ый сладострастный крик -  в  этот
момент Синджин прикоснулся языком к ее лобку.
   Он непременно узнал бы этот крик, тот же самый, что  сливался  с  его
собственным и  эхом  отдавался  в  Оакхэме,  Хаттоне,  Лондоне.  До  его
сознания наконец-то дошла ужасная истина - еще  секунда,  и  его  сердце
замерло в груди: руки Синджина пробежали по всему телу женщины, он узнал
каждый  его  изгиб,  всю  обольстительную  полноту   его,   осязал   его
скользящими пальцами. Наконец Синджин создал в  воображении  чувственный
образ Челси. И сразу же  его  поразила  отчаянная  мысль  о  том,  какой
ужасной опасности она подвергалась.
   Она пришла за ним, Синджин ни на секунду не сомневался в этом, и если
до этого он не мог решить для себя, любит ли он жену, - теперь  он  знал
это наверняка. Челси была здесь, с ним рядом. Сначала Синджина  охватило
чувство безмерного, слепого счастья, но уже  в  следующее  мгновение  он
ужаснулся безграничной опасности ее положения.
   Мысль о том, что Челси была схвачена и томилась в  плену  по  прихоти
бея, захлестнула его волной ужаса.
   Такого ему еще не  приходилось  испытывать  -  даже  в  самые  худшие
моменты его жизни, даже под изощренной плетью Имира. Было известно,  что
бей убивает своих наложниц в случае, если они хоть чем-нибудь не угодили
хозяину, и каждая минута пребывания в серале могла стоить Челси жизни.
   - Мне это надоело. - В голосе  бея,  несмотря  на  приглушенный  тон,
звучало приказание хозяина.
   Челси напряглась, смертельный холод сковал ее члены, и она задрожала.
   "Способ одиннадцать", - подумал Синджин. Каждый вечер бей  приказывал
ему исполнять обязанности в той или иной позиции из "Благоухающих садов"
".
   Да, в этот раз Синджин не был  достаточно  расторопным  и  быстрым  с
леди, как этого хотелось его развалюхе хозяину.  И  тот  факт,  что  бей
вдруг заговорил, указывал либо на очень сильную раздраженность, либо  на
"перебор" опиума, но никак не на благодушное настроение и образ мыслей.
   И  пока  мозг  Синджина  пытался  осознать  и  понять,  наконец,  что
произошло, рука его автоматически  схватила  одну  из  больших  диванных
подушек, сваленных в изголовье. Нельзя было больше  тянуть  с  "позицией
одиннадцать".
   В смятении чувств Синджин поцеловал Челси с бешеной страстью, хотя он
понимал, как опасно было проявлять свои эмоции.  Челси  приоткрыла  рот,
отвечая на поцелуй, и тихонько застонала. Синджин приподнял ее и  придал
телам такое положение, чтобы бею  было  хорошо  видно,  тогда  он  будет
доволен и жизнь Челси будет вне опасности.
   Положив Челси на шелковое покрывало, Синджин слегка приподнял ей  таз
и положил под него атласную подушку, разведя ее  бедра  в  стороны  так,
чтобы бею было хорошо видно,  а  потом,  медленно  подвигаясь  между  ее
ногами, сначала поглаживал грудь, затем руки его скользнули вверх  к  ее
стройной шее, и, наконец, Синджин, потянувшись вперед,  поцеловал  Челси
еще раз в полуоткрытые губы.
   Челси  приподнялась,  ощутив  кожей  живота  его  напряженный   член.
Наркотик разжигал кровь, ощущение сильного мужского тела возбуждало,  и,
почувствовав  проникновение  его  языка  глубоко   внутрь   рта,   Челси
немедленно захотелось получить долгожданное удовлетворение.
   Не  в  силах  более  противостоять  пламени  желания,  сжигающего  ее
изнутри, она опустила руки, вниз, но, как только пальцы ее коснулись его
члена, Синджин тут же отпрянул от нее.  Бей  любил,  когда  его  женщины
умоляли - это были единственные слова, дозволенные им  произносить.  Бею
нравилось их полное  подчинение  мужчине,  ему  также  нравилось,  когда
женщин постоянно низводили до полного смирения и покорности.
   Любовная игра не представляла для бея никакого интереса, и этот стиль
медленного, затяжного удовольствия едва ли был приемлем для гарема,  где
женщины были нетерпеливы и очень  быстро  возбуждаемы.  Однако  женщина,
молящая о любви, просящая ее, была неотъемлемым элементом удовлетворения
его  грубого,  низменного  инстинкта,   поэтому   Синджин   в   качестве
"дисциплинарной меры"  обязан  был  поддразнивать  и  слегка  сдерживать
женщину - это была еще одна мера подавления, унижения  женского  начала,
столь приятного низкой душонке бея.
