кая и
женственноленивая небрежность Талейрана. Их  отзывы друг  о друге полны яда.
Талейран говорит с улыбкой: "Фуше  потому  так  сильно презирает людей,  что
слишком  хорошо  знает самого себя".  Фуше,  со своей стороны,  шутит, когда
Талейрана   назначают   вице-канцлером:   "II   ne  lui   manquait  que   ce
vice-la"34 Они очень охотно, где только возможно,  причиняют друг
другу  неприятности, а  если  представляется  возможность  навредить, каждый
хватается за  малейший к тому повод. То что эти двое, один проворный, другой
работящий, так хорошо дополняют друг друга, делает их подходящими министрами
для Наполеона,  а их бешеная взаимная ненависть для него также очень удобна,
потому что они лучше,  чем сотня бдительных шпионов, следят друг  за другом.
Фуше  ревностно   доносит  Наполеону   о   каждом   проявлении  подкупности,
распущенности и небрежности Талейрана, который в свою очередь спешит донести
о всех проделках и интригах Фуше. Эта странная пара одновременно обслуживает
и  охраняет  Наполеона  и следит  за ним.  Превосходный  психолог,  Наполеон
отлично использует соперничество своих  министров, поощряя  и в то же  время
сдерживая их.

     Весь  Париж долгие годы забавляется упорной  враждой  двух соперников -
Фуше и Талейрана. Парижане  следят за бесконечными вариантами этой комедии у
ступеней трона, словно за сценами из пьесы Мольера, и  наслаждаются тем, как
эти  два  прислужника насмехаются друг над другом,  преследуя  один  другого
колкими  словечками,  между  тем  как  их  господин  с  олимпийским величием
прислушивается к этим выгодным ему спорам. Но в то время как  все ожидают от
них веселой игры  в кошку и собаку,  оба изощренных артиста  внезапно меняют
свои роли и начинают совместно  серьезную игру. Впервые общее для них  обоих
раздражение  против  господина берет верх  над  их соперничеством. Наступает
1808 год, и Наполеон опять начинает войну, самую бесполезную и бессмысленную
из всех своих войн,-поход против  Испании.  В 1805 году он победил Австрию и
Россию,  в  1807  году  разгромил  Пруссию;  он  подчинил  себе  немецкие  и
итальянские государства, но  для вражды с Испанией нет ни  малейшего повода.
Однако его недалекий брат Жозеф (через несколько лет Наполеон сам  признает,
что  "принес себя в  жертву  дуракам") тоже  желает получить корону, и ввиду
того  что свободной  не имеется,  решают, в нарушение международного  права,
просто  отнять ее  у  испанской  династии.  Снова  бьют  барабаны, маршируют
батальоны,  снова  плывут  из  касс  с  трудом  собранные  деньги,  и  снова
опьяняется  Наполеон  опасной страстью  к победам. Эта необузданная  военная
ярость мало-помалу представляется слишком безумной даже самым толстокожим; и
Фуше и  Талейран  не одобряют  эту  ни  с того ни с сего затеянную войну, от
которой Франция  будет  еще семь лет истекать кровью, а так как император не
слушает ни  того, ни другого,  то оба незаметно сближаются.  Они  знают, что
император комкает  и с раздражением  швыряет в угол их письма, их донесения;
уже  давно  не  могут  противостоять  они генералам, маршалам,  военщине и в
особенности  корсиканской родне,  каждый член которой желал бы  скрыть  свое
жалкое прошлое под мантией из горностая. Они пытаются выразить  свой протест
публично, но, не имея возможности говорить  открыто,  затевают  политическую
пантомиму, настоящий театральный трюк: демонстративно делаются союзниками.
