о  гари  -  все
перепылит в летучую золу. С веками, конечно, через траву и кустарники  лес
может подняться снова, да только очень уж долго ждать...)
   Пилот повернул к дому, замыкая кольцо облета, а Руцких с  Родионом  все
глядели да глядели на горизонт: не покажется ли тревожный дым. Но  нет,  в
этих лесах первой ценности ничего  подозрительного  не  было.  Славно!  (А
пора, пожалуй, проситься на дело. Вот вернется Бирюзов  -  надо  лететь  с
ним. Какого дьявола в городе  сидеть?  Хоть  чем-нибудь  подмогу.)  Родион
мысленно благодарил Платоныча за полет, теперь легче ждать будет.
   Прошло часа два, как они  поднялись.  Вот  уже  показался  город  и  на
окраине его "пятачок" родного аэродрома. На базе шумела какая-то  команда,
- наверно,  перебросили  ее  с  другого  отделения,  где  не  так  горело.
Пожарники разбирали парашюты, грузились  в  горячий,  видать,  только  что
прилетевший самолет. Родион завидущими глазами поглядывал на парашютистов,
узнавал кое-кого, нетерпеливо ждал, когда Як подрулит поближе к ангару.
   - Вот что, Платоныч, - решительно сказал он. - Бирюзов вернется, я лечу
с ним.
   - Дудки, Гуляев! - возразил Гуцких. - Сам гробанешься и меня  подведешь
под монастырь.
   - Что ты, Платоныч! - Родион сделал ход конем.  -  Прыгать  я  пока  не
рискну. На вертолете подкинешь, как дармоеда.
   - Это другое дело.
   Родион вылез из самолета, подошел к парашютистам. Многие знали  Родиона
и слышали, что сезон открыл  он  бедой  первого  разряда.  Ощупывали  его,
совали в бока кулаками  -  жив,  мол?  А  на  дворе  маячили,  по-прежнему
томились без дела несколько чужаков. Даже  не  посмотрев  на  них,  Родион
поковылял мимо забора на выход.
   У калитки сидел светлоглазый  парень,  что  утром  выпросил  рубль.  Он
вскочил, будто ждал Родиона, встал  поперек  дороги,  заулыбался  неясной,
какой-то беглой улыбкой. Ладный парень. Разворот плеч -  дай  бог,  такому
только и работать.
   - Ра! А ра-зрешите опять же закурить!
   - Пожалуйста, - сказал Родион.
   - Пра-шу! - сказал парень, но тут же поправился: - То  есть  спасибо!..
Ловко вы этого пижона!
   Родион не отозвался, смотрел, как у парня мелко дрожат руки.
   - А Гришку Колотилина, пьяницу и алкоголика, вы не знаете?
   - Это вы будете? - Родион рассмеялся.
   - Я, - гордо сказал парень. - Употребляю! Вусмерть.  Можно  с  вами  по
стопарю выпить?
   - Я не пью, - нахмурился Родион, заметив,  что  парень  чуть  навеселе.
Добавил: - С кем попало.
   Гришка растерялся, бормотнул:
   - А я не кто попало.
   - Кто же вы?
   - Я на стройке работал, - сказал Гришка. - По шестому разряду.
   - И что?
   - Выгнали, - простодушно объяснил Гришка. - Можно, расскажу по порядку?
   - Валяй! - Родион присел на бревно. Ему все равно сегодня  делать  было
нечего, и парень чем-то его заинтересовал. Пусть поговорит, а что?
   - Взялось все с одного случая, - обстоятельно начал Гришка. - Захожу  в
закусочную. Спрашиваю: "Напитки у вас бывают?" - "Коньяк", - говорят. А  у
меня уже характер слабый выработался. Через полчаса я захорошел.  Чувствую
только, вторую бутылку давлю. В углу стоят трое. "Идите спать", -  говорю.
