передёрги-
ваете." "Господи, да неужели вы считаете свои исследования солидной базой? Лев
Андреевич, но ведь это просто смешно! Вам ли не знать цену всей этой макулатуры,
которую мы выдаём в виде отчётов дабл-доктора? Какое это имеет отношение к
реальному махолёту, который должен летать, а не издаваться в виде очередных
пухлых пухинских монографий?" "Ваше мнение..." "Основано на опыте многолетне-
го руководства вашей бурной деятельностью. В своих выкладках вы допускаете
арифметические ошибки. Ваши расчёты и выводы не сходятся даже с даннами,
полученными Дубовиком, низкий научно-технический уровень которого..." "Вот
так!..." - выдохнул Дубовик сокрушённо. "Так вы нас проверьте и поправьте, - не-
возмутимо сказал старик. - Иначе зачем вообще должность начальника лаборато-
рии? Ведь ваш творческий вклад в проект вообще нулевой." "Да поймите вы, това-
рищи, что мне некогда работать за вас! Вы же специалисты, вот и убедите меня в
своей правоте..." Опять эта волынка, уныло думал Дубовик, глядя в вечно серое
балтийское небо за огромным окном. Плевать ИМ на НАШУ резолюцию. ОНИ
непобедимы. Как он самоуверен и самовлюблён! Словно Драбин всё тот же.
      Звонок телефона пробудил его от невесёлых дум: "Безумно счастлив вас слы-
шать, прекраснейшая Галина Вадимовна, - ворковал Ясиновский. - Всенепременно.
Немедленно. Нас троих к Валерию," - добавил он, лучезарно улыбаясь Дубовику и
Пухину. Борис молча протянул вошедшим директиву, оперативно составленную ещё
в столовой Пухиным и напечатанную Галей: "Обратите внимане на сроки и персо-
нальную ответвенность, - сухо сказал Борис, строго глядя в глаза Ясиновскому. -
Все прочие работы отложить. В лаборатории ни о чём более не спорить. Узнаю -
лишу отпуска. Вопросы?" "Ма-аленький вопросик, позвольте? - вкрадчиво начал
Ясиновский. - Насколько я понял, мы остановились на варианте Дубовика, а потому
я позволю заметить, что для заказа проекта, изготовления и испытания опытного
образца гидромахолёта необходимы такие мелочи, как , - голос его окреп и зазве-
нел: - обоснование двигательно-движительного комплекса, аэродинамические ис-
пытания в трубе, пневмоническая схема, которую разрабатывать в институте неко-
му, включая наших недопонятых гениев, наконец, одобрения Министерства на
поворот направления проекта... И всего этого у нас, к величайшему сожалению,
нет..." - он сел и удручённо развёл руками. Борис с изумлением заметил, что у Яси-
новского даже выступили на глазах слёзы, которые он, стесняясь, смахнул кончиком
выдернутого из нагрудного кармашка платком. "Позвольте," - взволнованно начал
Пухин, тоже бледный, с пятнами на лице, но Борис властным, совершенно Драбин-
ским жестом остановил его. Да уж не дурит ли он меня, - ошеломлённо подумал
Пухин, глядя на хорошо знакомого надутого и агрессивного Драбина на месте, где
только что вроде бы сидел Борис. "За сроки и успех отвечаешь, Слава, ты лично.
Министерство факсом поздравило Сакуна с творческим подходом к инициативе
снизу. Мы с директором поставили Министра в известность о доверии к начальнику
лаборатории Ясиновскому в осуществлении проекта. Так что все твои ма-аленькие
вопросики отныне для тебя бо-ольшой вопрос твоего соответствия должности, если
не пребывания на свободе. Пойди и подумай. Спичку можешь выплюнуть: теперь
тебе понадобятся самые крепкие сигареты, какие найдёшь в нашем буфете. А вы,
товарищи, останьтесь." Ясиновскому почудилось, что за закрытой шустрой Галоч-
кой дверью раздался дружный смех. Вернувшись в лабораторию, он дрожащими
руками достал лист бумаги, непроизвольно театральным движением достал авто-
ручку и калиграфически вывел: "Докладная".
