-  Ваше  превосходи-
тельство, а ну-те еще что-нибудь... Вам этот жанр необычайно  удается...
Баронесса, разрешаете?
   Хозяйка, прищуривая кокетливо глаз, кивает головой:
   - Продолжайте, продолжайте, генерал.
   Она через самовар бросает взгляд в трюмо и незаметным движением  руки
поправляет сбившуюся от хохота прическу.
   Сыр, анчоусы, лафит, какао, анекдоты, хохот.
   - А вы не думаете, ваше превосходительство, омолодиться в  Париже?  -
весьма почтительно, но сплошь в зазубринах, звучит голос ротмистра. -  Я
прочел статейку... Поразительные эффекты... Наш соотечественник,  доктор
Воронов... Еврей, а Воронов... Странно... По  крайней  мере,  так  пишет
"Фигаро"... .
   - Еврей?.. Ни за что!.. - утерев салфеткой губы, крикнул генерал. - А
кроме того мне пришлось бы жениться на другой... Генеральша моя  выходит
в тираж, так сказать, в погашенье...
   - Но ведь и ей можно омолодиться, - играя глазами, замечает хозяйка.
   - К сожалению, баронесса... - щелкнул шпорами под столом  ротмистр  и
чуть поклонился. - К сожалению, по некоторым физиологическим  особеннос-
тям прекрасного пола, это невозможно.
   - Да что вы?! - всплеснула она руками. - Ах, как жаль, -  но  тут  же
спохватилась. - Впрочем... это как будто преждевременно, - и  обменялась
сокровенным взглядом с ротмистром Белявским.
   Ложась спать, генерал говорил горничной, приготовлявшей ему постель:
   - А что, Нелли, ежели я омоложусь,  и  стану  при  генеральском  чине
мальчишкой-сорванцом, вы пошли бы за меня замуж?
   - Я даже совсем не понимайт, что есть омолодиться, - оправляя  подуш-
ки, сказала она.
   - Ах, не понимайт? - ей в тон фистулой прогнусил генерал. - Приходить
ко мне читать сегодня и ви пойметь...
 
   * * *
 
   Краснощекий ротмистр Белявский ад'ютантом при генерале теперь не сос-
тоял, его сменил прежний ад'ютант поручик Баранов, окончательно выздоро-
вевший и окрепший в великолепном американском госпитале.  Генерал  этому
рад: он любил Баранова за его прямоту, за русский дух, за  высокие  слу-
жебные качества. Был рад и Николай Ребров: поручик  тоже  нравился  ему:
"Джентльмен... Но очень несчастный" - подумал про него юноша.
   Ротмистр же Белявский весьма уютно устроился при баронессе.  Что  ему
армия? Плевать ему на  армию:  баронесса  достаточно  богата,  обворожи-
тельна, несмотря на свои тридцать восемь лет, и дала согласие  быть  его
женой. Чихать ему на генерала, на этот старый лапоть ликвидированной ар-
мии. Ха! Армия!.. Чихать ему и на поручика Баранова, на этого длинноухо-
го осла, преждевременно состарившегося мальчишку, который едва  не  врос
корнями в милое, но легкомысленное сердце баронессы. Ха-ха! Пусть-ка она
полюбуется на  поручика  Баранова  теперь,  после  тифу...  Красавчик...
Бон-виван.
   На самом же деле поручик Баранов далеко не был  так  безобразен,  как
это рисовалось ротмистру Белявскому. Напротив: он высок, осанист,  стро-
ен, красивая гладкобритая голова в шелковой  тюбитейке  откинута  назад,
все тот же крепкий английский подбородок, все тот же строгий, чуть  иск-
ривленный застывшим сарказмом рот.
   Однажды, выбрав время, он вечером направился с визитом  к  баронессе.
Топился камин, Мимишка сорвалась с  бархатной  подушки  и  с  серебряным
звонким лаем кинулась на гостя, баронесса  отложила  книгу  и  кокетливо
сказала: - Ах!.. - Между ними произошел такой разговор:
   - Ах, как неделикатно с вашей стороны, поручик, приехать неделю  тому
назад и не показывать глаз.
   - Простите, баронесса, но... мне хотелось вас застать одну.
   - Ах, вот что?.. Ну, да, его нет... Разве его присутствие вас стесня-
ет?
   - А как вы думаете, баронесса?
   - Затрудняюсь ответить. Во всяком случае, поручик, я вас должна  пре-
дупредить, что ротмистр Белявский - мой жених.
   - Простите, баронесса. Я пришел не поздравлять вас со столь блестящей
партией. Я пришел откланяться и проститься с вами навсегда.
   - Навсегда? - хозяйка вздохнула, опустила голову, нервно распахнула и
сложила веер. Мимишка тоже вздохнула и звякнула  бубенчиком.  -  Поручик
Баранов, вы сердитесь, вы неправы. Подойдите сюда, сядьте. Не хотите  ли
чаю?
   - Я пришел, баронесса, откланяться.
   Веер описал крылатую дугу и резко сжался. Мимишка тявкнула.
   - Я никак не предполагала...
   - Что я останусь жив? - перебил ее офицер.
   - Ах, вовсе нет!.. Оставьте ваш сарказм, поручик. Да, вы  мне  нрави-
лись, если хотите... Но я не дух свят, чтоб читать вашу душу. Во  всяком
случае отзвука в вашем сердце я не находила. Ведь так? - Поручик широки-
ми шагами беззвучно подошел по мягкому ковру к резному столику и  достал
из фуражки пару белых своих перчаток. - Да, да вы мне нравились, - томно
сказала хозяйка и закрыла глаза.
   - Вы мне, баронесса, тоже нравились... А что касается отзвука в  моем
сердце, то... Впрочем, я должен заявить вам, что ваш  будущий  супруг  -
подлец. Честь имею кланяться, баронесса.
   Мимишка хрипло впилась поручику в удалявшиеся пятки, с баронессой  же
приключилась натуральная истерика.
 
