ору чего не хватало? Лоску не хватало, концепция  бы-
ла, а формул не было. Непорядок! Что же это за теория без формул, мы  же
с вами ученые, а не философы. Профессор, конечно понимал, что  на  одних
калябинских графиках в академию не въедешь, вот и удумал математического
дурману напустить, прикрыть за формулами извращенное понимание  природы.
Так вот друг мой любезный.
   Откровения Мозгового были прерваны стуком в  дверь.  В  институте  не
принято было стучаться, и следовало ожидать чужака, что тут же  и  подт-
вердилось. Дверь по приглашению открылась и на пороге появился  незнако-
мец в форме сотрудника внутренних дел:
   - Это отдел профессора Суровягина? -  вежливо  уточнил  представитель
правоохранительных органов.
   - Он самый, а что? - Мозговой еще не отошел от своей вдохновенной ре-
чи. -Следователь Чугуев, - представился гость, показывая  удостоверение.
-Я бы хотел задать вам несколько вопросв.
   - Пожалуйста, но в какой связи? - легкомысленно поинтересовался  Моз-
говой.
   - Можно, я все-таки сначала спрошу? - уклонился от вопроса лейтенант,
и присел за свободный стол. - Присаживайтесь и вы.
   Гость достал из папки несколько бланков и сел вполоборота,  разгляды-
вая научных работников. Вначале он переписал их  биографические  данные.
Ермолаев, в отличие от Мозгового, нервничал и  путался.  Слишком  многое
свалилось на его бедную голову в эти дни. Однако,  когда  вопросы  стали
крутиться вокруг профессора, Толя заподозрил неладное и спросил прямо  в
лоб:
   - Что произошло с профессором?
   - Отчего вы думаете, что с ним что-то  должно  случится?  -  проница-
тельно спросил лейтенант Чугуев.
   Толя пожал плечами.
   - Вы когда видели профессора в последний раз?
   - Вчера, - почти хором ответили бывшие суровягинские подчиненные.
   - А сегодня, разве профессора не было в институте? - лейтенант  обра-
тился к Анатолию.
   - Не знаю.
   - И вы?
   - Ну, он нам в некотором смысле начальник, и не обязан перед нами от-
читываться, - ерничал Мозговой.
   - Хорошо, а вчера? Вчера, ничего странного за ним не замечалсоь?
   Толя грешным делом уже подумал не спятил ли профессор.
   - В последние дни мы все были немного взволнованы, но это наши  науч-
ные дела. - Мозговой решил особенно не распространяться.
   - Научные? - с сомнением в голосе переспросил лейтенант.
   - Да, знаете ли, планеты, кометы и прочее, - растолоковал Мозговой.
   - Хорошо, науку пока оставим. Вы не удивляйтесь пожалуйста вопросу, -
лейтенант, казлось, стеснялся спросить, - Что может означать для профес-
сора сирень?
   Его вопрос даже не вызвал и тени улыбки на лицах свидетелей. Наоборот
один из них даже побледнел и пойманный тут же лейтенантом,  обстоятельно
объяснил аллергическую ненависть пофессора к запаху майских цветов. Сле-
дователь тщательно все записал и сухо прояснил дело:
   - Сегодня, в семнадцать минут пополудни, профессор скончался от тяже-
лого увечья полученного при падении  под  поезд  метрополитена.  Умирая,
профессор повторял одно и тоже слово - сирень.
   - Как же так - увечья? Отчего? - разволновался Ермолаев.
   Лейтенант пожал плечами.
   - Народу на платформе много было, непонятно, как, но он повалился под
электропоезд, вообщем надо бы родственникам сообщить. Может быть вы поз-
воните сами? - лейтенант попросил Мозгового, и получив заверения в  пол-
ной поддержке следствия, удалился.
   Весть о смерти профессора Суровягина в мгновение  ока  облетела  весь
институт. Тут же приказом директора была организована похоронная  комис-
сия, в которую от осиротевшего отдела вошел Виталий  Витальевич.  Однако
Калябин оказался недееспособным и в комиссию явочным порядком  кооптиро-
вали Михаила Федоровича Мозгового. Закипела невеселая, но крайне необхо-
димая работа.
   Вслед за трагической вестью по институту пронеслась новость из  Фран-
ции. Если сначала в отдел приходили люди со скорбными лицами и искренни-
ми соболезнованиями, то позже поток сочувсвующих ослаб,  и  стали  появ-
ляться любопытствующие: "Что, вправду  спутник  открыли?"  -  спрашивали
они.
