Джон - самым приятным попутчиком.
   Они часто ездили верхом в ту неделю, то в бледном утреннем тумане, то
в полуденную жару, а несколько раз очень поздно  ночью,  чтобы  остудить
тела  от  жаркого  блаженства  страсти.  Время  от  времени  они   также
устраивали на плоской равнине скачки Тун - Мамелуке, меняясь победами  с
дико бьющимися сердцами и пьянящим возбуждением.
   Синджин несколько великоват для жокея, но Мамелуке привык носить его,
и Мамелуке любил быть первым, поэтому заезды демонстративно выигрывались
в течение дня.
 
*** 
 
   Синджин пожелал  вызвать  прислугу,  так  как  его  привилегированное
происхождение не позволяло заниматься такими земными делами, как уборка.
   - Я могу помыть тарелки, - предложила Челси.
   -  Нет,  -  оборвал  Синджин,  в  недоумении   роясь   среди   вещей,
находившихся в чемодане, в поисках чистой рубашки.  -  Я  не  для  этого
перераспределил  обязанности  десятка  людей  на  этой   неделе,   чтобы
смотреть, как ты моешь тарелки.  Боже  праведный,  где;  дьявол,  чистая
рубашка!
   - Кажется, тебе все-таки  нужна  помощь,  -  весело  заметила  Челси,
удобно устроившись на кровати и провожая  взглядом  очередную  брошенную
вещь.
   - Мне также нужна ванна, но сначала я  должен  найти  рубашку,  чтобы
пойти в деревню и вернуть обратно свою прислугу. - Потерявшаяся  рубашка
нашлась, он оделся со скоростью человека, у которого вместо крови  течет
ртуть.
   Челси решила ему немного помочь, и в течение часа охотничий  дом  был
похож на жужжащий улей.
   - Я не думал, - сказал Синджин, сидя  за  дымящимся  завтраком  через
некоторое время, - что вожделение становится  ничем  без  хорошей  чашки
кофе и горячей ванны, но я все исправил. - Он улыбнулся по-мальчишески и
с  самодовольным  удовлетворением,  он  теперь  был  чистым   и   хорошо
накормленным.
   - Мне кажется, что слова "путь  к  сердцу  мужчины  лежит  через  его
желудок" уместны в данном случае,  -  дразнила  Челси,  сидя  за  столом
напротив него, чистая, розовая, свежая, в простом шелковом халате, таком
же бледно-желтом, как ее волосы.
   - Более чем уместен.., существен, - согласился Синджин, думая о  том,
что  непременно  купит  ей  пеньюар  из  брабантского  или  алансонского
кружева. Подсознательная мысль, не принимающая во внимание краткость  их
пребывания вместе. Но возможно,  эта  мысль  была  предвестником  тайных
соображений о будущем.
   Челси театрально вздохнула:
   - Быть вытесненной из твоего сердца  миской  каши  и  горячим  куском
ветчины!
   - Посмотри на это так, дорогая, - сказал он на ее второй  насмешливый
вздох. - Если я буду поддерживать свои силы, то буду  в  состоянии...  -
Его улыбка была бесстыдно-нахальной.
   Радостный возглас Челси не заставил себя ждать.
   И в течение следующих дней Синджин доказывал по несколько раз в  день
достоинство хорошего питания благодарной шотландской девочке.
   В их последнее  утро  вдвоем  Челси  проснулась  очень  рано,  словно
внутренний  голос  предупредил  ее  о  скоротечности  времени.   И   она
посмотрела, как делала много раз во время их  сладких  дней  вместе,  на
спящего рядом Синджина, закинувшего одну руку себе за голову. Он  всегда
засыпал в считанные секунды и спал легко, как беззаботный ребенок.  "Вот
чистая совесть, - полушутя подумала она в первый раз, когда  он  перешел
из одного состояния в другое в течение нескольких секунд. -  Или  совсем
никакой совести".
   Он дал ей пятьдесят тысяч фунтов новыми ассигнациями вчера,  объяснив
это тем, что не любит прощания, да и не хотел, чтобы  она  беспокоилась.
Теперь она могла понять, почему женщины так добиваются его и  почему  ни
одна женщина не хотела его отпускать.
   Кроме присущих ему достоинств, Синджин предлагал мир радости, смеха и
отрытой сердечной дружбы.
   Челси продолжала любоваться его телом, свежее утреннее солнце  купало
его в чудесном свете, золотя бронзу  кожи,  блестя  на  черных  волосах,
спускавшихся до плеч, касаясь его щек, прямого носа, резкого подбородка.
