месяцев мы вас поста-
вим на ноги. Вы ещё будете вашу жену носить на руках, Егор." Галя пристально
посмотрела на озадаченного парня и наклонилась поцеловать его. "Ты так привыкла
к нашей легенде, что играешь и наедине? - неуверенно обнял он девушку за талию. -
А как же Борис?" "Я ему всё объясню, - тихо сказала она. - Он не Драбин. Он доб-
рый. Он меня поймёт, Егорушка... У нас будут дети... Я так мечтала иметь мальчика-
гимнаста от тебя... Я буду тебе каждый вечер танцевать, пока ты к мне не подбе-
жишь." Борис тихо отошёл от двери и машинально положил приготовленный Гале
букет на стол. "Опять у меня уводят девушку, - шепнул он Валерию. - Прямо рок
какой-то." "Полезный рок. Женим тебя на еврейке. Гойки - для гоев! Моя Маечка
хоть на четверть еврейка." "Да вы - просто расист, адони, - уже весело и громко
смеялся Борис, поднимая букет и входя в палату. - Мы рождены, чтоб сказку сделать
былью, -пропел он. - Легенда отныне объявляется явью, - объявил он. - Галя и Егор,
Егор и Галя. Вы оба молоды и прекрасны. У вас давняя любовь и не мне, старику, в
неё влезать. Будьте счастливы."
                                                                 ***
       Институт прикладной морфологии фауны, всегда считался в Ленотделе МГБ
объектом пятой категории. Сегодня, после бурных событий минувшей недели и
особого интереса НАТО к махолёту, он был переведён в первую. Полковник Дорен-
ко лично руководил опечатыванием сейфов с оригиналами переданных промыш-
ленности чертежей и помещений для пилотных образцов махолёта и "дельфина".
Помещение Первого отдела, занимавшего целый этаж института, было временно
превращено в филиал МГБ. Здесь Владимир Кузьмич вёл допросы всех, кто мог
иметь отношение к деятельности и исчезновению Драбина-Дроби-нского со своей
очаровательной секретаршей и вроде бы далёкого от махолёта  искалеченного атле-
та. Доренко понимал, что это его последний шанс найти сбежавших врагов и сохра-
нить свою шкуру.
      Несчастного Дубовика, арестовали прямо в его жалком сыром подвале, когда он,
меньше всего думал об исчезнувших Драбине и Галочке. По своему обыкновению,
он весь был в заботах об усовершенствовании уже готовой "подводной невидимки".
На вкрадчивые вопросы Владимира Кузьмича он вообще не мог отвечать: уже после
первого удара по лицу в машине, направляющейся в Большой дом на Литейном,
Виктор Семёнович  потерял дар речи и мог только заикаться. Он знаком попросил
бумагу и карандаш и написал своим детским крупным почерком: "Я понятия не
имел, что Драбин не Драбин и что он украдёт мой махолёт. Но я готов сделать всё
на что я способен... без речи для моей любимой Родины. Располагайте мною!" "Я
тебя, скотина ты учёная, так расположу так, что ты будешь мне здесь скороговорка-
ми стихи читать! - прорычал старший майор МГБ Бензонов. Цыганоподобный
верзила, естественно, и не подозревал об ивритском происхождении своей фамилии.
Тот же непостижимый шутник некогда назвал младенца почему-то Хуцпаном Мак-
симовичем. Сам майор искренне считал себя менгрелом, как и великий кормчий
Лаврентий Павлович. - Говори, где ты снюхался с жидюгой? Почему он тебя сразу
пригрел, как только появился? Ага, потому, что ты полезный советской науке под-
вижник! А он только и думал о советской науке и нашей мощи? И где он сейчас
демонстрирует твои изобретения? Кому он сейчас докладывает наш советский
махолёт? Не знаешь? А сейчас? Не мычи, очкарик, говори! Видишь это кресло? Ты
предложил нам располагать тобой? Видишь товарища капитана? Он тебя располо-
жит в этом своём кресле и всю ночь будет лечить от заикания и амнезии!.."
       Пухин держался достойно, анализировал вместе со следователем конверсию
Драбина, высказывал дельные предположения, в том числе, кстати, и версию, очень
близкую к истине. Поэтому его пока не мучили, обращались бережно и даже пообе-
щали сразу же устроить в шаражку, которая формировалась, как обычно, из бывших
сотрудников института, принимавших участие в разработке махолёта.