       В кабинет директора его, как обычно, впустили без доклада. Сакун несколько
минут грохотал по телефону, раздувая лицо на черепе, словно от ветра в затылок со
всех сторон, потом остывал, положив на стол вытянутые огромные ладони. И толь-
ко потом поднял буравчики измученных больных глаз на визитёра, снова наливаясь
кровью. "Я вас слушшшаю," - прошипел он зловеще. Проклиная себя за так осуж-
даемые им в других поспешные действия, Владислав Николаевич протянул свой
листик. Не читая, директор аккуратно сложил его вдвое, потом вчетверо, потом
прижал тяжёлой ладонью, словно таракана на столе, и брезгливо смахнул в урну.
"Что-нибудь ещё? - грозно спросил он. - Так вот. Я всю жизнь считал себя честным
человеком. Честным! И ваше счастье, что Драбин настоял на вашей незаменимости
в качестве руководителя проекта Дубовика. Иначе... Короче говоря, яхту я подарил
школе юнг. Вас же, милейший, я видеть в этом кабинете далее не желаю. Нико-
гда!!" - вдруг заорал он так, что Ясиновский с ужасом почувствовал, что в штаны
изнутри брызнуло горячим. Не веря происходящему, особенно этой обширной луже
на красном директорском ковре и оставляемому мокрому следу к приёмной, он
зигзагом вылетел на ватных ногах в коридор. Нарушая грозный приказ того же
Сакуна, он тотчас закурил прямо в коридоре директорского этажа, потом, не сооб-
ражая, что творит, сунул рядом с торчащей изо рта сигаретой вторую, стал нервно,
судорожно сгибаясь, чиркать зажигалкой, с возрастающим ужасом глядя на капли из
брюк на палас. Больше всего на свете он всю свою жизно боялся выглядеть смеш-
ным, боялся позора...
                                                       ***
      Солнце и в Ленинграде било горизонтально, прямо в глаза, словно это не шесть
вечера, а полярный полдень. Или полночь... Борис опустошённо сидел на непри-
вычно просторной садовой скамейке Таврического Сада, глядя на уточек на гладкой
поверхности чёрного пруда. Густая тёмная зелень в сочетании с яркими "цветами
Росси" дворца за прудом придавала саду неповторимое очарование, существующее
только в этом удивительном городе, который он и вообразить никогда не пытался.
Девушка с тележкой остановилась напротив него и улыбнулас из-под фирменной
фуражки, предлагая мороженное. Он провёл своей магнитной карточкой по узкому
жёлобу на тележке, взял вафельный конус и погрузил зубы в ароматную белую
массу невообразимого вкуса. Нагромождение новых людей и событий напоминало
горячечный сон, но ни в каком сне ему не могло присниться, скажем, такое моро-
женное... Немой ужас, овладевший им после первого разоблачения Пухина, сменил-
ся весёлой уверенностью, когда тот же Пухин ошеломлённо таращился на него в
кабинете, уже совсем не уверенный, что его не разыгрывают. Близнецы всегда
склонны к розыгрышам, подумал Борис. И тотчас содрогнулся от сознания, что
этого ВСЕГДА они с Валерием были насильно лишены беспощадной депортацией и
отлучением от погибших у них на глазах родителей и друг от друга. Так чего и кого
ради я веду этот бой с Ясиновским? Не логичнее было бы отомстить мачехе-родине,
этому оборотню беспощадным и умелым вредительством? Не двигать махолёт
вперёд, чтобы он потом помогал и без того стремительному расширению в мире
коммунистического правления, а  завести его в тупик, не обостряя отношений в
институте, не ссорясь с полезным Ясиновским, затравив насмерть этого наивного
Дубовика и выжившего из ума (это было бы так легко доказать!) Пухина... Вместо
этого он вступил в бой, в конечном итоге, за Страну Советов, за её верного союзни-
ка Китай, добивающего Индию, за  народно-освободительные движения не только
по всей Азии, Африке и Латинской Америке, но и в Европе, где прокоммунистиче-
ская Ирландия ждёт не дождётся такого маневренного и экономичного летательного
аппарата... Куда умнее, как всегда, поступает Валерий, который спешит предложить
свой опыт и знания свободному миру, прежде всего поставленной на грань катаст-
рофы Англии. А я? Пошёл на хладнокоровное убийство в защиту злейшего врага
моего древнего народа - коммунистической диктатуры... Ладно, судьбу не переубе-
дишь. Поплывём по течению, а там видно будет. Ещё не вечер. В конце концов,
толку Западу от Драбина никакого, без Дубовика и Пухина. А от Дробинского, быть
может, будет такой подарок!.. А пока скоро семь, а в семь - моё первое после Майки
романтическое свидание. Галочка очень даже мила. Интересно, что она делает
сейчас?