Он был похож на представителей материнского рода, сказал  он  ей.  Очень
большой, широкоплечий и сильный, он напоминал ей воина из других времен,
который не подходил эпохе щеголей и денди. Но в нем  было  и  изящество,
подумала она с легкой улыбкой, в нем были и рафинированная симметрия,  и
классическое совершенство.
   Едва касаясь кончиками пальцев,  она  легко  провела  по  его  тонкой
изящной  руке.  И  он  вздрогнул,  проснувшись,  приветливо  и   вежливо
улыбнулся, увидев ее.
   - Доброе утро, - прошептала она с легкой грустью оттого,  что  больше
не увидит его таким.
   Он два раза моргнул, не совсем очнувшись от сна.
   - Доброе утро, - выдохнул он с легким придыханием.
   - Прости.., что разбудила тебя. - Она говорила  незначащими  фразами,
чтобы не произносить неприятные слова, которые неизбежно  принесет  этот
день.
   Он встряхнул головой, стараясь быть внимательным к ней, изящный  даже
в оцепенении.
   - Это замечательно, я проснулся. - Он  быстро  приподнялся  на  одном
локте и уставился в окно. - Сколько сейчас времени?
   - Рано. Засыпай.
   - Нет.., иди лучше сюда. - Потянувшись  к  ней,  он  перевернулся  на
спину, закрутив ее за собой в этом размахе. - Ну, вот, -  прошептал  он,
снова закрыв глаза. Обнаженная Челси лежала на нем. - Так лучше...
   От жара его тела ее кожа казалась прохладной, его внутренняя  энергия
неутомимой. Он спал  меньше,  чем  она,  и  посвящал  бесконечные  часы,
ублажая ее любовной игрой.
   У нее не было опыта, и она не знала, все ли мужчины так любезны.
   - У-у, - простонал он, его руки погладили ее  вдоль  позвоночника,  -
поцелуй меня, чтобы я проснулся.
   Челси поцеловала  его  очень  нежно,  и  сразу  же  маленькая  печаль
напомнила ей, что больше она не будет целовать его, желая доброго утра.
   - Не уходи, - сказал он дразнящим голосом секунду спустя. Она подняла
голову, Синджин уже совсем проснулся, и его  глаза  были  близко-близко.
Она  ответила  жестом,  словно  отделяющим  их  от  действительности.  -
Никогда.
   - Хорошо. Мне нравится здесь.
   Они занимались любовью  в  то  утро  с  особой  нежностью,  убегающие
секунды  оставшегося  им  времени  тикали   внутри..,   как   постоянное
напоминание. Челси должна была быть после обеда в Грентхэме, иначе могли
возникнуть неприятности.
   Их неделя почти прошла.
   Каждое ощущение казалось сильнее - прикосновение, поцелуй, лихорадка,
проносящаяся по телу,  их  оргазм,  который  продолжался  долгие  острые
мгновения.  Их  страсть  обновлялась  вновь   и   вновь,   словно   тела
сговаривались задержать их в Оакхэме.
   - Я должна идти, - наконец сказала Челси, потянувшись,  чтобы  убрать
за уши волосы Синджина, лежащего сверху, интимным жестом  собственности,
ее пальцы скользнули у него за ушами и спустились вниз  к  сильной  шее.
"Мой", - необъяснимо подумала она.
   Синджин взял ее левую руку и, поднося каждый палец к губам, поцеловал
теплые мягкие подушечки.
   Боже, как он не хотел ее отпускать. Но она была недоступна, он  знал.
Если бы она была  замужем  или  простолюдинкой,  он  мог  бы  продолжать
встречаться с  ней,  но  незамужняя  женщина  из  хорошей  семьи  делала
подобное невозможным.
   -  Ты  очаровательна,   -   проговорил   он,   его   учтивость   была
автоматической, все вежливые фразы - инстинктивными. - И очень красивая.
- В голову пришло еще одно слово: чувственные, любовные слова теперь  не
подходили. Он был благодарен, что она пробыла с  ним  целую  неделю,  их
время заканчивалось; требовалось найти подходящие слова.
   - Спасибо, - мягко  ответила  Челси,  покраснев,  как  школьница,  от
комплимента, - и спасибо тебе тоже  за..,  все.  -  На  мгновение  голос
задрожал, прежде чем она успокоила свои эмоции. Она знала,  что  никогда
не забудет Синджина и  этой  очаровательной  недели,  но  разумные  люди
осознают рамки дозволенного поведения. Она позволила себе неделю с  ним,
личный приз, по сути, не считая тех денег, которые он  ей  дал,  но  она
умела почувствовать неизбежную опасность в их дальнейших свиданиях.