       Всё шло как обычно в подобных ситуациях, рабочая атмосфера, все знают друг
друга по имени отчеству на тщательно охраняемом этаже, всё подчинено лично
Владимиру Кузьмичу Доренко. Поэтому и Пухин, и полковник, и главные сержанты
охраны-конвоя - самбисты-разрядники в начищенных до блеска сапогах и отгла-
женных до бритвенной остроты стрелочках на синих голифе и зелёных гимнастёр-
ках, элита спецподразделения МГБ - вылупили глаза на незнакомых решительных
парней, одетых в чёрное и обвешанных радиоаппаратурой и оружием. Они были в
легкомысленных вязанных шапочках и с битком набитыми чем-то карманами.
Бесшумно и стремительно они словно перелились из коридора в кабинет  Доренко,
как к себе домой, мгновенно рассредоточились по нему, отключив точечными уда-
рами пяткой в прыжке обоих самбистов. Полковнику врезали ребром ладони ко
шее, заклеили рот черной лентой и приковали наручниками  на место Пухина, кото-
рого  собственной отмычкой тут же отстегнули от стула. Между собой и по рации
они тихо говорили на не знакомом не только несчастному Владимиру Кузьмичу, но
и полиглоту Пухину языке. "Дубовик? - тихо сказал один из иностранцев, наклоня-
ясь к ошеломлённому Льву Андреевичу,  - Где доктор Дубовик?.." "Если я не оши-
баюсь, его как раз бьют  комнате 312..." "Беседер, - загадочно произнёс коммандос. -
Ждите нас здесь. И - тихо!.." Тёртый Лев Андреевич Пухин сразу понял, что его
плену и мукам  конец и что от него сейчас тоже кое-что зависит. Действительно,
один из самбистов зашевалился, прислонил пальцы к вздувшемуся чудовищным
синяком горлу, по которому получил удар, убивший бы любого, но не этого монст-
ра, способного выдержать ляг конского копыта. Он потянулся было к телефону, не
обращая ни малейшего внимания на стоящего у стены старика, когда профессор,
вспомнив молодость, скользнул за его спиной и надавил ему пальцем  за ухом,
после чего верзила  уже не встал. Вот уж никогда не угадаешь, чего ждать от такого
божьего одуванчика. Тщательнее изучайте, товарищи чекисты, военную биографию
подследственных... Это, знаете ли, такой народ!..
    А в 312 комнате валялись старший майор МГБ Хуцпан Максимович Бензонов, так
и не узнавший ни своего позорного происхождения, ни значения своего имени и
фамилии. Имя и фамилию очень решительного и умелого капитана - оператора
хитрого "лечебного" кресла - нам так и суждено узнать: как и двое амбалов из кон-
воя, он тоже получил  дырку во лбу из пистолета с глушителем. Еле живой не похо-
жий на себя человек в рваной окровавленной майке с изумлением услышал над
ухом: "Это вы доктор Дубовик?"  Одновременно его отстёгивали от специально
привезенного в научный центр  кресла, старательно разработанного другими учё-
ными в другой шаражке,  споро обрабатывали его раны, перевязывали и делали
успокаивающий укол. Виктор Семёнович только кивал, близоруко щурясь на не-
жданных спасителей от всего этого кошмара, который, как уверял его наш теперь,
увы, безымянный навеки капитан,  для него только начинался... Дубовика  на носил-
ках отнесли обратно к Доренко. "Где вся документация и опытный образец махолё-
та? - спросил с сильным акцентом командир десанта, пока один из коммандос отвёл
пластырь со рта полковника. Тот молча и злобно таращился на неожиданных на-
глых врагов, пока какой-то блестящий прибор не подбросил его вместе со стулом
так, что он тут же заговорил: "Всё вон в том сейфе, а прототип в подвале..." "Там
бронированная дверь и до чёрта охраны, - добавил Пухин. - Я провожу вас по чёр-
ной лестнице... товарищи." Командир поднёс к глазам Пухина план института: "Где
это?" Профессор попросил авторучку и обстоятельно прорисовал маршрут. "Т-т-
там..." - прошепелявил разбитым ртом Дубовик. Все повернулись к нему. "Что
там?..." "М-м-мой "дельфин"..." "Вместе с махолётом?" "Н-н-нет... В соседнем п-п-
п-помещении..." "Оставайтесь здесь, - приказал командир. - Мы вернёмся за вами."
