ет,   наконец,   благодаря   отсутствию   императора
развернуться до конца.
     Но против  кого  же  направлены  все эти армии? - спрашивает  себя, все
более удивляясь, вся страна. Англичане не показываются. Постепенно недоверие
охватывает  даже самых  доброжелательных  из  коллег Фуше:  чего  собственно
добивается своими  неистовыми мобилизациями этот  непроницаемый человек? Они
не понимают того,  что это  лишь  бурно проявляется  тайный азарт, снедающий
Фуше, опьяненного  собственной деятельностью. А так как они  не видят вокруг
ни единого  вражеского штыка, не видят неприятеля, против которого с  каждым
днем все  более  усиливается огромное ополчение, то у них невольно рождается
подозрение, что  Фуше  лелеет  далеко  идущие планы. Одни  полагают, что  он
готовит восстание, другие,- что он желает  восстановить  старую республику и
выжидает случая, когда  император потерпит еще раз такое  же  поражение, как
при Асперне или когда новый Фридрих Штапс совершит более удачное  покушение.
И вот в  главную квартиру в Шенбрунне летит донесение  за  донесением - Фуше
либо  сошел  с  ума, либо  замышляет заговор. На этот раз Наполеон, при всем
своем  доброжелательстве,  озадачен. Он  видит, что Фуше  зарвался, что  его
нужно осадить. Тон писем императора резко меняется; он обрушивается на Фуше,
называет его  "Дон  Кихотом, который сражается  с  ветряными мельницами",  и
пишет  своим прежним  суровым  тоном:  "Во  всех  получаемых  мною известиях
говорится  о  национальной   гвардии,  созываемой  в   Пьемонте,  Лангедоке,
Провансе,  Дофине. На кой черт  это делать без особой надобности и без моего
приказа!" Итак, Фуше,  затаив раздражение, должен  перестать разыгрывать  из
себя  господина,  уйти из  министерства  внутренних  дел и  снова стать лишь
министром   полиции   своего   увенчанного   славой,   увы,   слишком   рано
возвращающегося повелителя:
     Был ты веник грязный,
     Им ты снова стань!

     Во  всяком случае Фуше, хотя  он  и пересолил, был единственным, кто  в
весьма критический момент, среди всеобщего смятения, действовал своевременно
и  разумно  ради спасения  отечества. И  Наполеон  не может  отказать ему  в
почести,  которую он оказал уже столь многим. Теперь,  когда  на французской
почве, обильно удобренной кровью,  выросло новое дворянство,  когда получили
титулы  все  генералы, министры и приближенные,  настала очередь и для Фуше,
старого врага аристократии, вступить в ее ряды.
     Графский  титул был  ему приклеен  втихомолку  еще  раньше.  Но  старый
якобинец подымается еще выше по  этой воздушной лестнице титулов: 15 августа
1809  года во дворце его апостольского величества императора австрийского, в
парадном  зале Шенбрунна, бывший маленький  лейтенант  с Корсики ставит свою
подпись и печать  на  пергаменте,  согласно  чему бывший коммунист и  беглый
монастырский  учитель  Жозеф Фуше  именуется отныне -  внимание!  - герцогом
Отрантским. Он,  правда, не  сражался у Отранто и вообще  никогда  не  видел
этого южноитальянского города, но такое звучное чужестранное  дворянское имя
чрезвычайно подходит, чтобы замаскировать бывшего архиреволюционера, и, если
произнести  титул  должным образом,  можно  забыть,  что  за  этим  герцогом
скрывается палач  Лиона, старый Фуше времен "хлеба, одинакового для всех", и
конфискации имущества.  Для того чтобы он почувствовал себя вполне  рыцарем,
ему жалуется  еще  знак его герцогского  достоинства: новехонький, блестящий
герб.
     Одно только странно: сам ли Наполеон намеренно предложил это  как едкий
намек  на  особенности характера  Фуше, или то  было  психологической шуткой
чиновника-геральдиста? Во всяком случае в центре  герба герцога  Отрантского
изображена золотая колонна  - весьма подходящий символ для этого  страстного
любителя  золота. Вокруг колонны обвивается  змея, по всей вероятности также
легкое указание на дипломатическую изворотливость нового герцога. Видимо, на
службе  у  Наполеона состояли умные  геральдисты,  ибо трудно  придумать для
Жозефа Фуше более подходящий герб.