   Глава XIII
 
   Нагаечка
 
   Мысль о побеге не давала Николаю Реброву жить. Что б он ни  делал,  о
чем бы ни думал, - бежать, бежать, - навязчиво и неотразимо  властвовало
в его душе. Он плохо ел, плохо спал. На другой день об'яснения  поручика
с баронессой он поднялся рано, с'ел остатки простокваши и пошел  в  лес.
Утро было хрустальное, молочно-голубое. Поблекший  месяц  дряхлым  шаром
запутался меж черных хвой. На смену ему розовел восток, загорались обла-
ка, еще немного - и молодое солнце из далеких русских недр,  из-за  Пей-
пус-озера выплывет месяцу на смену. По наезженной  дороге  култыхает  на
трех лапах несчастный пес, на шее кусок веревки. -  А  ведь  это  она...
Ведь это собака Карла Иваныча. - Шарик! Шарик! - Пес мотнул  изгрызастой
мордой и трусливо свернул в сугроб. И вновь юноша стал перебирать в  па-
мяти весь свой недавний предсмертный бред: живы или померли - Карп  Ива-
ныч и Дмитрий Панфилыч? Но воспоминания были тусклы, путаны.
   Солнце уже прорывалось через гущу леса. И юноше захотелось  забраться
на высокую сосну, чтоб взглянуть туда, в тот милый край, откуда вставало
солнце. Николай Ребров подошел к просеке. И вот перед ним два  всадника:
лесник баронессы - эстонец - на лохматой кляченке, и на великолепном ры-
саке широкоплечий человек в серой венгерке с зеленым воротником и лацка-
нами. Николай Ребров мельком взглянул на всадников и - дальше.
   - Стой! - и рысак галопом подскакал к нему. - Почему честь  не  отда-
ешь?! Ты! Писарь!
   - Извините... Я совсем не узнал вас... Я не ожидал...
   Нагайка взвизгнула, и два хлестких удара сшибли с головы юноши фураж-
ку. Не помня себя, Ребров схватил большую сосновую ветвь и  наотмашь  ею
всадника. Конь нервно всхрапнул, подбросил задом, и ротмистр Белявский -
через голову в сугроб.
   Юноша бросился в чащу леса, выбежал на тропинку  и  окольными  путями
домой.
   Поручик Баранов еще спал, когда юноша постучался к нему. Та  же  про-
тивная эстонка, впуская, проскрипела:
   - Подождить здесь!.. Шляются раньше свет...
   И опять тот же громкий голос:
   - Эй, кто? Войдите! А, Ребров?! Генерал, что ли, прислал?  Что?  Что?
Белявский?! Как, оскорбил действием? Как, ударил? Кто, ты?! Дай-ка порт-
сигар, дай-ка спичек! - Папироса прыгала в зубах поручика, спичка пляса-
ла в руке писаря. - Да не трясись ты, девушка! Рассказывай.
   Выслушав все, поручик Баранов сказал:
   - Одобряю. Солдат отдает честь мундиру, а не охотничьей венгерке  ка-
кой-то. Он бы еще напялил на себя баронессин бурнус. Я переговорю с  ге-
нералом. Во всяком случае - я беру тебя под свою защиту... Дай мне  шта-
ны, дай мне умыться... А вечером, после занятий, прошу ко мне...  По-то-
варищески, запросто... Чайку попить...
   Николай Ребров едва выговорил:
   - Господин поручик... Я всегда... я всегда был уверен, что вы велико-
душный человек.
   Глава XIV
 
