после чего сбрасывают оставшееся в нижнем белье  тело  обратно  в  могилу  и
засыпают его землей. Тем временем вождь берет  одежду,  критически  хмыкает,
затем скидывает жемчужно-серый пиджак,  принадлежавший  когда-то  начальнику
производства "Западно-шекспировской киностудии", и всовывает  руки  в  более
консервативное одеяние, хорошо сочетавшееся с портетом и "Золотым правилом".

                                 Рассказчик

     Поставьте себя на его место. Быть может,  вы  не  знаете,  что  хорошая
чесальная машина состоит из  барабана  и  двух  подающих  валиков,  а  также
разнообразных  игольчатых  и  чистильных  валиков,   курьерчиков,   приемных
барабанов  и  тому  подобного.  А  если  у  вас  нет  чесальных  машин   или
механических ткацких  станков,  если  у  вас  нет  электродвигателей,  чтобы
приводить их в движение, нет динамо-машин, чтобы вырабатывать электричество,
нет угля, чтобы поднимать пар, нет печей, чтобы плавить сталь, -  что  ж,  в
этом  случае,  чтобы  иметь  приличную  одежду,  вам,   очевидно,   остается
рассчитывать на  кладбища,  где  зарыты  те,  кто  пользовался  всеми  этими
благами. Но пока  повсюду  наблюдалась  высокая  радиация,  даже  кладбищами
нельзя  было  пользоваться.  В  течение  трех   поколений   жалкие   остатки
человечества, пережившие заключительную фазу технического прогресса, кое-как
перебивались в полном одичании. Только в последние тридцать лет  они  смогли
без  опасений  пользоваться  погребенными  остатками  du   confort   moderne
{современных удобств (фр.).}.

     Крупный план: нелепая фигура вождя, одетого в пиджак человека, чьи руки
были гораздо короче, а живот гораздо толще, чем у него. На звук шагов  вождь
оборачивается. В кадре, снятом дальним планом с места вождя, мы  видим,  как
доктор Пул со связанными за спиной руками устало бредет  по  песку.  За  ним
движутся три его стража. Стоит ему споткнуться или замедлить  шаг,  как  они
тычут его в зад покрытыми иголками листьями юкки и громко хохочут, когда  он
вздрагивает.
     В молчаливом изумлении вождь следит за их приближением.
     - Во имя Велиала, что это? - наконец осведомляется он.
     Группка останавливается у подножия мавзолея. Три стража кланяются вождю
и начинают рассказывать. На своей лодчонке они ловили  рыбу  у  Редондо-Бич,
как вдруг увидели выплывающий из тумана огромный, странный корабль; они  тут
же подгребли к берегу, чтобы их не заметили. Из развалин  старого  дома  они
наблюдали, как чужаки высадились на берег. Тринадцать человек. А потом  этот
мужчина и с ним женщина добрели до самого порога их убежища. Женщина ушла, а
когда мужчина стал рыться маленькой лопаткой в  грязи,  они  набросились  на
него сзади, сунули в рот кляп, связали и вот привели  для  допроса.  Следует
долгое молчание; наконец вождь спрашивает:
     - По-английски говоришь?
     - Говорю, - запинаясь, отвечает доктор Пул.
     - Хорошо. Развяжите и поднимите его сюда.
     Стражи поднимают доктора Пула, да так бесцеремонно, что он приземляется
у ног вождя на четвереньки.
     - Ты священник?
     - Священник? - с  тревожным  удивлением  переспрашивает  доктор  Пул  и
отрицательно качает головой.
     - Тогда почему у тебя нет бороды?
     - Я... я бреюсь.
     - Так, значит, ты не... - вождь проводит пальцем по щеке  и  подбородку
доктора Пула. - Понятно, понятно. Встань.
     Доктор Пул повинуется.
     - Откуда ты?
     - Из Новой Зеландии, сэр.
     Доктор Пул с трудом сглатывает; ему хотелось бы, чтобы во рту  не  было
так сухо, а голос не дрожал так от ужаса.
     - Из Новой Зеландии? Это далеко?
     - Очень.
     - Ты приплыл на большом корабле? Парусном?
     Доктор Пул кивает и в менторской манере, к  которой  всегда  прибегает,
когда  общение  грозит  сделаться  затруднительным,  принимается  объяснять,
почему они не смогли пересечь Тихий океан на пароходе.
     - Нам негде было бы пополнять запасы топлива. Наши судоходные  компании
используют пароходы только в каботажном плавании.
     - Пароходы? - повторяет вождь, и на лице у него появляется интерес. - У
вас все еще есть пароходы? Но значит, у вас не было Этого?
     Доктор Пул озадачен.
     - Я не совсем уловил, - говорит он. - Чего этого?
     - Этого. Ну, знаете, когда Он одержал верх.
     Подняв  руки  ко  лбу,  надсмотрщик  с  помощью  указательных   пальцев
изображает рожки. Подчиненные преданно следуют его примеру.
     - Вы имеете в виду дьявола? - с сомнением в голосе осведомляется доктор
Пул.
     Собеседник кивает.
     - Но ведь... То есть я хочу сказать...

