рь?
     Молчание.
     - Такое началось после... Этого? - спрашивает доктор Пул.
     - Через два поколения.
     - Два поколения! - присвистывает доктор  Пул.  -  Вот  в  этой  мутации
рецессивных признаков нет. А они... то есть я хочу  сказать,  что  в  другое
время они ведут себя так же?
     - Только эти пять недель - и все. А совокупляться мы разрешаем  лишь  в
течение двух недель.
     - Но почему же?
     Архинаместник делает рожки:
     - Из принципиальных соображений. Они должны быть наказаны  за  то,  что
были наказаны. Это закон Велиала. И  должен  сказать,  мы  их  действительно
наказываем, если они нарушают правила.
     - Понятно, понятно, - соглашается доктор Пул, с неловкостью вспомнив  о
сценке, разыгравшейся в дюнах между ним и Лулой.
     - Это довольно сложно  для  тех,  кто  склонен  к  старомодной  системе
спаривания.
     - И много у вас таких?
     - Пять - десять процентов населения. Мы называем их "бешеными".
     - И не позволяете?..
     - Если они попадаются к нам в руки, мы с них спускаем шкуру.
     - Но это же чудовищно!
     - Конечно, - соглашается архинаместник. - Но  вспомните  вашу  историю.
Если вы хотите добиться  солидарности,  вам  нужен  или  внешний  враг,  или
угнетенное  меньшинство.  Внешних  врагов  у  нас  нет,  поэтому  приходится
извлекать из "бешеных" все, что можно. Для нас они - то же самое,  чем  были
для Гитлера евреи, для Ленина и Сталина -  буржуазия,  чем  были  еретики  в
католических странах и паписты в протестантских. Если что не так -  виноваты
"бешеные". Не представляю, что бы мы без них делали.
     - Но неужели вам никогда не приходит  в  голову  подумать  о  том,  что
чувствуют они?
     - А зачем? Прежде всего таков закон. Заслуженное наказание за  то,  что
ты был  наказан.  Во-вторых,  если  они  будут  проявлять  осторожность,  то
избегнут наказания.  От  них  требуется  лишь  не  рожать  детей,  когда  не
положено, и скрывать, что они влюбились и находятся в постоянных сношениях с
особой  противоположного  пола.  И  потом,  если  они  не  хотят   соблюдать
осторожность, то всегда могут сбежать.
     - Сбежать? Куда?
     -  На  севере,  неподалеку  от  Фресно,  есть  небольшая   община.   На
восемьдесят пять процентов - "бешеные". Конечно,  путь  туда  опасен.  Очень
мало воды по дороге. И если мы ловим беглецов, то хороним их заживо. Но  они
вполне  вольны  пойти  на  этот  риск.  А  потом,  есть  еще  священство.  -
Архинаместник показывает рожки. -  Будущее  каждого  смышленого  мальчика  с
ранними   задатками   "бешеного"   обеспечено:    мы    делаем    из    него
священнослужителя.
     Следующий вопрос доктор Пул осмеливается задать  лишь  через  несколько
секунд.
     - Вы имеете в виду, что?..
     - Вот именно, - отвечает архинаместник. - Ради Царства Ада.  Не  говоря
уже о чисто практических соображениях. В  конце  концов,  должен  же  кто-то
управлять общиной, а миряне делать это не в состоянии.
     На секунду шум на арене становится просто оглушительным.
     - Тошнотворно! - в порыве сильнейшего омерзения скрипит  архинаместник.
- Но это пустяки по сравнению с тем, что будет потом. Как я благодарен,  что
меня уберегли от  подобного  позора!  Это  ведь  не  они  -  это  враг  рода
человеческого, вселившийся в их отвратительные тела. Будьте добры, взгляните
вон туда, - архинаместник притягивает к себе доктора  Пула  и  указывает  на
кого-то своим толстым пальцем. - Вон там, слева от  главного  алтаря,  некто
обнимается с маленьким рыжеволосым сосудом. И это вождь, вождь! - насмешливо
подчеркивает он. - Что за правитель будет из него в течение  следующих  двух
недель? Подавив в себе искушение пройтись по поводу человека,  который  хоть
временно и отошел от дел, но вскоре снова обретет всю полноту власти, доктор
Пул нервно хихикает.
     - Да, он явно отдыхает от государственных забот.