     Кто  был  постановщиком  этой  превосходной  театральной  инсценировки,
Талейран или Фуше, неизвестно. Дело происходило таким образом: пока Наполеон
воюет в Испании, в Париже идут беспрерывные празднества и  царит веселье,- к
ежегодным  войнам  так привыкли, как к снегу  зимой или к  грозам  летом. На
улице Сен-Флорентен, в доме канцлера, в один декабрьский вечер 1808 года  (в
то  время когда Наполеон  в  какой-нибудь  грязной  квартире, в Вальядолиде,
пишет приказы по армии) горят сотни свечей и гремит музыка.  Здесь собралось
блестящее общество, красивые женщины,  которых  так  любит  Талейран, высшие
государственные  чины  и иностранные  послы.  Все весело болтают,  танцуют и
забавляются. Внезапно во всех углах раздается легкий ропот и перешептывание,
танец  прерывается,  изумленные  гости  собираются  кучками:  вошел человек,
которого здесь  никак  не ожидали,- Фуше,  тощий Кассио,  как всем известно,
жестоко презираемый и ненавистный Талейрану, чья нога еще никогда не ступала
в этом доме.  Но, о чудо! - министр иностранных дел с изысканной вежливостью
идет,  прихрамывая,  навстречу  министру   полиции,  приветствует  его,  как
дорогого гостя  и  друга,  дружески,  берет его под руку.  На  виду у  всех,
совершенно  открыто  обласкав Фуше, Талейран  ведет  его  через  весь  зал в
соседнюю комнату;  там  они усаживаются в  кресла и  тихо беседуют,  вызывая
безграничное любопытство у  всех присутствующих на  балу. На следующее  утро
уже всему Парижу известна эта великая сенсация.  Повсюду только и говорят об
этом  внезапном  и  столь  подчеркнуто  афишированном  примирении, и  каждый
понимает его смысл. Когда между кошкой и  собакой вспыхивает такая внезапная
дружба, значит она  направлена против повара; дружба между Фуше и Талейраном
означает,  что  министры  открыто  не  одобряют  политику своего  господине,
Наполеона. Тотчас же лихорадочно  забегали  все шпионы - нужно  узнать,  что
означает  этот заговор.  Во  всех  посольствах скрипят  перья,  составляются
срочные донесения;  Меттерних сообщает  спешной  почтой  в Вену: "Этот  союз
соответствует желаниям крайне  утомленной  нации",  но  и  братья  и  сестры
императора  тоже  бьют  тревогу  и  посылают к  императору  курьера  с  этой
невероятной новостью.
     Вихрем мчится  нарочный  со  своей вестью в  Испанию, но  еще  быстрее,
насколько возможно  быстро бросается  в Париж  Наполеон, словно  подгоняемый
ударами  бича.  Получив  письмо,  император удаляется  в  свою  комнату,  не
пригласив никого из приближенных. Кусая в  кровь губы,  он немедленно отдает
распоряжение о  возвращении:  сближение  Талейрана и Фуше действует  на него
сильнее, чем проигрыш в сражении.  Обратная поездка совершается  с  безумной
быстротой:  17-го он выезжает из  Вальядолида,  18-го он в Бургосе, 19-го  в
Байонне; нигде ни одной остановки, везде поспешно  меняют загнанных лошадей.
22-го  врывается  он  как вихрь  в  Тюильри,  а 23-го отвечает на остроумную
комедию  Талейрана  драматической   сценой.   Вся   расшитая  золотом  толпа
придворных,  все  министры  и  генералы  старательно  расставлены в качестве
статистов: следует наглядно показать, что император  сокрушительно подавляет
малейшее сопротивление его воле. Еще накануне он  вызвал  Фуше и с  глазу на
глаз  задал ему  головомойку,  которую  тот,  привыкший  к  подобным  душам,
спокойно  выдержал,  приводя  искусные  и   льстивые  оправдания  и  вовремя
расшаркиваясь. Этому раболепному человеку, думает император, достаточно дать
мимоходом пинка, но Талейран, именно потому, что он считается  более сильным
и могущественным, должен быть наказан публично. Эту сцену часто описывали, и
действительно  это одна из  наиболее  драматических сцен  в истории.  Сперва
император в общих чертах неодобрительно  высказывается о коварстве некоторых
лиц,  проявившемся  во  время  его   отсутствия,  но   затем,   раздраженный
равнодушием Талейрана,  обращается  прямо к  нему, в небрежной позе стоящему
неподвижно у мраморного  камина, опершись рукой о косяк. И вот, вместо  того
чтобы преподать в  присутствии  целого  двора задуманный  заранее комический
урок, император внезапно приходит в настоящее бешенство, кричит на  старшего
годами, более опытного человека,  осыпая его  самыми грубыми ругательствами;
Наполеон  называет  его  вором,  клятвопреступником,  изменником,  продажным
человеком,  способным за  деньги  продать  собственного отца, обвиняет его в
убийстве герцога Энгиенского и в том, что он затеял испанскую войну. Ни одна
прачка не могла бы более  беззастенчиво  срамить на  весь двор свою соседку,
чем  срамит  Наполеон  герцога  Перигорского,  ветерана  революции,  первого
дипломата Франции.
