епалки  все  стали  запихивать  инженера  внутрь  и
только Доктор, перед тем, как скрыться, оглянулся, заметил  Ермолаева  и
выпрыгнул обратно.
   - Что с ним? - зачем-то спросил Толя.
   - Потом, потом, - проговорил Доктор. - Анатолий, я вас прошу, пойдите
наверх, там Елена, ее надо успокить.
   Не дожидаясь ответа, Доктор побежал обратно. Скорая помощь  несколько
раз чихнула и унесла прочь всю компанию.
   Пройдет несколько лет, и Гоголь-Моголь с Доктором будут  часто  сижи-
вать в уютном больничном дворике с побелевшими от тополиного пуха лужай-
ками и вспоминать эти беспокойные дни. После того, как  пропала  возмож-
ность встречаться на квартире инженера, утопист  пристратился  приходить
сюда, в гости к Доктору. Здесь спокойно и хорошо, особенно летом,  когда
старые деревья защищают больничный двор от яркого света и шума  большого
города. По тропинкам снуют задумчивые люди в байковых халатах, под  щел-
канье каких-то райских птиц и домино.
   С тех пор, как утопист вышел на заслуженный отдых и у него  появилась
уйма времени для работы над трактатом о всеобщем ранодействии,  характер
его выправился сторону более спокойного созерцания сиюминутных жизненных
явлений. И все же, если речь заходила  об  инженере,  философоское  спо-
койствие покидало Гоголя-Моголя и он с ожесточением повторял:  "Замордо-
вали, гады, человека". Доктор поддерживал товарища в справедливом гневе.
Да и как было не поддержать, ведь он как никто другой понимал все причи-
ны, изложив их, хотя и в весьма затемненном виде, среди прочих медицинс-
ких заключений в диссертации под общим  заглавием  "Синдром  Богданова".
Конечно, результаты наблюдений Доктор смог обнародовать лишь после  кон-
чины пациента, последовавшей на второй год после тех памятных событий. А
вначале пациент был очень активен. Через  доверенных  лиц  он  пересылал
письма на большую землю. Несмотря на то, что письма  были  адресованы  в
различные инстанции (например, в прокуратуру шли официальные признания в
заранее подготовленной преступной акции,  направленной  против  здоровья
профессора Суровягина, с целью выяснения его андроидного  происхождения;
или в министерство кожевенной промышленности с  предложением  отказаться
от использования натурального сырья и перейти вслед  за  другими  минис-
терствами на применение гуаши и картона), все они оседали на столе  Док-
тора, который внимательно их перечитывал, записывая в  блокнот  какие-то
пометки, а потом бережно обвязывал тесемкой и  уносил  домой.  Наверное,
эти послания помогли Доктору определить истинные истоки необычных галлю-
цинаций и страхов инженера. Но чего не смог до конца понять Доктор - так
это полного  отстутсвия  предрасположенности  Богданова  к  психическому
расстройству. Более того, было установленно, что больной  обладал  недю-
женной силой воли и по возвращении из мест суровых он еще был абсолютно,
и душой, и телом, здоров. Ревматизм от холодных ветров и геморрой от од-
нообразной пищи не в счет. Вохможно, однако, именно чрезмерное  душевное
здоровье не такая уж безопасная вещь. Мысль парадоксальная, и даже вред-
ная лечебному процессу.
   Анатолий Ермолаев еще некоторое время  наблюдал,  как  весений  холод
подмораживает след исчезнувшего автомобиля, и размышлял о том, что завт-
ра этот слепок ночных событий затопчут оставшиеся в наличии жильцы серо-
го дома. Потом он почувствовал, что продрог и вспомнил о просьбе  Докто-
ра.
   - Зачем они все меня о чем-нибудь просят? - сам себя спросил Толя.
   Нет он не злился. Он удивлялся - как будто молодое поколение только и
существует для того, чтобы разбираться и нянькаться с запутавшимися  по-
жилыми людьми. Может быть действительно надо их всех  пожалеть?  Сколько
они намыкались, в историческом плане, сколько натерпелись,  и  при  этом
без всякой веры в божественные начала. Некогда было верить  -  жили  для
интереса. Но что я-то могу, мне бы самому разобраться. Впрочем надо идти
наверх, там тоже молодое поколение пропадает. Он поднимался по  изношен-
ным каменным ступеням, кое-где залатанным хлипким  раствором,  и  сердце
его билось все чаще и чаще.