   Виталий Витальевич не вынес момента и ушел домой. Было бы  несправед-
ливо укорять его в слабости. Вопреки плохому самочувствию он принял  ак-
тивнейшее участие в подготовке и проведении ученого собрания,  чем  спо-
собствовал торжеству научной истины, а то, что так в конце концов  обер-
нулось - разве он виноват?
   Мозговой, напротив, как-то весь воспрянул и  активизировался.  Он  не
только раздавал указания, пользуясь безусловными правами ученика,  но  и
сам принимал живейшее участие  в  организации  похорон.  Собственноручно
составил текст некролога, подобрал  подходящую  фотографию  покойного  и
лично принимал соболезнования, оповещая по телефону многих уважаемых лю-
дей города.
   Марк Васильевич Разгледяев занимал не последнее место в списке уважа-
емых ученых, но ему Мозговой  позвонил  в  последнюю  очередь.  Выслушав
краткий отчет, Разгледяев разволновался и  пожелал  срочно  встретиться.
Мозговой, сославшись на известную занятость, предложил поговорить по те-
лефону. Марк Васильевич рассердился, сказал, что это не телефонный  раз-
говор, сказал еще кое-что, после чего  Мозговой  согласился  встретиться
этим же вечером.
   Толю Ермолаева тоже привлекли к работе. Он с Лидией Ураловой  отвечал
за никролог. Секретарь профессора держалась стойко. Вооружившись плакат-
ным пером и тушью, она прекрасным шрифтом писала  о  том,  как  внезапно
ушел из жизни преданный делу науки ученый и коммунист Петр Семенович Су-
ровягин. И лишь когда Толя попросил подержать уголки портрета, никак  не
желавшие приклеется, Лида, Лидочка, как ласково называл ее  профессор  в
хорошем настроении, расплакалась.
   - Ну-ну, не надо, - начал с порога успокаивать  как  раз  появившийся
Михаил Федорович. Он обнял ее за плечи и добавил: - Его уже не  вернешь.
Смотрите, как наш Анатолий держится - молодцом.
   Толя даже не повернулся. Он все делал автоматически, думая только  об
одном: что же сейчас происходит с инженером?

   Утро инженера

   К утру инженеру полегчало и он, измотанный бессоницей,  уснул.  Елена
решила сходить хотя бы на часок на работу и оставила его одного.
   Сон инженера удивительным образом перешел в свою противоположность. В
комнате было прохладно и он решил одеться потеплее  и  выйти  на  улицу.
Здесь его поджидал сюрприз. Огромный, с рыжими космами, раскаленный  шар
парил среди редких ватных барашек в высоком небе. Под синим куполом рас-
кинулся город с изнывающими от зелени бульварами и проспектами.  Инженер
мотнул головой, но видение не исчезло. Он снял  шапку  и  задрал  голову
вверх, подставив бледное от долгой зимы лицо теплым лучам. Они  пробира-
лись в морщинки, протискивались сквозь красноватую  двухдневную  щетину,
приятно щекотали губы. Богданов улыбнулся и сквозь ресницы стал  разгля-
дывать солнце. Багровыми кругами лопнули колбочки и палочки и он  увидел
как солнце превратилось в темную синюю дырку на белесом небе. Как  хоро-
шо, подумал Богданов и закрыл глаза. Он  еще  долго  так  стоял,  словно
мальчуган, удивленный благородством системы мира. Он ощущал ее всю,  ра-
зом, от центральных магматических слоев до самых дальних горизонтов Все-
ленной. Он знал и принимал ее законы уже потому, что сам являлся ее  не-
отъемленной частью. Здесь было хорошо, здесь стоило жить, здесь  миллион
лет казались мгновением. Интересно, подумал инженер, а разумна  ли  Все-
ленная, желающая понять самое себя?
   В этот момент его кто-то задел плечом. Он оглянулся вокруг и  обнару-
жил толпы народу.
   - Постойте! - хотел им крикнуть инженер.  -  Посмотрите  вокруг,  вон
трава, вон деревья, а вон черные умные птицы!
   Но он промолчал - уж больно все заняты были  личными  делами.  Кто-то
совершал покупки, кто-то опаздывал с квартальным планом - в общем, он не
обижался на них. Но его так и подмывало перекинуться с ними хотя-бы сло-
вечком.
   На бульваре он теперь видел множество  родителей  с  детьми,  т.е.  с
детскими колясками.
   - Где же ваше дети? - удивился Богданов, когда обнаружил, что коляски
пусты.