                                 Рассказчик

     Наш друг - праведный конгрегационалист, но, увы, либерал. А это значит,
что он никогда не отдавал Князю мира сего онтологически ему должного.  Проще
говоря, доктор Пул в Него не верит.

     - Да, Он пришел к власти, - объясняет вождь. - Выиграл битву и  овладел
всеми. Это случилось в день, когда люди совершили все это.
     Широким всеобъемлющим жестом он  обводит  запустение,  бывшее  когда-то
Лос-Анджелесом. Лицо доктора Пула проясняется: он понял.
     -  Ясно,  вы  имеете  в   виду   третью   мировую   войну.   Нет,   нам
посчастливилось:  мы  вышли  сухими   из   воды.   Благодаря   своеобразному
географическому положению, - тем же менторским тоном добавляет он,  -  Новая
Зеландия не имела стратегического значения для...
     Эту многообещающую лекцию вождь обрывает вопросом:
     - Значит, у вас остались поезда?
     - Да, поезда у нас остались, - несколько  раздраженно  отвечает  доктор
Пул. - Но, как я говорил...
     - И паровозы в самом деле работают?
     - Конечно, работают. Как я говорил...
     К изумлению доктора Пула, вождь издает восторженный вопль и хлопает его
по плечу.
     - Тогда ты можешь помочь нам снова  все  это  наладить.  Как  в  добрые
старые дни... - Он делает пальцами рожки. - У нас  будут  поезда,  настоящие
поезда! - В порыве  восторженного  предвкушения  вождь  притягивает  к  себе
доктора Пула, обнимает его и целует в обе щеки.  Съежившись  от  неловкости,
которая усугубляется еще и отвращением (великий человек моется редко, к тому
же изо рта у него пахнет крайне скверно), доктор Пул высвобождается.
     - Но я не инженер, - протестует он. - Я ботаник.
     - А что это?
     - Ботаник - это человек, который знает все про строение и механизмы...
     - Заводов? - с надеждой спрашивает вождь.
     - Нет, я не договорил -  про  строение  и  механизмы  жизнедеятельности
растений. Ну, которые с листьями, стеблями  и  цветками,  хотя,  -  поспешно
добавляет доктор Пул, - не следует забывать и о тайнобрачных. Честно говоря,
тайнобрачные - мои любимцы.  Как  вам,  наверно,  известно,  Новая  Зеландия
особенно богата тайнобрачными...
     - Да, но как же с паровозами?
     - С паровозами? - презрительно переспрашивает доктор Пул. -  Говорю  же
вам, я не отличу паровой турбины от дизеля.
     - Значит, ты не можешь помочь нам снова пустить поезда?
     - Исключено.
     Не говоря ни слова, вождь поднимает правую  ногу,  упирает  ее  доктору
Пулу в низ живота и резко распрямляет колено.
     Крупный  план:  доктор  Пул,  потрясенный,  весь  в  царапинах,  однако
невредимый поднимается с кучи песка, на которую упал. За кадром слышен голос
вождя, зовущего людей, которые взяли доктора Пула в плен.
     Средний план: могильщики и рыбаки бегут на его зов.
     Вождь указывает на доктора Пула.
     - Заройте его.
     - Живьем или мертвого? - глубоким контральто осведомляется толстушка.
     Вождь смотрит на нее - кадр снят с места, где он стоит. Пересилив себя,
вождь отворачивается.  Губы  его  шевелятся.  Он  повторяет  соответствующий
отрывок из краткого катехизиса: "В чем сущность женщины?  Ответ:  женщина  -
сосуд Нечистого, источник всех уродств, враг человечества и..."
     - Живьем или мертвого? - повторяет толстушка. Вождь пожимает плечами.
     -  Как  хотите,  -  с  деланным  безразличием  отвечает  он.  Толстушка
принимается хлопать в ладоши.
     - Вот здорово! - восклицает она и поворачивается к остальным: -  Пошли,
ребята, позабавимся.
     Они обступают доктора Пула, поднимают его,  вопящего  благим  матом,  с
земли  и  опускают  ногами  вперед   в   полузасыпанную   могилу   директора
пивоваренной корпорации "Золотое правило". Толстушка придерживает доктора, а
мужчины начинают сбрасывать сухую землю в могилу. Вскоре  он  зарыт  уже  по
пояс.
     На звуковой дорожке крики жертвы и возбужденный смех палачей  понемногу
стихают; тишину нарушает голос Рассказчика.