   В первый момент ему показалось, будто  в  квартире  инжненера  никого
нет, но отдышавшись, он учуял, как тонкой струйкой через открытую  дверь
вытягивается сладковатый запах сирени.
   - Сирень, - прошептал Толя.
   Он вспомнил детективные кривляния Мозгового. Что  же,  операция  "Си-
рень" завершилась для Михаила Федоровича не самым худшим образом.  Через
несколько месяцев он официально возглавит отдел профессора Суровягина  и
продолжит славные традиции, заложенные Петром Семеновичем.  Конечно,  не
буквально. Вслед за десятым, зарубежные космические аппараты  откроют  и
одиннадцатый и двенадцатый и все последующие спутники Сатурна. Эта длин-
ная цепь сведет на нет всякие спекуляции вокруг  десятого  спутника,  но
слава богу, ни профессор, ни инженер об этом уже ничего не узнают. А от-
дел Суровягина продолжит наступление на тайны космоса. В этой важной ра-
боте первейшим помошником Михаилу Федоровичу, а иначе его уже никто  на-
зывать не сможет, будет младший научный сотрудник В.В.Калябин.  Так  бу-
дет, так было.
   Когда Толя узнал об открытии спутника, он подумал: вот  будет  теперь
радость инженеру, и не ему одному, и друзьям и  Елене,  конечно.  Храни-
тильница тайного списка поставила против  разгледяевской  усмешки  почти
все свое благополучие, поставил на изобретателя и  выиграла.  Почему  же
нет радости в этом доме теперь? И только сквозняк  гуляет  под  высокими
потолками? Почему возлюбленная пара не вознеслась в счастливом  восторге
куда-нибудь на седьмые хрустальные небеса  в  царство  справедливости  и
свободного творчества и оттуда с усмешкой не разглядывает, как  мучаются
под вечной пыткой совести нечестные люди? Неужели  существует  какой-ни-
будь закон сохранения доброты и на всех ее теперь  не  хвататет?  И  кто
там, черт побери, всхлипывает, будто ребенок, в  самой  пустой  из  всех
пустых комнат?
   Заскрипел несмазанный с допотопных времен навес, зашуршали разбросан-
ные по полу отпечатанные листки из частей, параграфов и глав  -  обрывки
безвредных мыслей. Меж бумаг, посреди комнаты, сидела Елена, похожая  на
куколку, брошенную уставшим от игры ребенком.  Она  перебирала  один  за
другим листочки и тихо плакала. Толя поднял с пола несколько  листков  и
молча уселся поодаль облокотившись на стену.
   Комната освещалась через большое незанавешанное окно дармовыми  кван-
тами улицы. В неверном свете едва-едва проступала судьба молодого  поко-
ления. Казалось бы, теперь, когда их будущее позади и  все  должно  быть
известно доподлинно, какие могут быть неясности? Увы.
   Пока Елена рассказывала обо всем, что у нее наболело, Толя  свыкся  с
полумраком и читал обрывки рукописи. Она говорила, а он почти и не  слу-
шал. Она потому и говорила, что он не обращал на  нее  никакого  вынима-
ния.Он вел себя как истукан, мол, говори, говори, а я отдохну,  помечтаю
о чем-ниудь своем. Все равно, мол, история твоя тяжелая меня не  касает-
ся. Так думала Елена и еще больше распалялась. Триумф  изобретения,  ги-
бель профессора и припадок инженера сплелись тугим узлом на ее  красивых
руках. И кто поможет ей? "Красота - двигатель  прогресса",  -  говаривал
Гоголь-Моголь. Почему же она приносит только  горе  превращаясь  в  свою
противоположность? Может быть, ее оказалось  слишком  много  для  бедных
изобретателей с горящими глазами, задача которых вовсе не успех, а муче-
ничество и подвижничество, хотя бы и ради ошибочных идей. И что есть  их
жизнь? Пример других мечтаний и средств? Так почва гниет от обилия влаги
и превращается в болото, плодоносящее горькими, но полезными ягодами.
   - Твой профессор даже смертью навредил, - без всякой жалости  сказала
Елена.