   - Где же дети? - снова удивился инженер, заметив что  вокруг  нет  ни
одного ребенка. Страшная догадка мелькнула в его воспаленном  мозгу.  Он
зашатался и, чтобы не упасть, схватился за дерево. Но дерево не  держало
- оно подломилось словно свернутый рулон картона. Он посмотрел на руки -
они были перепачканы коричневой гуашью. Потрогал траву, листья - подкра-
шенная бумага. Люди  обступили  инженера  с  интересом  разглядывая  его
действия.
   - Все ложь! - крикнул инжнер, - это все ложь! Неужели вы не видите  -
все это сделано какой-то машиной, потому что для такого  количества  лжи
нужна специальная машина!
   Вдруг он вспомнил о чулане.
   - Вы что же, - кричал он людям, - думаете и ремни в чуланах из  бума-
ги? Пустите меня! - он попытался выбраться за живую изгородь. - Мне нуж-
но домой, пока не поздно, я должен снять его. И вы спешите,  спешите  по
домам, я вас уверяю - они настоящие из свинной кожи!
   Инженер метался,  не  находя  просвета  в  тесно  сплетенном  людском
кольце. Вдруг, остановился, замер, а после с криком "вы не  живые",  ри-
нулся поперек людской стены. В последний  миг  люди  расступились  и  он
проскочил наружу. От скорости все смазалось: дома, улицы, машины  -  все
проносилось мимо киношными декорациями. Он ехал  автобусом,  толкался  в
метро, жался в троллейбусе. Он чувствовал - опаздывает. За спиной слаша-
лись притворный шепот, переругивание, смех, будто обсуждали именно его и
именно с ним не соглашались. Говорили: "Неее, не успеет, у нас с общест-
венным транспортом перебои." "А вдруг, успеет? - шептали другие. - Вишь,
как резво бежит." Временами в толпе мелькали знакомые лица,  но  инженер
их не узнавал, а может быть, и узнавал, но уж очень спешил.  Наконец  он
добрался до серого дома, побежал по широкой лестнице. Ступеньки  за  ним
обламывались и сухим хлопанием падали в пролет. Он нагнулся, поднял  ку-
сочек, попробовал на зуб.
   - Папье-маше, - шепнул с ожесточением.
   Каким-то неуловимым движением он вскрыл дверь с латунной пластинкой и
направился в кладовку. В кладовке было темно - лампочка за ненадобностью
давно сгорела. Он побежал на кухню, взял спички и вернулся в чулан.
   - Ты чего там ищешь? - послышался голос за спиной инженера.
   На-ка, посвети, а я посмотрю, - инженер протянул спички  Гоголю-Мого-
лю.
   Гоголь-Моголь покорно поднял источник света над головой инженера.
   - Никого нет, - развел руками инженер.
   - А кто должен быть? - удивленно спросил утопист.
   - Он, - многозначительно пояснил инженер и принялся рыться на полках.
Наконец нашел. Это оказался старый кожанный ремень. Богданов  попробовал
на прочность, пытаясь его растянуть - настоящий.
   - На, возьми, - он протянул ремень Гоголю-Моголю. - Или нет - я лучше
выброшу.
   Инженер пошел на кухню и там сунул находку в мусоропровод. Гоголь-Мо-
голь неотрывно следовал за товарищем. Тот покончив с ремнем, вымыл  тща-
тельно руки и наконец взглянул на гостя.
   - Ты как здесь оказался?
   - Дверь открыта.
   - Ну, ну, - только и сказал Богданов.
   - Мне Лена насоветовала: зайди, мол, проведай. Вот витаминчиков  при-
нес, - Гоголь-Моголь протянул килограмм антоновских яблок.
   - Зачем тратился? Спасибо, конечно, но при моей болезни разве  яблоч-
ками вылечишься? - инженер взял одно яблоко и принялся его нюхать.
   - Да брось - какая твоя болезнь, так, переутомление. А отчего  переу-
томление? Как раз от недостатка витаминов. Ты не нюхай, а ешь, в них же-
леза много, нам как раз железа не хватает. Размягчаемся, нервничаем,  на
всякие второстепенные факторы здоровье гробим... - Гоголь-Моголь  умолк,
почувствовав, что клонит не туда и решив как-то развлечь друга рассказал
историю.
