В просторном
подъезде его снова поразила мраморная широкая лестница, старинные фонари по
обе стороны шахты лифта, его огромная кабина с зеркалом в бронзовой раме. В
квартире по-прежнему не было и признака соседей. Стояла непривычно живая
тёплая сырая тишина. В гостиной всё так же мерцали камин и свечи, словно светил-
ся изнутри голубой ковёр, рельефно таращились старинные обои. Ну, Валера, снова
подумал он, идя в купальном халате к ванной, ну сукин сын, не предупредить о
самом главном, так подставить... Братишка, чтоб тебе всю жизнь приставать без
пристани... Что теперь предпримет "турист"? И ведь это всё только начало...
       Барская ванная комната казалась дворцом, а сама ванна - вазой с навечно
сияющими розами под эмалью. Борис пустил мощную горячую струю и счастливо
засмеялся: первый экзамен он выдержал. О погибшем связнике думал без сожале-
ния: ЭТИ его раскололи бы в два счёта и сбросили бы туда же без тени угрызений
совести. Впрочем, хуже, и много хуже, было бы, если бы он сообщил "куда надо".
МГБ это вам не иностранный резидент, эти по жилочке душу вынимают...
                                                             ***
      Валерий вышел на палубу. Теплоход подошёл к "языку" - ледовому полю, отре-
завшему его от близкого плоского берега, по которому бегали чёрные фигурки
людей, дождавшихся снабженца - их единственного кормильца на бесплодном
берегу. Раз в год он привозил с Материка  продукты, водку, телевизоры. В посёлке
на несколько часов появлялись новые лица... Отчаявшись пробиться ближе, тепло-
ход остановился,  загремела якорная цепь. "Позагораем, дядь Боря? - грузчик-
студент развалился на тенте, подставляя скудному солнечному теплу синеватое
хилое тело. - Какой славный язычок попался! Дня на полтора-два язычок, а?" Вале-
рий снял тельняшку и прилёг рядом. "Ты где так загорел? - удивился студент. -
Прямо морской загар, словно в Сочах отдыхал. А ведь вас, автономников, даже во
Владик не выпускают к тёплому морю, так? Или есть исключения?" "А мы от при-
роды смуглые, - буркнул Валерий. - А тебе-то что? Я не баба, чего разглядывать?"
"Баба это по твоей части. Надо же, такая краля и - с автономником... Или ты её
обещал в Израель с собой взять? Я слышал, у вас периодически жидообмен проис-
ходит, так?" "Курица не птица, Израель не заграница." "Так-то оно так, а хоть тепло
и апельсины прямо с дерева." "Поехал бы? Так приезжай в Биробиджан, познаком-
лю с автономкой. Глядишь, попадёшь в пять процентов, сподобишься переехать."
"Нет уж, я лучше с болгаркой бы познакомился. Или, моя мечта такая, с прекрасной
полячкой..." "Верно говоришь, салага. Тебе сколько ещё учиться?" "А всё! Вернусь,
сделаю дипломный - и инженер. Совсем другие талоны! У нас в стране без образо-
вания нельзя. А то буду как ты. Сорок лет, а всё бич... А я, как родители развелись,
всю дорогу себе за лето в Арктике комиссионные талоны зарабатываю, чтобы у себя
во Владивостоке в "Арагви" с девушкой сходить, оперу заезшую послушать. Ты,
небось, и не знаешь что это такое - опера?" "Почему же? У нас в Биробиджане..."
"Азохн вей, товарищи бояре, - кривляясь запел студент. - А где же Шицкий? Его не
вижу я промежду тут... Где Шицкий? Он в подвале, вино разводит он водой... Так?"
"Если тебе так привычнее думать об Еврейском театре оперы и балета, то оставайся
со своим Приморским драмтеатром. Знатоки к нам специально приезжают, чтобы
настоящие голоса послушать. Если бы нашим актёрам не были бы запрещены гаст-
роли, их бы слушали в Большом..." "В Большом театре и без евреев есть кому петь, -
строго сказал студент. - А ты мне тут повыступай ещё. Стукну вот первому помощ-
нику, ссадят на первый же встречный снабженец, а я твоей кралей займусь! Шучу,
шучу, чего вылупил свои еврейские глаза, козёл? Пустили тебя в наш огород, того и
гляди за борт скинешь, иуда..."
      Майя из камбуза смотрела на загорелого породистого Валерия на тенте. "Второй
заяц" был много интереснее первого. Ну и точки начались, радостно подумала она,
то ли ещё будет, если удастся сбежать всерьёз за границу... Не в Чехословакию там,
ГДР или в эту НДР Израель, а в Америку, например...