                                 Рассказчик

          Жестокость, сострадание - лишь гены.
          Все люди милосердны, все убийцы.
          Собачек гладят и Дахау строят,
          Сжигают города и пестуют сирот,
          Все против линчеванья, но за Ок-Ридж.
          Все филантропии полны - потом, а вот НКВД - сейчас.
          Кого травить мы станем, а кого жалеть?
          Тут дело лишь в сиюминутных нормах,
          В словах на целлюлозе и в радиокрике,
          В причастности - иль к яслям коммунистов, иль к первому причастию,
          И лишь в познанье сущности своей
          Любой из нас перестает быть обезьяной.

     На звуковой дорожке -  опять  смех  вперемешку  с  мольбами  о  пощаде.
Внезапно раздается голос вождя:
     - Отойдите! Мне не видно.
     Могильщики повинуются. В наступившем молчании вождь  смотрит  вниз,  на
доктора Пула.
     - Ты разбираешься в растениях, - наконец говорит он. - Почему б тебе не
выпустить там корешки?
     Слушатели одобрительно гогочут.
     - Что же ты не расцветаешь хорошенькими розовыми цветочками?
     Крупный план: страдальческое лицо доктора Пула.
     - Пощадите, пощадите...
     Его голос забавно срывается; новый взрыв веселья.
     - Я могу быть вам полезен. Могу научить, как получать хорошие урожаи. У
вас будет больше еды.
     - Больше еды? -  с  внезапным  интересом  переспрашивает  вождь,  потом
свирепо хмурится: - Врешь!
     - Нет, клянусь всемогущим Господом!  Слышен  возмущенный,  протестующий
ропот.
     - Может, в Новой Зеландии он и всемогущ, - отчеканивает вождь, - но  не
здесь - с тех пор, как случилось Это.
     - Но я же в самом деле могу вам помочь.
     - Ты готов поклясться именем Велиала?
     Отец доктора  Пула  был  священнослужителем,  да  и  сам  он  регулярно
посещает церковь, однако сейчас он горячо и прочувственно клянется:
     -  Клянусь  Велиалом.   Клянусь   именем   всемогущего   Велиала.   Все
присутствующие делают пальцами рожки. Долгое молчание.
     - Выкапывайте.
     - Но, вождь, это же нечестно! - протестует толстушка.
     - Выкапывай, сосуд греха!
     Тон вождя настолько убедителен, что все начинают яростно копать,  и  не
проходит и минуты,  как  доктор  Пул  вылезает  из  могилы  и,  покачиваясь,
останавливается у подножия мавзолея.
     - Благодарю, - с трудом  выдавливает  он;  колени  его  подгибаются,  и
ботаник теряет сознание.
     Слышен всеобщий презрительно-добродушный смех. Наклонившись  со  своего
мраморного постамента, вождь протягивает девушке бутылку:
     - Эй ты, рыжий сосуд! Дай-ка ему хлебнуть вот этого, - приказывает  он.
- Он должен очнуться и встать на ноги. Мы возвращаемся в центр.
     Девушка присаживается на корточки рядом с доктором Пулом,  приподнимает
безжизненное тело, опирает болтающуюся голову доктора  о  запреты  на  своей
груди и вливает в него укрепляющее.
     Наплыв: улица, четверо бородачей несут вождя  на  носилках.  Остальные,
увязая ногами в песке, плетутся сзади. Тут и там, под  навесами  разрушенных
заправочных станций, в  зияющих  дверных  проемах  учреждений,  видны  груды
человеческих костей.
     Средний план:  доктор  Пул,  держа  в  правой  руке  бутылку,  движется
нетвердой походкой и с большим чувством напевает "Энни Лори".  Он  выпил  на
пустой желудок - а ведь желудок этот принадлежит человеку, чья  мать  всегда
была ревностной поборницей трезвости, - и крепкое красное вино подействовало
быстро.

                           За красотку Энни Лори
                           Я и жизнь свою отдам...