   - Ох и случай сегодня приключился. Сколько работаю в метро, а  такого
не припомню. Въезжаем с моста на станцию, смотрю - мужик один  на  самом
краю платформы стоит. Мне еще напарник крикнул:  "Глянь  -  чудило,  как
стоит!" Я, конечно, просигналил на всякий случай.  Мне  даже  показалось
отступил мужик. А когда остановилсь, слышу - шум, гам,  дежурный  флажок
подняла. Представляешь, Коля, этот человек таки  свалился.  Ударило  его
сильно, кровища. Нам рассуловитаь некогда, расписание... Скончался  бед-
няга...
   - Погиб? - переспросил инженер.
   - Убился насмерть.
   - Как он выглядел?
   - Ничего особенного, пожилой, интеллигент.
   - Нет, я имею ввиду - там, на платформе - как он?
   Гоголь-Моголь удивленно посмотрел на инженера.
   - Я не рассматривал. Вообще не люблю мертвых.
   - Значит, умер?
   - Да, -как-то неуверенно сказал Гоголь-Моголь. Ему опять  показалось,
будто опять заехал не туда. - Не думай о нем, это я, старый дурак,  несу
черт те знает чего, нашел о чем рассказывать, но  сам  понимаешь,  такой
случай редкий. Жалко его, конечно, жил себе человек, мечтал, планы стро-
ил... - утопист взял яболоко и с треском надкусил.  Давно  забытый  вкус
напомнил о других временах года.
   - Эх, когда эта проклятая зима кончится?
   - Зима? - встрепенулся инженер, - Разве сейчас на улице зима?
   - А чем наша весна не зима?
   - Тяжело мне, Гоголь. Ты не  уходи,  ладно?  -  попросил  Богданов  с
мольбой глядя на товарища.
   - Я и не собирался, не волнуйся. Сейчас чайку попьем.  Давай-ка  пос-
тавлю. - Гоголь-Моголь налил в чайник воды и зажег теми же спичками пли-
ту. - Не грусти, - продолжал успокаивать утопист, черт  с  ним,  с  этим
ученым собранием. Ты свое дело сделал, а истина рано или поздно  сторон-
ников найдет себе. Главное, знай работай дальше для  блага  отечества  -
ведь ты талант, Коля, пойми, прочувствуй, а с талантом везде хорошо.
   Инженер было запроотестовал, но Гоголь не дал ему и слова сказать.
   - Знаю, знаю, начнешь сейчас скромничать, отказываться, мол  какой  я
гений, а я и спорить не буду, меня агитировать не надо, я уж пожил среди
людей, разобрался - что к чему. Меня теперь не проведешь. А то  распишут
- и такой и сякой, и все он предвидел, и все  понимал  по-особому,  и  в
детстве на скрипке играл, и черт-те как не по-нашему мозги у него устро-
ены. Чепуха. Просто мужик был нормальный, понимал все как надо, не прис-
посабливался, и сам не навязывался, и взглядов своих не навязывал.  Жаль
только - немного таких людей. А почему? Потому что не верят в себя,  ду-
мают, чего бы такого на себя напялить, какую  такую  гримасу  состроить,
чтоб остальные в нем необычайные приемущества заподозрили. Вот и ходят в
масках с каменными лицами. Так и разыгрывают театр. Тот певец вылезет на
сцену, глаза выпучит, щеки раздует, ручонками машет,  ля-ля-ля  -  одним
словом, стальное горло. А копни его поглубже - все в себе поломал, жалко
даже. Потому и придумывают: стили, течения, жанры. Чтоб каждому  зверьку
по клетке, а каждому царьку по государству, хочь и  маленькое,  а  свое.
Нет бы сказать просто, что все дрянь, чепуха, выверт. Ты понимаешь,  Ко-
ля, не верят в себя, обидно. Я не знаю, кто это придумал, зачем?  Другие
из зала смотрят, да и я так могу, думают, даже лучше, раздувать щеки и к
тому же ушами двигать.
   - Больно строг ты к людям, - упрекнул инженер.
   - Время строгое наступает, контрольный опыт начался, эпоха  проверяе-
мости. Еще пару сотен лет - и баста, поезд дальше не пойдет, просим  ос-
вободить вагоны!
   - Что за проверяемость и кто опыт ставит? - спросил с напряжением ин-
женер.