      Кока ещё не было, глаза после бурной ночи слипались, делать было нечего.
Даже посуду в Арктике буфетчице закреплять не надо - не водится здесь штормовых
волн: всё гасит лёд. В другое окно камбуза ярко светила отраженным солнечным
светом большая льдина, затесавшаяся в плоский "язык". На чёрном фальшборте
сидела чайка и чистила клюв, кося на женщину хитрым глазом полузабытой свекро-
ви. Майя счастливо рассмеялась. Интересно, ищет ли её Никита? Нелегко найти
морячку, пела внутри победная мелодия из московских шлягеров. Опять обожгло
сладкое воспоминание о долгожданном общении ночью. О Борисе и Валерии вспо-
миналось как об одном человеке. Не было раздвоения, решила она настроить себя,
Привиделось. Есть долгожданный ОН, такой, какого хочу именно Я...
                                                               ***
       Днём спальня казалась совсем другой, и Борис никак не мог понять, где он.
Гораздо естественнее было бы очнуться от всего этого сна в своей вонючей комна-
тушке на Южном коробе. Но вокруг было чужое великолепие, какие-то летящие
лепные ангелы на разделённом стенкой потолке, салатные обои, ковёр во всю стену,
другой - на половину паркетного пола. Да, живут же советские люди, подумал он
привычно завистливо. Взгляд его сдвинулся к задёрнутому тяжелыми зелёными
шторами окну, скользнул к креслу. Сон тотчас слетел без следа: в кресле сидела
совсем юная девушка с кукольными голубыми глазами. Что-то очень знакомое было
в складке её губ и посадке головы. Она была явно напряжена и ждала его пробужде-
ния с нетерпением. Встретившись с ним взглядом, она издала странный всхлип,
испуганно моргнула и нервно стукнула перед лицом кулачками, словно готовясь к
бою. "Ну, и что ты скажешь на то, что я сегодня ночью спала с Серёжей?" - вызы-
вающе спросила она и опять судорожно моргнула. Борис молча встал и не спеша
надел пижаму. Девушка удивлённо вскинула брови: "Однако, у тебя иногда завидное
самообладание, папа. Ты просто уверен, что я тебя разыгрываю, пугаю? Шучу? А я
говорю серьёзно. Более того, мама уже в курсе дела и, естественно, в истерике.
Теперь я пришла за твоей арией. Начинай!..Я всё равно знаю всё, что ты мне ска-
жешь. Так что можешь не строить из себя Жана Габена. Или ты накачиваешь себя
изнутри, чтобы меня ударить? Я готова, - она развела худыми бледными руками. -
Ведь тебе всё можно! Давай, ори, дерись. А потом ещё мама приедет - со своей
порцией дерьма на мою голову..."
     Какая мама, лихорадочно думал Борис. Он же сказал, что его Юлия со своим
подполковником в ГДР... И - ни слова о взрослой дочери! С-скотина...
    "Ты что, вообще проглотил язык от моей наглости? Странно, при твоём-то афри-
канском темпераменте. Но, учти, я его тоже унаследовала, хотя и пополам с мами-
ной рыбьей кровью... Это, кстати, твои слова. Ну не молчи же... а то мне... уже
просто страшно! И ты так странно смотришь, как на чужую..." "Тебе... понрави-
лось?" "Ч-что?.." - узенькое лицо девушки затряслось не то от смеха, не то от рыда-
ний. Он молча смотрел. Она резко встала, отошла к огромному окну и отдёрнула
шторы, ослепив Бориса серым светом ленинградского полдня. "Этот кретин ничего
не умеет, - глухо сказала девушка, поднимая голову к небу. - Он просто болтун. И я
тоже. Мы уснули и всё. Словно одного пола. Как это всё противно... Ты - рад? -
агрессивно обернула она невидимое на фоне окна лицо. - Твоя дочь осталась девст-
венницей. Целкой! - завизжала она. - Поясничай, хохочи! Я пришла за этим..." "Вы
научитесь. Не со второй, так с третьей ночи. Только надо спокойнее. Нащупать
эрогенные зоны друг друга. И посмелее - и наступать и подставляться. Позволь ему
именно то, что нравится тебе самой, осторожно поразузнай, что больше всего нра-
вится делать ему. И - провоцируй, углубляй." Девушка таращила кукольные глаза,
даже схватила себя за виски, не веря своим ушам. Потом как-то обмякла и вскочила
на широкий подоконник, села, охватив тонкие колени узкими синеватыми руками.