   Да и он не попросит ее об этом.
   И он не попросил, жизненные привычки  твердо  стояли  против  новизны
пристрастия к этой женщине.
   Они стояли рядом с Туном,  Челси  уже  собиралась  сесть  верхом.  По
предложению Синджина она ехала на Туне до  Грентхэма,  где  должна  была
встретиться с миссис Макаулай.
   - Спасибо большое  за  радостный  праздник,  -  сказала  Челси  после
недолгого молчания.
   - Пожалуйста. И когда придумаешь для своей семьи разумное  объяснение
по поводу Туна, напиши мне, и я  доставляю  его  тебе.  -  Слова  должны
звучать легче. Они  так  и  произносились;  обычно  ему  не  приходилось
сдерживать нежных слов прощания. Но поскольку у  него  не  было  никаких
намерений жениться и это было единственным честным  способом  продолжать
их  отношения  с  Челси,  он  воздержался  от  выражения  любых   чувств
привязанности.
   Она грустно улыбнулась...
   - Это может занять какое-то время, хотя  я  достаточно  эгоистична  и
безумно хочу снова владеть им.
   - Он твой. Я купил его для тебя. - Он повел плечами. - Считай, что он
вместо украшений...
   Его слова должны были успокоить,  но  вместо  этого  напомнили  ей  о
небрежных подарках, сопутствующих его  распутной  жизни.  Фраза  доктора
Джонсона, придуманная, чтобы описать Синджина, его любимого друга, вдруг
пришла ей в голову: "Это тело есть порок, этот ум есть добродетель".
   Мелкая дрожь пробежала у нее по спине при мысли о других женщинах,  и
новая  решимость  укрепила  ее  эмоции.   Прятать   привязанность   было
неразумно, но лицо приняло выражение мягкой вежливости.
   - В таком случае, когда я выдумаю  правдоподобную  историю,  я  пошлю
инструкции о месте назначения для Туна; - По  крайней  мере,  ее  улыбка
была искренней. - Спасибо большое за Туна.
   Они были настолько вежливы, насколько предусматривала ситуация,  хотя
оба чувствовали неловкость.
   Вся  учтивость  была  оправдана,  слова  благодарности,  комплименты,
доброжелательность, галантные придирки. Они сказали уже все,  оставалась
только правда.
   А это, конечно, не подходило.
   Синджин первый сделал шаг  к  прощанию,  бездействие  беспокоило  его
больше. Подставив руки, он наклонился,  чтобы  помочь  ей  взобраться  в
седло.
   "Все кончилось", - на кратчайший миг подумала она, и затем  поставила
ногу на опущенные руки.
   Он поднял ее без усилий, помог удобно устроиться в седле.
   - Джеду можно доверять, - сказал Синджин, давая  поводья  Туна  ей  в
руки. - Попроси его обо всем, что тебе понадобится.
   - Ты очень добр.
   "Она  похожа  на  ангела",  -  подумал  Синджин,  любуясь  тем,   как
предполуденное солнце золотило ее волосы, ее круглую  шляпу,  надетую  с
изящным наклоном, зеленую ленту по ее краям, сочетающуюся  с  элегантным
зеленым нарядом для верховой езды.
   Ему следовало бы подарить ей  украшения,  подумал  он,  увидев  возле
воротника его брошь в виде чертополоха. Рубины  и  изумруды  воздали  бы
должное ее красоте. Но он не сделал этого, и не сделает, и не увидит  ее
снова. Она теперь недоступна для  него.  И  эта  крайность  не  выносила
размышлений. Поэтому он сказал, не меняя интонации:
   - Ты должна доехать до Грентхэма за два часа.
   До свидания. - Он хотел бы поцеловать ее на прощание; женщин, которые
нравились ему меньше, он бы поцеловал. Но он этого не сделал. Он  кивнул
Джеду и затем сказал Челси:
   - Приятного путешествия.
   - До свидания, - сказала Челси. Больше сказать было  нечего,  ничего,
что могло бы  смутить  ее.  Улыбнувшись  сверху  Синджину,  она  тронула
каблуком Туна.
   Синджин не стал смотреть, как Челси  и  ее  эскорт  удалялись  легким
кентером по дороге. Неспокойные нервы влекли его к коньяку.  Время  было
чертовски близко к обеду, а он любил фруктовый коньяк в пол, день. Он не
признавался,  что  надеялся  так  стереть  из   памяти   золотой   образ
единственной после Катарины женщины, затронувшей его сердце.