        Глава шестая. БОРЬБА ПРОТИВ ИМПЕРАТОРА. 1810

     Великий пример всегда либо развращает, либо возвышает целое  поколение.
Когда  является человек, подобный Наполеону Бонапарту, людям, приближенным к
нему,  предоставляется  выбор:  либо  стушеваться,  принизиться,  дать  себя
затмить его величию, либо, следуя его примеру, напрячь свои  силы до крайних
пределов. Люди, близкие Наполеону, неминуемо должны стать его рабами или его
соперниками: столь выдающаяся личность не терпит половинчатости.
     Фуше был  одним  из тех, кого Наполеон вывел  из равновесия. Он отравил
ему  душу  опасным  примером ненасытности, демонической воли  к  постоянному
возвышению.  Фуше   тоже,  подобно  своему  господину,  постоянно  стремится
расширить границы своей власти, он тоже не способен к мирному существованию,
к уютному довольству. Великое разочарование приносят ему дни, когда Наполеон
возвращается триумфатором из Шенбрунна и берет в свои руки бразды правления!
Чудесными  были  те  месяцы,  когда  он  мог распоряжаться  по  собственному
усмотрению  -  набирать  армию,  выпускать  прокламации  и,  не  считаясь  с
нерешительными коллегами,  принимать смелые  решения, властвовать над  целой
страной, играть за большим столом мировой судьбы! А теперь Жозеф Фуше должен
снова вернуться к исполнению обязанностей  министра  полиции, должен следить
за  недовольными,  за  газетными  болтунами,  составлять ежедневные  скучные
бюллетени  из  шпионских  донесений, интересоваться  пустяками  -  выяснять,
например,  с  какой  женщиной  вступил  в  связь  Талейран  и  кто  виновник
вчерашнего падения курса ренты на бирже. Нет, после того  как он прикоснулся
к  мировым  событиям,  подержал  в  руке  руль  большой  политики,  все  это
представляется его  мятежному,  жаждущему волнений  уму мелочью,  презренным
бумагомаранием. Кто  вел большую игру, тот  не сможет удовлетвориться такими
пустяками.  Надо  показать, что и в соседстве с  Наполеоном можно  совершать
подвиги,- вот мысль, которая всегда лишает его покоя.
     Но  чего, казалось бы,  можно достигнуть рядом с тем, кто достиг всего,
кто победил Россию, Германию, Австрию, Испанию н Италию,  кому император  из
старейшей династии Европы дает в супруги эрцгерцогиню, кто низвергнул папу и
не поколебленную тысячелетиями власть Рима, кто, опираясь на  Париж,  создал
европейскую  мировую  империю?   Нервно,   лихорадочно,   ревниво  озирается
честолюбие  Фуше  в  поисках  достойной  задачи, н действительно:  в  здании
мирового господства  недостает  еще одного, самого  верхнего зубца  - мира с
Англией. И этот  последний  европейский  подвиг хочет  совершить  Жозеф Фуше
один, без Наполеона и против Наполеона.
     Англия в 1809 году, как и в 1795-самый лютый враг, опаснейший противник
Франции.  Перед воротами Акки, перед  укреплениями Лиссабона, во всех концах
мира  наталкивалась воля  Наполеона на  спокойную,  обдуманную, методическую
силу англосаксов, и пока Наполеон завоевывал всю европейскую сушу, англичане
захватили  другую половину  мира  - моря.  Они не  могут поймать друг друга;
двадцать  лет  стараются  они,  возобновляя  время от времени  свои  усилия,
уничтожить друг  друга. Обе  стороны  потеряли в  этой  бессмысленной борьбе
много сил и, не признаваясь в этом, немного устали. Во Франции, Антверпене и
Гамбурге прекратили платежи банки с  тех пор, как англичане начали душить их
торговлю; и  на Темзе  в  свою очередь  скапливаются корабли  с  непроданным
товаром,- все больше обесцениваются английские  и французские ценности,  н в
обеих   странах  коммерсанты,  банкиры  и   умные  дельцы   побуждают   свои
правительства прийти к соглашению и робко пытаются завязать  предварительные
переговоры. Но  Наполеону кажется более важным, чтобы его  глупый брат Жозеф
сохранил  корону Испании, а сестра Каролина - Неаполь; он прерывает с трудом
начатые  мирные  переговоры  с  Голландией,  его  железный  кулак  понуждает
союзников  закрыть  вход  в  свои  гавани   английским  кораблям  и  бросать
английские  товары в море;  вот уже  отправляются  в Россию грозные письма с
требованием  подчиниться  континентальной блокаде.  Снова  страстность берет
верх  над разумом, и война  грозит затянуться, если в последний час у партии
мира не хватит мужества выступить быстрой решительно.