"Да я его, кретина, видеть не могу... - тих осказала она наконец. - Что ты скажешь,
говорит, если я тебя поцелую... Кретин..." "Всё в жизни надо начинать когда-то с
начала, дочка (Как, чёрт побери, её зовут... Ну, Валера, братец, попадёшься ты
мне...), и тебе, и ему. Какой же он кретин? Мальчик же ещё." "Правда... Такой,
знаешь, славный мальчик... Папа, может это уже не ты?.. Такой странный..." "Когда
ты сообщила маме?" "Сегдня утром, телеграммой: Сделала попытку стать женщи-
ной. Почти удалось. Здорово, правда? Мне очень понравилось. Мама должна по-
нять, что я не сдохла вместе с вашей дурацкой любовью, стихами, письмами, исте-
риками и разлукой. Если бы этот кретин на оказался таким кретином, я бы сегодня
забеременела вам обоим назло. Без брака, ячейки советского общества, пусть тебя
на парткоме разбирают. Тебя и это не берёт сегодня?" - она соскочила с подоконни-
ка и подошла вплотную, глядя почти с ненавистью. "Просто мне надоело с тобой
ссориться." "Тебе было видение? Ты и маме простил подполковника танковых
войск?" "Не будем об этом." "Серьёзно? Тогда я счастлива. Таким ты мне нравишь-
ся куда больше. Ну, как там Север, стоит?.. Серёжка - ужасный пошляк. Такое ска-
зал..." "Не стоит, значит не стоит?" - брякнул Борис и похолодел. "Па-апка!.. - под-
прыгнула девушка и поражённо и снова впрыгнула на подоконник, прижав колени к
животу. - Ну и фатер у меня! Ты там на Севере влюбился? В блатную?" "Хочешь
всё-таки меня разозлить?" "Уже теплее... Слишком уж ты спокоен сегодня. Словно
тебя подменили..." "Как тебя называл в постели твой Серёжа?" "Представляешь,
Ирмой! Надо же придумать какое-то собачье имя!" "Приготовь-ка мне чаю, Ироч-
ка." Девушка оцепенела, снова спрыгнула с подоконника и обошла Бориса со всех
сторон: "Фа-тер, ты мне определённо нравишься. Как тебя зовут?" "Что это значит?"
"Если благородный родитель не знает имени единственного чада, то и мне позволи-
тельно назвать тебя, скажем, дедом Василием. На тебя что, самолёт упал? Или льди-
ной затёрло? Или пьяная белая медведица в ухо пукнула?" "Знаешь, ври, да знай
меру..." "Ты её знаешь сегодня!.. Восемнадать лет была Римма и вдруг какая-то
Ирочка! И главное - чай! Попробовал бы тебе кто-нибудь чай заварить вместо чёр-
ного кофе! Новость не для взрослых дочерей. Сдохнуть мало." Вдруг что-то дрогну-
ло в глубине кукольных глаз: "Папа... Это... не ты?.." "Видишь ли, Римма... Ты
почти угадала. Наш самолёт при посадке слишком сильно тряхануло, а я крепко
спал. Меня контузило, и у меня начались какие-то странные провалы  памяти. Еле
нашёл свой дом, представляешь?" Он тяжело прохаживался по ковру, стараясь чуть
проседать, как это странно делал Валерий. Дочь следила за ним вылупленными
голубыми шариками. "Ты стукнулся головой? Ты обращался к врачу?" "Какой там к
дьяволу врач! Стоянка самолёта была час, край дикий, Хатанга, Таймыр... Головой
вроде не стукнулся. Я сидел на переднем сидении без ремня. Меня бросило на стен-
ку кабины пилотов всем телом. Общая контузия. Конечно схожу к врачу, но пока
просто не знаю, как буду работать... Самые простые вещи забываю. Надо заново
входить и в семейную, и в научную жизнь. Ты мне поможешь?" "Господи, что за
вопрос! Я так рада, что ты изменился. Если бы!.. Ведь ты был, прости, такое говно,
каких мало где встретишь..." Вот в это я охотно верю, подумал Борис. Удивитель-
ное говно этот братец... "Как я могу тебе помочь?" "Прежде всего, не удивляться
моей забывчивости и терпеливо поправлять. Пойми, если я признаюсь врачу или в
институте, то меня тут же попрут минимум с должности. Например, где мама и
действительно ли едет к нам?" "Я нарочно сказала, что дала телеграмму, не бойся. А
мама уже три года в Германии, в нашей группе войск с тем подполковником, пом-
нишь?" "Так не было телеграммы?" "Да слушай ты меня больше! Стану я такие
телеграммы давать!.. И вообще, считай, что я и тебе ничего не говорила. Тем более,
что ничего и не было. Он даже отказался лечь со мной, устроился на раскладушке, я
и разозлилась... И нафантазировала, как вас разыграю." "Разозлилась? Очень хоте-
лось, девочка?.." Римма вдруг горько и громко заплакала. Он усадил её к себе на
колени в кресле и стал гладить по почему-то пегим и редким волосам её крохотный
череп, действительно испытывая острую жалость к племяннице. "Не надо, - прижи-
маясь к нему рыдала она. - Я не хочу... Если ты действительно вдруг станешь на-
стоящим папкой, я же просто с ума сойду от радости, я... я не выдержу... Я просто
сдохну от счастья..." "Я называл тебя Риммой?" "Ты? Что ты, никогда. Как приду-
мал в детстве дурацкое имя Муля, Римуля, так и звал." "Тебе приятнее Римма?