   Ночь у колдуна, надгробное рыдание
 
   Когда ротмистр Белявский вошел в канцелярию, ад'ютант Баранов  громко
приказал:
   - Ребров! Возьмешь лошадей и отвезешь этот пакет по назначению.
   Николай Ребров поехал верхом верст за шесть, в  дивизионную  хлебопе-
карню. Там и встретил Трофима Егорова.
   - Ну, Колька, недельки через две  того...  Спину  чухляндии  покажем.
Слушай, Колька. А с нами еще один хрестьянин просится, наш  мукосей.  Он
недалечко за озером живет, там, в Расее-то. Да ужо я его... Да вот он...
Эй, Лука!
   Крупный бородатый крестьянин, поводя согнутыми в  локтях  руками,  не
торопясь, в раскачку, как медведь, подошел к ним:
   - Здорово живешь, солдатик, - густо сказал он юноше, чуть тронув шап-
ку.
   - Что, дядя Лука, к нам в компанию ладишь? - на крестьянский лад про-
изнес Николай Ребров. - Поди стосковался по дому-то?
   - Как не стосковаться, - угрюмо ответил тот.  -  Не  своей  охотой...
Солдатня да офицеришки чуть на штыки не подняли: на трех подводах  ехать
пришлось, все хозяйство бросил: бабу да шестерых ребят. - Мужик  сглонул
обиду, отвернулся и раздраженно засопел. Потом сказал: - Думай не думай,
а бежать надо... Что бог даст.
   Юноша улыбнулся:
   - С тобой, дядя Лука, будет не страшно. Силенка, кажись, есть  в  те-
бе...
   Домой Николай Ребров возвратился к вечеру, поел  вареной  картошки  с
полуржаным, полукартофельным хлебом и, час отдохнув на койке, направился
к поручику Баранову.
   - Честь имею доложить  вашему  высокоблагородию,  что  пакет  вручен,
двухнедельная ведомость проверена, в наличности имеется  муки  32  п.  и
жмыхов 7 1/2 пуд.
   Офицер сидел в рваном кресле у письменного стола, что-то записывал  в
памятную, с черепаховой оправой, книжку. Он в валенках и ватном халате с
желтым шелковым поясом. На столе коньяк. И сам поручик порядочно  выпив-
ши.
   - Вот что, Николаша, - повернулся он к юноше. - Зови меня Петром Пет-
ровичем. Очень просто: через неделю - фють! - я направо, ты налево. Лик-
видация заканчивается. Что? А твое дело с этим прохвостом тоже  ликвиди-
ровано. Генерал сказал Белявскому: "жаль, ротмистр, что вы подали в отс-
тавку, а то бы..." - и погрозил пальцем очень-очень выразительно.
   - Почему в отставку? - спросил Ребров.
   - На баронессе женится. Она богачка. На кой чорт ему служить, лоб под
пули подставлять, на фронте вшей кормить? Да ты, Николаша,  садись.  Ну,
выпьем, Николаша... За юность... Ээ, люблю юность!.. Вся  наша  надежда.
Да ты не морщись, пей, это коньяк... А знаешь что? Чорта с два,  чтоб  я
позволил Белявскому жениться.
   - А разве это зависит от вас? - и юноша  почувствовал,  как  от  вина
стало загораться истомой его тело.
   - Конечно же зависит... Ты слыхал, как колдуны свадьбы портят?.. А  я
колдун... - он снял с бритой головы тюбитейку с кисточкой,  для  чего-то
помахал ею в воздухе и опять надел. - Да, брат, колдун, форменный: хому-
ты наставляю, килы сажу... Пей еще, редко ходишь...
   - Я, Петр Петрович, много не могу.
   - А я много и не дам. Вот по бутылочке выпьем и... - он поднял палец,
- и... довольно.
   - Что вы, что вы!..
   Поручик строго взглянул в лицо юноши стальными,  быстрыми  глазами  и
молча подал ему письмо-секретку с вытесненным баронским гербом.
   - Читай, пока не пьян. А ну, вслух. Приятно...
   Николай Ребров потолстевшим языком неповоротливо прочел:
 