   Толя пожал плечами. Нет, он не хотел отмахнуться. Просто  примеривал-
ся, обходил с разных сторон, прикидывал. Он не  ожидал,  что  этот  груз
окажется таким тяжелым и неудобным. Поднимет ли он  его?  Или  захрустят
его молочные косточки под напором неопровержимых фактов,  под  необходи-
мостью, не закрывая глаз, все понимать и не ослепнуть от блеска неприук-
рашенной истины?
   В комнате стало светлее. В полном соответствии с  законом  сохранения
вращательного момента надвигалось новое утро. Уходили на покой  астроно-
мы, так и не дождавшись чистого неба, пробуждался многомиллионный город.
Черные птицы, редко расположившись по крышам зданий, озабоченно  перего-
варивались, будто спрашивая друг друга: как спалось?
   Проступили на стене две полосы - желтая и зеленая. Потянулась  неров-
ная линия вверх, закругляя овал лица подростка. Но она  была  нарисована
не одним махом, как рисуют профессионалы, а многими тщательными  усилия-
ми, будто рисовавший очень хотел, чтобы получилось похоже, и все боялся,
что не успеет запечатлеть. Самодельный уголек, краешек обгоревшей сосно-
вой щепки, потрескивая и осапыясь, оживал на стене щемящей проекцией не-
устанно терзавшего душу автора  видения.  Глаза  мальчика,  образованные
двумя опрокинутыми навстречу друг другу сегментами, казались подведенны-
ми как у актера немого кино и источали последнюю горькую мысль еще живо-
го существа. Уже накинута на шею кривая черная полоса, уоходящая под по-
толок. Наверное, что бы ее дорисовать, пришлось тащить с кухни  стол,  а
потом еще и подниматься на ципочки, опираясь рукой на стену. Толя  заме-
тил отпечаток ладони инженера, запачканной угольной пылью.  Пока  черная
полоса не вытянулась в прямую отвесную линию, еще можно было  о  чем-ни-
будь порассуждать, поспорить,  поговорить  о  каком-нибудь  высоком  ис-
кусстве, помечтать о красоте и истине, или, например о всемирном тяготе-
нии. Но неужели не побороть это вездесущее земное притяжение? Неужели не
остановить природное влечение тяготеющих масс? Неужели наступит  многос-
ловная тишина, вечная спутница самоубийц? Неужели никто не  зашевелится,
не встанет с места, не приподнимится и не заорет дурным хриплым голосом?
Неужели сотрется еще одно имя, еще одна человеческая веточка,  еще  один
волшебный узелок, связующий невидимую нить, протянутую в будущее людское
братство?
   1987г.

   О вреде дурных привычек
   Профессор и ученый, Петр Семенович Суровягин  не  боялся  смерти.  Не
из-за храбрости, хотя в загробную жизнь не верил совершенно,  а  просто,
как все нормальные люди, о смерти старался не думать. От того жизнь  ему
представлялась увесистым куском пространства и времени без  определенных
резко очерченных границ. В глазах окружающих Петр Семенович представлял-
ся весьма умным человеком. Сам же Суровягин себя не жаловал. Он прекрас-
но видел все свои недостатки и не только внешнего физического  свойства.
Уже это одно характеризовало профессора самым что ни на есть  точнейшим,
или как он любил выражаться, прецизионным образом. Не каждому  дано  ви-
деть себя в истнном свете, для  этого,  согласитесь  нужен  определенный
уровень. К счастью, а может быть как раз наоборот, к несчастью, он обла-
дал этим уровнем.
   Почему к счастью? Да потому, что обладая трезвым умом  и  цепкой  па-
мятью, Петр Семенович неуклонно шагал по жизни, умело обходя  воздвигае-
мые ею хитроумные препятствия. Его  автобиография  нарастающей  поступа-
тельной мощью служебных достижений напоминала красочные диаграммы  роста
валового продукта. Ответственные работники,  проверяющие  выезжающих  за
границу, радостно плакали, читая эти откровенные строки, написанные нем-
ного старомодным витьеватым подчерком. Коллеги его уважали, о чем он не-
изменно сам же указывал в своих характеристиках,  и  это  подтверждалось
хотя бы тем, что за глаза Суровягина никто  не  называл  никаким  дурным
словом. Более того, сослуживцы говорили о нем уважительно, неизменно от-
мечая многие положительные качества.  В  общем,  служебное  благополучие
Петра Семеновича проистекало из его характера самым счастливым образом.
