а стояла
над чемоданом и подняла голову на стук двери, откинув с лица густые светлые
волосы. Вспыхнувшая в её зелёных глазах радость вдруг сменилась тревогой. Она
напряженно вглядывалась в человека в костюме Бориса, с его лицом и фигурой,
делая обнаженными до локтя полноватыми белыми руками движения, словно сти-
рала что-то с их поверхности. "Я уже решила, что ты вообще не придёшь, - неуве-
ренно начала она. - Помашешь с пирса платочком. Сплавишь твою однодневную
психопатку, с глаз долой - из сердца вон..." Он шагнул к ней и обнял за тотчас
прогнувшуюся к нему талию, приникая губами к запрокинутому лицу. Внезапно
тело девушки в его руках напряглось, она высвободилась из его объятий и молча
отошла к чемодану, снова наклонившись над ним, словно намеренно качая перед
Валерием белыми шарами в вырезе блузки. "Что?" - едва слышно сказал он. "Я
знала, что он не придёт больше... А ты... Ты целуешься совершенно иначе, Валерий
Алексеевич... Драбин. Что же он тебе вместе с костюмом и переходящей полярной
блядью свои привычки не передал?.." "Он боится не тебя, а себя, Майечка, - глухо
сказал Валерий. - Брат мне всё рассказал, прости его... Он боится, что потеряет
контроль над собой и причинит тебе..." "А вы... ты, стало быть не боишься меня
искалечить... Есть же храбрые мужчины за полярным кругом. Особенно геройству-
ют ленинградские учёные, так? - уже кричала она. - Ты решил порезвиться с Майеч-
кой, позавидовал братцу, что тот - без приговора и на халяву..." Он властно обнял
её, прижал к себе и заставил замолчать и задохнуться поцелуем. Майя не вырыва-
лась, даже ответила на поцелуй, но по лицу её бежали слёзы. "Он вообще не умел
целоваться, - тихо сказала она. И отошла к табурету у заставленного остывшим
ужином столика. - Итак, ты зачем-то поменялся с Борисом документами, костюмом
, биографией и намерен вместо него идти матросом-грузчиком на снабженец, так?"
"Вот именно. Ты против? Тогда ты просто можешь остаться. Или на судне вообще
не иметь со мной ничего общего. Скажешь мастеру, что поссорились, мол, с Бори-
сом." "Я в любом случае не должна была афишировать нашу близость. Иначе пер-
вый помощник-замполит или стукачи из команды тотчас сообщат куда надо, что на
судне семья. А мы идём на Шпицберген, а там почти заграница. А евреи все преда-
тели Родины. Ты ведь теперь у нас, хоть и автономник, но еврей, бедолага... Только
что уж бегать друг от друга раньше времени. Хочешь попробовать то, что мне надо,
верно? Я же сама вижу, как ты вот сюда мне смотришь..."
                                                           ***
     Самолёт словно висел неподвижно в самом центре циклопического голубого
шара под ровный гул турбин. Сверкающие диски за иллюминатором наматывали на
него невидимые километры над океаном, отбрасывая их назад, в леденящий про-
стор. Изредка на дне сферы появлялись неровные белые осколки-льдины, как един-
ственное свидетельство движения Бориса в мировом пространстве. Чужие ботинки
жали так, что словно остались на ногах даже после освобождения от их тесных
объятий. Точно так же жала оставленная на земле биография и попытка от неё
освободиться. Кроме того, ногам в носках было холодно. Салон спал вопреки ве-
проникающему солнечному свету из всех окон. Справа сочно посапывал седой якут,
впереди без остановки вертелась детская голова. Стюардесса подала Борису похо-
жий на игрушку из чистого льда пузатый стаканчик с водой. К трём часам ночи
сфера вдруг оборвалась внизу жёлтыми языками плоского пустынного берега с
извивами рек, робкими зелёными мазками многоцветья тундры с уже белыми снеж-
ными проплешинами приближающихся хозяев этого края - вечной зимы и вечной
ночи... Двигатель настойчиво скрипел в ушах мотивом полузабытой блатной песен-
ки, в глазах плясали какие-то человечки, как преддверье сна.