                                                             ***
      Занятия Галины Вадимовны после работы не мог вообразить никто из её бес-
численных служебных обожателей. Вернувшись домой и наскоро приняв душ в
коммунальной ванной, она поспешила в купальном халате в свою комнату, умело
ускольнув от рук вечно пьяного соседа  в узком коридоре. Заперев дверь и проверив,
заклеена ли липким пластырем замочная скважина, она открыла дверь зеркального
шкафа, отдёрнула штору высокого окна, выходящего в тёмный двор-колодец, убе-
дилась, что в единственном окне напротив, из которого можно видеть её комнату,
привычно поблёскивают стёкла театрального бинокля. После этого она включила
люстру и настольную лампу, повёрнутую в сторону шкафа, встала перед зеркалом
так, чтобы её в окно ОТТУДА было видно со всех сторон и не спеша, улыбаясь
вроде бы только себе в зеркале, сняла халат, отражаясь в зеркале с головы до ног во
всём великолепии послеотпускного крымского загара на сильном стройном теле,
словно одетом в ослепительно белый купальник-бикини, всего три года назад раз-
решённый идеологическим отделом ЦК советским женщинам. Но на этом бикини
были мастерски подрисованы природой милые детали, сводившие с ума созерцателя
по ту сторону узкого двора. Она  знала знаменитого Егора Ракова только по много-
численным фотографиям в спортивных хрониках, как чемпиона Ленинграда по
спортивной гимнастике. И, как многие молодые ленинградки, была по уши в него
влюблена.  Потом было сообщение о его тяжёлой травме на тренировке, и он исчез
с журнальных обложек. Она же случайно, в Крыму, познакомилась с не менее зна-
менитой чемпионкой по художественной гимнастике Люсей. Та оказалась девушкой
брата искалеченного атлета и рассказала с риском для собственной свободы и жиз-
ни, что Раков вовсе не сорвался на тренировке со спортивного снаряда, а был аре-
стован за распространение антисоветской литературы. При допросах ему сломали
позвоночник. Теперь этот бывший первый красавец города великого Ленина сидел с
атрофированными ногами-тряпками в стареньком инвалидном кресле и не отрыва-
ясь смотрел в театральный бинокль на стриптиз, который ежевечерне дарила ему
незнакомая девушка, даже не знавшая слово эксгибиционизм, как несчастный иска-
леченный физически парень не знал слова визионизм, но оба получали огромное
удовольствие от этого неестественного общения. Как не знавшие родительской
ласки и общего детства близнецы после страшного зрелища массовой жестокости и
насилий при депортации их народа получали наслаждение от неестественного об-
щения с несчастной Майей,  в свою очередь, искалеченной духовно надругательст-
вом над её молодостью и красотой...
       Галя никак не давала ему понять, что знает о его бдениях. Она вроде бы просто
делала под музыку зарядку нагая у него на глазах. Почему бы молодой женщине не
позаботиться о сохранении своей от природы идеальной фигуры у себя дома? Когда
она впервые заподозрила, что её видно из окна напротив, она сначала задёргивала
шторы, лишая себя и так скудного естественного света с улицы. Но потом она
случайно узнала, что за этим окном ею тайно любуется не какой-то похотливый
козёл, а сам Раков. Она специально проверила, действительно ли её прелести видны
только из окна гимнаста, ходила по вонючей тёмной лестнице подъезда напротив,
бродила под окнами, вычисляя. А потом тайком, тоже в бинокль, сама разглядела
своего жалкого обожателя в его облезлом кресле на кривых колёсах в тёмном углу
его комнатушки. Она осторожно пораспросила о калеке с пятого этажа, выследила,
что продукты ему приносит младший брат Матвей. Потому и разговорилась в Кры-
му с Люсей. От неё Галя узнала, что и Матвея, и саму Люсю дважды допрашивали в
МГБ, что родители братьев-диссидентов сгинули лет пять назад после их ареста. Но
Матвей приходил только по утрам, а всё остальное время Егор был дома один со
своими кубками и фотографиями атлета на кольцах и брусьях... Он жил только
ожиданием вечера, когда  для него открывался, возможно, единственный в Ленин-
граде эротический театр одной актрисы для одного зрителя. Она знала, что дарит
человеку уникальную радость и была счастлива самой возможности её дарить без
чьего-то на это разрешения. Театр имел занавес, люстру, сцену, юпитеры. Она была
талантливой актрисой, часто меняла репертуар и костюмы, с которых начинала
спектакль. Просто пойти к Егору и стать его девушкой она боялась. Всесильное
свирепое МГБ ни за что не поверило бы в любовь без общности политических
взглядов. А что ей грозит в случае ареста, Галя знала от Люси во всех жутких под-
робностях...