   Почему к несчастью? Увы, Петр Семенович  страдал  полным  отсутствием
способности к собственным оригинальным идеям, что  прекрасно  осознавал.
Нет, конечно, некоторые мелкие идеи у него были и, кстати, он великолеп-
но их применял на практике, но их было так мало и были они столь невесо-
мы, что абсолютно не могли способстовать его научной деятельности. Слава
богу, Суровягин не выпячивал недостатки наружу, но с лихвой  компенсиро-
вал их лошадинной работоспособностью и ослинным, в лучшем  смысле  этого
слова, упорством. Не одни штаны были просижены над кандидатской  и  док-
торской диссертациями. Довольно рано достигнув высокого административно-
го положения, Петр Семенович приступил к руководству научными кадрами  и
в них воспитывал аналогичный стиль работы. При этом  он  добился  весьма
ощутимых результатов. Но вот чего не мог терпеть Суровягин в своих  под-
чиненных, так это малейшего намека на самостоятельное мышление. В  моло-
дости он даже сильно страдал, когда встречал смышленного человека,  вся-
чески пытался уязвить, чем-то поддеть, нарываясь на шумную ссору.  Когда
скандала не получалось, он страдал вдвойне, униженный равнодушием сопер-
ника. Его настигала бессоница и ночи напролет приставала к нему,  требуя
внимания и ласки. С годами  болезненное  отношение  к  смышленным  людям
прошло, но неприязнь осталась. Теперь, если кто-либо  в  его  присутсвии
положительно заговаривал о талантливом ученом, он иронически  усмехалася
и приводил нечто скабрезное из его биографии, называя коллегу  легкомыс-
ленным анархистом, себялюбцем или просто коньктурщиком. В  общем,  ничто
так неизлечивает душевные раны, как высокое административное положение.
   Был обычный мартовский день. Петр Семенович бодро шагал на работу. Он
любил вот так вот, запросто, пешочком идти в институт,  не  медленно  не
быстро, перебирая в уме приятные текущие и предвкушая  новые,  не  менее
приятные, события. За каких нибудь пятнадцать-двадцать минут он проживал
их по нескольку раз, подавая в каждом случае под новым углом  зрения.  А
радоваться было чему: это и свеженькая корректура новой монографии,  над
которой он просидел весь вчерашний день и с  удовольствием  полистает  и
сегодня, и воспоминание об одном весьма многозначительном знаке внимания
со стороны некоторой особы, так долго не замечавшей его намеков, и  сла-
достное предчувствие надвигающегося юбилея, и конечно, самое яркое, нем-
ного пугающее, ожидание близких выборов в академию наук. Да  и  мало  ли
что могло еще обрадовать Петра Семеновича, так ловко прыгающего по  едва
оттаявшей весенней дорожке. Природа, а вместе с ней и Петр Семенович Су-
ровягин, готовились к пробуждению жизни.
   Но жизнь, к сожалению, состоит не из одних праздников. В ней  имеется
большое количество мелких и крупных неприятностей.  Особенно  мелких.  С
такой вот мелкой, как показалось профессору вначале,  неприятностью,  он
столкнулся этим ранним мартовским утром.
   В рабочем кабинете, на столе, под небольшой кучкой циркулярных  бумаг
с приглашениями принять участие в различного рода заседаниях, среди  се-
рых отечественных и легкомысленно шикарных заграничных конвертов  возле-
гала толстая, цвета грязной охры, заказная бандероль. Она сразу не  пон-
равилась профессору. Первое неприятное впечатление услилось после  того,
как он прочел на подколотом квадратике  бумаги  написанное  директорской
рукой: "Профессору П.С.Суровягину, для рецензии".