      Он и проснулся с тем же навязчивым мотивом в ушах, не сразу понимая где он,
почему люди вокруг галдят и встают к своим плащам на полках. Потом обернулся к
окну и вздрогнул. Самолёт летел над густыми лесами, пересечёнными сетью бле-
стящих после дождя многочисленных  стального цвета дорог с массой разноцвет-
ных машин на асфальте. Деревья, стремительно приближаясь, словно окутывались
тёмно-зелёным застывшим дымом не виданной Борисом много лет листвы.  Проно-
сились бесчисленные посёлки, каждый из которых после Певека казался столицей,
летели по блестящим прямым как стрела рельсам зелёные поезда. То была жизнь,
пульс великой страны, цивилизация, оригинал человеческого бытия после суррога-
тов. Запестрели белые стволы берёз, оступивших полосу, по которой с победным
рёвом катился самолёт с красным стабилизатором полярной авиации. Вокруг про-
носились сотни разномастных самолётов, бетонные просторы, а главное - деревья с
живой шевелящейся на ветру листвой!..
      Бориса переполняла весёлая злость, когда он уверенно шёл с чужим чемоданом
по чужой земле своей родины, по столичному аэропорту, куда ему с детства вход
был запрещён пожизненно. Он шёл с чужим чемоданом, с чужими документами в
чужом бумажнике в кармане чужого костюма. Эта же весёлая злость переполняла и
Валерия при расставании в его номере в гостинице, где они лихорадочно обменива-
лись "инструкциями". "Моим отделом ты запросто руководить сможешь. В нашей
стране начальником может быть любой дурак. Вот послать тебя вместо любого
моего специалиста я бы поостерёгся, Боря... А руководить, с моим-то авторитетом,
ты запросто сможешь." Конечно, смогу, думал он сейчас. Где он тут, этот отдел? Но
пока - Москва! Естественно, он с детства слышал, что Москва "познакомила нас,
подружила" в популярной комедии о святой дружбе чеченца-пастуха с вологодской
свинаркой, но после депортации и чеченцев, и евреев, знал цену этой столице всех
советских народов. Как и потомки того экранного мусульманина в исполнении,
естественно, еврейского актёра, Борис и его потомство не смели и мечтать побывать
в Москве.  И вот он вроде шпиона в столице как бы своей родины. И ему тотчас
нестерпимо захотелось окунуться в настоящую чужую жизнь. Что на этом фоне
проблемы какого-то там отдела! Ну выгонят с работы, так ведь не только на Север,
в Автономию не вернут.  Ленинградец он теперь по прописке. И русский по нацио-
нальности. Двойное благородство записано в паспорте с его фотографией, куда
кому до такого великолепия из всех его знакомых в прошлой жизни! Второй заяц
зайцем едет по жизни Страны Советов, входит в столицу мира, надежду всего чело-
вечества. "В город, товарищ?" - подбежал респектабельный московский таксист к
солидному мужчине с кожаным портфелем и плащом на согнутой руке, каким видел
себя Борис в стеклянной стене аэропорта. Сначала сев в машину, как рассказывали
другие, Борис небрежно обронил: "К трём вокзалам." И замер от ощущения пре-
красного сна: в Биробиджане не было ни такси, ни личных машин, а легковушки
вообще были наперечёт - у начальства.
      От обилия людей, казалось, лопнет голова. Столько занятых своими делами,
усталых и нужных Москве мужчин и женщин. Шли, маршировали гибонистые
самоуверенные юноши в тёмных очках, вытанцовывали самоуверенные модные
девушки. Все граждане советской столицы и её законные гости владели этим свер-
кающим великолепием, невиданными цветами на клумбах, фонтанами, вылизанны-
ми тротуарами, охраняемыми газонами, бесчисленными башнями-небоскрёбами и,
главное, живыми огромными деревьями с сочной листвой. Неслись, скакали тысячи
машин с породистыми иностранцами и его как бы соотечественниками, имеющими
права иностранцев у себя дома. Переполненный своим неожиданно привалившим
счастьем, он испытывал жалость к глупому Валерию, добровольно отказавшемуся
от такого великолепия в пользу эфемерного желания сменить его на нечто уже
совершенно невообразимое... И на бедную Майку со своими безумными фантазиями
в холодном заплёванном бараке на берегу Чукотского моря... Весь тот вечер, после-
дующий день в ожидании повторения странной ночи уже казались позорным при-
ступом застарелой болезни. Он без конца ездил и бродил по Москве пока не стем-
нело. Это было давно забытым чудом: вдруг, по-человечески наступил вечер, за-
жглись бесчисленные огни и засветились витрины, а потом настала ночь. Борис без
конца касался ладонью тёплых стволов тополей и лип, уходящих кронами в небо, к
звёздам, словно не позволяя сну прекратиться. Вечерний  летний московский воздух
с его сизым светом растворённых газов казался чище полярного ветра с океана. Он
не мог надышаться тем нормальным процентом кислорода, которого не знал ни на
Дальнем Востоке, ни на Севере.