     В этих преждевременно прерванных переговорах с Англией принимал участие
и  Фуше.  Он  нашел  для  императора  и  голландского  короля  посредника  -
французского  финансиста, который  в  свою очередь нашел голландского, а тот
уже  английского посредника; так по испытанному золотому мосту переходили от
правительства к правительству  - как во  время каждой войны и во все эпохи -
тайные  попытки  соглашения.  Но  тут  император  резко  приказал прекратить
переговоры. Фуше недоволен. Почему  не продолжать  вести переговоры? Тянуть,
торговаться,  обещать,  обманывать-его  главная  страсть. И  Фуше составляет
дерзкий план. Он решает на свой страх и риск продолжать  переговоры, впрочем
делая вид, что исполняет поручение императора, оставляя как  своих  агентов,
так и английское министерство в полной  уверенности, что через их посредство
о мире хлопочет император, тогда как в  действительности пружину приводит  в
действие  один  лишь  герцог Отрантский.  Это  -  отчаянная  затея,  дерзкое
злоупотребление  именем императора и  собственным положением, беспримерная в
истории наглость. Но подобные тайны, такая двусмысленная и запутанная  игра,
ведя которую  он разыгрывает не одного, а одновременно троих  или четверых,-
исконная  страсть   прирожденного,  неисправимого  интригана  Фуше.  Подобно
школьнику, высовывающему  язык за спиной  учителя, он проказничает за спиной
императора, так же,  как  отчаянный  мальчишка, рискуя получить нагоняи  или
быть наказанным ради одного  только удовольствия,  доставляемого дерзостью и
обманом. Сотни раз прежде забавлялся он подобными политическими адюльтерами,
но никогда  еще не  позволял себе столь  дерзкого,  своевольного и  опасного
поступка,  как  переговоры, которые  он  ведет  с  английским  министерством
иностранных дел о мире между Францией  и Англией, против воли императора, но
под прикрытием его имени.
     Затея гениально подготовлена. Для ее осуществления он привлек одного из
своих темных дельцов, банкира  Уврара, уже несколько раз едва не попадавшего
в  тюрьму.  Наполеон презирает эту темную личность за скверную репутацию, но
это мало трогает  Фуше, сотрудничающего  с Увраром на бирже. В этом человеке
Фуше уверен, ибо неоднократно вытаскивал его из беды и крепко держит в своих
руках. Он посылает  Уврара  к влиятельному голландскому  банкиру де Лабушер,
который  обращается  к  своему  тестю,  банкиру Берингу, в Лондоне,  а  этот
последний  сводит  Уврара с английским  кабинетом. И  вот начинается шальная
карусель:  Уврар, разумеется,  полагает,  что  Фуше  действует  по поручению
императора,    и   официально   передает   свои   предложения   голландскому
правительству. Это представляется англичанам достаточным  основанием,  чтобы
серьезно отнестись к переговорам.  Англия, полагая, что  ведет  переговоры с
Наполеоном, переговаривается с Фуше, который, разумеется, тщательно скрывает
от императора ход совещаний. Он хочет дать созреть делу, сгладить трудности,
чтобы   внезапно,   как  Deus   ex  machina35,  предстать   перед
императором и французским народом и гордо сказать: "Вот мир с Англией! То, к
чему вы стремились, что не удалось ни  одному из ваших дипломатов, сделал я,
герцог Отрантский".