 
Глава 17 
 
   Челси приехала в Грентхэм вовремя для того,  чтобы  снять  комнату  в
"Антеле и короне" до приезда миссис Макаулай. Джед был отослан обратно в
Оакхэм вместе с Туном, а Челси прилегла, дожидаясь  появления  экономки.
Она устала  больше,  чем  ожидала,  и  сразу  же  уснула,  Челси  видела
фантастические любовные сны, какие снятся молоденьким женщинам.
   Она проснулась, вздрогнув от стука в дверь  и  от  скрипучего  голоса
миссис Макаулай. Началась  ее  первая  ложь,  хотя,  рассказав  основную
историю,  она  избегала  обсуждений  тети  Джорджины,   как   могла.   А
непрекращающаяся  болтовня-миссис  Макаулай  освободила  ее  от  бремени
разговора. Присутствие миссис Макаулай разогнало ее  любовные  фантазии,
сгладило чувство  потери,  помогло  облегчить  возвращение  в  знакомый,
удобный мир.
   К тому времени, когда они достигли Йорка на  следующий  вечер,  Челси
почти поверила, что прошедшая неделя с Синджином - сон. Отец  и  братья,
ожидающие их приезда в снимаемом ими доме рядом с треком,  их  улыбки  и
немедленные обсуждения расписания тренировок успешно  стерли  оставшиеся
сентиментальные образы прошедшей недели.
   Но она не осмеливалась оставаться  одна,  потому  что  тогда  Синджин
стоял рядом с ее кроватью, или в дверях гостиной,  или  улыбался  ей,  в
тускло  освещенных  конюшнях.  Ее  страстные  влюбленность   и   желание
появлялись вместе с опустошительной силой.
   Как часто в течение последующих дней она напоминала себе о  том,  что
их время вдвоем кончилось.
   Тысячу раз каждый день, иногда, казалось, каждую  минуту.  Затем  она
бросалась в тренировочную работу с  единственной  целью  заставить  себя
думать только о скачках. К счастью, работе не было конца;  она  вставала
рано, сама проезжала многие испытательные забеги,  помогала  в  конюшне,
ездила верхом по вечерам, следила, чтобы лошади уснули, и  только  потом
возвращалась в дом.
   Ей нужно было больше спать, и иногда от совершенного изнеможения  она
так и делала, но чаще ночью сон не приходил к ней, потому  что  мысли  о
Синджине были сильнее усталости.
   Вечером, за день до начала скачек, ее отец вошел в гостиную и, упав в
кресло рядом с огнем, потянулся за своим графином с  шотландским  виски.
Из набитого разным содержимым  кармана  его  сюртука  упал  конверт,  и,
нагнувшись, чтобы достать, он подбросил его Челси, которая сидела  рядом
за столом, подсчитывая расходы на питание.
   - Герцогиня Хэмптон шлет привет.
   Челси поймала запачканный и забрызганный грязью конверт,  перевернула
его, вопросительно взглянув, спросила:
   - Как долго ты уже носишь его с собой?
   - День или примерно столько же, может быть, два, самое большее - три.
   Челси быстро вскрыла печать, заинтересованная  посланием  от  великой
герцогини Хэмптонской. Быстро пробежав приглашение, она увидела,  слегка
нахмурившись от оцепенения,  что  завтрак,  на  который  ее  приглашали,
состоялся в тот же день.
   - Мне придется послать свои извинения, И в следующий раз, папа,  если
ты предпочитаешь не обижать герцогиню, ты должен подумать о  том,  чтобы
доставлять приглашения вовремя.
   - Хм.., ну, забыл, как видишь. Скажи Бетси, это полностью моя вина.
   - Скажу, ты можешь быть уверен, хотя я думаю, вряд ли у меня  нашелся
бы наряд, достаточно великолепный для собрания герцогини.
   - Купи себе какой-нибудь тогда, девочка.  Ты  знаешь,  как  Ньюмаркет
помог нашему состоянию.
   Это замечание дало ей возможность, которую она ждала всю неделю.
   - Ты будешь еще заключать большие пари на этих скачках, папа?
   Он сильно колебался, зная отношение Челси к его  огромным  долгам  по
скачкам.
   - Так, небольшие и без особенного азарта, - быстро добавил он.
   - Мне хочется поставить несколько гиней  на  Минто  в  этих  скачках,
папа. Он бегает, словно за ним гонится дьявол. Вчера мы проехали  лишние
две мили, прежде чем он остановился.