       Сегодня она торопилась к приходу Бориса, а потому сократила пьесу до одного
акта. Но, в предвкушении нормального общения да ещё с доселе недоступным
Драбиным, таким интересным разведённым мужчиной, да ещё начальником,  Галя
устроила просто фейерверк поз и движений, которые сводили бедного Егора с ума
по ту сторону рампы-двора... Закончив своё действо, она задёрнула портьеру, быст-
ро оделась и встретила в дверях квартиры Бориса, всё ещё дрожа от возбуждения,
которое он с удивлением, но естественно отнёс на свой счёт. Борис поставил на
столик букет,  вино, конфеты, а Галочка, одетая скромнее, чем на работе, но ещё
более мило, бегала на кухню и обратно за салатами и горячим.
      "У каждой свои закидоны, - выскользнула она из его объятий и отошла к своему
зеркалу. - С твоего позволения, Валерий, я тебя сначала чуть развлеку по-своему."
Сильно волнуясь от привычного спектакля, но не при тайном, а при явном зрителе,
готовом к естественному продолжению привычно неестветвеного до того общения,
Галя  включила оба света, музыку, не веря ещё, что вообще посмеет, вот так, вблизи,
глаза в глаза, раздеться донага и танцевать перед своим начальником. Но она стала
танцевать, постепенно снимая с себя одежду, потом бельё, всё увереннее и смелее.
Оставшись в своём ослепительно белом бикини из собственной нежной кожи на
фоне ровного золотистого загара, она стала танцевать перед ним всё ближе, ловко
ускользая от его попыток поймать её. Наконец, она сама  вскочила верхом ему на
колени, заполнив своей бело-загорелой душистой плотью и тёмными разметавши-
мися по потным плечам  волосами весь белый свет...

                                                                 ***
       "Виктор, но это же победа, виктория!" - сияла улыбкой Тамара Дубовик, сидя
напротив мужа за обеденным столом. "Научный корсар" уплетал тающие во рту её
знаменитые на весь отдел пирожки. Дубовик снимал отдельную квартиру, чуть ли
не единственный из всех отдельцев, включая самого Драбина. Да ещё эта квартира
располагалась у самого ЦНИИПМФа. Поэтому все юбилеи и праздничные вечерин-
ки проходили здесь. Тут завязывались нехитрые служебные романы и решались
научные проблемы. В период бесконечного ленинградского межсезонья, когда
невозможно было понять осень на дворе или весна, день или ночь, здесь было
уютно и тихо. Могильная тишина, шутил дома  Виктор Семёнович, намекая на
особое расположение квартиры: узкие, в полметра высотой её окна выходили подо-
конником на тротуар. "Мы вас узнаём по туфлям, - смеялась Тамара, когда гости
спускались на этаж ниже с двора и звонили в облезлую двер в чёрном проёме под
лестничной клеткой." Но на стол подавались пирожки, пахло свежезаваренным
кофе, были неизменные миноги, приводившие нервную Галочку в притворный
ужас: "Мы будем есть этих гадюк в соусе?.." И все тайно завидовали чете Дубови-
ков, не имевших соседей.  Партия уже четыре пятилетки гордилась полным реше-
нием жилищного вопроса. Страна предоставляла бесплатное жильё и бесплатные
коммунальные услуги всем своим гражданам, но это был курс на коммунальные
квартиры. Считалось, что такой вид жилья сплачивает людей, не даёт им замкнуть-
ся, отделиться от дружного советского общества. Были построены высотные жилые
здания, где огромные квартиры с гостиными и спальнями всё-таки имели общую
кухню и санузлы. А тут семья из трёх человек имела отдельную квартиру! Это было
чудом... Никто не рисковал этим вслух восхищаться, но многие втайне охотно по-
менялись бы с Дубовиками.