   "Милостив. Гос. Поручикъ Барановъ.
   Вашъ поступокъ более чемъ некорректный, онъ наглый. Если въ васъ име-
ется честное имя и такъ называемая "мундирная честь", которую такъ  пре-
зиралъ мой покойный мужъ баронъ фон-Берлаугенъ  (онъ  вообще  ненавиделъ
все русское, особенно военный кость) - то Вы  обьязанны  или  извиниться
предо мною, что Вы нагло налгалъ или доказать документально Ваши гнусные
слова.
 
   Баронесса Э. фон-Берлауген.
 
   P.S. Ротмистръ Белявский объ инциденте ничего не знаетъ".
 
   - Точка! - крикнул ад'ютант. - Ха-ха-ха! Безграмотно, а ловко вкруче-
но. Понял? Нет? Ну, потом поймешь. Дай сюда! - Он разорвал письмо в лап-
шу, а клочок с  подписью  баронессы  сжег,  пепел  стряхнул  в  рюмку  с
коньяком и выпил. - А я любил ее, дуру... Любил, любил, - гладко  выбри-
тое прочное лицо его вдруг горько заморгало. Потом порылся в  письменном
столе и достал валявшийся среди хлама орден Станислава с мечами.  -  На,
повесь на гвоздик, вон на той стене. - Юноша повесил. - А  почему  я  ее
любил? - спросил ад'ютант, опять снял тюбитейку, покрутил  на  пальце  и
вновь надел. - Не по любви любил, а оттого, что вот здесь было пусто,  -
он ударил ладонью против сердца и закрыл глаза.
   Николай Ребров не знал, о чем говорить. Он пьянел. Ему захотелось об-
нять Петра Петровича. Но он постеснялся и, вздохнув, сказал:
   - Я тоже несчастный... Я, Петр Петрович, тоже люблю... Двух люблю,  и
не знаю, которую больше...
   - В самделе? - не открывая глаз, сонно спросил поручик и вдруг  ожил.
- Ну, гляди, - он вытащил из-под кучи бумаг браунинг, быстро  повернулся
вместе с креслом и, не метаясь, два раза грянул в крест. Юноша вскочил и
вскрикнул. Поручик подвел его за руку к стене, на которой качался прост-
реленный орден. - Видал? В центр?.. А ты не веришь, что я колдун, -  за-
хохотал как-то неестественно, давясь и перхая.
   Николай Ребров, покачиваясь от коньяка и перепуга, изумленно  прошеп-
тал:
   - Удивительно метко... Сейчас прибегут...
   - Кто? Хозяева?.. Все ушли... - офицер вскинул руку вверх и  как  пи-
фия. - Вот так же я, великий маг, страшный колдун, разведу их свадьбу!
   - Чью? - спросил Николай. - А, знаю. Ой, не надо, Петр  Петрович,  не
надо...
   Плавали рваные струйки сизого дымка, пахло тухлым яйцом, винным чадом
и в'евшейся в предметы копотью плохих сигар. Лицо ад'ютанта стало сосре-
доточенно и хмуро. Он поймал тонкими искривленными губами трубку и зады-
мил.
   - Когда бежишь, Николаша? - по-трезвому спросил он  и  не  дождавшись
ответа. - А я его проучу... Я ему покажу, собаке!..
   - Кого это, Петр Петрович? - взволнованно спросил Николай...
   - Да этого... Как его... барбоса... Ну, этого... Белявского, - разма-
хивая полами халата, то сгибаясь, то выпрямляясь, он быстро  зашагал  из
угла в угол. - Я изрешечу ему череп... Я его... Ты знаешь...  какой  это