                                 Рассказчик

     Но почему, почему он должен отдыхать непременно с Лулой? Низкая  тварь,
вероломная шлюха! Но в этом есть хоть одно утешение  -  и  для  застенчивого
человека, мучимого желаниями,  которые  он  не  осмеливается  удовлетворить,
утешение весьма существенное - поведение Лулы говорит о  ее  доступности,  в
Новой Зеландии, в академических кругах, поблизости от матушки об этом  можно
лишь тайно мечтать как о чем-то прекрасном, но несбыточном. Причем доступна,
оказывается, не только Лула. То же самое,  и  не  менее  активно,  не  менее
громогласно, демонстрируют и мулатки,  и  Флосси,  и  пухленькая  немочка  с
волосами  цвета  меда,  и  необъятная  армянская  матрона,  и  светловолосая
девчушка с большими голубыми глазами...

     - Да, это наш вождь, - горько говорит архинаместник. - Пока  дьявол  не
покинет его и всех остальных свиней, властвовать будет церковь.
     Несмотря на непреоборимое желание быть сейчас на арене с Лулой, а  если
на  то  пошло,  то  и  с  кем  угодно,  безнадежно  воспитанный  доктор  Пул
высказывает подходящее  случаю  замечание  о  духовной  власти  и  временном
могуществе.
     Не обращая на его слова внимания, архинаместник отрывисто бросает:
     - Ну, пора браться за дело.
     Он подзывает послушника, берет у него сальную свечку и идет  к  алтарю,
находящемуся в  восточном  конце  святилища.  Там  стоит  свеча  из  желтого
пчелиного  воска,  фута  четыре   высотой   и   непропорционально   толстая.
Архинаместник преклоняет колена, зажигает эту свечу, делает пальцами рожки и
возвращается к месту,  где  стоит  доктор  Пул,  который  широко  раскрытыми
глазами, словно зачарованный ужасом  и  собственным  вожделением,  наблюдает
происходящий на арене спектакль.
     - Посторонитесь, пожалуйста.
     Доктор Пул отходит.
     Послушник  отодвигает  сначала  одну  половинку  двери,  затем  другую.
Архинаместник выходит вперед и, остановившись в дверном проеме,  прикасается
к  золоченым  рогам  на  тиаре.  Музыканты,  стоящие  на  ступенях  главного
престола, пронзительно дуют в свои флейты из  бедренных  костей.  Шум  толпы
смолкает, и лишь время  от  времени  тишина  нарушается  мерзкими  выкриками
радости или боли, которые, видимо,  никак  не  сдержать  -  слишком  уж  они
яростны. Священники начинают антифон.

                                Полухорие 1

     Пришло время,

                                Полухорие 2

     Ведь Велиал безжалостен,

                                Полухорие 1

     Время конца времен

                                Полухорие 2

     В хаосе похоти.

                                Полухорие 1

     Пришло время,

                                Полухорие 2

     А Велиал ведь у вас в крови,

                                Полухорие 1

     Время, когда рождаются в вас

                                Полухорие 2

     Не ваши, чужие

                                Полухорие 1

     Зудящие лишаи,

                                Полухорие 2

     Распухший червь.

                                Полухорие 1

     Пришло время,

                                Полухорие 2

     Ведь Велиал ненавидит вас,

                                Полухорие 1

     Время смерти души,

                                Полухорие 2

     Время гибели человека,

                                Полухорие 1

     Приговоренного желанием,

                                Полухорие 2

     Казненного удовольствием;

                                Полухорие 1

     Время, когда враг

                                Полухорие 2

     Одерживает победу,

                                Полухорие 1

     Когда бабуин становится хозяином

                                Полухорие 2

     И зачинаются чудовища.

                                Полухорие 1

     Не по вашей воле, но по Его

                                Полухорие 2

     Ждет вас вечная гибель.