И десантники исчезли так же стремительно, как и появились. Полковник завертел
головой и умоляюще скосил глаза на пластырь. Пухин осторожно отвёл конец
ленты, на которой осталась добрая треть усов Доренко. "Лев Андреевич, - тихо
произнёс грозный чекист. - Кто... кто это был?.. Умоляю..." "Я полагаю, - так же
тихо ответил профессор, возвращая ленту и усы на место, - что это были евреи. У
них надписи на рации на древнееврейском языке - иврите. Но вот откуда могут в
нашем мире взяться вооруженные евреи, да ещё с такой неслыханной выучкой, я и
вообразить не могу."
      Два десантника вдруг вернулись, подняли носилки с Виктором Семёновичем и
увели Пухина в ночной пустынный двор института, обходя валяющихся товарищей
в штатском и в военном. На месте бронированной двери подвала зияла чёрная дыра,
пахло горелым металлом. Дубовик увидел свой махолёт, а за вырезанной стеной -
опытный образец его же "подводной невидимки". Тут распоряжался высокий эле-
гантный человек, который подал Пухину руку и произнёс без акцента: "Фридман.
Прошу любить и жаловать. Валерий Алексеевич и Борис Абрамович ждут вас в
Израиле. Не пугайтесь - не в Народно-демократической республике Израель, а в
настоящем Израиле." "Я так и предполагал, - облегчённо кивнул Пухин. - Мы с
Виктором Семёновичем свободны, я нас поздравляю. Но вот..." "Ваши семьи уже
там," - поспешил добавить Фридман.
    К их изумлению, никто больше никуда не торопился в этом вроде бы знакомом,
но почему-то страшно запущенном и обшарпанном дворе ЦНИИПМФа. Десантни-
ки, переодевшись в цивильное и попрятав оружие в баулы, превратились из грозных
"горилл" в обаятельных весёлых молодых интуристов. Пока они что-то беспрерыв-
но галдели с хохотом на картавом языке в ворота въехали тягач с контейнером и
погрузчик. "Дельфин" и махолёт быстро раскрепили внутри контейнера, поместив
туда же ящики с документацией. Фридман чуть ли не на глазах исчез, после чего
появились русские чиновники с израильским консулом. Вместе с командиром де-
санта, теперь элегантным бизнесменом, они оформили дипгруз для рейса грузового
самолёта на Тель-Авив. На Дубовика и Пухина никто, включая испугавший их
милицейский наряд с мигалкой и сиреной, не обращали никакого внимания. Кортеж
из автобуса, транспортёра и милиции двинулся по улицам вроде бы Ленинграда, но
какого-то совершенно не знакомого нашим учёным. В аэропорту их тщательно
опекали и консул, и командир десанта, и, как ни странно, таможенники и погранич-
ники в почти знакомой форме. В гигантском самолёте Аэрофлота уже стоял контей-
нер, а израильтяне с двумя советскими учёными разместились в небольшом пасса-
жирском салоне. Десантники тотчас все зажевали, запивая какие-то набитые сала-
том лепёшки водой из ярких пластиковых бутылок, потом стали весело и счастливо
петь песни на иврите под рёв турбин лайнера, который почтительно сопровождали
два истребителя с красными звёздами на крыльях. Всё это так не вязалось с практи-
кой общения надменного сверхмощного СССР с иностранцами, что Виктор Семё-
нович вдруг действительно обрёл дар речи и произнёс, вообще не заикаясь: "Если
это сон, Лев Андреевич, то почему он снится нам обоим одновременно?.." Продол-
жением сна была тёплая ночь в незнакомом южном городе с пальмами, бесчислен-
ными огнями, бетонными сооружениями и сотнями самолётов с марками не знако-
мых Пухину стран. И в этой ночи к Виктору Семёновичу с плачем бросились седая
неузнаваемая Тамара и шатающийся от волнения сияющий сын Генка. Шустрые
медики подкатили изящную тележку, лихо засунули Дубовика а машину скорой
помощи, любезно позволили сесть туда же Тамаре и Гене. Они успокаивали Тамару
по-русски, к чему она никак не могла привыкнуть, оказавшись за границей.