   Опытным взглядом профессор скользнул по адресу отправителя,  написан-
ному крупным детским подчерком и  немедленно  заключил:  графомания.  За
долгую научную жизнь он десятки, сотни раз  сталкивался  с  такого  рода
продуктом народного творчества. Чтение всей этой белиберды отбирало уйму
времени и не приносило никакого эстетического наслаждения. Конечно, дав-
но прошли те времена, когда ему самому приходилось читать все это от ко-
рочки до корочки. Теперь этим занимались его сотрудники из тех кто помо-
ложе. Но все же окончательно от ответственности уйти было нельзя.  Среди
авторов великих домашних открытий попадались не  просто  настойчивые,  а
беспрецедентно настойчивые люди. Получив справедливый разгромный  отзыв,
они не только не успокаивались, но наоборот,  с  удесятеренной  энергией
бросались на институт, а то и гораздо выше. Во все возможные  инстанции,
вплоть до центрального партийного аппарата, летели  письма,  исполненные
горечи и боли  за  несправедливый  зажим  бюрократами-профессорами  эпо-
хального научного открытия, имеющего, быть может, ни много ни мало стра-
тегическое оборонное значение для нашего отечества. Естественно,  сверху
вниз снежным комом сваливались категоричные указания рассмотреть, разоб-
рать, публично заслушать, обсудить и проч. проч. И вот  затевалась  мно-
годневная волокита дискуссий, семинаров, советов, в том числе и  ученых,
и все вокруг - какой-нибудь единой теории спиральности галактик,  цикло-
нов, социальной истории и придорожного плюща. Теории неизменно подтверж-
дались неоспоримыми доказательствами, которые, как правило подкреплялись
установлением телепортического контакта с правительством  коммунистичес-
кой марсианской республики.
   Все это Петр Семенович прекрасно понимал и собственоручно проверял  и
правил рецензии перед отсылкой. За многие годы был даже выработан специ-
альный стиль ответов графоманам, напоминающий ответы на просьбы  дальних
родственников приехать погостить недельку-другую.
   Профессор перечитал фамилию отправителя - Богданов - и покачал  голо-
вой. Фамилия ему тоже не понравилась. Петр  Семенович  вынул  содержимое
пакета и слегка оцепенел. Обычная рукопись, разве что, может поувесестее
чем обычно. Но главная неприятность была в ее запахе. То есть вначале он
еще не осознал, что резкий, внезапно появившийся запах сирени,  неумест-
ный для этого времени года, имеет своим источником  заказную  бандероль.
Он даже оглянулся на дверь, потом посмотрел в окно, над которым нависали
сосульки, и лишь потом принюхался к рукописи.
   Здесь необходимо объяснится во избежание недоразумений. Петр  Семено-
вич страдал слабостью к запахам вообще. Там, где обычный человек  ничего
не почувсвтует, Петр Семенович может просто задохнуться.  Говорили,  что
высокую чувствительность к запахам профессор выработал в результате  ин-
тенсивного курения в молодости и последовавшего  острого  аллергического
заболевания. Так что вполне возможно, запах бандероли был вовсе не таким
уж и резким. Но все же в нем легко угадывалось  буйное  цветение  теплых
майских вечеров, тоска по которым заедает жителей наших мест бесконечны-
ми мартовскими буднями.
   После первого приятного удара его  голова  стала  наполняться  вязкой
сладковатой жидкостью  вызвавшей  легкое  головокружение.  Во  избежание
дальнейших осложнений Петр Семенович быстро спрятал рукопись  обратно  в
пакет и рядом с директорской резолюцией надписал: младшему научному сот-
руднику Мозговому, рассмотреть в недельный срок.

    Михаил Федорович ковыряется в окне

   - Беда не приходит одна, - сказал Михаил Федорович  Мозговой,  когда,
вернувшись из курилки, обнаружил на  столе  бандероль  с  указанием  на-
чальства.
   За последние несколько дней на его  бедную  голову  сначала  свалился
квартальный отчет всего отдела, потом соболезнование из редакции по слу-
чаю отклонения его статьи, затем на него повесили прием стажера из  про-
винции, который должен был вот-вот нагрянуть и, наконец, это послание  в
желтом конверте. Он вынул рукопись и громко прочел:
   - К единой теории физических полей.
   - Коллеги, - позвал Мозговой, - гляньте, интересная штучка.
   Коллеги, Виталий Витальевич Калябин, нестареющий кандидат наук, и без
году неделя молодой специалист Толя Ермолаев, не обращая внимания,  про-
должали усердно работать. КАждый был занят свои важным вопросом, и  души
их посредством листка бумаги и шариковой ручки были перемещены в  холод-
ные просторы Вселенной, в далекий мир планет, звезд и галактик.
   Тем не менее Мозгово