Они меня пригласили на улицу и уделали. Выхожу утром на работу  -  весь  в
синяках. Мастер спрашивает: "Что  это  с  тобой,  Колотилин?"  -  "Родимые
пятна", - говорю. "Раньше не было". - "А  они,  отвечаю,  у  меня  особые,
блуждающие. Сегодня здесь, завтра там". И тут он меня обидел. "Это родимые
пятна капитализма", - говорит. Я ему тоже врезал.  Как  он  молодых  ребят
опивает и что у них с прорабом одна лавочка. Ну,  перевели  в  подсобники.
Это меня-то, плотника первой руки!
   В голосе Гришки Колотилина послышалась обида.
   - Ну-ну? - сказал Родион.
   - Повело совсем. С утра уж я не мог без этого. Олифу начал потаскивать,
белила, рубероид. Товарищеский суд  был  и  много  другого.  Потом  работу
совсем забросил, ни за что пятнадцать суток получил. Выселили,  паспорт  в
милицию забрали - и сюда...
   - Хорош, - сказал Родион и поднялся.
   - А ловко  вы  сегодня  этого  хмыря!  -  восхитился  Гришка.  -  Будто
краном... Можно у тебя спросить?
   - Еще рубль? - Родион глянул в те же умоляющие глаза. - Не дам.
   - Да нет, - сказал Гришка. - Не то. В работу бы меня скорей взяли, а то
я тут чего-нибудь сопру по мелочи.
   - Давай ко мне тогда, елки-моталки.
   Родион поднялся, пошел было, но такой уж день,  видно,  выдался  -  его
догнал Евксентьевский, тронул за рукав.
   - Ты на меня только не рычи, товарищ Гуляев, - сказал  он  и  засмеялся
как ни в чем не бывало. - Можно один вопрос задать?
   - Спрашивайте, - сказал Родион равнодушно.
   - У меня такой вопрос, товарищ Гуляев.  Почему  мы  должны  перед  этим
товарищем Гуцких ползать?
   - Вам не понять.
   - Да? Это почему же?
   - Да так уж.
   - А все-таки?
   - Да за одно то, что он весь осколками порван! И  под  сердцем  у  него
сидит кусок немецкого железа, а он на вас, сволочей, еще нервы мотает!
   - Значит, берешь меня в свою команду?
   - А идите вы к едрене-фене! - Родион затоптал  окурок  и  пошел  прочь,
сплевывая с губ табачную горечь.



5

   Следователь.   Свидетельница   Чередовая,   вы   первый   раз   увидели
Евксентьевского на пожаре?
   - Нет, в вертолете еще обратила внимание.
   Следователь. Обратили внимание? А он на вас тоже обратил внимание?
   - Ну, все в одной кабине были...
   Следователь. И Гуляев?
   - Рядом сидел.
   Следователь. А он ухаживал за вами?
   - Зачем вам  нужно  знать  такие  вещи?  Ну,  ухаживал,  если  в  вашем
понимании...
   Следователь. Я спрашиваю, этот Евксентьевский-то не ухаживал за вами?
   - Вы считаете, я бы позволила?
   Следователь.  Значит,  вы  не  думаете,  свидетельница  Чередовая,  что
причиной преступления была ревность?
   - Я даже не думаю, что и преступление-то было.
   Следователь.  Ваше  особое  мнение  мы  знаем.  Но  учтите,  за  ложные
показания вы несете уголовную ответственность по  статье  сто  восемьдесят
первой.
   - Не боюсь я ваших статей. Я правду сказала.


   В субботу после обеда Родион позвонил на базу.
   - Какие пироги, Платоныч?
   - Горячие, - донесся голос Гуцких. - Это ты,  Гуляев?  Горячие  пироги.
Горимость высшая, пять баллов. Пластает тайга.
   - Ясно. Бирюзов не прилетал?
   - Хватился! Утром еще. Про тебя спрашивал.
   - Ты сказал, что я в порядке?
   -  Сказал.  А  он  группу-то  отправил  поездом,  а  сам  пробился   на
гражданских самолетах. У него целая история была на пожаре...
   - Что за история? Где он сейчас?