       В купе  "Красной стрелы" уже сидели трое соседей: молодая женщина, грузный
полковник с колодками орденов и седой джентльмен, радостно кивнувший ему, как
хорошо знакомому. Следуя инструкции, Борис солидно кивнул, едва заметно улыб-
нулся и сел напротив женщины.
       "... очередная еврейская провокация, - продолжал говорить седому  полковник,
показывая взглядом на газету. - Каждый раз, в годовщину депортации предателей,
они никак не могут успокоиться. Надо же! Обвинить нас в геноциде! Нас, которые
своей грудью защитили евреев от фашистского нашествия. Нас, которые не позво-
лили англичанам и американцам отнять у евреев их государство в Палестине!  Од-
ного я не могу понять: какой логики придерживаются эти господа, строя из себя
защитников еврейства, если мы дали евреям и государство на их исторической
родине, и автономию внутри России, а они не выделили своим евреям и квадратно-
го метра хоть на Аляске?" "Может быть я ошибаюсь, - ответил джентльмен, косясь
на Бориса, - но вы совершенно правы. Мы вот как-то с Валерием Алексеевичем
были в Израеле..." Борис мучительно перебирал в памяти фотографии и имена
сотрудников Валерия. Воля ваша, этого среди них не было. Словно в ответ на его
терзания, полковник вдруг  сказал: "Я бы туда вообще не ездил... простите, как вас
по имени отчеству?" "Праглин, - ответил седой, подавая руку. - Василий Никитич
Праглин. Начальник Первого отдела Института прикладной морфологии фауны."
"Так вот я служил в БВОВО несколько лет. Более мерзкого народа, чем тамошние
жиды и вообразить невозможно. Особенно те, кто не выполняет закона об отделе-
нии религии от государства. Естественно, правительство НДР Израеля ещё в 1954
году закрыло все эти позорные иешивы - религиозные учебные заведения, которых
до освобождения было больше, чем светских школ. Так они создали подпольные
иешивы. Представляете, как вас? Валерий Алексеевич? Сделали мы с местной ми-
лицией облаву, а там не только мужчины в своих чёрных лапсердаках и шляпах, с
какими-то тесёмками из штанов, но и мальчишек так же нарядили. И сидят, воют
что-то на иврите и раскачиваются. Так вот наши солдаты просто вежливо так пред-
ложили переодеться и следовать по домам, а туземные стражи как начали их всех
избивать... Если бы не мы - поубивали бы! Чтобы такое творили наши мусульмане в
Средней Азии, я не воображу даже. Одно слово - поставь жида над жидами: совсем
ожидовеет." Все в купе захохотали, кроме Бориса. "Вы со мной не согласны, Вале-
рий Алексеевич?" - удивился полковник. "Не то, чтобы не согласен... Просто, как
заходит речь о жидах, меня после Израеля, простите, в туалет тянет." Все зашлись
смехом, включая женщину, которая даже повторила последнюю фразу и стала вы-
тирать слёзы. Борис в тамбур и закурил тамвышел, весь дрожа. Вот он, стерильный
Союз вне Автономии. Там тоже не лучшие отношения, но такого слышать на при-
ходилось...


                                                                  ***
      "Так почему вас списали на берег, Борис Абрамович? - вкрадчиво спросил поро-
дистый рыжий красавец - первый помощник капитана у Валерия. - Вот я читаю в
вашем деле: подозрение в воровстве. Так, честно, было или не было?" "Честно?
Если честно, то больше не будет..." "Вот это по-нашему, это по-русски. Без всяких
ваших еврейских наивных увёртоки вранья прямо в глаза. Молодец. Что мне в вас
нравится - вы совсем на жида не похожи. Только, бога ради, не продолжайте, что
евреи похожи на вас, надоело... Итак. второй вопрос. С буфетчицей Майей Самсо-
новой у вас отношения серьёзные или морские, если честно?" "Если честно, то
чисто постельные. Вдоль и поперёк, если вам нужны подробности. Поделиться,
Иван Викторович? Или у неё сначала спросить?" "Ну-ну... Вы что? А ещё прилич-
ный человек, бывший инженер. Знаете, еврею идёт быть кем угодно, но не хамом.