     Громко и единодушно толпа подхватывает:
     - Аминь!
     - Да будет на вас  его  проклятие,  -  произносит  архинаместник  своим
пронзительным  голосом,  затем  переходит  в  другой   конец   святилища   и
взгромождается на трон, стоящий рядом с алтарем.  Снаружи  слышатся  неясные
крики,  которые  становятся  все  громче  и   громче;   внезапно   святилище
заполняется толпой беснующихся. Они бросаются к алтарю, срывают друг с друга
фартуки и сваливают их в груду у подножия трона. "Нет,  нет,  нет"  -  и  на
каждое "нет"  раздается  победное  "да!",  сопровождающееся  недвусмысленным
жестом в сторону ближайшего  представителя  противоположного  пола.  Вдалеке
монотонно, снова и снова повторяя слова, поют священники: "Не по вашей воле,
но по Его ждет вас вечная гибель".
     Крупный план: доктор Пул наблюдает за происходящим из угла святилища.
     В кадре снова  толпа:  одно  бессмысленное,  искаженное  экстазом  лицо
сменяется другим. И вдруг лицо Лулы: глаза сияют, губы  полуоткрыты,  ямочки
на щеках живут полной жизнью. Она поворачивает  голову  и  замечает  доктора
Пула:
     - Алфи!
     Ее тон и выражение лица вызывают столь же восторженный ответ:
     - Лула!
     Они бросаются друг к другу и  страстно  обнимаются.  Идут  секунды.  На
звуковой дорожке раздаются вазелиноподобные напевы  "Страстной  пятницы"  из
"Парсифаля".
     Лица отодвигаются друг от друга, камера отъезжает.
     - Скорей, скорей!
     Лула хватает доктора Пула за руку и тащит к алтарю.
     - Фартук, - командует она.
     Доктор Пул опускает взгляд на ее фартук,  затем,  сделавшись  таким  же
красным, как вышитое "нет", отводит глаза и мямлит:
     - Но это же... это непристойно...
     Он протягивает руку, отдергивает и  наконец  решается.  Взявшись  двумя
пальцами за уголок фартука, он раза два слабо и нерешительно дергает.
     - Сильней, - кричит девушка, - еще сильней!
     С почти безумной яростью - ведь он  срывает  не  только  фартук,  но  и
влияние своей матушки, все запреты, все  условности,  на  которых  вырос,  -
доктор Пул делает, как ему сказано. Фартук отрывается гораздо легче,  нежели
он предполагал, и ботаник едва не падает навзничь. С трудом  удержавшись  на
ногах, он стоит и сконфуженно смотрит то на фартук,  олицетворяющий  седьмую
заповедь, то на смеющееся лицо Лулы, то снова на  алый  запрет.  Чередование
кадров: "нет" - ямочки, "нет" - ямочки, "нет"...
     - Да! - восторженно кричит Лула. - Да!
     Она выхватывает фартук у него из рук и бросает к подножию трона.  Затем
с криком "Да!" яростно срывает заплаты с груди  и,  повернувшись  к  алтарю,
становится перед свечой на колени.
     Средний план: коленопреклоненная Лула со спины. Вдруг  в  кадр  влетает
какой-то седобородый мужчина, срывает оба "нет" с  ее  домотканых  штанов  и
тащит девушку к выходу из святилища.
     Лула бьет его по  лицу,  толкает  изо  всех  сил,  вырывается  и  снова
бросается в объятия к доктору Пулу.
     - Да? - шепчет она.
     И он восторженно отвечает:
     - Да!
     Они целуются, дарят друг другу восторженную улыбку и уходят  в  темноту
за  раздвижными  дверьми.  Когда  они  проходят  мимо  трона,  архинаместник
наклоняется и, иронически улыбаясь, похлопывает доктора Пула по плечу.
     - Как там насчет моего бинокля? - спрашивает он.
     Наплыв: ночь, чернильные тени и полосы лунного света. Вдали  -  громада
разрушающегося музея округа Лос-Анджелес. Нежно обнявшиеся Лула и доктор Пул
входят в кадр, затем исчезают в непроницаемой тьме. Силуэты мужчин,  бегущих
за женщинами, женщин, набрасывающихся на мужчин,  на  секунду  появляются  и
пропадают. На фоне музыки "Страстной пятницы" то громче,  то  тише  слышится
хор воркотни и стонов, непристойных выкриков и протяжных воплей мучительного
наслаждения.