   - А я его тут же на самолет и скинул в одно интересное  место.  Народу,
понимаешь, не хватает.
   - Куда же это его?
   - В район Атаманки. Одного. Там здоровый пожар,  надо  срочно  готовить
вертолетную площадку. За день, думаю, сделает...
   - Платоныч. - Родион сильно прижал трубку  к  уху.  -  Ты  как  хочешь,
Платоныч, а я к нему. Когда туда вертолет?
   - Послезавтра. Бригаду  Неелова  повезу.  Ну  хорошо,  хорошо,  Гуляев.
Бюллетень ты закрыл?
   - Да.
   - Погоди, не бросай трубку!  Еще  новость.  Твоя  подопечная  уже  тут.
Оформляется. Она, оказывается, с десятилеткой. Что? Придешь?
   Родион слушал и не слушал - ловил краешком глаза такси,  переминался  в
телефонной будке, и вся она ходила и скрипела...
   Они встретились во дворе конторы.  Родион  боялся  этих  первых  минут,
думал всю дорогу, что он ей скажет, как  поздоровается,  и  никак  не  мог
придумать. А получилось, что они даже не поздоровались, вроде бы забыли.
   - Приняли! - радостно крикнула Пина с крыльца, заметив его у ворот.
   - Ух ты, елки-моталки!
   Он рассматривал ее, словно  увидел  впервые  в  жизни.  Да  на  то  оно
выходило, потому что Пина представлялась издалека другой.  Платье  на  ней
легкое было сейчас и чулки такого цвета, будто их не  было  совсем.  А  от
туфель Пина длинноногая сделалась, точно городская  студентка,  к  которым
Родион  всегда  боялся  подходить.  И  вся  она  ничем  не  напоминала  ту
бабу-растрясуху, с которой он встретился  на  Чертовом  бучиле,  только  в
глазах те же бесенята. Пина приблизилась.
   - Ты не хлопотал тут за меня, дяденька?
   - Что ты, тетенька!
   - Смотри, а то я не люблю, если что-нибудь по знакомству. И  ноты  отца
не приходило?
   - Какой ноты?
   - Видно, я ее опередила. Написал, что, мол, мою дочь Агриппину Петровну
Чередовую, когда она приедет, прогоните назад, если сможете.
   Они рассмеялись. Пина весело, от души, а Родион сдержанно,  как  бы  не
решаясь, потому что он не мог освободиться от  волненья  и  не  знал,  как
поддержать разговор.
   - Мне еще надо паспорт из гостиницы выцарапать и сдать сюда, -  сказала
Пина.
   - Может, завтра?
   - В воскресенье-то?
   - А мы дней не разбираем, когда горит.
   - Тогда в кино, - предложила Пина.
   - А что? Можно и в кино, - обрадовался Родион. - Поехали.
   В городе было людно. Билеты, оказалось, порасхватали на все  сеансы,  и
это огорчило Родиона, потому что теперь надо было придумывать разговоры  с
Пиной.
   - Как здоровье отца? - спросил он.
   - Ничего. Я же писала.
   - Хотя верно.
   Они шли по большой улице. Пина разглядывала толпу, нет-нет да окидывала
Родиона быстрыми глазами, улыбалась, а  он  страдал,  не  зная,  чему  она
улыбается.
   - Ты мои книги получала?
   - Все получила. Я же писала тебе.
   - Хотя верно, - согласился он.
   - Еще раз спасибо.
   Родион молчал. Как всегда, слова приходили потом, когда нужды в них уже
не было. Если б билеты они достали! Он бы просто сидел рядом с ней, а кино
бы работало за него.
   - За что спасибо-то? - с запозданием сказал он. - Я сам сначала  читал,
а потом уже посылал.
   - Видишь, я говорю, что ты хитрый человек! - засмеялась Пина. - Все  до
одной прочел?
   - Все.
   - Ну и как?
   - Разные они, - осторожно сказал Родион.
   - Ремарк, например? "Три товарища"...