Еврей-хам, знаете ли, последнее дело." "Так я же по моей анкете, что мы с вами тут
изучаем, не бывший инженер, а бывший мусорщик, бич. Хули юлить? Ведь не по-
русски это, верно? Тем более с таким своим в доску парнем, как вы... Так я её сам
спрошу или просто привести к вам и запереть обоих снаружи в каюте сегодня же
ночью?" "Перестаньте! Что это вообще за тон с политическим наставником?.. На-
шли себе ровню, автономник вшивый! Короче, вы свободны, идите... Впрочем, если
вы хотите вернуться в Автономию к достойной жизни, то вам даётся на моём судне
шанс исправиться. Если что не по силам, не стесняйтесь..." "Ты  сейчас о буфетчи-
це? Передумал всё-таки?" "Идиот какой-то! Идите... Вон!"
                                                           ***
      Впервые в жизни Борис открывал дверь чужой квартиры. Стало по-настоящему
страшно. В просторный коммунальный коридор выходило несколько дверей. Борис
отсчитал два поворота и осторожно повернул ручку. Дверь не поддалась. Тогда он
ввёл ключ, без щелчка открыл дверь в чужой ароматный старинный уютный полу-
мрак и стал шарить выключатель. Свет рванул из-под потолка с богатой люстры,
высветил ослепительно голубой ковёр во всю комнату, письменный стол с антик-
варными приборами. В просторной нише окна-фонаря стоял обеденный стол и
стулья с высокими резными спинками. Борис открыл высокую двустворчатую белую
дверь в другую комнату, анфиладой к которой угадывалась за следующей дверью
третья. Книги занимали в застеклённом шкафу всю стену до фантастической высоты
лепного потолка. На серванте среди хрусталя была фотокрафия голубоглазой ку-
кольной женщины с удивлённо вздёрнутыми бровями, словно она ошарашенно
вглядывалась в незванного гостя. Женщина действительно была похожа на остав-
ленную в Биробиджане Стеллу Дробинскую... Из кадки в бамбуковой оплётке у
балконной двери торчала короткая старая пальма. Анфиладу замыкала просторная
спальня с богатым покрывалом на большой кровати. В средней комнате была шка-
фом выделена детская. Борис вернулся в гостиную и вышел на большой балкон,
опоясывающий мраморными перилами старинное угловое здание на исходе Киров-
ского проспекта. С балкона видна была река с круто поднимающимся мостом, трам-
ваи, люди с вертящимися от ветра зонтами на мокрых тротуарах. Прямо у балкона
по-кладбищенски скрипело на ветру чёрными от сырости ветвями огромное мёртвое
дерево. Борис тщательно закрыл двойную дверь балкона. Сразу стало тихо, исчез
этот вынимающий дущу мёртвый скрип ветвей, звонки трамваев и гудки машин. Не
снимая плаща, он сел в непривычно мягкое кресло, включил вмонтированный в
старинный камин его электрический суррогат и вытянул к знакомому  электриче-
скому жару мокрые туфли. Над камином зажглись как-то сами мерцающим огнём
электросвечи в антикварных канделябрах и тотчас погасла люстра. Комната освети-
лась красными бликами.  В баре оказался коньяк, по странному совпадению тот же,
что пили с Майей. Запах напитка тотчас возбудил воспоминание о запахе её кожи...
Жгучая обида на "второго зайца" на мгновение затмила радость всего этого неслы-
ханного уюта. И тотчас словно опустилась с коньяком куда-то внутрь, всосалась в
кровь. В конце концов, всё это - высокая плата за предательство. Могло быть хуже.
В окне на балконе он увидел сбоку серый бюст когда-то белой мраморной кариати-
ды и снова замер от воспоминания...
                                                       ***
     "Мне кажется, ты о "первом зайце" не сожалеешь, - тихо сказал Валерий, держа в
руке мягкую нежную кисть лежащей рядом Майи. - Или я ошибаюсь?" "Для тебя это
так важно? - она смотрела на пляшущие на подволоке каюты блики отражённого от
волн солнца. - И ты ждёшь искреннего ответа?" "Я жду другого ответа. Без слов."