   И в большинстве случаев наложницы испытывали оргазм много раньше, чем
Синджин проникал внутрь  их,  поэтому  чувство  наслаждения  не  было  в
достаточной  степени  полным,  способным  удовлетворить.  И  затем   они
непременно умоляли, заклинали Синджина утешить их,  подарить  сладостные
мгновения - рыдания, перемежающиеся мольбой, - этого спектакля  требовал
их хозяин, бей. И если женщина подчинится приказу  Синджина,  подчинится
быстро, смиренно, со всей покорностью, она будет  вознаграждена.  И  это
было не слово Синджина, а слово владыки Туниса.
   Много лет  назад,  будучи  еще  совсем  юным,  Синджин  научился  так
называемому имсаку - особому  искусству  сдерживания  мужского  оргазма;
будучи способным подолгу сдерживаться, Синджин оставался бодрым, крепким
и энергичным столько времени, на сколько бей желал продлить "мелодраму".
   Но  сегодня  ночью  придерживаться  "знакомого  сценария"  показалось
непосильным бременем для Синджина,  поэтому  он  прошептал  с  печальным
вздохом то, что был  обязан  сказать,  несмотря  на  нарушение  табу  на
разговоры:
   - Прости меня!
   -  Синджин!  -   Тихое   восклицание   Челси   обнаруживало   крайнее
возбуждение. Вот оно, достойное завершение ее поисков, и все  необычное,
все мелкие странности этого вечера неожиданно и  быстро  стали  на  свои
места, получив объяснение.
   Ее тело узнало его тело.
   Ее чувства узнали его чувства.
   Плоть ее  мгновенно  угадывала  легчайшее  прикосновение  любимого  и
отзывалась на него, отзывалась и приветствовала, как на ничье  другое..,
его и быть не может.
   Челси, не проронив более ни звука, крепко обхватила  Синджина  руками
за шею и прильнула к нему. Она понимала,  что  теперь  общение  их  было
гораздо опаснее, чем раньше.
   Если бей вдруг узнает, что они муж и  жена,  их  обоих  лишат  жизни;
Синджин держал в руках небесное, воздушное, райское существо,  но  перед
ними разверзлась  бездонная,  чернее  черного  пропасть  и  была  готова
поглотить их.
   - Теперь ты должна умолять меня, - эти слова Синджин  выдохнул  ей  в
ухо. Это был  сигнал,  то  самое  сокровенное,  заветное,  все,  что  он
осмелился ей сказать.
   И она сделала это.., опять же не говоря ни слова в ответ. Тело  Челси
горело от желания, ненасытной страсти, острой необходимости в нем.
   - Умоляю... Повелитель моих желаний, войди в меня, - застонала Челси,
пытаясь дотронуться до напряженной плоти Синджина. Однако тот  уклонился
и лишь поцеловал ее.
   - Ты должна быть покорной, - пробормотал он,  слегка  повышая  голос,
чтобы его было хорошо слышно. Затем он раскинул руки Челси по сторонам.
   - Усмири меня, владыка, и я буду согласна с тобой  во  всем.  -  Я  -
спелый плод, приготовленный для тебя, так востребуй же меня...
   И Челси снова схватила его за плечи и прижала к себе.
   - Как же я могу попробовать тебя? - Синджин  дотронулся  пальцами  до
влажной впадины между ее бедрами. Челси лежала спиной на подушке,  и  ее
положение было очень удобным для проникновения.
   Она закрыла глаза  в  упоительном  экстазе  от  его  прикосновения  и
опрометчиво прошептала, уже не думая ни о чем, кроме своего желания.
   - Войди в меня, мой господин, и ты  увидишь...  .что  я  готова..,  я
твоя., я умираю от желания...
   Тонкими пальцами Синджин скользнул по ее влажной возбужденной плоти с
небольшим усилием ввел их внутрь.
   - Ты, кажется.., почти.:.  -  Синджин  почувствовал,  как  таз  Челси
приподнимается и пальцы  его  проникают  все  глубже.  -  ..Готова...  -
закончил он, и его длинные пальцы исчезли у нее внутри.
   Он почувствовал, что Челси начала слегка подрагивать, и другой  рукой
ласкал ее грудь. Челси закричала в экстазе.