     Слушатели  окаменели. Всем не по себе. Каждый чувствует,  что император
ведет  себя недостойно.  Только Талейран,  равнодушный и нечувствительный  к
оскорблениям   (рассказывают,  будто  он  однажды  заснул  во  время  чтения
направленного против него памфлета), продолжает стоять с высокомерным видом,
не  меняясь в лице, не считая подобную брань оскорблением. По окончании бури
он, прихрамывая, молча проходит по гладкому паркету в переднюю и там бросает
одно из своих ядовитых словечек, которые поражают сильнее, чем  грубые удары
кулаком. "Как жаль,  что такой великий человек так дурно воспитан",- говорит
он спокойно, в то время как лакей набрасывает на него плащ.
     В тот же вечер Талейран лишается звания  камергера. Все недоброжелатели
с любопытством просматривают в последующие дни "Moniteur", чтобы найти среди
правительственных  сообщений известие  об  отставке Фуше,  но они ошибаются:
Фуше остается.  Как всегда, он  спрятался при  наступлении  за  спину  более
сильного,  который  служит  ему громоотводом.  Вспоминают,  что  Колло,  его
соучастник по лионским расстрелам, отправлен в  ссылку на малярийный остров,
а Фуше остался; Бабеф, его сообщник по борьбе против Директории, расстрелян,
а Фуше остался; его покровитель Баррас  вынужден был покинуть страну, а Фуше
остался.  И  на  этот раз падает только  впереди  стоящий,  Талейран, а Фуше
остается. Правительства, государственный строй, мнения, люди - все меняется,
все рушится, все исчезает в бешеном водовороте  смены столетий, только  один
остается на своем  месте при всех режимах и сменах политических настроений -
Жозеф Фуше.
     Фуше остается у власти, и  даже более того: именно то, что самый умный,
ловкий  и  независимый  советник Наполеона  получил шелковый  шнурок  и  был
заменен просто поддакивающим чиновником, именно  это усиливает влияние Фуше.
Но, что  еще  важнее,  кроме соперника - Талейрана,-  удаляется на некоторое
время  и сам  опостылевший властелин.  Наступает 1809 год, и Наполеон  опять
начинает, как ежегодно, новую войну, на этот раз против Австрии.
     Лучше  всего  чувствует  себя Фуше именно  в те периоды, когда Наполеон
уезжает  из Парижа и удаляется от дел. И чем дальше, тем лучше для Фуше, чем
на  более длительный срок, тем приятнее,- в  Австрию, Испанию, Польшу; всего
лучше было  бы, если  бы он опять отправился в Египет. Излучаемый им слишком
сильный  свет  бросает  тень  на  всех окружающих;  его творчески деятельная
личность  возвышается над  всеми  и парализует своим властным превосходством
волю  каждого.  Когда  же он находится  за  сотни  миль,  командует битвами,
составляет  планы походов, Фуше может  время от времени сам разыгрывать роль
вершителя  судеб, а  не быть только  марионеткой в этой жесткой,  энергичной
руке.
     Наконец-то, наконец-то Фуше впервые представляется  такая  возможность.
1809 год-роковой год  для  Наполеона;  никогда  еще,  невзирая на  очевидные
внешние успехи, его военное положение не было столь угрожающе  непрочным.  В
сокрушенной   Пруссии,   в   недостаточно   укрощенной   Германии  одиночные
французские  гарнизоны  оказываются  почти беззащитными,  это  десятки тысяч
французов, которые стерегут сотни тысяч немцев, ждущих только сигнала, чтобы
взяться за оружие. В случае  новой победы  австрийцев,  подобной победе  при
Асперне,  от  Эльбы до Роны вспыхнет возмущение, восстанет целый народ. И  в
Италии дела  обстоят не лучше: грубое оскорбление папы задело всю Италию так
же, как унижение Пруссии  всю Германию, к тому же сама Франция утомлена. Еще
один  удар по императорской армии, растянувшейся по  всей Европе, от Эбро до
Вислы, и - кто знает?  - может  быть, он  сокрушит  основательно потрясенный
железный колосс.  Англичане, заклятые враги Наполеона, уже  обдумывают  этот
удар. Пока  войска императора разделены,- часть  находится у Асперна,  часть
около Рима и часть близ Лиссабона,- англичане  намерены  вторгнуться прямо в
сердце Франции и, овладев прежде всего гаванью Дюнкерк, завоевать Антверпен,
подняв восстание в Бельгии.  Они рассчитывают на  то, что Наполеон со своими
боеспособными, закаленными армиями, маршалами и  пушками далеко и перед ними
лежит беззащитная страна.