"Правда?.." Она села верхом на его живот, наклонилась над его лицом, покачивая
блестящими в свете дня белыми шарами так, чтобы водить сосками по его носу и
губам. Он подставил ладони, словно ограничивая их упругое качание, но стал,
напротив, постукивать по ним то справа, то слева  сначала легонько, потом всё
сильнее, звонче шлёпая по голому телу, следя за беспорядочно мечущимися прямо
перед глазами тяжёлыми грудями. Она не меняла позы, не уклонялась. Закинув
лицо, она наслаждалась этой добровольной пыткой, пока он сам не устал. Тогда она
легла ничком, протянув руки за голову и  кося глазом на одевающегося партнёра по
острому спектаклю...
                                                                  ***
     Борис не уставал удивляться, что в огромной коммуналке ему всё показалось
знакомым до мелочей. Было абсолютное слияние с другой личностью. Он легко
нашёл "барский" туалет, почему-то зная, что где-то есть запасной -"холопский". На
просторной кухне он вычислил свою плиту и  стол по записке, написанной корявым
детским почерком:  "Товарища Драбина просят срочно позвонить по телефону
(следовал номер) в любое (подчёркнуто) время дня и ночи." Общий телефон был на
полочке над циклопическим комодом в коридоре. Борис набрал номер из записки.
"Говорите", - хрипло и нервно сказал мужской бас. "Здесь Драбин." "Тише!.. С ума
сошли... Где вы пропадали, я уже боялся, что не успею. Он приехал всего на два
дня... Понятно?" "Н-не совсем..." "Оставьте ваши фокусы... Будьте на Каменноост-
ровском мосту через десять минут. И не шутите с нами больше, вы... А то мы так с
вами пошутим, что..." "Буду." Дождя уже не было, но сырой ветер прямо срывал
плащ. Прохожих словно сдуло после полуночи. По светлому небу неслись чёрные
тучи. За чугунной решёткой моста маслянно переливалась бегущая под пролёт вода.
Борис знаком остановил такси: "На Каменноостровский мост, - веско сказал он,
захлопнув дверь изнутри. - Побыстрее." Таксист обернулся в недоумении: "Пьян что
ли? Поищи для своих шуток кого помоложе, кореш. Я полторы смены искажаюсь,
во мне никакого трепета, а то бы я тебе показал такой маршрут. Выматывай, падла!"
"А... нет такого моста в Ленинграде?"- растерянно спросил Борис,оказавшись снова
на ветру. "На нём стоим, деревня!" - рассмеялся водитель и газанул в фосфористый
рой фонарей." Одинокая мокрая фигура метнулась к Борису каким-то зигзагом
поперёк трамвайных путей. Человек в сером плаще лихорадочно схватил руку Бори-
са и зашептал, весь дрожа от холода и возбуждения: "Он приехал как турист из ФРГ.
Нам надо быть у него немедленно. Это тут рядом, в гостинице Выборгская. Госпо-
ди, как хорошо, что вы вернулись до его отъезда..." "Он что, не знает моего телефо-
на и адреса?" "С ума вы сошли! Что это с вами сегодня, в конце концов? Что за
идиотские вопросы с вашим-то стажем в разведке?" "Вы правы, Пошли скорее. Ого!
Смотрите, - вдруг сказал Борис, наклоняясь над перилами. - Что это там?" "Господи,
какая разница..." - человек в плаще машинально наклонился над перилами и стал
вглядываться в воду. Борис, стремительно присев, поддел его ноги в мокрых туф-
лях, поднял их над своей головой и рывком бросил дико вскрикнувшего незнакомца
с моста. Он летел неестественно долго, нелепо махая ногами и руками. Белой пеной
полыхнула чёрная вода, булькнул жалобный вопль, и река снова подёрнулась нерв-
ной рябью от ветра, жадно налегая бешенным течением на гранитную облицовку
быков моста. Оглянувшись, Борис тяжело побежал, разбрызгивая лужи, поперёк
моста. В воде никого не было...Он пробежал к берегу,  по набережной вдоль тече-
ния. Потом пересёк реку по мосту и пробежал по другой набережной. Никого. Ну,
Валера, ну, засранец, в такое втравить! И кого? Единственного брата!" Дрожа
почище недавнего связного, но весь в поту, он вернулся домой.