стервец? Насиловал крестьянских девок, девчонок, баб, там, во время  на-
шего знаменитого похода... И с какой наглостью, с  какой  жестокостью!..
А, попробуй, вступись отец или мать - петля!.. Однажды, пьяный,  изнаси-
ловал шестидесятилетнюю просвирню, а потом застрелил... Это  садист  ка-
кой-то, исчадие ада! А посмотришь на него - ком-иль-фо...  Герцог  Паду-
анский! Чорт его забери совсем... И расправу с тобой припомню, эту самую
нагаечку. - Юноша покраснел, в его глазах загорелось сладостное  чувство
мести, но он смолчал. Поручик Баранов то присаживался наскоро  к  столу,
чтоб выпить вина, то срывался и стремительно чертил крест-накрест комна-
ту. - А взять здесь, в Эстонии...  Одна  повесилась,  другая  отравилась
из-за него. Или вот... Может быть, слыхали - Варвара Михайловна, девушка
такая, дочь помещика с отцом приехала, смазливенькая довольно?.. - Юноша
насторожился, в его груди вдруг - пустота, в которую стал вливаться  хо-
лод. - Да, да, девушка - бутон. Ну, вот он ее  обольстил,  мол,  женюсь,
андел, Варя... а потом, вульгарно говоря, сделал ей брюхо и бросил. Сло-
вом, женился медведь на корове. Теперь девчонка по рукам пошла... Пропа-
дает девчонка... Что?
   Холод в груди юноши заледенил его сердце, сердце остановилось, и юно-
ша мучительно вскричал:
   - Это не она! Не она!! Как ее фамилия?!
   Поручик на ходу выхватил изо рта трубку, хотел сказать - Кукушкина, -
но, всмотревшись в переломившуюся фигуру юноши, раздельно  сказал  окта-
вой:
   - А что? Твоя знакомая? Какая она? Шатенка? Высокая? Из  Гдова?  Нет,
нет. Это беленькая овечка такая, блондинка в кудряшках. Фельдшерица, ка-
жется. А не довольно ль, Николаша? Что? - сказал он, заметив,  как  рука
юноши потянулась к коньяку.
   - Извините, Петр Петрович... Без  приглашения.  Ваше  здоровье,  Петр
Петрович! Фу-у... А я, знаете... У меня встреча была...
   - Встреча? Очень хорошо...
   - У костра... Я тогда захворал... И вот - Варя... Можете себе  предс-
тавить, тоже Варвара Михайловна... Совпадение...
   - Это бывает...
   - И вот я ее полюбил... Полюбил, Петр Петрович... Все думал  об  ней,
все мечтал...
   - Но, друг мой, чего ж ты плачешь-то? Николаша?
   - Тяжело чего-то, Петр Петрович. Я ее встретил на праздниках в  теат-
ре. А вы напугали так... Хотя ротмистр Белявский увез ее кататься. Факт,
факт, Петр Петрович! Факт!.. Но вы скажите, миленький. Ведь это не  она,
не Кукушкина?
   - Вспомнил - Морозова! - крикнул поручик и так усердно щелкнул себя в
лоб, что тюбитейка свалилась.
   Николай бросился поднимать, запнулся, опрокинул стул, сказал:
   - Виноват, - и сквозь слезы засмеялся. - Петр Петрович! Ваше высокоб-
лагородие. Ну, давайте поцелуемся, Петр Петрович. Умрем  за  Россию,  ей
богу умрем!..
   - Обязательно, Николаша,  умрем.  Садись,  садись...  Больше  пить  -
ни-ни...