   - Кто? - переспросил утопист, не понимая, какие тут могут  быть  зат-
руднения. - Ты, например, я, все мы. Вот пришел бы, например,  тыщу  лет
назад человек и объявил: все вокруг субстанция воды и пламени. Поди  его
опровергни. Ведь он на слова наплюет, акргументы растопчет, мол, верую и
все тут. Еще и филосовскую школу  организует,  последышей  читать-писать
по-своему научит. Они ж еще тыщу лет процветать будут, потому как прове-
рить некому. Сейчас, конечно, по такому вопросу сомнений  нет.  Конечно,
теперь с водой и пламенем никто и не суется, сейчас ветвистее накручива-
ют. Какая-нибудь всеобщая  классификация  населения  годков  сто  проде-
ражться только и сможет, а потом розог пропишут. Тут  и  выяснится,  что
есть объективная потребность, а что графомания. Тогда уж двигай не  дви-
гай ушами - бестолку, катись на свалку истории, здесь и  выйдут  наперед
нормальные люди, которым прикидываться противно.
   - Ох, не знаю, как тыщу лет назад, а сейчас  вода  и  пламень  оченно
злободневны.
   Гоголь-Моголь в недоумении принялся тереть длинный нос.
   - В каком смысле?
   - В смысле, что чайник кипит, - инженер улыбнулся.
   Настроение инженера пошло на поправку. Беспредметные шараханья  това-
рища, его смелые экскурсы в историю возымели самое благотворное  влияние
на самочувствие  Богданова.  Проклятый  город  с  неестественной  расти-
тельностью покрывался налетом критического реализма и уходил  на  второй
план. Гоголь-Моголь любил рассуждать, а инженер любил его слушать. Вооб-
ще инженер любил рассказчиков. Здесь была привычка, здесь было преклоне-
ние, почти святое, приобретенное за долгие годы невольного общения.
   - Как твой трактат о всеобщем равнодействии? - подогрел инженер  дру-
га.
   Гоголь-Моголь бросил заваривать чай.
   - Ооо, бомба! Только тяжело идет, статистических данных не хватает.
   - Но ты давай поспешай, - приободрил Богданов.
   - А куда спешить? Я уже опоздал, теперь лет через сто только и  напе-
чатают. Ладно, чего жаловаться, - Гоголь вяло махнул рукой. - Пятнадцать
лет писал, и еще пятнадцать попишу. Но все равно - бомба. У меня тут та-
кие мотивы появились - пальчики оближешь, сейчас пишу главу:  идея,  как
оружие массового уничтожения.
   - Слишком уж публицистично.
   - Да, именно, понимаешь, нужно все разжевывать, иначе ничего не  пой-
мут, не захотят понять. Перестали люди верить, что им могут что-то  тол-
ковое сказать. Все же корячатся, формы изобретают, стили разные, а поче-
му? Мыслей новых нет, считают, что все уже давно  придумано-перепридума-
но, сказано-пересказано, остается только в другом  разрезе.  Потому  что
кто-то погорячился и сказал, мол, и тыщу лет назад все было тоже - и лю-
бовь, и красота, и ненависть. А я утверждаю - ничего подобного.  По-дру-
гому было, не знаю уж, лучше или хуже, но по-другому. Но это ж  каких-то
тыщу лет, это же - тьфу, наплевать-растереть, а мильен не хочешь? Мильен
годков всеобщего счастья, а? голова не кружится, во рту не пересыхает? а
не хочешь, к примеру, мильен лет мрачного средневековья? Что,  противно?
Нужна новая надежда!
   Гоголь-Моголь очень переживал когда говорил. И это инженера  успокаи-
вало. Ему казалось, что хоть в этом деле есть кому беспокоится кроме не-
го, есть у кого душа болит - значит есть кому и волноваться.
   - Но знаешь, Коленька, все-таки я чертовски оптимист, я верю -  прой-
дет немного времени, лет  триста,  и  восторжествует  царство  свободных
изобретателей, и какой-нибудь мечтатель тех  времен  и  народов,  -  Го-
голь-Моголь гордо возвысился над чайником, - скажет: жили они  в  убогое
время, творили убогими средствами, а все ж были людьми.

   Наотрез отказался

   Михаил Федорович Мозговой полагал - все, что могло произойти этим ис-
торическим днем, уже произошло. Мозговой не был ретроградом, как, напри-
мер, Калябин, и потому с радостью встретил известие о новом ученом отры-
тии. Правда, радость чуть было не сошла на нет под воздействием  безвре-
менной кончины учителя. Но и было бы несправедливо представлять дело та-
ким образом, будто Мозговой был безутешен в  своем  горе.  Напротив,  он
прибывал в бодром, энергическом расположении духа. В нем внезапно начали
просыпаться дотоле неведомые окружающим руководящие свойства, вдруг заб-
листавшие при организации похорон. Он был так доволен собственной  дело-
витостью, что, придя домой, позволил себе  расслабиться  парочкой  рюмок
водки. И тогда нагрянул Марк Васильевич.
   Разгледяев