     В конце заключительной фразы в кадре появляются две девушки-могильщицы.
Подойдя сзади к певцу, толстушка дружески хлопает его по спине.  Доктор  Пул
вздрагивает, оборачивается, и  на  лице  его  внезапно  появляется  тревога.
Однако улыбка девушки успокаивает его.
     - Я Флосси, - сообщает она. - Надеюсь, ты не держишь на меня зла за то,
что я хотела тебя зарыть?
     - О нет, нисколько,  -  уверяет  доктор  Пул  тоном  человека,  который
говорит девушке, что не возражает, если она закурит.
     - Я ведь ничего против тебя не имею, - уверяет Флосси.
     - Разумеется.
     - Просто захотелось посмеяться, вот и все.
     - Конечно, конечно.
     - Люди ужасно смешные, когда их зарывают в землю.
     - Ужасно, - соглашается  доктор  Пул  и  выдавливает  из  себя  нервный
смешок. Почувствовав, что  ему  недостает  смелости,  он  подбадривает  себя
глотком из бутылки.
     -  Ну,  до  свидания,  -  прощается  толстушка.  -  Мне  нужно  сходить
поговорить с вождем насчет надставки рукавов на его новом пиджаке.
     Она снова хлопает доктора Пула по спине и убегает.
     Доктор остается с ее подругой. Украдкой бросает на нее взгляд.  Ей  лет
восемнадцать, у нее рыжие волосы, ямочки на щеках и юное стройное тело.
     - Меня зовут Лула, - начинает она. - А тебя?
     - Алфред, - отвечает доктор Пул. - Моя мать -  большая  поклонница  "In
Memoriam", - поясняет он.
     - Алфред, - повторяет рыжеволосая. - Я буду звать тебя Алфи. Вот что  я
скажу тебе, Алфи: не очень-то мне  нравятся  эти  публичные  погребения.  Не
знаю, чем я отличаюсь от других, но мне не смешно.  Не  вижу  в  них  ничего
забавного.
     - Рад слышать, - отвечает доктор Пул.
     - Знаешь, Алфи, ты и  в  самом  деле  счастливчик,  -  после  короткого
молчания заключает она.
     - Счастливчик? Лула кивает:
     - Во-первых, тебя вырыли, такого мне видеть не приходилось;  во-вторых,
ты попал прямо на обряды очищения.
     - Обряды очищения?
     - Да, завтра ведь  Велиалов  день.  Велиалов  день,  -  повторяет  она,
заметив на лице собеседника недоумение. - Только не  говори  мне,  будто  не
знаешь, что происходит в канун Велиалова дня.
     Доктор Пул отрицательно качает головой.
     - Но когда же у _вас_ происходит очищение?
     - Ну, мы каждый день принимаем ванну, - объясняет доктор  Пул,  который
успел еще раз убедиться, что Лула этого явно не делает.
     - Да нет, - нетерпеливо перебивает она. - Я имею в виду очищение расы.
     - Расы?
     -  Да  разве  же,  черт  побери,  ваши  священники  оставляют  в  живых
младенцев-уродов?
     Молчание. Через несколько секунд доктор Пул задает встречный вопрос:
     - А что, здесь рождается много уродов?
     Лула кивает.
     - С тех пор, как случилось Это, когда Он пришел к власти, - она  делает
рожки. - Говорят, раньше такого не было.
     - Кто-нибудь рассказывал тебе о воздействии гамма-излучения?
     - Гамма-излучения? Что это?
     - Из-за него-то у вас и рождаются уроды.
     - Ты что, хочешь сказать, что дело тут не в  Велиале?  -  В  ее  голосе
звучит негодование и подозрительность; она  смотрит  на  доктора  Пула,  как
святой Доминик на еретика-альбигойца.
     - Нет, конечно же, нет, - спешит успокоить девушку  доктор  Пул.  -  Он
первопричина, это само собой. - Ботаник неумело и неуклюже показывает рожки.
- Я просто имею в виду природу вторичной  причины  -  средство,  которое  Он
использовал, чтобы осуществить свой провиденциальный замысел,  -  понимаешь,
что я хочу сказать?
     Его слова и скорее даже благочестивый жест рассеивают подозрения  Лулы.
Лицо ее проясняется, и она одаривает доктора Пула очаровательнейшей улыбкой.
Ямочки на ее щеках приходят в движение,  словно  пара  прелестных  крошечных
существ, ведущих свою, тайную жизнь независимо от  остального  лица.  Доктор
Пул улыбается ей в ответ, но тотчас же отводит глаза, краснея  при  этом  до
корней волос.