   Будучи гораздо менее подавленной, чем другие женщины  в  гареме,  она
издала такой крик, который заполнил всю  комнату,  разбиваясь  о  стены,
который пронзил затуманенное опиумом сознание бея, разорвался  бомбой  в
его скачущем мозгу,  словно  метеоритный  дождь,  и,  несомненно,  нашел
отклик в его ленивых, пресыщенных чувствах.
   И как только Челси выдохнула, Синджин быстро, с удобной позиции между
ее ног, приступил к действию,  будучи  сам  уже  возбужден  до  предела.
Однако Челси тут же попыталась остановить его, так как не была готова  к
столь интенсивным движениям.
   - Нет, - произнесла она, кладя руку на основание  члена,  -  нет,  не
сейчас, пожалуйста...
   - Ты меня умоляешь? - пробормотал Синджин, не обращая внимания на  ее
слова и жесты и продолжая свои действия.
   - Да, я умоляю... - проскулила она,  пытаясь  отодвинуться  назад  по
атласной подушке. Нервы ее все еще были в большом напряжении.
   - Ты должна подчиниться... - Его низкий грудной голос завораживал.
   - Нет. - Она все еще сопротивлялась, но где-то внутри ее  тела  вдруг
вспыхнул факел, и Челси лишь приглушенно вздохнула, потеряв дар речи.
   У  Челси  не  было  выбора,  у  Синджина  тоже,  ведь  они  оба  были
участниками спектакля. Поэтому с хорошо продуманным намерением  он  взял
ее за лодыжки и обвил ноги Челси вокруг своего  торса,  а  потом  сложил
вместе ее ступни. Так он мог проникнуть глубже.
   - Женщина обязана покоряться мужчине, - произнес  он  голосом  муллы,
читающего Коран.
   - Я покоряюсь, - выдохнула Челси, чувствуя, как Синджин проникает все
глубже и глубже. Пламя чувственности заполыхало внутри ее тела.
   Синджин двигался  опытно,  умело,  и  Челси  вторила  его  движениям.
Начался безумный танец плоти.
   И ритм желания обоих идеально гармонировал, как это бывало и  раньше,
тела слились воедино, а эмоции были настолько сильны, что  на  несколько
мгновений они забыли о плене и об отвратительной обстановке,  в  которой
находились.
   В конце концов Челси заплакала - от счастья,  от  возбуждения.  Слезы
эти были  слезами  ее  сердца,  слезами  волнующего  открытия,  что  она
наконец-то нашла свою любовь живой! Хаос,  смятение,  головокружение  от
страха и счастья захлестнули Челси, и  она  зарыдала,  выплескивая  свои
чувства.
   Горькие слезы ее ударили Синджина в самое сердце, и он крепко  прижал
к себе жену, словно его тело и любовь могли защитить и  утешить  ее.  На
мгновение Синджин решил было всерьез попытаться отыскать бея  и  удушить
его.
   Однако теперь жизнь была слишком  дорога  для  него,  и  трудно  было
вообразить всю полноту  опасности,  которой  она  подвергалась.  И  если
Синджин хотел жить даже на грани полного отчаяния,  как  он  мог  теперь
выразить эту невыразимую потребность? Он сжимал в объятиях свою дорогую,
любимую жену,  хотя  это  продолжалось  и  продолжится  всего  несколько
"украденных"  минут.  Его  самая  заветная   несбыточная   мечта   стала
реальностью.
   - Великолепно. Блестяще. Хвала Господу, который создал женщину  и  ее
естество для высшего  наслаждения  мужчины,  -  произнес  бей,  тронутый
зрелищем, как никогда раньше. - Завтра ты меня будешь развлекать снова.
   И он тяжело поднялся с  кресла;  потребление  опиума  довело  его  до
состояния полной заторможенности.
   Синджин тут же поднялся  с  Челси,  посадил  ее  и  прикрыл  шелковой
простыней, заслышав необычный звук. Зачем бей встал с кресла?
   - У ференджи великолепные волосы, - сказал бей,  входя  в  комнату  и
слегка пошатываясь. - : Словно  утренние  лучи  солнца.  Они  теплые  на
ощупь?
   Осознав,  что  бей  может  прикоснуться  к  Челси,  Синджин  вскочил,
заслонил ее собой, защищая. Подходя ближе,  бей  захихикал,  пребывая  в
прекрасном  настроении  от  чудесного  развлечения.  Эти  раб  и  рабыня
совокуплялись с очень сильной привлекательностью, словно сатир и нимфа.
