным окурком,- так что он
отвернулся и снова стал смотреть на Фрэнни. Ее рыдания чуть-чуть утихли, или
это  ему  показалось,  но  она  по-прежнему  лежала  все  в  той  же жалкой,
безвольной  позе,  лицом вниз. Одна рука у нее подломилась, подогнулась, так
что ей наверняка было очень неудобно, а то и больно так лежать. Зуи отвел от
нее  глаза,  потом  набрался  смелости  и  снова посмотрел. Он быстро провел
ладонью по потному лбу, сунул руку в карман, чтобы обсушить ее, и сказал:
     - Прости  меня, Фрэнни. Прости, пожалуйста. Но это формальное извинение
только  вызвало  новые,  более  громкие  и отчаянные рыдания. Зуи пристально
смотрел  на нее еще пятнадцать или двадцать секунд. Потом вышел из комнаты в
переднюю, закрыв за собой дверь.



     * * *



     Запах свежей краски чувствовался тотчас же за дверью гостиной. Переднюю
еще  не начинали красить, весь паркет был застелен газетами, и первый же шаг
Зуи - неуверенный, как бы в полусне - оставил отпечаток резиновой подошвы на
фотографии  в  спортивном  отделе:  прямо на лице Стэна Мюзиала, держащего в
руке полуметровую форель. Через пять или шесть шагов он едва не столкнулся с
матерью, которая выходила из своей спальни.
     - Я  думала,  что  ты  уже  ушел! - сказала она. В руках у нее были два
аккуратно сложенных чистых постельных покрывала.
     - Мне   показалось,   что   наружная  дверь...-  Она  умолкла  и  стала
внимательно разглядывать Зуи.- Ч_т_о с тобой? Это ты так в_с_п_о_т_е_л?
     Не дожидаясь ответа, она взяла Зуи за руку и повела его - скорее,
переставила, как будто он был легкий как щетка,- поближе  к свету, падавшему
через открытую дверь только что выкрашенной спальни.
     - Так и е_с_т_ь - вспотел.- Она не могла бы говорить более удивленным и
придирчивым тоном, даже если из пор Зуи вы