   - Да, да, помню. Немец, у которого два имени? Эрих  и  зачем-то  еще  -
Мария.
   Пина снисходительно заулыбалась:
   - Ну и как тебе он?
   - Пишет крепко, но смотря что взять  из  него,  -  неуверенно  протянул
Родион.
   - А что бы ты, например, взял?
   - Что это парни у него не поддаются, хотя их жизнь всяко ломает.
   - Еще?
   - Словам цену знают. И товариществу у них можно  поучиться.  Без  этого
они бы там пропали.
   Пина удивленно заглянула сбоку в лицо Родиона, осторожно взяла его  под
руку, а он покраснел, и  ему  стало  жарко  вдруг  от  этого  непривычного
прикосновения. Когда раньше он  гулял  с  девчатами  -  сам  брать  больше
старался, а так, оказывается, все по-другому,  и  даже  сердцу  горячо,  и
легко идти.
   - Знаешь, а я одну твою книгу привезла. Она же с печатями! Зачем ты  ее
из библиотеки?
   - А что было делать? - отозвался Родион. - Искал, искал  -  нет  нигде.
Деньги внес, да и только.
   - Нет, надо сдать.
   - Можно и сдать, - согласился Родион.
   К вечеру толпа стала гуще. Пина  уже  насмотрелась  на  нее,  а  Родион
вообще не любил толочься среди праздных людей. Его не толкали, но само это
многолюдье Родиона угнетало.
   - Посидим? - предложила Пина.
   От пестроты и тесноты они забились в крохотный сквер на главной  улице,
нашли краешек скамейки.  Родион  с  наслаждением  вытянул  ноги,  погладил
колени. И вдруг вспомнил о том, что забылось  на  часок.  Как  там  Санька
сейчас? Распалил небось костер, кусты рубит, таскает  колодины.  А  может,
уже наворочался, спать лег?
   - Ты о чем задумался?
   - Знаешь, - помедлив, ответил Родион. - Летом да  осенью  толпа  у  нас
пожиже, а вот весной откуда только берется народ!
   - И ты об этом задумался? - засмеялась она.
   - Да нет, как бы тебе объяснить?  -  Родион  торопливо  закурил.  -  Мы
весной в городе почти не бываем. Горит сильно.
   - Весной? Почему?
   - Прошлогодняя трава. Одна искра - и пошло. Еще снега  по  низам,  а  в
суходольных местах и на солнцепеках все звенит. Да и хвоя  самая  сухая  в
году, и лесорубы сучья дожигают,  и  в  воздухе  влаги  нет  -  весняк  ее
выпивает. Скучно тебе все это?
   - Говори, говори! - сказала Пина, рассматривая в сумерках его профиль.
   - Да причин-то много. Леспромхозы вырубки плохо чистят. Земля холодна и
не отдает пока воду. Что отпустит - дерева сосут, им сейчас только дай. Да
не в этом дело...
   - А в чем?
   - Санька Бирюзов там один сейчас. Конечно,  не  впервой...  Но  у  него
какая-то история вышла, а он один, понимаешь?
   Зажглись фонари, посвежело, и Родион отдал Пине свой пиджак. Она влезла
в него,  скинув  туфли,  а  гуляющие  оглядывались  на  них  и  улыбались.
Действительно, какая уйма людей в этом городе!
   - Понимаю, - сказала Пина.
   - В понедельник я лечу к нему.
   - И я тоже.
   - Вообще не женское это дело, Пина.
   - Ну, знаешь!
   - Да я-то знаю. Не пора тебе?
   Гостиница была недалеко  от  сквера.  Пошли  по  затихающим  улицам,  и
Родион, будто воробья, держал ее кулачок в своих широких и грубых ладонях.
Она зашевелила пальцами, потрогала его мозоли.
   - Ого!
   - Что? - спросил Родион.
   - Бобы.
   - Прошлогодние, - сказал Родион, пытаясь высвободить руку. - За зиму не
сошли.
   - Родион, а почему у тебя здесь пальца нет?
   Он отдернул руку.
   - Отстрелил?