   - Пожалуйста, девочка, если ты не будешь проигрывать свою честь,  как
некоторые леди высшего света.
   - Я буду осторожной, папа,  -  ответила  Челси,  с  трудом  произнося
лживые слова, - ее честь уже  давно  была  продана  за  пятьдесят  тысяч
фунтов.  Но  отдана  с  таким  желанием  и  готовностью,  подумала  она.
Единственное, о чем она жалела, это  то,  что  ей  нужно  отказаться  от
красивого молодого герцога.
   Первый день скачек обещал  идеальную  весну:  воздух  был  ароматным,
солнце теплым, ветер с юга пах цветами яблонь. Челси  спала  беспокойно,
но отличный день прогнал ее  сонливость,  и  она  смотрела  на  утренние
скачки с заметным оживлением. У Минто были очень хорошие шансы на победу
в тот день, так же как у Бали, и, если увидят, что она ставит на  обоих,
ее уловка с пятьюдесятью тысячами удастся.
   Она оделась тщательнее, чем обычно, не спеша заплела голубые ленты  в
волосы. Достала жемчуг матери, ожерелье и серьги  отлично  дополняли  ее
лазоревый люстриновый наряд. Брошь Синджина заняла почетное место  в  ее
ансамбле.
   Она опустила глаза, когда шла  к  смотровому  ограждению.  Юная  дочь
графа Дамфрйсского была сегодня ослепительна.
   Возможно, сознание того, что  ее  обман  с  деньгами  Синджина  скоро
закончится, отразилось на ее лице;  возможно,  она,  наконец,  пришла  к
согласию с коротким промежуточным эпизодом в Оакхэме, который ей уже  не
удастся забыть;  или,  возможно,  весенний,  насыщенный  ароматами  день
придал это особенное сияние ее лицу.  Какова  бы  ни  была  причина,  ее
удивительно хорошенькая внешность сделалась еще  красивее,  и  каждый  в
Йорке хотел, чтобы она улыбнулась ему.
   Обожатели увивались вокруг нее, словно пчелы вокруг  своей  королевы,
она смеялась и улыбалась,  дразня  их,  не  подпуская  к  себе  с  новой
отмеченной твердостью. Внешность девушки, достигшей  брачного  возраста,
еще оставалась ей присуща, такой чистой и свежей была ее красота, но она
дразнила  с  новым  кокетливым  видом   и   издевалась   с   насмешливой
законченностью, которой недоставало раньше. Она точно знала,  как  нужно
поднять свои темные ресницы, чтобы предполагаемая интимность соблазняла,
когда она смеялась  над  какой-нибудь  шуткой,  ее  полная  нижняя  губа
кривилась с привлекательной чувственностью.
   Когда в тот день их лошади выиграли, все  с  рекордным  временем,  ее
ликование можно было сравнить только с  красотой  улыбки.  Колин  вопил,
Нейл кричал "ура", а Данкэн и отец считали выигрыш с удовлетворением  от
тяжело заработанной награды. Виски лилось рекой, и к тому времени, когда
Челси устранилась от празднования, ее отец и  братья  проявляли  большую
неустойчивость. Оставив свою семью  праздновать  в  мужском  кругу,  она
поехала домой в сгущавшихся сумерках с приподнятым настроением.
   Миссис Макаулай разрыдалась, когда ей рассказали новость.
   - Уж очень долго не приходила такая радостная новость,  сказала  она,
шмыгая носом, вытирая глаза углом своего передника;  Преданная  графской
семье на протяжении  многих  лет  нужды  после  Кулодена,  она  понимала
значение этих побед. - Теперь лошадей не продадут так дешево, -  сказала
она с икающей улыбкой.
   - И папа, наконец, сможет выплатить вам кое-какое жалованье.
   - Я совсем не беспокоюсь об этом, девочка.  Но  хозяин  будет  теперь
улыбаться немного побольше, я знаю.
   "Ее улыбка была дополнительной наградой", -  подумала  Челси,  миссис
Макаулай была таким же членом семьи.
   - Все конюхи, кто был в настроении выпить, сейчас в "Белом олене".  Я
оставила папу и мальчиков приканчивать виски.
   Челси знала, что,  когда  веселье  начало  ускоряться  с  шотландским
аппетитом на виски, ей было спокойнее находиться дома. Она  видела,  что
скоро начнутся шумные ссоры или угрозы, и молодая женщина лишь  прибавит
хлопот.
   Миссис Макаулай уже развязывала завязки фартука, ее  глаза  светились
от радости, она сказала:
   - Может, и я пропущу рюмочку.
   И через нескольк