Или... Ирма?" "Ирма... Зови меня как он, хорошо? Папочка! - стала она целовать его
лицо, заливая его щёки слезами. - Господи, у меня есть папочка..." Ну и сволочуга
этот Валера, думал Борис, пока Ирма яростно сморкалась в его платок. И зачем так
рискует? Ведь мой провал на работе - его провал! И Майке не сдобровать, несчаст-
ной..." "И давно мы с тобой не ладим?" "Ты меня ещё пять лет назад к бабушке
Ксении сплавил на Васильевский. Я с тобой даже реже, чем с мамой виделась...
Просто сегодня решила тебе досадить. После вчерашнего." "Значит что-то было всё-
таки?" Ирма выскользнула с его колен и снова отошла к подоконнику. Чувствова-
лось, что это её давнее девчачье место. "Было, - сипло сказала она и шмыгнула
носом. - Всё было. Серёжа - мужчина, а твоя шутка - дурацкая. Просто он действи-
тельно ничего не умеет, страшно волновался, возился, потом сдох. Я психанула и
ушла. Ты там смеёшься? Я спиной чувствую. Нет? - резко обернулась она. - Нет!?
Тогда это действительно уже не ты..." "Над чем же здесь можно смеяться, дочка?
Вы научитесь. Вместе. Просто я не... помню Серёжу." "Ты? Да ты же его и не видел
никогда. Он мичман-курсант, подводник, на последнем курсе. Тоже, кстати, распре-
делён на Север, в Полярное. И я ему обещала с ним поехать. Навсегда." "Не бывает
навсегда. Послужит на Севере, а потом - в Севастополь или... в Хайфу." "В Израель?
К жидам? С пархатыми жить?" "Там же наша база." "Я им не верю. Лучше к албан-
цам, они славяне, как мы. Там тоже база. И тоже тепло." "Он ленинградец?" "Нет,
сталинградец. Его папа - капитан на Волге. Знаешь, какой Серёжа красивый! Как
Аполлон: вот такие плечи. Папа, можно я не буду поступать на юридический, как ты
заставлял?" "Ты хорошо кончила?" "Ты что! Две четвёрки в аттестате. Остальные
тройки." "Тогда можно. Выходи замуж, рожай мне внуков. Это и есть женское
счастье. Не лезь в вуз. Иди за моряка, если берёт." "Папа, а если... он действительно
ничего не может? Бывают же эти... как их?.. Я его люблю, но не смогу... без этого..."
"Не думаю. Ты его приведи, поговорим за коньячком." "Правда? Папочка! Знаешь,
он водку любит. Говорит, что в уставе адмирала Нельсона было сказано, что моряк
должен быть чисто выбрит, опрятно одет, слегка пьян и в меру нахален... Как тебе?"
"Замечательно. И ты блесни: наполни свой череп вином, пока он землёй не напол-
нен. Как тебе?" "Сдохнуть!...Папочка! Это не ты!! Слава богу..." "Ладно, мне пора
на работу. Проводи меня..." "Ты серьёзно хочешь познакомиться с Серёжей? И
поговорить с ним насчёт этих, как ты сказал, эрогенных зон?" "Когда у него уволь-
нение?" "По средам, субботам и воскресеньям. Завтра вечером ты будешь дома?"
"Буду. И поговорю." "Знаешь он какой сильный! Он меня как-то через Кировский
проспект на руках перенёс, чтобы ног на замочила. Ты маму так носил? А... прости.
Я забыла, что ты тряханутый. Папочка!.."
                                                                ***
       "Сегодня кина не будет, - решительно отвела Майя руки Валерия. - Сегодня
будем только разговаривать. Курс уже на Шпицберген. Что там будешь делать? Или
- мы будем делать?" "Ты согласна попытаться бежать со мной в свободный мир?"