     Но  Фуше на  месте; тот самый  Фуше, который в  1793 году  при Конвенте
научился, как можно рекрутировать в течение двух недель десять тысяч солдат.
С тех пор его энергия не ослабла, она только вынуждена действовать во мраке,
истощаясь в мелких  происках  и кознях. Страстно берется Фуше за дело, чтобы
показать нации и целому миру, что он не только марионетка в  руках Наполеона
и,  в   случае   необходимости,   может  действовать  так  же  решительно  и
целеустремленно, как сам император. Наконец-то представился чудесный - прямо
точно с  неба свалившийся случай  -  доказать  раз и навсегда,  что  не  вся
моральная  и военная  мощь сосредоточена  в руках одного этого  человека.  С
вызывающей смелостью подчеркивает  он  в своих прокламациях, что Наполеон не
так уж необходим. "Докажем Европе, что хотя гений  Наполеона придает Франции
блеск, нет никакой необходимости в его присутствии, чтобы отогнать  врага",-
пишет он  бургомистрам  и подтверждает эти смелые, властные слова делом. Как
только 31 августа получено  известие о высадке англичан на острове Валхерен,
он  требует  в  качестве министра  полиции и министра  внутренних  дел (пост
которого  он  временно занимает) созыва национальных  гвардейцев, которые со
времен революции мирно проживают в своих деревнях, став портными, слесарями,
сапожниками и хлебопашцами. Остальные министры в ужасе. Как,  без разрешения
императора начать на свою ответственность  такое  далеко идущее мероприятие?
Особенно противится этому всеми силами военный министр, возмущенный тем, что
не имеющий на то никаких прав штатский вторгается  в  его священную область;
он  утверждает,  что  сначала  нужно  испросить в  Шенбрунне  разрешения  на
мобилизацию; прежде чем сеять в стране тревогу,  нужно  дождаться приказаний
императора.  Но,  чтобы получить ответ  императора, потребуется четырнадцать
дней почтовой езды туда и обратно - и  Фуше  не опасается посеять  в  стране
беспокойство. Разве Наполеон  не делает того же? В глубине души Фуше как раз
и хочет вызвать беспокойство и  возмущение, поэтому он  решительно берет все
на  свою ответственность. С барабанным  боем,  именем императора, все жители
провинций, которым  угрожает  нашествие, призываются к немедленной  защите,-
именем императора,  который ничего,  не знает об этих  распоряжениях.  И еще
одна  дерзость:  Фуше  назначает  главнокомандующим  этой  импровизированной
северной  армией  Бернадота,  человека,  которого  Наполеон,   хотя  тот   и
приходится  шурином  его  брату, ненавидит сильнее  всех генералов и в  свое
время наказал и отправил в ссылку. Фуше возвращает Бернадота из ссылки назло
императору, министрам и всем его врагам. Ему  безразлично, будут ли его меры
одобрены императором. Важно лишь, чтобы успех оправдал его перед всеми.
     Подобная  отвага  в  решительные  минуты   придает  Фуше  действительно
некоторое  подлинное величие.  Этот нервный,  трудолюбивый  человек рвется к
большим делам, а ему  всегда приходится  заниматься пустяками, с которыми он
справляется  шутя.  Вполне  естественно,  что  избыток  силы   ищет  выхода,
проявляясь  в  злобных  и по большей части бессмысленных  интригах. Но когда
этот  человек  сталкивается с  действительно всемирно-исторической  задачей,
соответствующей его силе, как  было в Лионе, а затем после падения Наполеона
в  Париже,-  он с ней  мастерски справляется.  Спустя  несколько дней  город
Флиссинген,  который сам  Наполеон называет в  своих  письмах  неприступным,
попадает,  как   и  предсказывал  Фуше,  в  руки  англичан.   Но  самовольно
сформированная Фуше армия успевает за это время укрепить Антверпен, и, таким
образом,  вторжение  англичан заканчивается  полнейшим  и  очень  дорого  им
стоившим поражением.  Впервые, с  тех  пор  как  у  кормила  правления стоит
Наполеон,  осмелился один из  его  министров  самостоятельно  поднять  знамя
войны,  распустить   паруса   и  взять  собственный   курс,  и   именно  эта
самостоятельность  спасла  Францию  в  роковую  минуту.  С  этого  дня  Фуше
повышается в ранге и вырастает в собственных глазах.