   - Посмотри-ка, жеребец, на свою кобылку из гарема,  -  произнес  бей,
издеваясь. - Видишь ли, мой золотой цветочек, этот жеребец слеп.
   Слепой!  Челси  сорвала  шелковую  повязку  с  глаз  и  взглянула  на
Синджина, стоящего между  ней  и  резвящимся  беем.  А  она-то  подумала
сначала, что в комнате было слишком темно и он не узнал  ее  или  же  он
притворялся ради ее безопасности... А он слеп!
   Челси заставила себя не показать вида.
   - Он тебе нравится? - спросил бей, все еще ухмыляясь.
   - Если вам это доставит удовольствие, мой  господин,  -  благоразумно
ответила она, помня о том, что их жизни  висят  на  волоске  и  что  бей
держит этот волосок в своих руках.
   - Да, это доставляет мне удовольствие, - сипло сказал бей.
   - Тогда мне он тоже нравится, покорнейше ваша, мой повелитель.
   - Завтра вечером ты сможешь  продемонстрировать,  насколько  он  тебе
понравился.. А что до тебя, мой чудесный жеребец, - продолжал он, слегка
поглаживая руку Синджина, словно бы лаская  одного  из  своих  коней,  -
кушай хорошо, мне нужно твое семя. Стража!
   Проводите их.
   Улучив момент, когда бей отвернулся от  них  и  посмотрел  на  дверь,
Челси схватила ладонь Синджина, пальцы ее легли между его пальцами.  Как
поцелуй на прощание, Челси сильно, а потом нежно пожала их,  прежде  чем
он вырвал руку. Затем он взял свое облачение, висевшее на  крючке  возле
постели, и оделся.
   И больше не подал ни одного знака, указывавшего бы на то, что он знал
о ее присутствии.
   Когда стража уводила Челси, она вновь заплакала.
 
Глава 44 
 
   В течение последующих нескольких дней они превратились в  необходимое
развлечение  бея..,  в  его  удовольствие,  в  его  одержимость.  Другие
наложницы томились в ожидании, но  Хамонда  желал,  чтобы  его  ференджи
совокуплялся лишь с золотоволосой женщиной. Какая безумная драма чувств,
буря темпераментов, какая страсть! Он должен иметь ребенка от этой пары.
Бею непременно  хотелось  через  месяц-другой  увидеть  эту  бледнокожую
красавицу беременной, поэтому он каждую ночь смотрел, как они занимаются
любовью.
   А что касается участников этих "живых картинок" бея-фанатика,  то  их
обуревала непомерная страсть, оба стали одержимыми.
   Это было раем.
   Это было ужасом.
   Это было великолепием.
   Это было сумасшествием, агонией, отравой,  необоримым  желанием;  это
было  вдохновением,  чтобы  продолжать  жить,  и  яростным  стимулом   к
безумному желанию бежать.
   Синджин думал о побеге двадцать раз на  дню,  в  особенности  теперь,
когда зрение начало возвращаться к  нему  -  полоски  света  пробивались
сквозь слепоту.
   Но даже если он и предпримет безрассудную попытку бежать,  проход  от
его апартаментов к сералю представлял собой хорошо охраняемый  лабиринт,
и ему никогда не добраться до Челси живым.
   Днем Синджин неустанно мерил шагами отведенное ему пространство,  как
будто физическая активность успокаивала  его  взбудораженные  нервы.  Он
тайком восстанавливал в  памяти  вид  сторожевых  башен  из  его  двора,
множество коридоров, разделявших его комнаты и  ту  "сцену",  где  он  и
Челси каждую ночь показывали бею представление; он подсчитал  количество
охранников и их оружия; он отмечал про себя мамелюков -  рабов-христиан,
обращенных в ислам, которых бей использовал в качестве личной охраны.
   Возможно, некоторые из них не откажутся от свободы, если представится
возможность? Насколько они были верны бею?
   Синджин рассчитывал и принимал  во  внимание  изменение  ветров.  Где
может быть сейчас "Аврора"?
   Как продвигаются дела у Сенеки и Саара по их спасению? Он  знал,  что
его друзья непременно будут искать пути к спасению. Но  было  ли  вообще
возможным  сломить  бастионы  бея?  Было  ли  возможно  отыскать  его  в
лабиринте пятисот комнат?
   И найти Челси...
   Каждый раз, подходя в своих размышлениях к этой точке, Синджин не мог
не чувствовать полнейшего  отчаяния.  Ведь  размеры  дворца  Бардо  явно
представляли собой прекрасную защиту для бея. Даже если некоторые из его
обитателей найдут в себе силы и смелость, а также способ убежать, то они
наверняка будут поражены запутанностью и обширностью дворца.