     Какая досада! Маленькая, глупая случайность прерывает эту великолепную,
волнующую  партию в шахматы.  Наполеон отправляется  со своей молодой  женой
Марией  Луизой в Голландию навестить своего брата, короля  Людовика.  Шумный
прием  заставил  его забыть о политике. Но однажды,  в  случайном разговоре,
Людовик, который, как и все, не сомневается, что тайные переговоры ведутся с
согласия   императора,  справляется,  успешно  ли  они   проходят.  Наполеон
настораживается.  Он  тут  же вспоминает,  что  встретил  в Антверпене этого
ненавистного  Уврара.  Что  тут  происходит?  Что значит это  общение  между
Англией  и Голландией?  Но  Наполеон не выдает своего  удивления:  мимоходом
просит он брата показать ему  при случае переписку голландского банкира. Тот
сейчас  же  исполняет просьбу императора, и на  обратном пути из Голландии в
Париж Наполеон находит время ее прочесть. И действительно, это переговоры, о
которых он не имеет ни малейшего представления.  Придя  в ярость,  он быстро
разгадывает  браконьерскую   проделку  герцога  Отрантского,  который  снова
охотится на чужой земле. Но, переняв хитрые  приемы этого хитреца, он прячет
свое подозрение за  сдержанной  вежливостью, чтобы не возбудить подозрения у
ловкого  противника  и  не  дать  ему  улизнуть.   Только   командиру  своей
жандармерии Савари,  герцогу  Ровиго, он сообщает  обо  всем  и  приказывает
быстро и незаметно арестовать банкира Уврара и завладеть его бумагами.
     И  только  2  июня,  через три часа после отдачи  приказания,  вызывает
Наполеон  своих министров в  Сен-Клу;  грубо  и без  обиняков спрашивает  он
герцога Отрантского, известно ли ему что-нибудь о поездке Уврара и не сам ли
он послал  его  в Амстердам.  Фуше  удивлен, но еще не  подозревает, в какую
западню он попал; он действует, как всегда, когда  его в чем-нибудь уличают;
так же как в дни революции  в деле с Шометом и в эпоху Директории с Бабефом,
он старается вывернуться, попросту отрекаясь от своего сообщника. Ах, Уврар,
поясняет он, этот навязчивый человек, готовый повсюду совать свой нос,  да к
тому же все это дело совсем не серьезно, так просто - забава, ребячество. Но
у Наполеона крепкая хватка, и отделаться от него не так-то просто. "Нет, это
не  пустые затеи,-  бросает он в ответ.- Это неслыханное превышение власти -
вести  за спиной  своего государя переговоры  с врагами на условиях, которые
ему неизвестны и на которые он вряд ли когда-либо согласится. Это  нарушение
долга, которого не может потерпеть даже самое снисходительное правительство.
Необходимо немедленно арестовать Уврара". Фуше становится  не по себе. Этого
только  не  хватало,  арестовать  Уврара!  Он  может   все  выболтать!  Фуше
всевозможными  увертками старается  заставить императора отказаться от  этой
чрезвычайной  меры.  Но  император,  зная,   что  его   личная   охрана  уже
позаботилась  об  аресте  Уврара,  с  насмешкой  выслушивает  разоблаченного
министра. Он теперь знает настоящего зачинщика этой дерзкой затеи, и отнятые
у Уврара бумаги вскоре разоблачат всю игру, затеянную Фуше.
     Теперь-то  сверкнула  молния  из долго  сгущавшихся  туч недоверия.  На
следующий день, в воскресенье, Наполеон после обедни (он, несколько лет тому
назад  арестовавший   папу,   теперь,   являясь  зятем  его  апостолического
величества, снова стал набожным) приглашает  всех министров и  сановников на
утренний  прием.  Не  хватает  лишь   одного:  герцога  Отрантского.  Он  не
приглашен, хотя  и занимает министерский  пост.  Император предлагает  своим
советникам  занять  места за  столом и без промедления  обращается  к ним  с
вопросом:  "Какого  вы  мнения  о  министре,  который  злоупотребляет  своим
положением и  без ведома  своего государя завязывает  сношения с иностранной
державой? О  министре, который ведет переговоры на выдуманных им основах  и,
таким  образом,  ставит   под   удар   политику  страны?   Какое   наказание
предусмотрено нашим  кодексом  за  подобное  нарушение долга?" Поставив этот
суровый  вопрос,  император  оглядывает  всех  присутствующих,  ожидая,  без
сомнения,  от  своих  приближенных  и ставленников  немедленного  выдвижения
предложений  об изгнании  или о  других  столь же позорных  мерах.  Но, увы!