   - Да нет...
   Родион стеснялся своего недостатка, однако Пина спрашивала как-то очень
участливо, просто, он почувствовал себя с ней свободно и легко, почти  как
с Санькой Бирюзовым. Но вдруг забоялся, что  может  каким-нибудь  неловким
словом все испортить, хотя история, которую он мог бы  сейчас  рассказать,
была всем историям история.
   - Расскажи, Родион, - попросила Пина.
   - Знаешь, не к месту. Это целое дело...
   - Ну хорошо, - сразу согласилась она.
   Родион шагал домой темными городскими улицами, курил одну папироску  за
другой,  не  замечая,  что  курит,  что  не  видит  города,  ровно   глаза
притупились и уши заложило.
   А в воскресенье  он  рывком  вскочил  с  кровати.  Сон  не  просто  сил
прибавил, а как бы омолодил его, и ноги не  болели  совсем.  Примчался  на
базу пораньше, чтоб приготовить все - взрывчатку, инструмент, палатку  еще
надо было выбрать, продукты закупить, принять людей, что полетят с ним.
   - Видишь, я в твою команду попал, - сказал Евксентьевский. Он сидел  на
крыльце и победно смеялся. - Вместе  будем  помогать  стране  бороться  со
стихийными бедствиями. Правильно я говорю, товарищ Гуляев?
   Родион не хотел портить себе настроения - промолчал,  пошел  к  складу.
Там уже хлопотал Гуцких. Родион пожал ему руку, спросил:
   - Тунеядцев ты мне много отвалил?
   - Троих. Мы их рассыпаем среди наших. А что ты улыбаешься?
   - Да так... Спецовку сейчас им выдадим?
   - Нет, к отлету.
   - Каб не пропили?
   - Ясное дело.
   - Платоныч, пускай Чередовая летит с нами?
   - Да мне-то что? Гляди только.
   - Ладно.
   - Вот эти лопаты  забирай...  А  интересная  девчонка!  Откровенная.  Я
спрашиваю - зачем, мол, тебе в наше  пекло?  А  она  смеется.  Справку-то,
говорит, для института надо зарабатывать. Как у тебя ноги?
   -  В  порядке.  -  Родион  собрал  топоры,  пилы,  подтащил   к   двери
прокопченный котел. - Да пускай летит! Варить будет, а то  я  ведь  всегда
сам кашеварю. Пускай!
   - Уже решили об этом.
   - Да я так просто... Там низовой?
   - Низовой.
   - Беглый?
   - Нет, стеной идет. Капитальный пожар.
   - Ладно.
   - Бригада Неелова уж в городе, а твои черти подъедут,  я  их  сразу  же
туда.
   - Идет. Как со взрывчаткой?
   - Скинул я ее Бирюзову. Можно и еще захватить.
   - Платоныч, а что это у него случилось?
   - Тунеядец один отравился.
   - Консервой?
   - Да нет. Сам.
   - Как сам?
   - Да так.
   - Тьфу! - сплюнул Родион. - Жив?
   - Живой. А что ты сегодня такой улыбчивый?
   - Да так...
   Они стояли в дверях склада, подпирая косяки, тихо разговаривали,  а  на
дворе сидели и лежали вразброс чужаки. Странно, они не собирались  вместе,
а каждый был сам по себе.
   - Не могу привыкнуть, Платоныч! - сказал Родион.
   - Что же поделаешь? Мы тут много про них без тебя говорили. Надо...
   - Понятно. Как ты, Платоныч, думаешь - откуда такое добро?
   - Вообще? - глянул на него Гуцких. - Пережитки капитализма...
   - Может, и так...
   - А может, и не так?
   - Может, и не так.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Как бы это сказать? - заволновался Родион.  -  Понимаешь,  если  есть
возможность жить и не работать - такие будут долго еще.
   - А от кого это зависит?
   - Не знаю, - помедлив, проговорил Родион. - Наверно, от каждого из нас.