   И разумеется, главное - это время. Время поджимало, и, хотя  бей  был
уверен в своих наложницах, Синджин очень скоро станет для него ненужным.
   Но он никогда не признавался Челси в своем отчаянии.
   - Мы выберемся, - шептал он ей, ощущая  вкус  ее  слез  на  губах,  -
крепись.
   И только лишь сила воли удерживала его от того,  чтобы  не  придушить
бея, - ведь зрение Синджина улучшилось, и он уже  мог  различать  четкую
тень за арабесками. Несколько шагов ли и один большой  прыжок  -  и  его
руки сомкнутся на дряблой шее. Хрупкие арабески - не преграда его гневу.
   И каждый раз любовь к Челси сдерживала его.
   Любовь и мечта снова вместе попасть в Англию.
   Первый раз в жизни  Синджин  молился  -  о  самообладании,  терпении,
стоицизме, о тех, качествах, которые никогда не воспитывал в себе,  ведя
жизнь, которая катилась сама собой и в которой все было дозволено.
   Синджин был смел и настойчив в  достижении  цели,  тверд  в  принятии
решений; но не был уверен в своей достаточной осторожности.
   Британский генеральный консул представил  Сенеку  и  Саара  семейству
Вивиани, хотя друзья Синджина уже до  этого  познакомились  с  одним  из
братьев, когда разведывали как-то ночью местность вокруг дворца.
   Бедуины и неаполитанцы объединили свои  усилия,  причем  обе  стороны
были щедры на взятки - самый верный способ проникновения в Бардо. Однако
как, бы там ни было, если они окажутся внутри, судьба их будет  зависеть
от быстроты действий и умения владеть кинжалом.
   Следующая пятница, день отдыха у  мусульман,  была  избрана  днем  их
нападения.  Будучи  формально  мусульманами,  бедуины  не  так  серьезно
придерживались религии, как арабы, и их воинственный уклад жизни был все
еще очень близок  к  некой  языческой  вере.  Но  гораздо  более  важным
фактором, нежели святая пятница, день, щедрый на  сюрпризы,  была  луна,
едва нарождающаяся в эту ночь.
   Сенека и  бедуины  проникли  внутрь  дворца  в  глухие  ночные  часы,
оставляя следы смерти на всем пути от главных  ворот  до  коридора,  где
находились комнаты Синджина. И останавливались они  лишь  на  мгновения,
достаточные для  того,  чтобы  перерезать  горло  очередному  тунисскому
охраннику.
   Точно уложившись в намеченное время, они  подо  шли  к  двери  комнат
Синджина, открыв ее ровно настолько, чтобы с десяток воинов могли пройти
внутрь.
   - Еще пять минут западные ворота будут открыты,  -  отрывисто  бросил
Сенека, обходясь без приветствия. Время было дорого. Возле ворот их ждал
Вивиани; дозоры наемников в течение пятнадцати  минут  циркулировали  по
двору согласно намеченному плану, а десять минут уже прошло.
   - Мы должны забрать Челси, -  сказал  Синджин,  набрасывая  на  плечи
джеллабу и одновременно, принимая у Саара изогнутый кинжал.
   - Пусть подождут еще.
   - Значит, она жива. - Эти  простые  слова  были  наполнены  искренним
облегчением и радостью. Потом Сенека резко добавил:
   - Как быстро ты ее можешь найти?
   - Три минуты, если бежать изо всех сил, - ответил Синджин, тысячу раз
мысленно отмерив время и расстояние. - Учитывая охрану. И я все  еще  не
могу полностью рассчитывать на свое зрение, - Он пошел к двери.
   - Я с тобой, - спокойно сказал Сенека и пошел рядом, ступая в ногу  с
Синджином.
   - Мой кинжал поможет тебе, - прошептал Саар, присоединяясь к  нему  с
правой стороны. Он был одет во все черное и практически  растворился  во
тьме ночи.
   И, не пускаясь в дальнейшие объяснения, все трое  бросились  бегом  к
сералю. Люди пустыни действуют, повинуясь  инстинкту,  они  буквально  с
молоком матери впитывают методы и тактику поведения в  боевых  условиях.
Никто из двадцати не задал ни одного вопроса, они  лишь  устремились  по
коридору к сералю, неслышно ступая по мраморному полу.
   Входная дверь в сераль с треском распахнулась.
   Двадцать человек ворвались во  внутренний  двор