       Пухина встречала такая же маленькая, седенькая и спокойная как и сам профес-
сор жена с соответсвующим внешности именем Эмма. Два белых одуванчика, этот
символ израильских улиц, можно было видеть в машине, уносившей их в коттедж
для группы Фридмана, названной, естественно, группой генерала Бени Шайзера при
головном предприятии оборонной промышленности. Пухины робко озирались в
незнакомой роскошной квартире, куда кто-то уже заботливо перевёз из их не менее
заботливо опечатанных МГБ ленинградских комнат в коммуналке мебель, библио-
теку, научные архивы профессора и его жены-пушкиноведа,  даже кое-что из их
любимых вещей с дачи,  которую они снимали много лет. Ошеломлённых стариков
успокоили, что все их дети и внуки тоже вывезены на всякий случай из Ленинграда
в  Санкт-Петербург  Российской Федерации - в купленные для них каким-то князем
отдельные квартиры на их же улицах.
                                                           ***
      "Да это же просто война плакатов, не более, - горячился Егор в ответ на Галину
истерику. Он уже стёр со лба кровь и заклеил ссадину на лбу, полученную в пота-
совке между арабами-демонстрантами МЕРЕЦ и демонстрантами Моледет у Мер-
каз-Кармеля в Хайфе. - Не драматизируй. Никакой гражданской войны в нашей
стране не будет. Если я на стороне арабов, то это вовсе не значит, что мне что-то
грозит. Барух Ха-Шем, мы в демократической стране." "Но почему ты на их сторо-
не, если тебя именно евреи спасли от МГБ?" "Евреи, как и прочие, бывают  разные,
Галочка. Я, как тренер израильской арабской команды по спортивной гимнастике,
естественно, на стороне левых евреев, выступающих за равноправие всех общин
Израиля. Почему я, борец за демократию, должен петь под дудку еврейских нацио-
налистов против прав человека? Это то же самое, что в 1953 году в СССР выступать
за депортацию евреев! Ведь они угрожают Арафату именно депортацией за его
несогласие на автономию вместо независимого и демократического арабского
государства Фалестын, которое поддерживает не только большинство моих учени-
ков, но и всё прогрессивное человечество!" "Мне плевать на всю прогрессивность
этого человечества, если оно разрешит бомбить Хайфу, как Белград..." "Белград
Милошевича бомбили за то же, за что громили гитлеровский Берлин - за геноцид
сопредельных народов! Та же участь грозит и Израилю, если он не умерит свою
агрессивность, Галя!" "Это ложная аналогия! Милошевич не нападал на Болгарию
или Венгрию, даже на откровенно враждебную Сербии мусульманскую Албанию.
Он был против захвата его страны исламскими боевиками, потомками янычаров.
Точно так же нас собираются выпороть за то, что евреи не согласны со свободой
ХАМАСа вырезать поселенцев. А те виновны лишь в том, что умеют работать и
жить на спорной, а потому ничейной части палестинской земли лучше так называе-
мых палестинцев-арабов. Мы же с тобой были в поселениях. У них в пустыне всё
цветёт, а за забором у арабов всё горит! Только поэтому на территориях вот-вот
будет война. Их вооружённые до зубов боевики, по своему подлому обыкновению,
будут обстреливать наши танки ракетами исключительно из густонаселённых жилых
кварталов их городов и селений..." "Именно этого только и ждут еврейские экстре-
мисты для повода для "ответного удара" по мирным жителям." "Какие же они мир-
ные, Егорчик, если с восторгом располагают в своих домах боевиков и бурно раду-
ются каждому подбитому танку и убитому израильскому солдату, как собственной
победе?" "Потому, что, по их мнению, подбивают танки не "террористы-боевики", а
герои-освободители Палестины от еврейской оккупации!" "Да ведь это для них
означает освобождение Палестины от нас с тобой и от нашего пятимесячного сына!
Да пойми ты, наконец, для хамасовцев мы - израильтяне, евреи, какими бы мы ни
были русскими и как бы ты ни дружил с арабами! Я уж не говорю о бомбах и раке-
тах НАТО, если они посыпятся на нас с требованием освободить нашу с тобой
Хайфу для возвращения со всего мира арабских беженцев! Я - против... Конечно, я
для тебя всего лишь женщина. Да,  ты стыдишься, что я зарабатываю на жизнь
эротическим танцами, но всё это - вилла, машина, наши поездки в Европу - это и
мой немалый заработок! Я израильтянка и имею право на собственное мнение. И я
на стороне евреев. Мы все трое - израильские граждане и мы всем обязаны именно
евреям." "Да и я же на стороне евреев, но терпимых, проарабских евреев, а не наше-
го правительства - этой копии преступного правительства Милошевича, в глазах
мирового сообщества. Не зря нас поддерживают только уроды из семьи народов!"