     Между тем в  Шенбрунн  прибыли  письма канцлера  и  военного министра с
обвинениями  против Фуше, жалоба  следует за  жалобой по  поводу  дерзостей,
которые  позволяет  себе  этот  штатский  министр.  Он  созвал  национальную
гвардию, ввел в стране военное положение! Все надеются, что Наполеон накажет
Фуше за превышение  власти и  сместит его.  Однако,  ко всеобщему удивлению,
император еще до того,  как стало известно с  блестящем  успехе распоряжений
Фуше, вопреки  мнению  всех одобрил его стремительную и решительную энергию.
Канцлер получает выговор: "Я очень огорчен тем, что при таких исключительных
обстоятельствах  вы  так  мало  использовали  свои  полномочия;  при  первом
тревожном известии вы должны  были призвать двадцать, сорок, пятьдесят тысяч
национальных гвардейцев", а военному министру он  пишет буквально следующее:
"Я  вижу, что только господин Фуше сделал все, что было в его силах, и понял
опасность позорной  бездеятельности". Таким образом, Фуше не только посрамил
своих бездарных, осторожных  и  робких  коллег,  но  и  был  поддержан самим
императором. Вопреки проискам Талейрана  и канцлера, Фуше занимает теперь во
Франции  первое место.  Он  один  сумел  показать,  что  способен не  только
повиноваться, но и повелевать.
     И снова можно убедиться, что в минуту опасности Фуше умеет действовать.
Поставьте  его  перед  труднейшей  задачей  -  он  сумеет  с ней  справиться
благодаря смелой находчивости и энергии.  Дайте ему самый запутанный узел  -
он его  распутает. Но  как  ни  великолепно  умеет он  взяться за  дело, ему
недоступно  другое, родственное искусство, наивысшее политическое искусство:
умение своевременно отступить. Если он куда-нибудь  запустит руку, он уже не
в  силах ее вытащить. И едва Фуше  удается  распутать какой-нибудь узел, как
некая  дьявольская страсть к игре побуждает его снова нарочно  все запутать.
Так случилось и на этот раз. Благодаря его быстроте, уменью поспешно собрать
силы  и отразить удар коварное  фланговое нападение  отбито. Понеся страшные
потери людьми и  припасами и потерпев еще больший урон  для своего престижа,
англичане вновь погрузили свое войско на суда и отправились восвояси. Теперь
бы  можно спокойно возвестить отбой и с  благодарностью отпустить  по  домам
национальных  гвардейцев, наградив  кой кого  орденом Почетного  Легиона. Но
честолюбие   уже  возбуждено.  Так   прекрасно  было  разыгрывать   из  себя
императора, поставить на ноги три  провинции,  отдавать  приказы, составлять
воззвания, произносить  речи,  пугать  своих трусоватых  коллег.  И все  это
должно сейчас кончиться?  Именно теперь, когда, в упоении  своей  деятельной
силой, он чувствует, как она ежедневно, ежечасно растет? Нет, Фуше на это не
пойдет.  Лучше продолжать  игру в нападение и защиту, даже если бы для этого
понадобилось  выдумать  врага.  Только  бы  продолжать   бить   в  барабаны,
будоражить население, сеять тревогу,  рождать  бурное  движение.  И  вот  он
отдает  приказ  о  новой  мобилизации  ввиду  мнимо  предполагаемой  высадки
англичан в Марселе. Национальная гвардия созывается, ко всеобщему изумлению,
во всем Пьемонте, Провансе и даже Париже, хотя нигде - ни внутри  страны, ни
на  побережье,- не  видно ни  одного  врага,  и  происходит  это единственно
потому,  что Фуше  охвачен давно  не  испытанной страстью  к  организации  и
мобилизации, оттого  что так долго сдерживаемый, так долго подавляемый в нем
человек   действия   мож