                                 Рассказчик

     Возьмем птиц. Сколько изысканности в  их  любви,  сколько  старомодного
рыцарства! И хотя гормоны,  вырабатываемые  в  организме  племенной  курицы,
располагают ее к половому возбуждению, воздействие их не столь сильно  и  не
столь кратковременно, как воздействие гормонов яичника, поступающих в  кровь
самки млекопитающего в период течки. К тому же по вполне  понятным  причинам
петух не в состоянии навязать свое желание не расположенной к  нему  курице.
Этим  объясняется  наличие  у  самцов  птиц  яркого  оперения  и   инстинкта
ухаживания. Этим же объясняется  и  явное  отсутствие  этих  привлекательных
свойств у самцов млекопитающих.  Ведь  если  любовные  желания  самки  и  ее
привлекательность для самцов предопределены исключительно химически, как это
имеет место у млекопитающих, то к чему самцам такое мужское достоинство, как
способность к предварительному ухаживанию?
     У людей каждый день в году  потенциально  брачный.  Девушки  в  течение
нескольких дней химически  не  предрасположены  принять  ухаживания  первого
попавшегося  мужчины.  Организм  девушки  вырабатывает  гормоны   в   дозах,
достаточно небольших для того, чтобы даже  наиболее  темпераментные  из  них
имели  определенную  свободу  выбора.  Вот  почему  в   отличие   от   своих
млекопитающих собратьев мужчина всегда должен  был  домогаться  женщины.  Но
теперь гамма-лучи все  изменили.  Унаследованные  стереотипы  физического  и
умственного  поведения  мужчины  приобрели  иную  форму.  Благодаря  полному
триумфу современной науки секс  стал  делом  сезонным,  романтику  поглотила
случка, а химическая готовность женщины  к  совокуплению  сделала  ненужными
ухаживания, рыцарственность, нежность, да и саму любовь.