Ты вот. Платоныч, допустишь, чтоб твои сыновья стали такими? А есть  папы,
что держат детей в достатке да в безделье, от которого подохнуть можно, не
только что. А другой - совсем другой,  но  видит  красивую  жизнь  и  тоже
тянется, на все идет...
   - Это правда, Родион, они разные. Даже из рабочих  один  есть.  Пьяница
запойный, и через это попал. С тобой просится, изнылся весь.
   - Знаю.
   - И еще один говорит, что будет работать честно.
   - А почему он там не работал?
   - У него другое. Он к нам на поселение. Срок отбыл.
   - За что?
   - От армии уклонялся.
   - То есть?
   - По религиозным соображениям.
   - Ну и! - сказал Родион, мотнув головой, и тут же радостно  воскликнул:
- А вот и она!
   Он махнул рукой, Пина заулыбалась  и  пошла  к  складу.  Чужаки  лениво
подымали головы, когда она проходила мимо. Вот  подсвистнул  кто-то.  Пина
быстро оглянулась и показала язык, а Родион и Гуцких засмеялись.
   - Паспорт принесла! - доложила Пина, чему-то радуясь.
   Гуцких  пошел  с  ней  в  здание   конторы,   а   у   склада   замаячил
Евксентьевский. Он с любопытством заглянул в дверь, громыхнул лопатой.
   - Весит!
   Родион промолчал.
   - Клевая? - спросил Евксентьевский, подмигнув.
   - Что-что?
   - Девочка была тут сейчас. Клевая?
   - Как это?
   - Не понимаешь?
   - И понимать не хочу, - внятно произнес Родион, тяжело посмотрев ему  в
глаза.
   Ничто, однако, не  могло  испортить  Родиону  этого  хорошего  дня.  Не
обращая  внимания  на  Евксентьевского,  он  загремел  посудой.   Отсчитал
чашки-ложки, потом выбрал палатку поцелей и пошел  в  контору:  надо  было
выписать капсюли и бикфордов шнур.
   К обеду они с Пиной уехали на  такси  в  город.  Радость,  что  жила  в
Родионе с самого утра, передалась  Пине,  а  может,  ей  и  не  надо  было
занимать этого - она сама  с  кем  хочешь  готова  была  поделиться  своей
беспричинной радостью. Когда машина с моста  плавно  взяла  в  гору,  Пина
склонилась к Родиону и негромко, чтоб не слышал таксист, проговорила:
   - Знаешь, будто я не по дороге еду, а по земному шару...
   Обедали в главном городском ресторане, и Пина улыбалась  все  время,  и
Родион тоже, хотя ничего смешного не видел в том, что это не  ресторан,  а
настоящая обдираловка, что прислуживают в  нем  молодые  неслышные  парни,
которые делают все с хамской вежливостью.
   - За версту чуют, - сказал Родион.
   - Что?
   - Что мы не ресторанная парочка...  А  знаешь,  Санька  Бирюзов  одного
такого в прошлом году допек.
   - Как?
   - На углу у нас в галантерейной палатке торговал. Здоровый лоб, ему  бы
землю пахать! А Санька всякий раз, как проходит  мимо,  останавливается  и
спрашивает: "Почем соски?" Допек - куда-то делся этот торгаш...
   - А ну их! - махнула рукой Пина. - Давай и сегодня не пойдем в кино?
   - Давай! - охотно согласился Родион.
   - Знаешь, мне еще надо чемодан сдать.
   - Куда?
   - На вокзал, в камеру хранения.
   - Зачем?
   - А куда я его дену?
   - Ко мне.
   - Нехорошо, - задумалась Пина.
   - Почему? - удивился Родион.
   - Так.
   - Ерунда. Сейчас прямо и отвезем. А потом погуляем.
   - Пойдем к реке, - предложила Пина. - Вечером она густая и черная.
   - А ты откуда знаешь?
   - Ты вчера ушел, а я не хотела спать. Схватила свитер и на речку.
   - Дурак я, - сказал Родион.
   Пина рассмеялась, а Родион совсем забыл то муч