"Я не знаю..." "Тебе мало одного ПТН? Или ты думаешь, что все ласкают как я?"
"Если попадёмся, будет не ПТН, а МГБ. Это уже не спектакль... Борис..." "Я готов
рискнуть. Но хочу с тобой." "Не насытил свою страсть?" "А ты?" "Разговор не обо
мне, а о тебе? Я тебе не надоела, второй заяц, как первому?" "Ты ему не надоела. Он
наоборот за себя боялся, если вдруг потеряет контроль и..." "Слышала я эти сказки
братьев... как вас там... Рабиновичей..." "Не обижайся на Бориса. Ему там ой как не
сладко. И в семье, и в институте." "А  если он провалится и расколется..." "Тогда
нам с тобой..." "Поняла. Но ведь и ему жить хочется. Так что выпьем, как там тебя,
зайка, за того, второго. И - всё. Следующий сеанс нашего с тобой эротического
триллера - только там, за кордоном. Всё! Я сказала - всё! Старайся, чтобы мы не
попались, если хочешь продолжения этого фильма ужасов... Валерий Алексеевич. А
то нам с тобой, вместе и порознь, такие ужасы устроят!.. С такими умелыми партнё-
рами..."
                                                         ***
      "А, Валерий Алексеевич! Наконец-то, дорогой. Побледнел, похудел, словно лет
пять пробыл на Севере. Неужели так вымотала дорога?" "Простите, Кирилл Анто-
нович..." У собеседника вытянулось лицо: "Чего это вдруг?" (На ты с ним, понял
Борис.) "Приболел я, Кирилл, прости. С памятью что-то. Потом расскажу. Впрочем,
распространяться не рекомендовали..." "Даже та-ак?" "Что-то случилось тут без
меня?" "Вот именно, - раскипятился заместитель начальника отдела Коршунов,
подробно описанный Валерием. - Дубовик, мерзавец, опять выступил без разреше-
ния. На выездном научно-техническом совете министерства..." "Ого!" (И что за
Дубовик?). "Вот именно! Он здесь, в приёмной. Позвать? Пусть сам расскажет, а мы
оба послушаем." "Зови." Коршунов как-то боком, словно опасался повернуться к
начальству спиной, скользнул к обитым кожей двойным дверям, в которых тотчас
появился высокий худой субъект. Губы в ниточку, наивные голубые глаза за стёкла-
ми очков в тонкой оправе, потёртая папка под мышкой. За ним возникла, как-то вся
с головы до ног, загорелая статная брюнетка в недавно разрешённой миниюбке и
уже не преследуемой кофточке с глубоким декольте. Ослепительно улыбнувшись
Борису ровными белыми зубами среди ярких губ на золотисто-коричневом лице,
она радостно заворковала, подчёркивая дикцию: "С возвращением, Валерий Алек-
сеевич. Я была в типографии по поводу вашей монографии. Если нужна, я на мес-
те." "Спасибо, Галочка, - весело ответил Борис, догадываясь, что это и есть та самая
секретарша, о которой так загадочно, но часто упоминал Валерий. - Я сейчас осво-
божусь и поговорим." Все почему-то смутились. (Не тот уровень отношений?).
Красотка, изогнувшись и стрельнув глазами, вышла, намеренно играя задом и осто-
рожно прикрыла обе двери.
     "Прошу садиться, - показал Борис ладонью на стулья вокруг стола. Оба его посе-
тителя почему-то снова переглянулись. - Обсудим создавшуюся ситуацию. Вам
слово, - он кивнул Дубовику, пристально заглянув в его затравленные глаза. - Что
вы тут без меня натворили?" "Я без разрешения н-начальства, - глухо произнёс
Дубовик, вставая, - записался в прениях и изложил с-свою версию п-проекта махо-
лёта - с нашим гидроприводом вместо вашего - электрического. Т-товарищ К-
коршунов считает, что материал сырой и..." "Во-первых, вы садитесь и продолжайте
сидя. Во-вторых, не волнуйтесь так. И, главное, излагайте свою точку зрения, а
позиция Кирил-Антоныча (как я уловил его интонацию, а!) мне хорошо известна."
"Я не совсем понимаю... Но продолжу сидя, хотя н-не приучен... вами же... Итак,
по-моему, махолёт вообще осуществим только в гидравлическом варианте. И в этом
виде готов к проектированию и испытанию опытного образца." "Виктор Семёнович
(наконец-то!) слишком много на себя берёт, - не выдержал Коршунов. - Если бы
даже он был и прав, то к этому решению мы дожны придти сначала в лаборатории,
потом в отделе, потом в институте, а уже потом в Министерство что-то обещать."
"Я про