     В этот миг из мрака появляются сияющая  Лула  и  довольно  растрепанный
доктор Пул. Дородный мужчина, временно оставшийся без пары,  проходит  мимо.
Завидев  Лулу,  он  останавливается.  Челюсть   у   него   отвисает,   глаза
расширяются, дыхание становится прерывистым.
     Доктор  Пул  бросает  на  незнакомца  взгляд,  потом  с   беспокойством
обращается к своей спутнице:
     - Думаю, неплохо будет прогуляться в ту сторону...
     Ни слова не говоря, незнакомец набрасывается  на  него,  отшвыривает  в
сторону и заключает Лулу в объятия. Какое-то время  она  сопротивляется,  но
затем категорический императив химических  веществ  в  крови  заставляет  ее
прекратить борьбу.
     Со звуками, какие издает тигр во время кормежки,  незнакомец  поднимает
девушку и уносит во тьму.
     Доктор  Пул,  успевший  к  этому  времени  подняться  с  земли,  делает
движение, словно хочет броситься за  ними,  чтобы  отомстить,  чтобы  спасти
невинную жертву. Но страх и скромность заставляют его  замедлить  шаг.  Ведь
если он пойдет за ними, бог знает, на что он там натолкнется. А потом,  этот
мужчина - волосатая груда костей и мышц... Вообще-то, наверное, лучше...  Он
в нерешительности останавливается, не зная,  что  предпринять.  Внезапно  из
музея  выбегают  две  хорошенькие  мулатки  и,  обняв  доктора  Пула  своими
шоколадными руками, принимаются целовать.
     - Какой большой и красивый негодник! - раздается в  унисон  их  хриплый
шепот.
     Какое-то  мгновение   доктор   Пул   колеблется   между   сдерживающими
воспоминаниями о матушке, верностью Луле,  предписываемой  всеми  поэтами  и
романистами, с одной стороны, и теплыми, упругими фактами, какие они есть, -
с другой. Секунды через четыре внутреннего конфликта  он,  как  и  следовало
ожидать, выбирает факты. Ботаник улыбается, начинает  отвечать  на  поцелуи,
шепча слова, которые изумили бы  мисс  Хук  и  просто  убили  бы  его  мать,
обнимает девушек и принимается ласкать их груди руками,  которые  прежде  не
делали  ничего  подобного  -  разве  что  в  постыдных   мечтаниях.   Звуки,
сопровождающие процесс повального совокупления, на несколько секунд делаются
громче, потом стихают. Некоторое время стоит полная тишина.
     В сопровождении архимандритов,  служек,  пресвитеров  и  послушников  в
кадре величественно движутся  архинаместник  и  патриарх  Пасадены.  Завидев
доктора Пула и мулаток, они останавливаются. С гримасой  омерзения  патриарх
сплевывает  на  землю.  Архинаместник,  как  человек  более  терпимый,  лишь
иронически улыбается.
     - Доктор Пул! - окликает он своим странным фальцетом.
     Словно  услыхав  голос  матушки,  доктор  Пул  с  виноватым  выражением
опускает свои неугомонные руки и, повернувшись  к  архинаместнику,  пытается
принять вид воплощенной невинности. "Девушки? - словно говорит его улыбка. -
Кто они? Да я даже не знаю, как их зовут. Мы тут просто поболтали немного  о
высших тайнобрачных - и все".
     - Какой большой... - начинает хриплый голос.
     Громко кашлянув, доктор Пул пытается уклониться от  сопровождающих  эти
слова объятий.
     - Не обращайте на нас внимания, - любезно говорит  архинаместник.  -  В
конце концов, Велиалов день бывает лишь раз в году.
     Подойдя поближе, он прикасается к золотым рогам на  тиаре  и  возлагает
руки на голову доктора Пула.
     -  Твое  обращение  было  внезапным  и  чудесным,  -  произносит  он  с
неожиданной профессиональной елейностью. - Да, чудесным. - И,  резко  сменив
тон, добавляет: - Кстати, ваши новозеландские друзья доставили нам кое-какие
хлопоты. Сегодня днем их заметили на Беверли-Хиллз. Думаю, они вас искали.
     - Да, наверно.
     - Но они вас не найдут, -  мило  продолжает  архинаместник.  -  С  ними
справился отряд служек под предводительством одного из наших инквизиторов.
     - Что случилось? - тревожно осведомляется доктор Пул.
     - Наши устроили засаду и осыпали их стрелами. Одного  убили,  остальные
скрылись, прихватив с собой раненых. Не думаю, чтобы  они  побеспокоили  нас
снова. Но на всякий случай... - Он кивает головой двоим из сопровождающих. -
Значит, так, вы отвечаете, чтобы его никто не освободил и сам он не  сбежал,
понятно?
     Два послушника склоняют головы.
     - А теперь, - повернувшись к доктору Пулу, заключает  архинаместник,  -
можете зачинать уродцев сколько душе угодно.
     Он подмигивает, треплет доктора Пула по  щеке,  затем  берет  под  руку
патриарха и в сопровождении свиты удаляется.
     Доктор Пул смотрит им вслед, потом бросает смущенный  взгляд  на  своих
охранников.
     Его шею обвивают шоколадные руки.
     - Какой большой...
     - Ну что вы в самом деле! Не на публике же! Не под носом же у этих!
     - Какая разница?
     И прежде чем он успевает ответить, представители "жизни, как она  есть"
в два счета снова подступают к нему, хитроумно обвивают его руками и, словно
наполовину  упирающегося,  наполовину  счастливого  и  на   все   согласного
Лаокоона, уводят во мрак. Послушники с отвращением одновременно сплевывают.

                                 Рассказчик

                L'ombre etait nuptiale, auguste et solennelle... {*}
                {* "Ночь свадебной была, торжественной, священной..." (фр.).}

     Его перебивает взрыв бешено-похотливых воплей.

                                 Рассказчик

                     _Когда гляжу я в пруд в своем саду_
                     (Или в чужом - в любом саду довольно
                     И нор угрей, и лун в воде), _мне мнится_,
                     _Я вижу Нечто с граблями - оно_
                     Там, в тине, в имманентности, в мерцанье
                     Небесных лун-угрей _в меня все метит_ -
                     В меня - святого, дивного! И все же,
                     _Коль совесть нечиста - что за докука_!
                     Не лучше, впрочем, и когда чиста.
                     Что ж удивляться, если пруд ужасный
                     На грабли тянет нас? И Нечто бьет,
                     И я, неловкий человек, в грязи
                     Иль в жидком лунном свете, благодарно
                     Других отыскиваю, чтоб слепую
                     Иль ослепительную жизнь влачить.

     Наплыв: средним планом доктор Пул, спящий на песке, нанесенном ветром к
подножию высокой бетонной стены. В двадцати  футах  от  него  спит  один  из
охранников. Другой поглощ