   - Чорт с ними - все эстонки, все Варвары Михайловны... все сестры Ма-
рии. Ах, Петр Петрович, отец родной!.. Ну, если б вы видели  сестру  Ма-
рию... Марья Яновна, эстонка... Люблю, и ее люблю!.. Но чисто,  платони-
чески. Ей богу. Красивая, знаете, красивая, апельсин без корочек, ну так
и брыжжет. И она меня беззаветно любит... Петр Петрович, как  мне  быть?
Она изменила мне тоже, она выходит замуж. Как мне быть? Я женюсь на ней,
Петр Петрович, я отобью!.. Она пойдет...
   - Когда бежишь?
   - Скоро, Петр Петрович... Компанией. Человек с десяток.
   - И я с вами, - сказал серьезно офицер.
   Юноша кособоко попятился на каблуках и дико закричал: - Ура, Ура!!  -
потом сорвал с  вешалки  ад'ютанские  рейтузы,  подбросил  их  вверх.  -
Ура-а!! - двинул ногой стул, опрокинул умывальник. - Урра! Ура! - и  сам
упал в бежавшую ручейками лужу.
   Офицер усадил его в кресло, натер одеколоном виски, грудь, за  ушами,
накапал нашатырного спирта в стакан с водой.
   - Пей, экий ты слабеха, - а сам  опять  проглотил  залпом  две  рюмки
коньяку.
   Николай Ребров блаженно защурился, запрокинул голову на спинку кресла
и весь куда-то поплыл, поплыл как в волнах. И плывет  другой,  знакомый,
близкий, рядом, тесно, плечом к плечу. Говорит знакомо:
   - Тебе легко. Мне трудней. А почему? Я - офицер. Вот, скажем,  переб-
рались мы с тобой на тот берег. Схватили нас, тебе ничего - иди,  а  мне
расстрел. - Юноша встряхнул головой и протер глаза. - Но я служить хочу,
черти. Не убивайте, черти... Возьмите меня, используйте  мои  знания.  Я
верный рубака, и рука моя - кистень. Товарищи, каюсь, заблуждался. Това-
рищи! Я ваш... Посылайте меня на передовые позиции, в огонь, в пекло!..
   Юноша видит сквозь туман: ад'ютант повалился перед  китайской  ширмой
на колени и бьет себя кулаком в грудь, крича:
   - Я, Петр Баранов, ломаю свою офицерскую шпагу, рву  золотые  погоны!
Товарищи, верьте!.. Вот мое сердце, вот моя кровь, вся моя жизнь, -  все
отдаю вам, Республике, родине моей!.. Ведите!!
   Поручик кричал надрывно, исступленно: слова его - огонь и кровь, лицо
искривилось в жестоких муках. Юноше стало страшно. Он бросился  подымать
поручика.
   - Дурак, - бранился тот, - мальчишка. Что ты, мальчишка, знаешь!  Ду-
рак, - и, пошатываясь, сам добрался до кресла.
   Юноша накапал в рюмку нашатырного спирта:
   - Петр Петрович, примите, будьте любезны.
   Поручик плаксиво улыбнулся, выплеснул из рюмки бурду  и  налил  вина.
Потом снял с мизинца перстень, стал надевать на горячий розовый  мизинец
юноши.
   - Что вы, Петр Петрович!
   - Бери, бери, бери! Без рассуждений... Вот часы... Суй в карман...  В
дороге пригодятся... Что?
   - Вы ж сами... Вам самим...
   Он вытащил из-под кровати пыльный чемодан,  опрокинул  содержимое  на
пол:
   - Садись, давай делить... По-братски, как коммунисты. На  носки,  но-
вые, теплые, пригодятся...