    "Мне ни разу в жизни так не везло, - заливался, не заикаясь никогда дома Дубо-
вик. - Надо же, в одно мгновение злейший враг сам по себе становится не просто
другом, но и всемогущим покровителем." "Так что теперь махолёт твой? - с зами-
ранием сердца спрашивала Тамара. - И мы получим, наконец, ленинградскую про-
писку." "Бери выше. Если он полетит, то нам с Драбиным и Пухиным Бериевская
премия обеспечена!" "А сколько это?" "Господи, да какая разница, сколько! Глав-
ное, твой муж будет лауреатом!" "Что-то тут нечисто, - Тамара как обычно, слушала
обожаемого мужа, стоя коленями на табурете и оперев подбородок на ладони и
локти на стол. - На моей памяти бегемоты не становились пегасами. Так что литав-
ры заказывать рановато. Но приятно, что хотя бы не наказали за самовольный док-
лад." "Да, пожалуй, литавры не про меня..." - тут же согласился он. - За Генкой ты
пойдёшь?" "А вместе?" "Я бы хотел пока посмотреть махолёт ещё раз..." Тамара
быстро вышла, а Виктор Семёнович перешёл в крохотный пенал их спальни и рас-
крыл рулон чертежей. Он не любил компьютерной графики и предпочитал старый
кульман, где изделие словно возникало из небытия и тянулось сквозь бумагу к
металлу. Махолёт грозно раскинул угловатые конечности и короткие круглые кры-
лья на их тахте, кося на создателя огромным глазом застеклённой кабины пилота.
Несколько комично выглядели усы антенн впереди круглой головы. Двигатель едва
проглядывал на чертеже. Сколько раз он представлял махолёт в действии! Впрочем
не представить его не мог и ребёнок - достаточно посмотреть на любую муху. Ни
одного сервомотора. Ни одной вращающейся и трущейся детали. Революция в
технике. Каждая цифра, узел, решение - обойдённый сын, обиженная невниманием
Тамара, лишняя нагрузка на сердце, море сомнений в собственной полноценности.
Обычно, работая дома, Дубовик громко спорил сам с собой. Теперь он молчал.
Махолёт был закончен. Ни прибавить, ни убавить... Он подавлял чужеродным со-
вершенством. Не зря в последнее время его словно возненавидели все. А он их. И
вдруг - Драбкин-Папаша... Сын, как всегда, тут же включил телевизор в салоне.
Тамара дышала за плечом мужа: "Ну и что теперь будет?" "Завертится." "И - пре-
красно?" "Скорее страшно. Впервые по-настоящему страшно." "Но тебе же помо-
гут?" "Не знаю..."
                                                           ***
     Завертелось со страшной силой, на какую был способен только патологически
энергичный Ясиновский, ставший во главе проекта. Борис так лихо проводил сове-
щания, что совершенно растерявшийся Пухин уже почти был уверен, что его зачем-
то провели, как стрелянного воробья на мякине. Борис внимательно следил за своей
речью, манерами и скоро стал неотличим от настоящего Драбина. Но он без конца
напряжённо слушал Пухина, что давало последнему новую почву для уверенности,
что это всё-таки двойник. Дубовик перешёл к шагаечникам, внедряя и там гидрова-
риант. А махолётом уже занимались конструкторы, технологи, рабочие. Умные
мальчики внимали Дубовику с собачьей преданностью - тут пахло диссертациями.
Ясиновкий трещал по телефонам, носился по этажам, возился в чреве машины,
подключал все свои связи по всей стране, резво подписывая бесчисленные риско-
ванные бумаги. Посыпались предложения инженеров и рабочих, которые Дубовик
едва успевал осмысливать, принимать или отвергать. Партком радостно рапортовал
в Смольный, а тот в Кремль, что создаётся нечто своё, советское, оригинальное,
вроде неповторимых Т-34. Ясиновкий был так заботлив, тактичен, прямо по-женски
нежен с Борисом и Дубовиком, что оба таяли в лучах его искрящейся голубыми
глазами улыбки. Пухин ехидно заметил по этому поводу: "Без вас ему не справить-
ся, а он - руководитель проекта. Таким людям важно б