                                 Рассказчик

     Из-за безмерного уважения к матери наш  бедный  друг  в  свои  тридцать
восемь лет все еще холост. Он преисполнен неестественного почтения к браку и
вот  уже  полжизни  сгорает  на  тайном  огне.   Полагая,   что   предложить
какой-нибудь добродетельной молодой леди  разделить  с  ним  постель  -  это
кощунство, он под  панцирем  академической  респектабельности  скрывает  мир
страстей,  в  котором  за  эротическими   фантазиями   следует   мучительное
раскаяние,  а  юношеские   желания   непрерывно   борются   с   материнскими
наставлениями. А здесь перед ним Лула - девушка без  малейших  претензий  на
образованность или воспитанность,  Лула  au  naturel  {В  естественном  виде
(фр.).}, пахнущая мускусом, что, если вдуматься, тоже имеет  свою  прелесть.
Что ж тут удивительного, если он  краснеет  и  (против  воли,  так  как  ему
хочется смотреть на нее) отводит глаза.

     В порядке утешения и в надежде  набраться  смелости  доктор  Пул  снова
прибегает к бутылке. Внезапно улица сужается и превращается в тропинку между
песчаными дюнами.
     - После вас, - учтиво поклонившись, говорит доктор Пул.
     Девушка улыбается, принимая любезность, к которой  здесь,  где  мужчины
шествуют впереди, а сосуды Нечистого следуют  за  ними,  она  совершенно  не
привыкла.
     В кадре зад Лулы, наблюдаемый  глазами  идущего  следом  доктора  Пула.
"Нет-нет, нет-нет, нет-нет", - мелькает в ритме шагов. Крупным планом доктор
Пул, глаза ботаника широко раскрыты; с его лица камера  вновь  переходит  на
Лулин зад.

                                 Рассказчик

     Это  символ,  зримый,  осязаемый   символ   его   сознания.   Принципы,
находящиеся в разладе с вожделением, его мать и седьмая заповедь, наложенные
на его фантазии, и жизнь, как она есть.

     Дюны становятся ниже. Дорога снова достаточно широка, чтобы идти рядом.
Доктор Пул украдкой бросает  взгляд  на  лицо  спутницы  и  видит,  что  оно
погрустнело.
     - В чем дело?  -  заботливо  спрашивает  он,  с  невероятной  смелостью
добавляет: - Лула, - и берет ее за руку.
     - Ужасно, - в тихом отчаянии роняет она.
     - Что ужасно?
     - Все. Не хочется думать обо всем этом, но раз уж  не  повезло,  то  от
этих мыслей не отвяжешься. Разве только с ума не сходишь. Думаешь и  думаешь
о ком-то, хочешь и хочешь. А знаешь, что нельзя. И боишься до  смерти  того,
что с тобой могут сделать, если проведают. Можно отдать все на свете за пять
минут - пять минут свободы. Но  нет,  нет,  нет.  И  ты  сжимаешь  кулаки  и
держишься - кажется, вот-вот разорвешься на части. А потом вдруг, после всех
этих мучений, вдруг... - Она замолкает.
     - Что вдруг? - спрашивает доктор Пул.
     Она бросает на него быстрый взгляд, однако видит  на  лице  собеседника
лишь совершенно невинное непонимание.
     - Никак я тебя не раскушу. Ты сказал правду вождю? Ну, насчет того, что
ты не священник, - наконец отвечает она и вся вспыхивает.
     - Если ты мне не веришь, - с пьяной галантностью отвечает доктор Пул, -
я готов доказать.
     Несколько секунд Лула смотрит на него, потом встряхивает  головой  и  в
каком-то ужасе отворачивается. Ее пальцы нервно разглаживают фартук.
     - А все же, - продолжает он, ободренный ее внезапной застенчивостью,  -
ты так и не сказала, что же такое вдруг происходит.
     Лула оглядывается - не слышит ли кто, - потом почти шепчет:
     - Вдруг Он начинает овладевать всеми. Он заставляет всех думать об этих
вещах по целым неделям,  а  это  ведь  против  закона,  это  дурно.  Мужчины
безумеют до того, что начинают распускать  руки  и  называют  тебя  сосудом,
словно священники.
     - Сосудом?
     - Сосудом Нечистого, - кивает девушка.
     - А, понимаю.
     - А потом наступает Велиалов день, -  помолчав,  продолжает  она.  -  И
тогда... Ну, ты  сам