"А давно ли на нашей с тобой родине евреев убивали и депортировали, так как
считали их уродами в дружной семье советских народов?.."
                                                           ***
     "Я воспитан на русской истории, - тихо сказал Пухин насупленному Валерию. - А
она учит, что при любом правительстве Родина - всё! Когда началось гитлеровское
нашествие, то в СССР было более чем достаточно людей, жестоко обиженных
советской властью, но в Красную Армию шли и правые и виноватые. Сегодня у нас
с вами другое гражданство и другое отечество, но оно - отечество и оно в смертель-
ной опасности, адони. Я надеюсь, что наш Давид побьёт их Голиафа, как в 1967
году. И я сделал для этого всё, что мог. Не вы, а мы с Борисом Абрамовичем и
Виктором  Семёновичем придумали те  махолёты, что сегодня на стартовых пози-
циях. И не только вблизи Израиля, но и у самых берегов всех стран альянса. Да, мне
жаль в панике бегущих в Ливан, Иорданию и Египет палестинцев, которых мы
сейчас видим на экране телепрограмм всего мира, как символ израильской жестоко-
сти. Но эти люди сами, в массе,  выбрали такую свою долю. И не вам, Валерий
Алексеевич, с вашим приоритетом бизнеса с Россией перед интересами Израиля,
учить нас демократии. Мы будем драться за нашу независимость и мы победим!"
"Демагогия типа советской! ОНИ победят весь мир! Да приближающейся к нам
эскадре НАТО ваши махолёты на один зуб!" "А попробуем-ка мы им этот зубик
сломать... И не позволить нас публично высечь. И это будет не тот бой с наглыми
империалистами, к которому я всю жизнь готовился, страдая от раздвоения лично-
сти, так как тот бой был не только за Родину, но и за её раковую опухоль - за МГБ.
И вот на горизонте очень похожий, но за спиной - спасшая меня от МГБ Родина -
без этой раковой опухоли. Тут уж я выложился! И буду очень удивлён, если агрес-
сор не получит сполна, если вообще унесёт отсюда ноги..." "Пока что ноги отсюда
уносят все здравомыслящие люди, все, кому идеалы либерализма и демократии
дороже пустых национальных амбиций. Лучшие люди Израиля после первых же
ударов НАТО будут осаждать аэропорты и катера, доставляющие еврейских бежен-
цев на сотни пассажирских судов. Я лично тут тоже не останусь. А что касается
Санкт-Петербурга и вообще посткоммунистической России, то именно там я нашёл
ту Родину, о которой мечтал всю жизнь. Родные берёзки в сочетании со свободой
коммерции. Тут же мне терять нечего. К вашим оборонным фантазиям вы с Бори-
сом меня и близко не подпустили, а единственное, что меня тут удерживало..." "Вас,
близнецов, сам чёрт не разберёт, - засмеялся Лев Андреевич. - Но я бы на месте
милейшей Майи Антоновны ни минуты не колебался делая между вами выбор."
"Просто вы с Дубовиком меня как ненавидели, так и сейчас терпеть не можете, не
так ли? Потому любой моей неудаче привычно радуетесь, даже личной, господин
новоявленный израильский  профессор." "Пожалуй, не без этого... Сердцу, как
говорится, не прикажешь. Так что, скатертью дорога,  Валерий Алексеевич... А я
как-то уже так привык к вашему благородному брату, что по вас скучать мне недо-
суг..."
                                                           ***
      "Не передать, каким предателем по отношению и к Израилю, и к своей еврей-
ской нации я себя чувствую", - сказал военный советник Дуглас Коэн своему другу-
капеллану, глядя с острова авианосца, как с катапульт один за другим срываются
самолёты. Всё было напряжено до предела: на сей раз предстояла схватка с опыт-
ным и более, чем достойным противником - авиацией ЦАХАЛа. Все нервничали в
ожидании чего-то непривычного, на что всегда были способны загнанные в угол
евреи. "Не терзайся, - улыбнулся капеллан. - Мы люди военные и выполняем наш
долг. В конце концов, вся в