министры, догадываясь, в кого направлена стрела, хранят неловкое молчание. В
душе они солидарны с Фуше, который энергично стремится к заключению мира, и,
как истинные  слуги,  рады дерзкой  шутке, сыгранной с самодержцем. Талейран
(уже не министр, но призванный  для разбора  этого дела как высший сановник)
усмехается про себя; он вспоминает о собственном  унижении, перенесенном два
года тому  назад, и ему доставляет удовольствие затруднительное положение, в
котором  очутились, с одной стороны Наполеон, а с другой - Фуше; он не любит
обоих.  Наконец,  канцлер  Камбасерес,  нарушив  молчание,  высказывается  в
примирительной! духе: "Это безусловная ошибка, заслуживающая строгой кары, и
простительная  лишь  в том случае,  если виновный совершил ее из чрезмерного
усердия  к  своим  служебным  обязанностям". "Чрезмерное усердие к служебным
обязанностям!" - гневно восклицает Наполеон. Этот ответ ему не нравится,  он
желает не оправдать, а дать серьезный урок -  примерно наказать виновного за
самоуправство.  С  горячностью  излагает он все обстоятельства и  требует от
присутствующих предложить кандидатуру преемника Фуше.
     И опять никто из  министров  не  торопится  вмешаться  в это неприятное
дело. Фуше внушает им не меньший страх, чем Наполеон. Наконец, Талейран, как
всегда в затруднительном положении, прибегает к своему излюбленному приему -
к  остроумной шутке. Обращаясь к соседу, он вполголоса произносит: "Господин
Фуше,  несомненно,  сделал ошибку, но если  бы  мне  пришлось назначать  ему
преемника,  я,  несомненно,  назначил бы того  же самого Фуше".  Недовольный
своими министрами,  которых  он  сам превратил  в  автоматов  и бессловесных
мамелюков,  Наполеон  закрывает заседание  и  призывает  к  себе  в  кабинет
канцлера. "Право,  не стоит труда обращаться за советами к этим господам. Вы
видите, какие полезные  предложения способны они сделать. Но, надеюсь, вы не
думаете, что я обратился к ним за советом прежде, чем не решил этого вопроса
сам. Я уже сделал выбор,- министром полиции будет герцог Ровиго". И, не  дав
последнему  возможности  высказаться,  чувствует  ли  он  влечение  к  столь
неприятной  миссии,  император  в  тот   же  вечер   встречает  его   резким
приказанием: "Вы министр полиции. Давайте присягу и беритесь за дело!"
     Отставка  Фуше становится злобой  дня, и  сразу  же вся  общественность
оказывается на  его  стороне.  Ничто  не  могло  привлечь к  этому двуликому
министру   стольких   симпатий,  как   его   сопротивление   неограниченному
самодержавию  человека,  выдвинутого революцией, которое уже стало в тягость
привыкшему  к  свободе поколению французов. И никто не хочет  понять, почему
стремление заключить, наконец, мир с Англией даже  против воли воинственного
императора является преступлением, заслуживающим кары. Все партии: роялисты,
республиканцы, якобинцы,  так же как и иностранные послы, единодушно видят в
падении последнего свободомыслящего министра  Наполеона явное поражение идеи
мира,  и даже в собственной  опочивальне Наполеона  его  вторая  жена, Мария
Луиза, так же как некогда Жозефина, заступается за Жозефа Фуше. Единственный
человек  при французском дворе, на которого ее отец,  австрийский император,
указал как на достойного доверия, теперь уволен,- смущенно заявляет она. Что
может  ярче выразить настроение  французов, чем  то, что именно недовольство
императора  возвысило человека в глазах общества;  и  новый  министр полиции
Савари, характеризуя  ошеломляющее  впечатление,  произведенное  увольнением
Фуше, заявляет: "Я полагаю, что  весть о появлении чумы не могла  бы вызвать
большего испуга, чем мое  назначение  министром полиции". Действительно,  за
эти десять лет Жозеф Фуше окреп одновременно с императором.
     Непонятно, каким образом, но эти отклики все же повлияли  на Наполеона,
потому  что,   выставив  за  дверь  Фуше,  он  спешит  загладить  неприятное
впечатление. Так же, как раньше, в 1802 году, пилюля золотится задним числом
и маскируется новым  назначением. Потеря министерского поста  комп